Плач по Эдельвейсу (гет)

Отрывок из дневника Изеллы Эдельвейс:

«Мне всегда нравилось возвращаться в эту деревеньку, туда, где зеленые островки леса теряются в бескрайних просторах поросшего васильками и ромашками поля, где птицы кружат над головой в невообразимом хороводе, словно танцуют балет. Я люблю это место: его влажные запахи, его звуки, тонущие в пронзительной тишине. Здесь всегда красиво.

Только что прошел дождь. Под солнечными лучами в листве и травинках сверкают миллионы капель. Я снова здесь. Любуюсь. Мне нравится смотреть, как малыши резвятся вместе. Они бегают беззаботно и радостно, как все дети. Я знаю, что они счастливы. Он тоже. Я чувствую, как его ладони нежно гладят мой округлившийся живот. Я чувствую тепло. Его руки скользят по талии. Люблю эти нежные и заботливые объятия. Здесь я ничего не боюсь, потому что весь мир у моих ног. Его шепот щекочет мое ухо, он поднимается и идет к детям. Хватает одного малыша, подбрасывает и сажает себе на плечи. А потом играет в догонялки с другим, счастливо смеясь. Гарри. Он зовет его с улыбкой на губах. Гермиона тоже смеется. Какой мелодичный звук. Я хочу, чтобы он навсегда отпечатался в моей памяти, я хочу сохранить где-то глубоко внутри эти мгновения, которые таким острым и болезненным счастьем отзываются в сердце. Я счастлива, потому что здесь я ничего не боюсь: весь мир принадлежит только мне. Моя жизнь такая, как хочу я: полна душевного спокойствия и тишины. Я не думаю ни о чем, кроме себя, в этот момент я та, кто я есть. Я могу наблюдать за ними всю свою жизнь, могу всю жизнь мечтать только об этом.

Одинокий голос зовет меня. Я не знаю, кому он принадлежит. Я не хочу, чтобы он меня звал. Я в последний раз смотрю на мужа и детей. Я вижу, как они резвятся в этом зеленом море, и их силуэты бледнеют. Их прогоняет голос. Он хочет, чтобы я посмотрела в другую сторону, потому что то, что я вижу сейчас — ложь. Смех моих детей — ложь, руки Джеймса на моем округлившемся животе — ложь, все, во что я верила, — ложь. Голос говорит мне, что есть другая реальность. Но я в это не верю, я не хочу, чтобы реальность забирала моих детей. Я не хочу. Позвольте мне остаться в моем мире. Голос не позволяет. «Чтобы наш мир был спасен, — говорит он, — ты должна отказаться от этой жизни». Кто я такая, чтобы влиять на будущее? Кто? Я всего лишь ребенок, маленькая девчонка с округлившимся животом, ростом не больше, чем лесная фея, я не могу ничего сделать для других. Я только могу говорить о том, что мне нравится, но голос не верит, а образы перед глазами не желают исчезать. Одна. Я одна. Теперь и навсегда...»

Голос Изеллы, ставший под конец спокойным и мелодичным, затих.

Рано утром Гермиона пришла в южную башню, крепко прижимая к груди дневники. Она часто заходила сюда с тех пор, как открылась правда о ее происхождении. Грейнджер с радостью проводила время в обществе человека, которого так долго и, казалось, безуспешно искала. Чего нельзя было сказать о Гарри: он упорно игнорировал Изеллу. Гермионе хотелось как можно больше узнать о своем прошлом, о прошлом своей семьи. Чтение дневников значительно облегчало эту задачу, но их тайный смысл все еще оставалось для нее загадкой. Еще она боялась неправильно понять какую-нибудь запись или прийти к ложным выводам, поэтому засыпала Изеллу вопросы.

Среди интересных записей в дневнике этот отрывок был самым интригующим. Почему? Гермиона тоже видела сны, такие реальные, что даже после пробуждения казалось, что она все еще там, в другом мире; сны, которые вопреки ее желанию прочно цеплялись за сознание. Все чаще и чаще ночные кошмары вызывали у нее тревогу и тоску. После того, как стала известна правда о ее прошлом, страх только усилился. Быть потомком Эдельвейсов означало иметь предрасположенность к предвидению. Значит, ее сны — это отражение грядущей реальности? От этой мысли Грейнджер всегда бросало в дрожь.

С недавнего времени спать по ночам ей становилось все труднее и труднее. Она постоянно просыпалась в холодном поту и с бешено колотящимся сердцем. При этом Гермиона слышала странный голос в голове. Голос, который называл ее маленькой девочкой. Стоит ли рассказывать об этом матери? Нет. Она пришла не за этим. Гермиона хотела все понять, а не заливаться слезами, как ребенок, которым она уже давно не была. У Изеллы полно своих забот: Сириус все еще слишком бурно на все реагировал, Гарри пытался не замечать ее присутствия, нельзя забывать и об угрозе возвращения Волдеморта. Нет, Гермиона не станет взваливать на ее плечи еще и свои личные проблемы: ни видения, которые не давали ей покоя, ни чувства к Драко, из-за которых она продолжала страдать, тем более она сама была в этом виновата. Гермиона решила никому ничего не говорить и стойко держала свое слово. Хотя, возможно, если бы она с кем-нибудь поделилась, драмы, жертвой которой она стала несколько дней спустя, можно было бы избежать. Драмы, которую никто даже вообразить себе не мог, никто, кроме...

— Этот сон, — продолжила Изелла, — я видела его десятки раз. Мне даже стало казаться, что он снится мне в тот день, когда мы с твоим отцом в первый раз поцеловались, но это предположение не совпадает с датами в дневнике. Момент нашего счастья вчетвером надолго отпечатался в моей памяти, ни о чем другом я просто не могла думать. Мне всегда казалось, что эта картинка — видение из будущего, посыл, обещание. Не просто обещание, а уверенность, что все будет хорошо. Я была убеждена, что рано или поздно это видение станет реальностью. Но я ошиблась. Все странным образом изменилось, когда я забеременела. Вдруг появился этот голос и другие образы, которые пугали меня.

— Что именно ты видела? — спросила заинтригованная Гермиона.

— Будущее, — ответила Изелла серьезным тоном. — На самом деле, я не знаю, откуда они появились. Были ли это настоящие пророчества или просто умелые подделки, созданные отцом? Однажды у него уже получилось навязать мне свое мнение. Хотя какое это имеет значение теперь, когда все видения сбылись? Может, они сбылись, потому что я слепо все выполняла, не задавая лишних вопросов? В конце концов, давай забудем об этом, самое главное, чтобы ты и Гарри были в безопасности.

— Но ты же страдала, — перебила Грейнджер. — Такое самопожертвование... Разве мы заслужили этого?

— Поверь, милая моя Гермиона, вы заслуживаете этого гораздо больше, чем ты можешь вообразить. И не только потому, что вы самое лучшее, что случилось со мной в жизни, но еще вы с Гарри гарант нашего счастливого будущего.

Изелла нежно прикоснулась к щеке дочери. Гермиона не могла не улыбнуться в ответ.

— Ты говоришь так, потому что вспомнила пророчество, написанное бабушкой в конце дневника? — спросила Грейнджер, открывая книгу.

Изелла быстро пробежала глазами по строкам пророчества.

— Ты читала его? — Эдельвейс была крайне удивлена.

— Да, и я уже давно хочу спросить, в чем тут смысл? — ответила Гермиона. — Я ничего не понимаю, но чувствую, что этот отрывок очень важен для нашего будущего. Я права?

— Какая проницательность! — обрадовалась Изелла. — Именно с него все и началось. Смотри, вот здесь, в последней части:

Он верит в свою победу,

Его ребенок — это надежда.

Кровь его оживит,

Но своя же кровь убьет.

Каждому свой крест.

Мама написала это пророчество за несколько недель до моего рождения. Отец успел его прочитать. Я думаю, он испугался, что погибнет от руки одного из своих потомков. Наверное, этим и объясняется его стремление постоянно держать меня рядом с собой под полным контролем. Так он мог быть уверенным, что я не стану причиной его смерти. Заперев меня в клетке, вдали от людей, он думал, что сможет изменить судьбу. Отец всегда был самонадеянным. К сожалению для него, он и подумать не мог, что до пленения я забеременею. Хуже ситуации просто придумать было нельзя. Получалось, что если я не осуществлю пророчество, то мои дети сделают это.

— Так вот почему Гарри смог победить Волдеморта, когда был еще совсем маленьким? — спросила заинтригованная Гермиона.

— С одной стороны да, — ответила Изелла. — Я уверена, что у тебя и Гарри достаточно сил и способностей, чтобы уничтожить его. И он это знает. Вот почему так важно, чтобы он не знал о нашей связи. Иначе вы окажетесь в опасности.

— Поэтому ты позволила нам уйти?

Эдельвейс кивнула.

— И поэтому ты нас разлучила? — тут же добавила Гермиона.

— Не только, — загадочно ответила Изелла.

Гермионе очень хотелось расспросить мать, но она чувствовала, что Изелла не скажет больше ни слова. Тем не менее, последний вопрос Грейнджер все же задала:

— Скажи, мама, — в голосе слышалась неуверенность, —почему ты не сказала Джеймсу, что беременна до... до своего пленения?

— Я думала, ты догадаешься, — спокойно ответила та. — Что бы ни случилось, я все равно бы не смогла остаться с Джеймсом. Что бы за этим последовало? Объяснения, признания в любви, предложение руки и сердца, свадьба, семья. В моей ситуации о семье не может быть и речи. Отец ни за что в жизни не оставил бы нас в покое, с самого начала наш союз был обречен. Один Бог знает, что могло бы случиться с вами или с Джеймсом. Да и к тому же благодаря своим видениям я знала, что он женится на другой девушке. Так зачем идти наперекор судьбе? Даже если бы я была не в курсе, это все равно было единственно правильно решение, которое в конечном итоге спасло вам жизнь.

Глаза Гермионы покраснели от наступающих слез. Нет, она не плакала, но сердце ее сжималось от невыносимой тоски и грусти.

— Перестань, Гермиона, не надо принимать это так близко к сердцу, — Изелла заметила волнение дочери.

— Это сильнее меня, — дрожащим голосом ответила Грейнджер. — Я не могу не чувствовать свою вину за все случившееся.

— О, нет, Гермиона! Ты ни в чем не виновата, — поспешила утешить Эдельвес. — Не ты принимала эти решения, за которые приходится расплачиваться. Возможно, за ошибки придется платить мне, ведь я была такой беспечной, или бабушке, которая позволила ввести себя в заблуждение, или даже прабабушке, но в таком случае это никогда не закончится: мы просто будем перебрасывать вину с одного на другого. Тебе нужно отвлечься от прошлого, которое, по сути, не является твоим, моя дорогая Гермиона. У тебя еще вся жизнь впереди.

— Но если бы не было нас, ты и папа могли бы быть счастливы, — никак не могла успокоиться Грейнджер.

— Если бы не было вас, то я потеряла бы смысл жизни, — мягко добавила Изелла.

— Нет, ты смогла бы жить нормальной жизнью, — Гермиона была полна решимости доказать свою правоту. — Ты же отказалась выходить замуж за Джеймса именно за нас, правда?

— Джеймс никогда бы на мне не женился, — в голосе слышалась горечь.

— Он тебя не любил? — спросила Гермиона, уже зная ответ.

— Нет, — глухо ответила та.

На лице вмиг оцепеневшей Гермионы читалось изумление. Изелла это заметила и тут же добавила:

— Конечно, твой отец любил меня, но любил по-своему, и этого явно было мало, чтобы создать семью. Я поняла это благодаря видению. Мне было трудно принять эту мысль. Как же я ненавидела Лили! Ненавидела с того самого момента, когда первый раз увидела в своих снах, как Джеймс обнимает ее. Но самое страшное было то, что в один прекрасный день я просто оборвала отношения с Лили, которая за время обучения стала моей лучшей подругой. Молча, ничего не объясняя. Когда я об этом думаю, то понимаю, как была несправедлива по отношению к ней и Джеймсу. Но зачем доверять людям, когда ты знаешь, что однажды они повернуться к тебе спиной? С моей стороны было эгоистичным считать, что Джеймс принадлежит мне. Но я думала только о себе и поступала, как ребенок.

— Почему ты вообще была уверена, что он не любит тебя? — спросила Гермиона, удивленная до глубины души уверенностью матери.

— Я видела, как он смотрел на Лили, это было в день проведения ритуала разделения крови, — ответила Изелла, — восемнадцать лет назад. Его глаза блестели, это была настоящая любовь. На меня он никогда так не смотрел, я была всего лишь объектом желания. Страсть иногда может быть настолько сильной, что становится похожей на любовь, но она никогда не длится всю жизнь.

Гермиона не нашлась, что ответить. Слова матери заставили ее задуматься об отношениях с Драко. Может, он испытывал по отношению к ней только сильное желание? А что, если все повторяется? Глубокое беспокойство отразилось на лице Грейнджер.

— А как тогда узнать, что кто—то тебя действительно любит? — не удержалась она.

— Это трудный вопрос, — начала Изелла повеселевшим голосом. — Не думаю, что я именно тот человек, который сможет тебе ответить.

— Но тебя же многие любили, — слова вырвались прежде, чем Гермиона успела понять свою бестактность и упрекнуть себя за импульсивность.

— А ты хорошо осведомлена о моей жизни, — Изелла улыбнулась. — Да, действительно, у меня были поклонники. Любопытно, но когда я вспоминаю тот период своей жизни, то чаще всего думаю об одном человеке. Он никогда не говорил, что любит меня, но чем чаще я о нем думаю, тем чаще вижу его взгляд, который словно говорил: «Ты принадлежишь мне». Может быть, именно так можно понять чужие чувства, с помощью простого взгляда.

Изелла вдруг начала смеяться как ребенок, от хохота ее щечки порозовели. Гермиона удивилась, она первый раз видела, как мама краснеет. Но о ком она говорила? Конечно, речь шла не о Джеймсе, вряд ли столь скорбные воспоминания вызвали бы такую добросердечную улыбку. Тогда кто? У Гермионы появилась абсолютно безумная идея, но она с трудом верила, что такой человек способен сделать Изеллу счастливой. Счастливой? Было ли у Эдельвейсов право быть счастливыми? Эту мысль Гермиона рискнула прошептать тихо—тихо:

— Ты думаешь, что счастье — это не для нас? Мне на ум приходят строчки, написанные бабушкой:

Мы несем наши проклятия

Так же, как мученики несут свой крест.

Я была нелюбима.

Моего ребенка все будут обожать:

Каждому свой крест.

— Что она хотела этим сказать? Может, наша семья проклята? — задала она вопрос внезапно серьезным тоном.

— Эдельвейсы не всегда были несчастны, — доброжелательно начала Изелла. — Многие прожили замечательные и интересные жизни. Ты же читала книгу, которую я тебе дала?

Гермиона кивнула.

— У твоей бабушки, моей мамы, судьба сложилась иначе, — продолжила Эдельвейс. — Хочу рассказать тебе одну историю, она помогла мне лучше понять некоторые вещи. Когда моя бабушка Локоли Эдельвейс была беременна моей мамой, ей явилось ужасное видение. Какой-то человек сказал, что если родится девочка, то она принесет всем несчастье и станет «цветком с двумя именами», которому наш предок Предижер предсказал измену и предательство. Локоли выбило из колеи это видение. Поэтому, родив девочку, она отказалась от нее: это действительно был тот самый ребенок из пророчества Предижера. Она назвала ее в честь цветка, приносящего горе, — Циния, что означает потерянная. Локоли никогда не проявляла ни капли нежности к Цинии, которая всю свою нерастраченную любовь направила на отца. Циния всегда считала, что это и есть ее проклятие — быть нелюбимой. Я предполагаю, что именно поэтому она обратила внимание на Тома. Тот сразу понял, чего ей не хватало в жизни, и с избытком отдал ей. Она всего лишь хотела быть любимой. Этим она была очень похожа на Тома, тому тоже не хватало любви в детстве, что и сделало его таким жестоким.

— А ты? Ты не проклята? — простодушно спросила Гермиона.

— Я? Дай подумать. Я — ребенок, который не должен был появиться на свет, но если не брать это в расчет, не думаю, что на мне висит какое-то проклятие, — шутливо ответила Изелла. — Однако, — ее голос вновь стал серьезным, — я верю, что моя мать, сама того не ведая, преподнесла мне горький подарок.

— Пророческий дар?

— Не только это. Моя судьба — быть насколько отчаянно обожаемой, насколько моя мать была нелюбима. Это то, чего она желала для меня. Но, как говорится, бойтесь своих желаний — они имеют свойство сбываться. Моя мама думала, что внимание окружающих — это дар, но она забыла, что все, что делается насильственным образом, часто превращается из дара в проклятие. Такой тип любви граничит с ненавистью, эти два чувства странным образом смешиваются в сердце человека, который считает, что любит. Поэтому будь очень осторожна, когда кто-то говорит, что привязан к тебе, моя дорогая, будь внимательна, действительно ли это искренняя любовь. Эдельвейсы настоящие педанты, они придерживаются крайностей: все или ничего.

Гермиона обняла маму на прощание и направилась к выходу из кабинета. На пороге она столкнулась с Дамблдором, который дружелюбно ей улыбнулся. Гермиона улыбнулась в ответ и пошла к себе в комнату.

— Гарри так и не приходил к тебе? — спросил Дамблдор Изеллу.

— Нет, — ответила та, пытаясь скрыть горечь в голосе.

— Не беспокойся, моя дорогая, — утешил он. — Он придет. В свое время.

— Нет, если узнает правду, то не придет.

— Гарри очень умный мальчик, — вновь начал Дамблдор. — Для него это непросто, но, в конце концов, он поймет.

— Не знаю, дедушка. Я даже не знаю, смогу ли когда-нибудь сама себя простить.

* * *

Войдя в общую гостиную, Гермиона тут же отметила про себя, что Малфой где-то здесь: его накидка валялась на ручке кресла. Неужели он, наконец, вернулся? Почти дюжину дней назад Драко уехал из Хогвартса по просьбе отца. Гермиона часто размышляла о причинах его столь внезапного отъезда. Осмелится ли она признаться сама себе, что боялась больше никогда не увидеть Драко? Его возвращение обрадовало Грейнджер. Однако она прекрасно понимала, что за этим последует: ей просто необходимо поговорить с ним. С тех пор, как она дала Малфою пощечину, Гермиона старалась его избегать. Драко, со своей стороны, тоже соблюдал дистанцию. Несмотря на холодность, возникшую между ними, Грейнджер гордилась собой, потому что в первый раз она смогла открыто противостоять Малфою без тени сомнения и страха. Но выяснить все до конца было необходимо. Гермионе было трудно решиться: бояться она начала уже задолго до самого разговора. Боялась говорить то, что должна сказать, боялась узнать, почему именно Драко уехал из Хогвартса. Какой-то частью своей души она знала, что его отъезд в той или иной степени связан с Пожирателями смерти. И перед предстоящим разговором эта мысль не добавляла ей уверенности в себе.

Она была уверена, что Малфой знает о ее тайном родстве с Изеллой Эдельвейс. Если это так, то он наверняка передаст эту информацию тому, кому об этом знать совсем не нужно. Но Гермиона безрассудно продолжала надеяться, что Драко лучше, чем кажется на первый взгляд. Человек, которого она любила, какой бы он ни был, не мог причинить ей такую боль.

Грейнджер присела на край софы. С этого места ей было слышно, как в ванной комнате на стенки душевой ударяют струи воды. Потом раздался звук открывающегося замка. Гермиона подпрыгнула от неожиданности. Драко появился в дверях с полотенцем на бедрах. Волосы еще были влажными после душа, он не стал применять высушивающее заклинание. Видно было, что он не ожидал увидеть здесь еще кого-то. Гермиона смущенно на него посмотрела и тут же отвернулась

— Ты не на уроках, Грейнджер? — спросил Драко холодно.

— Нет, я... я пришла оставить книгу, — ответила она, показывая ему томик, который до сих пор бережно прижимала к груди.

Драко скользнул взглядом по книге и, придерживая полотенце, почти бегом направился к себе в комнату. Гермиона еле слышным неуверенным голосом остановила его на полдороге:

— Подожди, Малфой, я хочу с тобой поговорить.

Драко обернулся.

— А это не может немного подождать, Гренджер? — все тем же холодным тоном сказал он. — Я не знаю, заметила ли ты, но я сейчас несколько не в том состоянии, чтобы приступать к великосветским беседам.

Гермиона покраснела еще больше, но не отступила.

— Нет, это не может подождать, — она пыталась скрыть смущение. — Мне кажется, потом я не решусь с тобой поговорить, поэтому надо сейчас.

Драко облокотился о дверной косяк. Он, не отрываясь, смотрел, как она нервничает, и даже не пытался скрыть ехидную улыбку.

— Тебе так сложно извиниться? — спросил он, скрещивая руки на груди.

— Извиниться? — Гермиона растерялась.

— За пощечину, которой ты наградила меня во время нашей последней встречи, — ответил Малфой, злясь еще сильнее. — Какая жалость, а я уже готов был тебя простить, — Драко с нескрываемым наслаждением следил, как меняется выражение лица Грейнджер. — Если ты пришла не для этого, то, видимо, чтобы поговорить о матери, да? Не волнуйся, я никому не говорил, что твоя драгоценная мисс Саливан произвела тебя на свет. Теперь, когда все прояснилось, может ли мадмуазель позволить мне одеться?

— Как ты узнал, что она моя мать? — тут же задала вопрос Гермиона.

— Я же не идиот! Я внимательный и умею аналитически мыслить, — Драко был в бешенстве.

Гермиона посмотрела на него таким взглядом, словно хотела спросить: «Ну, и что дальше?»

— Помнишь, я говорил тебе, что у моего отца есть потрет женщины, который он бережет, как сокровище? — сказал Драко тоном, словно объяснял малышу, сколько будет дважды два. — Ты на нее похожа. Ты же не удивишься тому, что это портрет Изеллы Эдельвейс. Я привык к этой фотографии: она постоянно стояла у отца на письменном столе. Поэтому во время первой встречи с мисс Саливан я сразу же узнал в ней девушку с портрета. Хочешь знать, как я догадался, что она твоя мать? Вы с ней слишком похожи. — произнес он, глядя на Грейнджер, как на глупую первокурсницу.

— Почему ты мне ничего не сказал? — с упреком спросила Гермиона.

— Я не виноват в том, что не ты замечаешь очевидных вещей. Теперь все прояснилось, так что давай не будем возвращаться к этой теме, — вновь начал злиться Драко. — Самое главное — мой отецтебя не видел. У него тоже все в порядке со зрением, плюс он очень проницательный. Увидев тебя, он моментально все понял бы. Уверен, что такая перспектива тебя не радует, я прав? Кто знает, как он мог бы использовать эту информацию, — закончил Малфой с привычной ухмылкой.

— Да, продажность — это его основная черта... Думаю, он тут же бросился бы во весь опор к своему господину. Совсем как собака, которая приносит мячик хозяину, — сказала Гермиона с горькой иронией в голосе.

— Не смей так говорить о моем отце, Грейнджер, — тихо пригрозил Малфой. — Кто бы ты ни была, ты не имеешь права так о нем говорить.

Гермиона испугалась, что Драко ударит ее, но сумела быстро взять себя в руки. Она прекрасно понимала, что своей фразой на счет Люциуса Малфоя перешла опасную черту. За время своих странных отношений с Драко Грейнджер усвоила, что тот безгранично восхищается отцом. При этом он никогда не говорил о матери: складывалось впечатление, что Драко вообще отрицал существование Нарциссы в своей жизни, все его мысли были заняты только безупречным образом Люциуса. В сложившейся ситуации Гермионе не следовало срывать зло на Малфое-старшем. Но она не смогла сдержаться. Отвращение, которое она испытывала к Волдеморту, было настолько сильным, что Гермиона переносила его на всех, кто имел к нему хоть какое-либо отношение, особенно на Пожирателей смерти.

И еще Гермиона боялась. Она с самого начала боялась Люциуса Малфоя. От одного упоминания его имени ее бросало в дрожь. Почему? В образе Люциуса она видела Драко в будущем, такого Драко, каким он отчаянно хотел казаться. К тому же Люциус со дня на день мог догадаться о некоторых подробностях ее появления на свет, что не добавляло оптимизма, особенно, учитывая ту угрозу которую он сказал на прощание Изелле.

— Почему я не имею права говорить правду, Малфой? Тебе не нравится, когда вещи называют своими именами? — спросила Гермиона, бросая вызов.

— О чем ты говоришь? — Драко был близок к ярости, его уже буквально трясло от гнева. — Ты не знаешь моего отца! Как ты вообще можешь утверждать хоть что-либо на его счет?!

— Я знаю тебя, этого достаточно, — сорвалась Гермиона.

— Ты думаешь, что, переспав со мной, ты поняла, что я за человек? — попытался задеть ее Драко. — Если бы это было так, то я стал бы открытой книгой для половины школы. Увы, все совсем наоборот.

Бахвальство, звучавшее в его жестоких словах, поразили Гермиону. Она с упреком посмотрела на Драко. В этот момент Грейнджер ненавидела его всей душой за то, что он причинил ей столько боли. Она и предположить не могла, что их разговор примет такой оборот. С одной стороны Малфой оставался холоден, его уверенность в том, что он сказал только то, что должен был, поражала. Никто не имеет права порочить славное имя его отца, даже Гермиона Грейнджер. Она нахмурилась, а Драко посчитал нужным добавить:

— Какая разница, что могло бы быть между нами. Теперь все кончено. Никто никому ничего не должен. И никаких обязательств не может быть в принципе, — глухо закончил Малфой.

— Я бы не была в этом так уверена, — добавила она.

— О чем ты?

— Ни о чем, забудь, — Гермиона вдруг поняла, что внутри у нее образовалась давящая пустота. Как бы в доказательство своего смирения, Грейнджер обреченно опустила голову. Драко, казалось, чувствовал себя неловко, но не хотел возвращаться к разговору.

— Это все, что ты хотела мне сказать? Я могу возвращаться к своим делам? — спросил он, направляясь к себе в комнату.

— Нет, подожди, — Гермиона отчаянно сделала последнюю попытку.

— У меня нет никакого желания слушать вас, мисс Эдельвейс.

Драко в последний раз посмотрел на нее и с глухим стуком закрыл за собой дверь в спальню. Гермиона осталась нос к носу с портретом Гербера, понимая, что только что упустила последнюю возможность помириться с Малфоем. А она столько всего хотела ему сказать.

Уже не один раз его будили крики Грейнджер. Она кричала и плакала, как ребенок. Драко никак не мог к этому привыкнуть. Иногда он размышлял, что же ее так волнует, что именно она постоянно видит во снах? Раньше, когда он проводил ночь рядом с ней, кошмары отступали. Она мирно спала. Но теперь история повторялась каждую ночь. Если бы Драко поразмышлял, он поняла бы, что его присутствие успокаивает Гермиону. Когда его не было рядом, она вновь погружалась в лабиринты своих кошмаров. Но что он мог сделать? Утешить ее? Добежать до ее спальни и обнять? Нет. Это была нелепая идея. Что толку беспокоиться о Грейнджер, если она всего лишь видит плохой сон? Что Драко мог сделать с ее переживаниями? Ничего. Он вытянулся на кровати, когда ее рыдания стали затихать. Драко лежал и ждал, когда сможет уснуть. На рассвете, когда первые скупые лучи солнца коснулись ставень комнаты, Драко все еще ждал.

* * *

Вот уже несколько дней Гермиона чувствовала себя смертельно усталой. Каждое утро она появлялась в Большом зале с опухшими красными глазами и измученным видом. Она пыталась, скорее неудачно, скрыть это состояние, но друзей так просто не проведешь.

— Почему ты продолжаешь каждый день ходить в Южную башню? — упрекнул ее Гарри. — Ты же видишь, что в этом нет никакого толку.

Гермиона нахмурилась. Было еще слишком рано, она не успела позавтракать и от этого чувствовала себя еще более уставшей. Но сарказм Гарри по отношению к Изелле заметила.

— Гарри, у меня нет настроения, — предупредила она. — Поэтому воздержись, пожалуйста, от подобных комментариев.

— Гарри всего лишь беспокоится за тебя, Гермиона, — вмешался в разговор Рон, попытавшись сгладить напряжение, возникшее между друзьями.

— Мне не нужна его помощь. У меня все прекрасно! — вновь начала упрямиться Гермиона. — Наоборот, это Гарри нуждается в помощи, потому что именно он никак не может принять то, что случилось. Правда, Гарри? Ты предпочитаешь цепляться за фантазии и боишься столкнуться с реальностью.

— Если для тебя реальность — это верить всему, что тебе наплели, то я пас, — глухо ответил Поттер. — Тебе бы стоило послушать Сириуса, он лучше меня сможет рассказать, как мастерски эта женщина умеет манипулировать людьми.

— Манипулировать можно только кретинами, — раздраженно хмыкнула Гермиона. — Может, ты просто боишься и избегаешь контактов с матерью, чтобы не превратиться в кретина, которым можно манипулировать?

— Если ты думаешь, что ты одна тут такая умная, что ж, тебе же хуже, — не остался в долгу Поттер, — только не говори потом, что я тебя не предупреждал.

Не дав никому ничего сказать в ответ, Гарри молниеносно выскочил из-за гриффиндорского стола, не забыв, однако, злобно взглянуть на Гермиону. Его глаза от злости стали почти черными. Гермионе даже показалось, что она заметила нечто странно знакомое, но где она раньше видела этот взгляд?

— Он так и не поменял свое мнение об Изелле, — вновь заговорила Гермиона, когда Гарри скрылся из вида. — Скажи, Рон, почему он становится таким несносным, когда речь заходит о его родной матери?

— Я не знаю, Гермиона, — ответил Уизли. — Он рассказал мне все. Хотя для него это редкость — доверить кому-то свои переживания. Он даже мне редко что-то рассказывает, хотя я его лучший друг. Может, он чувствовал необходимость успокоить меня на счет его родства с Ты-Знаешь-Кем, а может, ему просто хотелось выговориться. Во всяком случае, он сказал, что не доверяет Изелле.

— Что бы он там ни говорил, она наша мать, — добавила Грейнджер.

— Ты, без сомнения, обрадовалась, — попытался объяснить Рон, — но для Гарри все по-другому. Как вообще принять тот факт, что человек, который убил его родителей, убил тех, кого он любил, вдруг оказывается родным дедушкой? Если Гарри отрицает Изеллу, то это лишь потому, что таким образом он пытается отрицать ту связь, что объединяет его с Ты-Знаешь-Кем. Пожалуйста, не волнуйся, Гермиона. Если Изелла на самом деле такая замечательная, как ты говоришь, то рано или поздно Гарри тоже это поймет. А пока дай ему время. Ты прекрасно знаешь, что сейчас все его мысли заняты ближайшим матчем по квиддичу. Потом у тебя, возможно, получится убедить его в том, что он ошибался.

— Надеюсь, ты прав, — сказала Грейнджер с напускной беззаботностью.

* * *

Трибуны были забиты до отказа. С одной стороны в глазах рябило от пылающих гриффиндорских цветов, с другой стороны — от зеленого с серебром. Все ученики нацепили значки команд, за которых болели в этом матче. Финал, которого школьники так долго и с нетерпением ждали, наконец, определит, кто получит Кубок Школы. Гермиона не удивилась, когда среди приглашенных гостей увидела Люциуса Малфоя. Она старалась, чтобы их взгляды не встретились. По счастливой случайности они с Джинни оказались на трибуне на противоположном конце поля.

Появились команды, и публика тут же взорвалась аплодисментами и ободряющими криками. Гарри, как капитан гриффиндорской команды, с непоколебимой уверенностью вел к центру поля своих игроков: Симуса, Финнигана, Элизу де Мейн, Дмитрия Мура, Лаванду Браун, Эдди Тикета и своего лучшего друга Рональда Уизли. Все были настроены на победу. В нескольких метрах от них надменно шествовала команда Малфоя. Они тоже были полны решимости уйти с этого поля победителями. Блейз Забини, Барток Григ, Маллой МакМэд, Песса Харпер, Биргюль Манбург и Франц Эгон — Драко удалось собрать команду, которая всем внушала страх. Но гриффиндорцы пришли сюда только за победой и никто и ничто не могло их запугать. Мадам Хуч подула в свисток, и матч начался. Игроки бросились по местам, над полем раздался голос комментатора Эдгара Левиса, находящегося под чутким контролем МакГонагалл. Гермиона, сидевшая рядом на трибуне, вдруг почувствовала себя нехорошо. От воплей и криков у нее закружилась голова.

— Что с тобой, Гермиона? — Джинни заметила состояние подруги.

— Ничего, здесь просто очень шумно — ответила та. — Мне надо выбраться из толпы.

— Хорошо, только не отходи слишком далеко, а то рискуешь пропустить все самое интересное.

— Не переживай, я просто переведу дух.

— Делай, как считаешь нужным, — и Джинни полностью переключила свое внимание на игру.

Гермиона встала со своего места, спустилась по ступенькам трибуны и исчезла со стадиона. А матч становился все напряженнее. Охотники и загонщики обеих команд сталкивались в воздухе, заставляя зрителей вздрагивать. В поисках снитча ловцы летали из одного конца поля в другой. Они заметили его одновременно: тот завис прямо в центре поля примерно в20 метрахнад землей. Гарри и Драко одновременно бросились за ним, как вдруг Малфой переключился на что-то другое за пределами поля. Поттер, обескураженный таким наплевательским отношением к игре, повернулся вслед за Драко и увидел, как тот летит в сторону озера. Где-то на берегу Гарри с трудом различил неясный силуэт, который, казалось, медленно погружался в чернеющие воды. Приглядевшись внимательнее, Поттер заметил барахтающуюся в озере фигурку. Это была Гермиона. Он узнал ее по беспорядочной копне волос. Не заботясь об окончании матча, Гарри бросился на помощь. Когда он достиг озера, Драко уже вытащил Грейнджер из воды. Поттер растерянно смотрел на него: Малфой держал неподвижное тело его сестры. Через пару секунд возле озера появился Рон, а затем и большая часть гриффиндорской команды. Никто не решался нарушить тишину. Недоумение читалось на лицах присутствующих. Гарри тоже молчал, а затем, наконец, не рискнул приблизиться к Драко:

— Отдай ее мне, Малфой, — прорычал он. — Это не твоя забота.

Гарри протянул руки и подхватил Гермиону. Драко попытался было возразить, но Рон чувствительно толкнул его плечом. Драко не удержался на метле и рухнул в воду, а Гарри и Рон уже направились вместе с Гермионой в больничное крыло. Малфой посмотрел на них с ненавистью и медленно поплыл к берегу.