50 ways to say Goodbye (гет)

Чертчертчерт!

Надо подумать. Успокоиться и подумать, ага. Не стоит поддаваться панике и принимать сразу наиболее ужасные варианты развития событий близко к сердцу. Я, в конце концов, не пессимист. Если я буду держать себя в руках, ничего непоправимого не случится.

— Ты сдох! И я уверен в этом на сто процентов, ты, чертов кусок дерьма!

М-да, это не похоже на спокойствие. Веду себя так, словно мне пятнадцать. Мне казалось, я прошел возраст неконтролируемой агрессии, но, видимо, нет, хотя в свое оправдание могу заметить, что этот человек всегда вызывал во мне самые яркие чувства.

— Щенок, как ты смеешь! Я вечен! Никто не может уничтожить меня.

Следовало бы разобраться в ситуации прежде, чем пороть горячку. Это как с многими печальными моментами в моей жизни: если бы я сначала думал, а потом делал, нескольких трагедий удалось бы избежать.

— Очень в этом сомневаюсь, потому что я смог!

Итак, что происходит? В «ментальном мешке» проявляется еще одна личность, тогда как такое просто невозможно. Моему подсознанию не доступна память о людях. Не может же оно сконструировать что-то настолько правдоподобное, не пользуясь реальными воспоминаниями. Здесь должен быть какой-то подвох.

— Ты слишком высокого мнения о себе, Гарри Поттер. Ты жалок и беспомощен передо мной.

…Нет, определенно возможно. Я, может быть, элементарно не слышал о таком или, что также вероятно, спал на этих лекциях. Человек рядом ведет себя ровно так, как я и запомнил, а, значит, характер сохранен полностью. Чем это может быть? Ментальная проекция, слепок человека или…часть души?

— Риддл, — рычу я в его направлении. — Что ты?

Темноволосый мужчина в ответ скалится в неприятной гримасе.

— Ты забыл мое имя, несносный ребенок? Я Лорд Волан-де-Морт! Не смей называть меня этим маггловским именем.

— Что ты? — настойчиво повторяю я, игнорируя оскорбление.

— Твоя память настолько дырява, что забыл меня?!

— Ты не выглядишь как Волан-де-Морт, — с неожиданным спокойствием медленно проговариваю я. — Ты выглядишь как Том Риддл, — задумчиво оглядываю его с ног до головы.

Это правда. Темный Лорд, с которым я познакомился, был изуродован ритуалами и множественными разрывами души, что оставили от его физического облика малые крохи, если вообще ничего. Мужчина напротив выглядит лет на тридцать, может, чуть больше. У него нормальная внешность, аккуратный маггловский костюм и, вообще, он весь из себя такой обычный, но темные глаза иногда поддергиваются красноватой дымкой. Он похож на Риддла из воспоминания Дамблдора, когда первый хотел получить работу профессора защиты от темных искусств, разве что сейчас будущий-мертвый-Темный-Лорд чуть моложе.

— Сколько тебе было, когда ты пришел убить меня в первый раз? — спрашиваю я, не отводя взгляда от яростно сдвинутых бровей. Так уже лучше, если говорить спокойно, можно и добиться ответа.

— Мне плевать, Поттер, что ты там хочешь знать.

— Ты выглядишь старше того куска личности, что была заперта в моей голове после восемьдесят первого, — принимаюсь я размышлять вслух. — К тому же, это был твой последний крестраж, так что ты вероятно уже был уродом.

— Заткни свой поганый рот, мальчишка!

-…Я не видел фотографии того периода, но наверняка все так и есть. Ты выглядишь лет на тридцать, значит…это шестидесятые? Семидесятые? Неважно, — я качаю головой. — Ты не остатки души Волан-де-Морта.

— С чего ты взял, что это так? Я могу принимать любое воплощение, глупец.

Несколько секунд я обстоятельно обдумываю данное предположение.

— Не-е-е, вряд ли. Если бы ты захотел попугать меня в моем сознании, то нарядился бы страшной образиной, что ты был в девяностых.

— Посмотрим, как ты станешь говорить, Поттер, когда я займу твое тело и убью твоих грязнокровных друзей.

— Не похоже, что ты свободен в передвижениях, да? Попробуй для начала уничтожить меня, Риддл. Задачка для слабоумных: как выйти из комнаты, в которую нет входа?

* * *

Вне занимаемого нами времени и пространства раздаются приглушенные голоса. Отвлекаясь от праздного разглядывания бесцветного и бесконечного полотна метафорических стен вокруг, я пытаюсь сосредоточиться на словах. Речь тех «на свободе» монотонная и гладкая сродни той, что мы ежедневно слышим от случайных прохожих на улицах города, не придавая ей значения. Но вот только в моем случае это единственная возможность понять, что происходит вне моего сознания, поэтому я концентрируюсь на несвязных звуках, едва ли не краснея от напряжения.

— Это не имеет смысла, — довольно отчетливо звучит холодный голос Люциуса Малфоя, и я только на мгновение удивляюсь, как быстро Марино успел пригнать англичанина в Палаццо. — Даже если мы и снимем проклятье, неизвестно, как данное событие скажется на работоспособности Гарри. Это слишком опасно для него.

Риддл со своего островка по эту сторону преграды на заявление надменно хмыкает. Я теряю концентрацию, и все посторонние звуки мгновенно стихают.

Такая хрень происходит не в первый раз. Несколько раз я уже слышал чьи-то голоса «за стеной», но только сейчас говоривший человек был мне знаком. Значит, мое тело в безопасности, и маги отчаянно пытаются достать меня, о чем как раз и свидетельствует присутствие Малфоя. Он — высококвалифицированный темный маг со стажем. Марино и сам не брезгует темными заклятиями, но те в основном направлены на атаку, а не на снятие долговременных проклятий. Люциус в этом спец, поэтому я даже немного расслабляюсь, услышав его, несмотря на печальное содержание сказанных слов.

С Риддлом мы не разговариваем. В последнем диалоге мы так выбесили друг друга, что было принято почти кулуарное решение «заткнуться нахрен» и «не отсвечивать, блять, совсем». Это меня устраивало, но сейчас я чувствую невыносимую скуку от монотонного ничего-не-делания.

— Что, даже никаких разочарованных вздохов по поводу того, как быстро твой старый дружок позабыл о твоей мерзкой роже и теперь помогает заклятому врагу бывшего господина? — проказливо замечаю я. Мертвый Темный Лорд будит во мне детскую непосредственность и раздражительность. Будь мы оба материальны здесь — я бы просто набил ему физиономию, но за неимением других вариантов приходится довольствоваться грубыми словами.

— Люциус никогда не был моим «старым дружком», Поттер, — презрительно отметает Риддл, не глядя на меня.

— «Правая рука Темного Лорда», — передразниваю я. — Всего лишь любопытно, как часто ты пользовался своей правой рукой? Или на левой у тебя хватка сильнее? Кто там занимал это местечко под солнцем, несравненная Белла? — я наигранно смеюсь.

— Ты омерзителен, Поттер! Твои грязные намеки вызывают отвращение. Лорд Волан-де-Морт никогда не опускался до низменных отношений со своими слугами!

— Да что же ты так завелся, я просто спросил, — в ответ слышится утробное рычание. — Ладно-ладно, успокойся. И все-таки, ты даже не удивлен, что сейчас Малфой пользуется моим доверием и уважением?

Риддл стряхивает невидимые пылинки с маггловских брюк и педантично расправляет ткань. С учетом того, что мы находимся внутри моей головы, и здесь нет никаких материальных объектов за исключением двух кресел, в том числе нет пыли, эти действия выглядят тупыми и бессмысленными. Тянем время, ага?

— Я удивлен только, что он не примкнул к твоей стороне, Поттер, еще в последний год войны, — наконец, равнодушно тянет мужчина.

— Ч-что? — я ошеломленно моргаю. — То есть ты не доверял ему, но все равно держал рядом с собой? Какой, блин, в этом смысл?!

— Из всех моих Пожирателей Смерти Люциус был наиболее…скользким типом. С ним можно было иметь дело, только если держать в страхе. К тому же, после окончательной победы над тобой, мальчишка, я собирался убить большую часть Внутреннего Круга и собрать новый, верный мне до последней мысли.

— У тебя хоть были люди, которым ты доверял?

Голос Риддла прямо-таки сочится самодовольством:

— Конечно. Я.

Этот парень реально чокнутый, думаю я. Не стоило бы мне с ним трепаться, а то вдруг подхвачу какую-нибудь ментальную заразу, от которой плавятся мозги.

— Твоя кадровая политика меня восхищает.

— По крайней мере, у меня в слугах не было той швали, что населяли Орден Безмозглой Курицы, Поттер.

— Вот тут ты ошибаешься, вся шваль как раз и лобызала подол твоей мантии, у меня были друзья и соратники.

— Которые послали тебя на смерть.

— Ой, да пошел ты! — я психую и отворачиваюсь от неприятного собеседника. Все попытки начать разговор кончаются примерно так: я ругаюсь, а Риддл презрительно скалится в ответ. Конечно, это меня не удивляет: при жизни мы не упускали случая унизить друг друга, чередуя с попытками избавиться от осточертевшего врага. Но сейчас — и я не хочу говорить «при смерти» — мы заперты в одном пространстве, так что нет никакого смысла в том, чтобы следовать принятым много лет назад правилам. Мне же скучно, верно? Плюс Риддл все же был Темным Лордом, а на сегодняшний день любая информация об этом кажется мне чертовски привлекательной. Не буду уточнять, почему.

Все же у суки-судьбы отвратительное чувство юмора.

— Хэй, Риддл, расскажи мне о войне, — вежливо начинаю я, пытаясь следовать голосу разума.

— Не смей называть меня этим именем, мальчишка! — рассерженно шипит мужчина, игнорируя мою просьбу. В ответ я только закатываю глаза, как бы говоря «да срал я на это».

— Ну, если я буду обращаться к тебе «эй», то тебя это удовлетворит еще меньше.

— Ты можешь просто закрыть рот?

— Вообще-то, нет.

Нет, потому что я точно уверен, что Том захочет поговорить. Не имеет значения, что я вижу перед собой: остаток крестража, ментальный отпечаток или образ, сконструированный моим больным сознанием, — в любом из случаев человек скучает здесь. «Помогай людям», — вот главная заповедь старого доброго Поттера.

— Что именно ты хочешь знать? — говорит Риддл, глядя на меня с исследовательским интересом.

— Ну, не знаю. Просто о войне с вашей стороны. Как она выглядела, что вы чувствовали, за какие идеалы сражались.

— Идеалы? — мужчина издевательски выплевывает это слово. — Ты даже глупее, чем я думал, Поттер.

— Почему?

— Что «почему»?

— Почему ты так говоришь?

— Ну, потому что я всегда считал тебя безмозглым щенком, в чем я в очередной раз убедился.

— Нет, черт возьми, — я усиленно подавляю гнев, разливающийся внутри. — Почему ты так отреагировал на «идеалы»?

— О войне и моральных ценностях никогда не говорят в одном предложении, мальчишка, — глубокомысленно изрекает Лорд с видом сверхмудрого мудилы.

— Мерлин, что здесь вообще происходит… — убито шепчу я, потирая переносицу. Этот мужик выводит меня из себя. — Ладно, давай попробуем по-другому. Ты хочешь сказать, что в гражданских войнах сражаются не за идеалы? Тогда за что?

— За власть, конечно же.

— И все? А как же там «долой грязнокровок», «силу чистокровным» и прочая муть, что вы несли?

— Ты сам только что ответил на свой вопрос, Поттер.

— Я…не понимаю, — и я правда не понимаю. Зачем я полез в эту полемику?! У меня уже голова пухнет.

Риддл, кажется, насмехается надо мной. Именно этим можно объяснить, почему через несколько минут (или часов? время здесь относительно) он начинает более-менее подробно объяснять.

— Любые войны ведутся для приобретения еще большей власти, чем имеется на данный момент. Контроль над промышленностью, торговыми путями, территориями, частной жизнью людей, системой образования, демографическими особенностями и прочим, что тебе может взбрести в голову. Враждующие стороны пытаются заполучить как можно больше влияния и укрепиться в своем господстве. Идеалы — что бы ты ни вкладывал в это бессмысленное слово — служат в качестве ширмы для всех стремлений к власти и, что главное, для разграничения сторон. Не имеет значения, что произносится вслух; важно лишь, кто обладает большей силой. Побеждает не справедливость, правда и вера. Война — будь то гражданская или межнациональная — это массовое собрание меркантильных и алчных до власти людей, разделенных стеной мифических ценностей, которые…

— А как же освободительные войны? — я говорю первое, что приходит мне в голову.

— …которые не оказывают никакого влияния на исход войны. Не смей перебивать меня, Поттер! В ходе освободительных войн люди пытаются приобрести власть над собой и своими территориями, и если это происходит, то их стремления не исчерпывают себя и ведут дальше в бой, что в последствие историками называется «революцией».

— О. Но разве люди не восстают против системы, если ущемляются их интересы, скажем, давление на свободу выбора или…

— Нет. Они просто выбирают ту сторону из имеющихся, которая подходит им по социальному положению. Бедные выбирают бедных, богатые — богатых. Грязнокровки встают на «защиту» мнимо светлых магов только потому, что чистокровные уже сделали свой ход и организовали «темную сторону», и им не остается ничего другого. Конечно, первую партию разыгрывают имеющие авторитет и силу личности с противоположными убеждениями, создавая в ходе первого столкновения баррикады, которые и разделят в последствие всех, кто находится в их зоне действия.

— А как же те, кто придерживаются нейтралитета?

— Маргиналы. Им не имеет значения, кто победит в войне. Любой из исходов их вполне устроит.

— Хорошо, окей… То есть ты говоришь, что ты и Дамблдор в свое время не поделили власть, а потому самостоятельно провели разделение на «чистокровных и магглорожденных», организовывая таким образом две социальные группы, которые и устроили эти ужасные войны?

— Если утрировать, то да. Гриндевальд начал это в Германии, и я продолжил его политику.

— Его крах не навел тебя на какие-нибудь мысли относительно твоего будущего?

— Нет.

— Пиздец, — я в шоке качаю головой. — Я думал, мы сражались за свободу… Подожди, но Дамблдор умер раньше окончания войны.

— Не имеет значения; колесо было запущено до этого, под весом инерции оно продолжало раскручиваться без одного из двух руководителей.

— И победившие получили власть, — я уткнулся носом в раскрытые ладони, с ужасом думая об уничтожении собственных иллюзий. — Шеклболт и его команда получили власть.

— Да, Поттер. А ты бился за идеалы и остался ни с чем.

— Ох, получается, что все эти противоборствующие лагери типа темных и светлых магов — это…политический ход?

— Еще полтысячелетия назад использование темной магии — или то, что под ней подразумевается сейчас — никак не регламентировалось законом. Но в ходе неудачной войны за господство с излишне активным участием маггловской Инквизиции в качестве третьей стороны победили светлые маги. Чтобы укрепиться в своей власти, они приняли Статут Секретности, исключая магглов из их обретенной сферы влияния, и множественные ограничения на пользование темной магией, дискредитируя последних противников. Даже ты, Поттер, можешь видеть, насколько катастрофичным был тот проигрыш, потому что даже спустя годы ущербная стереотипность мышления по поводу темной магии не теряет своей силы, — заканчивает мужчина с заметным сожалением в голосе.

— Но есть же какие-то общепринятые категории добра и зла; ты не можешь отрицать очевидной опасности темной магии.

— Далеко не все из запрещенных разделов магии ставят своей конечной целью убийство человека. Более того, Поттер, у глупца даже перьевая ручка в руках — опасный предмет, не стоит ли его запретить? Нельзя скрывать от магов важную часть их культуры только потому, что так было политически выгодно их предкам.

— Ага, а ты прямо самоотверженный революционер, взявший на себя право казнить всех, кто не согласен с твоей точкой зрения, — ко времени припомнились слова Гермионы.

Риддл мрачно улыбнулся, показывая ряд ровных зубов.

— Нет, Поттер. Мне просто нравилось убивать. А зло не нуждается в оценке. Но я не сомневался, что твой ограниченный умишко, стесненный бреднями старика о высшем благе, не позволит посмотреть на все с моей стороны. Хотя, — продолжил он как ни в чем ни бывало, не обращая внимания на мой возмущенный взгляд, — может быть, ты и не настолько безнадежен.

— О, такой комплимент от тебя я никогда не забуду, Риддл! — проговорил я сквозь зубы, отворачиваясь от мерзавца. Не требуется много сил, чтобы понять, на что он намекает. Я помню — конечно же, я это помню — как лишал жизни ублюдка Романо и думал о том, что убивать…неплохо. Что это всего лишь один из методов решения проблем, иногда — мера вынужденная. Что убийство не делает тебя чудовищем, что оно не меняет тебя, если ты достаточно рационален, что ты всегда можешь прекратить. Но Том Риддл — не тот, что находится прямо передо мной, а тот, на борьбу с которым я положил годы своей жизни — Том Риддл всегда напоминал мне, что смерть отвратительна, и на долю секунды я позволил себе забыть об этом.

«За стеной» раздались неясные голоса, постоянно повторяющие что-то об «откате», «последствиях» и «нестабильности». Ни один из говоривших знаком мне не был, поэтому когда они в очередной раз стихли также внезапно, как и появились, я не особо расстроился, снова погружаясь в пучину размышлений.

Я убил человека. Не то что бы эти мысли ни разу не посещали меня после случившегося, но…черт возьми, я убил человека просто потому, что мне так хотелось. Не имеет значения, заслужил ли он это. Потому что да, заслужил, но это не прощает мне того, что я не испытываю сожалений. И Том Риддл, насколько я знаю, никогда не испытывал раскаяния за совершенные преступления против человечества. И чем тогда я отличаюсь от него? Моральными принципами? Теми, что, блять, позволяют убивать людей просто так?!

Самое ужасное, что даже сейчас, думая обо всем этом дерьме, что я игнорировал последние месяцы, я не испытываю раскаяния. Потому что его нет и быть не может. И человек, сидящий передо мной, тому доказательство.

Под гнетом осознания рушатся мои мысленные барьеры.

Я поднимаю тяжелый взгляд на Риддла. Он выглядит лет на тридцать, молодой и красивый, еще не обезображенный мерзкими ритуалами. Выглядела ли так частичка его души или я всегда представлял Темного Лорда именно таким? За которым пошли вперед, потому что у него была сила и харизма, потому что он стоил того, чтобы вести стадо овец, возвышаясь над ними как холодный айсберг, погубивший Титаник.

— Ты ведь не ментальная проекция, да? — мой голос звучит равнодушно, словно это не я сейчас открываю чертов ящик Пандоры.

Мужчина оценивающе смотрит на меня несколько бесконечных мгновений, прежде чем отрицательно качнуть головой.

Я смеюсь. Нет, серьезно, я начинаю смеяться, будто мне рассказали отличную шутку. Это выглядело бы абсолютно нормально, не будь я заперт в своем сознании со своими ужасами.

— Дьявол, я об этом не думал, — беззвучно выдыхаю я, откидывая голову на спинку кресла. Смех прерывается как по щелчку пальцев.

В тебя попало темное проклятие, и ты, Поттер, думал, что все будет отлично? Что ты проведешь пару часов, беззаботно болтая с Лордом Волан-де-Мортом, который оказался рядом по чистой случайности? Ты совсем идиот, Поттер, или только прикидываешься им, чтобы не травмироваться об острые углы своего подсознания?!

Том Риддл мертв. Его последний крестраж был уничтожен в девяносто восьмом году в момент попадания Смертельного проклятия в тело Гарри Поттера. Так что Том Риддл никак не может оказаться сейчас здесь, даже в виде ментального слепка души.

На самом деле, мужчина передо мной…ох, это неприятно признавать. Этот мужчина с внешностью поверженного врага — это я. Это то, чего я боюсь также сильно, как и желаю. Это то, во что я страшусь превратиться, но кем я уже стал.

Риддл живет не в моих воспоминаниях, он живет во мне, потому что в ту секунду, как с тисовой палочки сорвался зеленый луч, в ту самую секунду, я проиграл.

А тот, что был мертв уже как пять лет, выиграл, сам того не ведая. Побежденный становится победителем. Как…драматично.

Потому что Том Риддл — это и есть я. Не в буквальном смысле, конечно. Его образ воплощает в себе все ужасы, все чудовищные черты, все злодеяния, что только можно вообразить. Они есть во мне, но пока что активизировались недостаточно, чтобы…точнее, уже слишком. Именно так.

Это проклятье не убивает меня, оно сводит меня с ума, сталкивая с собственными страхами. С неприглядной истиной, в конце концов. Оно запирает меня в своем сознании, медленно лишая здравого смысла. Неизвестно, сколько пройдет времени, прежде чем я…исчезну.

Ты так облажался, Поттер.

* * *

— Значит, я и правда так думаю?

Минуту назад из-за «стены» раздался мягкий голос Гермионы, повторяющий, что все будет хорошо. Это немного подняло мне настроение. Мне, конечно, не лучше, у меня тут едет крыша, но теперь я хотя бы надеюсь на лучшее. Все-будет-хорошо-все-будет-хорошо-все-будет-хорошо. Если я буду повторять это как мантру, возможно, мне удастся рехнуться не так скоро.

— Что именно?

— Ну, я действительно думаю так о политике, войнах, убийствах? — я беззаботно качаю ногой, уставившись на Тома.

— Я не сказал ничего такого, о чем бы ты еще не размышлял, Поттер, — говорит мужчина, кидая на меня недовольный взгляд.

— Безумие какое-то. Я хренов социопат.

— Ты хочешь услышать подтверждение?

Я выставляю руки в защитном жесте так быстро, что, будь я материален, у меня бы свело плечо.

— Нет-нет-нет, спасибо, обойдусь. Ты, кстати, цитировал Макиавелли.

— М-м-м? — Риддл вопросительно вздергивает бровь.

— Ну, «зло не нуждается в оценке» — это фраза из «Государя» Макиавелли. Настоящий Волан-де-Морт читал его или это уже моя вариация?

— Я знаю ровно столько же, сколько и ты, мальчишка. Хватит задавать глупые вопросы. Если ты не хочешь разговаривать со мной о своих грешках, то просто замолкни.

— Какие мы обидчивые. Этим ты в папочку пошел. Ну, в настоящего Риддла. Я-то буду не таким занудой.

— Заткнись.

* * *

— Хэй, раз уж ты знаешь все ответы на мои вопросы, может, поможешь?

— Я не твой личный психолог, Поттер.

— Вообще-то, ты и есть я, — я обвинительно тыкаю пальцем в мужчину. Последние какое-то-там-количество-времени я нахожусь в прекрасном расположении духа, потому что эфемерное пространство вокруг пару раз мигнуло, впуская в серое марево яркие цвета. Это не может не быть хорошим знаком. По крайней мере, я в это искренне верю.

— Это не значит, что я буду следовать твоим указаниям, глупец, — Риддл презрительно скалится в ответ.

— Тебе скучно. Давай же, ответь мне на вопрос, Том.

— Не смей! Это не мое имя.

— Я не стану называть тебя Гарри, даже не проси. Ну, так что?

Мужчина устало трет глаза, и я с трудом сдерживаю рвущийся наружу смех.

— Хорошо, Поттер. Я отвечу на один твой вопрос, — бесцветным голосом сообщает мой собеседник.

Этого-то я как раз и ждал.

— Почему меня бросила Джинни? Я слишком много времени проводил с друзьями, и она права, что я бессердечный мудак, или проблема все-таки в ней? Что изменилось?

Мрачная ухмылка Лорда должна была меня насторожить, но этого почему-то не произошло.

— Что изменилось, Поттер? — он принял театрально задумчивый вид, хотя яд из голоса никуда не делся. — Она утопилась в горячей ванне.

— А, — я тупо кивнул. — Ясно.

Даже если моя «темная сторона» и знает ответы на все вопросы, это совсем не подразумевает, что она не может использовать мои же приемчики.

Кто бы сомневался.

* * *

— Кажется, Люциус все же нашел способ тебя вытащить.

Это был первый раз, когда Риддл начал разговор сам. Время от времени я задавал ему ничего не значащие вопросы или просто принимался рассуждать вслух о чем-нибудь столь же бессмысленном, как и все мое времяпровождение здесь, просто чтобы напоминать себе, что я жив, я здоров, и все будет хорошо. Помогало так себе, если честно.

Но серое пространство вокруг с каждой минутой светлело все больше и больше, и становилось очевидно, что мое пребывание в подсознании подходит к концу. Не описать словами, как сильно я был этому рад. Мне нужно на свежий воздух. Мне нужно, блять, куда угодно, только бы подальше отсюда. Все эти жуткие мысли, естественно, не покинут меня даже «на воле», но там я уж как-нибудь разберусь.

— Да, похоже на то. Мне, конечно, жаль покидать твои гостеприимные объятия, но у меня там дела, знаешь ли.

Мою язвительность Лорд проигнорировал.

Вокруг раздавались голоса. Неизвестные мне, какие-то знакомые, в общем, целая какофония звуков.

— Что, Поттер, помогла тебе встреча с собственными демонами? — Риддл издевательски выгнул бровь, буравя меня взглядом.

— Ты здесь один, нет смысла обращаться к себе во множественном числе.

— О, так ты уже не считаешь себя? — меня непроизвольно пробрало холодным потом от его слов. Волан-де-Морт определенно торопился сказать все, что должен, и что растопчет окончательно останки моих самооправданий. — Запомни, Поттер: есть вещи, которые невозможно забыть; есть события, которые нельзя стереть. Ты убийца, сколько бы ты не убеждал себя в обратном. Ты можешь врать себе, а можешь принять это. Только два варианта, видишь? В первом — ты проиграешь, во втором — получишь шанс. Ты можешь стать великим, а победителей, как знаешь, не судят. Никаких ограничений; ты сам ставишь рамки. Мораль не стоит того, чтобы о ней заботились. Темный Лорд попробовал, но потерпел крах; ты сдался, даже не пытаясь. Ты ничем не лучше его, но ты можешь стать лучше! Все в твоих руках, Поттер, — мужчина рвано выдохнул, наблюдая, как рассеивается окружающий нас туман. — Все в твоих руках. Только вот лжи в твоих руках нет.

Я чувствовал, как меня медленно уносит. Пространство распадалось, вызволяя меня из плена. Смазанное лицо Тома Риддла — не настоящего, это только мираж — поплыло куда-то в бок. Чтобы не видеть этого хаоса, я закрыл глаза, надеясь, что следующим, что откроется передо мной, будет самый реальный потолок какой-нибудь комнаты. Плевать, какой именно, главное, что он будет материальным.

Под раскатистое эхо последних слов Лорда, я отключался.

— Итак, нельзя упустить этот случай: пусть после стольких лет ожидания Италия увидит наконец своего избавителя![1]

* * *

Медленно, словно веки щедро залиты свинцом, я открываю глаза.

— Поттер? — чьи-то холодные пальцы настойчиво вздергивают мою голову выше. — Поттер, ты меня видишь? — мгновеньем позже взволнованное лицо Люциуса появляется в поле зрения. Несколько секунд он обеспокоенно вглядывается мне в глаза, после чего резко выдыхает на грани слышимости.

— Ага, — хрипло шепчу я. Ощущения такие, будто я лег поспать в обеденный перерыв и просрал все на свете. Какой сегодня день?

Люциус сдвигается вглубь комнаты, и я слышу тихое позвякивание стекла. Да-а-а, вода бы мне сейчас не помешала. Но вообще это прекрасно — чувствовать что-то. Даже если это всего лишь сухость во рту. Я конвульсивно дергаю конечностями, ощущая под собой какие-то простыни, кровать, землю, планету и все-все-все. Неестественность моего пребывания в подсознании сейчас кажется еще более омерзительной.

Я пью из предоставленного стакана, и Малфой по-отечески поддерживает мою голову. Действительно ли я не верю в его лояльность так, как говорил Риддл? На краю сознания всегда плавала мысль, что доверять ему слишком сильно — это как прятать ключи под половым ковриком рядом с дверью: вроде бы ничего страшного, но в иной раз может и стукнуть по тебе же. Так или иначе, беспрекословно я верил только Гермионе и Рону, так как даже такие тормоза как я иногда учатся на своих ошибках.

Не хочется признавать, но скорее всего все сказанное Риддлом во время заключения будет остро бить по любой из поднимаемых проблем еще немало времени. Он зародил не то что бы семя сомнения; он вырастил внутри двухсотлетний дуб, который переживет и меня. И именно поэтому я так благодарен Люциусу за то, что он спас меня.

— Спасибо, — я приподнимаюсь на руках и устраиваюсь поудобнее в подушках, — что вытащили меня. Это было ужасно.

— Ты, Гарри, никогда не думаешь головой, — мужчина тяжело привалился боком к стоящей рядом с кроватью тумбочке. Должно быть, он охренительно устал после такого выброса энергии. — Неужели каждое неопознанное темное проклятье необходимо ловить своей грудью? Кого ты там защищал в этот раз — котенка?

Игнорирую неприкрытую издевку насчет моего «комплекса героя». В конце концов, тут он как раз не прав, потому что спасал я только свою задницу.

— Я не успел аппарировать, как они поставили купол. Пришлось сражаться, и в какой-то момент я устал. Вы обнаружили тех, кто это сделал? — мысли об этом отдают тянущей болью в затылке.

— Люди Марино работают с двумя оставшимися в живых наемниками. Еще один — в коме. Ты неплохо держал оборону, но все-таки недостаточно хорошо.

— Они хотели меня убить. Не могу сказать, что я полностью доволен собой, но, как ты можешь судить, я все-таки жив.

— Значит, тебе повезло, — Малфой пожимает плечами. — Что ты видел во сне?

Копируя его деловую манеру поведения, равнодушно отвечаю:

— А что я должен был видеть, согласно инструкции к применению?

— Animus Dolentis — если буквально, «страдания сердца». «Вызывает галлюцинации-фобии в состояние комы, сводят с ума за семьдесят два часа», — процитировал Люциус.

— Ну, именно это я и видел. Галлюцинации-фобии.

— Можешь не отвечать, если не хочешь.

— Да ладно, что уж тут, — я передернул плечами. — Только не говори об этом никому, хорошо? Не думаю, что это положительно скажется на моей репутации. Я видел Волан-де-Морта.

Так как я в упор рассматривал блондина, то успел заметить, как тот ощутимо вздрогнул. Интересно, он также интуитивно боится упоминания бывшего хозяина?

— Значит, это твой самый серьезный страх? — спросил англичанин деланно-равнодушно, хотя я чувствовал, что это выбило его из колеи.

— Нет, Риддл меня давно не пугает. Но то, что он говорил, было…стремно, — я протяжно вздохнул. — Что-то я больше не хочу об этом говорить. Сколько я был без сознания?

— Почти двое суток, сейчас шестое марта.

— Отлично, а то я боялся, что пропустил Всемирный день поэзии[2], — по ощущениям я потерял не два дня, а две вечности. В голове немножечко мутно.

— У тебя еще есть шанс его отпраздновать. Если ты не против, я приглашу ожидающих.

— Да, конечно, — я наблюдал, как мужчина направляется к входной двери. Увидеть Гермиону будет потрясающе. Я соскучился. Даже удивительно, как ее голос поднимал мне настроение «в зазеркалье».

— Гарри! — бушующий ураган по имени Грейнджер пронесся по комнате и вцепился в меня, полностью повалив на постель. Я даже не успел сориентироваться. — Гарри, ты в порядке!

— Привет, Герм. Как делишки? Скучала? — я подвинулся так, чтобы упираться спиной в изголовье, удобнее устраивая девушку на своих коленях. Для этого мне пришлось выпутать одну руку из объятий и переместить ее на талию подруги, для устойчивости подтягивая ее еще ближе.

— Ты! — она обвинительно ткнула в меня пальцем, мгновенно входя в состояние рассерженной женщины. — Как ты посмел так рисковать собой, а? «Я на часик, скоро буду», — передразнила Гермиона текст записки, что я оставил перед уходом, продолжая дырявить пальцем мое плечо. — Мы думали, что ты…ты погиб! Гарри!

— Все хорошо, все же хорошо, — я заключил ее в крепкие объятия, прижимая к себе и не давая воли рукам. Подруга зло дышала мне куда-то в шею. — Виноват, Герми, очень виноват. Прости меня.

В двух метрах от меня о чем-то тихо переговаривались Малфой и Марино, не отрывая от меня взгляда, но и не думая помогать. Хитрые ублюдки.

— Не делай так больше, хорошо? — девушка жалобно выдохнула.

— Не буду. А ты не нервничай, ага? Ты, кстати, очень помогала мне, пока я был…там. Слышал тебя и не терял надежды.

— Правда? — она слегка отодвинулась, заглядывая мне в лицо.

— Да.

— Гарри, вы слышали все происходящее? — спросил Кристиан, участливо улыбаясь. Я кинул на него короткий взгляд, и снова перевел его на сидящую рядом девушку.

— Не все, только отдельные фразы иногда долетали. Постоянно говорили о последствиях. Надеюсь, прогнозы не оправдались?

— Нет, похоже, ты в порядке, — Люциус кивнул самому себе.

— Отлично, просто отлично, — Марино повторил жест.

— Слава Мерлину, — Гермиона также начала кивать, участвуя в этом флешмобе китайских болванчиков, но я мгновенно переместил ей руку под подбородок, удерживая в таком положении. Девушка замерла, комично расширив глаза.

— Вот и хорошо, все счастливы. Да, Герми?

Подруга одеревенело промычала что-то согласное.

— Я, если честно, скучал по тебе, — продолжал я, инстинктивно поглаживая большим пальцем подбородок ведьмы. — Серьезно, очень соскучился. Не знаю, как для тебя, но для меня это была целая вечность.

— Я тоже, — прошептала девушка. — Тоже скучала.

Гермиона выглядела уставшей. Вряд ли она хорошо спала эти двое суток, переживала. Когда зимой девяносто восьмого нас бросил Рон, подруга неделю себе места не находила, изредка забываясь чутким сном.

Игнорируя возобновившееся перешептывание блондинов, я тепло улыбался девушке. Все будет хорошо, все уже хорошо, Герми, не переживай, ладно? Я здесь, чтобы защитить тебя.

Это было странное чувство. Как будто бы от ответной улыбки Грейнджер у меня по позвоночнику прокатилась обжигающая волна, замирая на кончиках пальцев. Я посмотрел на свою руку, удивляясь, что это за хрень, и наткнулся взглядом на приоткрытые губы девушки. Ах, вот что я чувствую: теплое участившееся дыхание. Я улыбнулся еще лучезарней, проводя свободной рукой вверх по спине Герми, и аккуратно подул на свисающую на глаза прядку, качнувшуюся на ее скуле и не сдвинувшуюся ни на дюйм. В голове было приятно пусто.

И тогда, не отрывая взгляда от злополучной пряди волос, я сделал кое-что непонятное. В тот момент это казалось важным, а я привык доверять своей интуиции.

Я наклонился еще ближе, носом убирая пушистые кольца волос, и наткнулся на ошарашенные, раскрытые в немом вопросе глаза девушки. Ее дыхание касалось моей щеки, и это было так волнующе, словно первый поцелуй на пятом курсе Хогвартса. Кто это был тогда? Не помню, да и неважно это сейчас. Я почувствовал какое-то необыкновенное чувство спокойствия и умиротворения.

И поэтому…

…я просто поцеловал Гермиону.

* * *

Какой же я болван.

Сейчас я должен бы быть в уютном лазарете Палаццо и видеть десятые сны с длинноногими красотками и теплыми пляжами, заставленными ящиками рома. Целитель и Люциус прямо-таки приказали мне отдыхать и не совершать прогулок дальше клозета и обратно. Но вот он я — осторожно крадусь по третьему этажу поместья! Каждый раз, когда я нарушаю правила, в мире грустит один Перси Уизли.

Я не мог уснуть, когда Драган прислал записку с предложением присоединиться к нему и Каролю Островскому в дуэльном зале. Кароль — настоящий зверь. Он поляк, и у него есть определенные понятия о том, что хорошо и что плохо, немного отличающиеся от общепринятых. В жизни он ненавидит — и боится, как я полагаю — только русских и летучих мышей, а все остальные существа, не попадающие под эти категории, подлежат полному уничтожению. По крайней мере, именно так выглядят его попытки обучить меня боевым искусствам. Я до усрачки боюсь его, и даже не скрываю этого.

То, что я посреди ночи выбрался из теплой постели на встречу с этими двумя, говорит о явном помрачнении рассудка.

В сознание я пришел уже как четырнадцать часов, и чувствую себя на удивление прекрасно. Параноики из Палаццо и Лондона уговорили меня остаться здесь на ночь, пока я не приду в норму. В общем-то, я уже там. У меня все еще немного не в порядке с головой — я искренне хочу в это верить, — но в остальном я как огурчик. Неплохо бы размяться перед сном. Если Кароль меня не убьет, то я даже смогу выспаться, и, надеюсь, мне не приснится совсем ничего.

Ну какой же я болван.

Эта мысль крутится у меня в больной голове уже тринадцать часов пятьдесят пять минут, ровно с тех пор, как я проснулся и натворил черт-те-что.

Мне приходится остановиться и спрятаться за портьеру, пока двое наемников поднимаются по лестнице. Марино сказал, что ребята были так огорчены моим состоянием, что не пили два дня. Это так мило. Понятное дело, сейчас большая часть из них уже ужралась в стельку, так что мои шансы добраться до цокольного этажа, где располагаются дуэльные комнаты, увеличиваются во много раз. Я спускаюсь по лестнице на этаж и ныряю в ближайший коридор.

Когда я поцеловал Гермиону, в шоке были все. Люциус и Кристиан с одинаково удивленными лицами пялились на меня, а я, в свою очередь, пялился на враз покрасневшую девушку. Глаза у всех были как огромные, наполненные дерьмом, блюдца.

Марино попытался спасти ситуацию, неловко кашлянув, но мы всё продолжали пялиться друг на друга. Когда в моем мозгу оформилась крамольная мысль повторить поцелуй, и я, испугавшись самого себя, отдернул руки от тела подруги, та, кажется, ожила. Грейнджер нервно улыбнулась мне, сказав, что зайдет позже, мигом спрыгнула с моих колен и унеслась в неизвестном направлении. Еще несколько мгновений я сидел неподвижно, разглядывая что-то перед собой, после чего перевел охуевший взгляд на блондинов, безмолвно спрашивая «что это сейчас было».

— Похоже, я поторопился насчет положительной оценки твоего состояния, — медленно протянул Люциус, разглядывая меня как диковинную зверушку. — Хотя Драко уже пару раз пытался доказать мне, что между вами двумя что-то есть, так что, возможно, я и не прав.

— Похоже на то, — поддакнул итальянец. Видимо, на моем лице отразилось какое-то отчаяние, потому что он сразу исправился: — Или это просто шок. Не переживайте, Гарри, вы двое суток провели в компании самого себя, так что ваша жажда…хм, близости вполне объяснима.

Тем не менее, эта «жажда» оказалась совершенно необъяснимой для меня, так что я провел часы, прокручивая все это в голове и мучаясь тупой болью в затылке.

— О, ну наконец-то явилась принцесса! — Драган залихватски просвистел, объявляя о моем прибытии. Он стоял у стены, облокотившись на стойку с холодным оружием, и раскуривал до отвращения огромную сигару. — Мы уже и не знали, ждать тебя или нет.

— И тебе привет, идиот. Где Кароль? Я думал, вы будете здесь вдвоем.

— Сегодня мы решили скрасить нашу романтику. Поучаствуешь в тройнячке? — он громко заржал.

— Без интима. Два дня назад меня неплохо поимели, так что я, пожалуй, воздержусь, — я прошелся по залу, разглядывая укрепления с метр высотой, разделяющие дуэльный круг на три ровные части. — Пинг-понг?

— Ага, тебе надо развивать скорость и гибкость движений. Я видел, как ты падал на землю — будто мешок с навозом — перед попаданием в тебя этого психоделического заклятья. Ты сейчас как, нормас?

Я киваю, поглядывая в сторону. Магическая вариация пинг-понга служит наемникам для тренировки рефлексов. Вместо маленького безобидного мячика здесь — огромный огненный шар, что с бешеной скоростью летает в округе. Его траекторию невозможно просчитать, потому что зачастую он ведет себя как живой, посылая на хер всю физику, и еще он может спалить тебя дотла, если ты прозеваешь факт появления шара на своем секторе площадки. Это травмоопасная игра, но ради моментов триумфа стоит рисковать. Самым крутым случаем, что я вообще видел, было мастерски проделанное отзеркаливание шара от пола совсем рядом с укреплениями, после чего тот полетел прямехонько в противника, направляемый перекрестными ветрами по этой траектории. Игрок считается проигравшим, если вся одежда на нем сгорит. Мы используем огнеупорное зелье на кожу, так что страдаем совсем немного. Хотя не скажу, что ощущение зуда на покрасневшей коже после пинг-понга так уж и радует.

— О, Поттер, вот и ты, — Кароль заваливается в комнату, с ноги открывая дверь, и светит мне белозубой улыбкой. От его акцента у меня кровь из ушей идет, но я раз за разом прихожу сюда. — Соберись, мужик, я не собираюсь тебя жалеть.

— Да я, блин, и не надеялся. Начнем?

— Ага. Только если сеньор Марино спросит — ты сам захотел сыграть, лады?

Я киваю и принимаю зелье из рук Островского. Может быть, пинг-понг меня немного отвлечет. Я поцеловал свою лучшую подругу и, кажется, хочу еще, так что из меня следует чуточку выбить дурь.

Ты такой болван, — говорю я себе мысленно. — Ты снова все сделал таким сложным.

[1] Цитата из «Государь» Макиавелли.

[2] Двадцать первое марта.