Ends and Means: Everybody lies (гет)

Все еще 19 апреля 1998 года

Колеблясь между "тик" и "так", как между "был" и "не был",

Скрипач повис, бледней прокисшего над ним неба.

И комната промокла изнутри фисташковым светом,

И наверху смеются горьким и густым снегом.

Григорий Данской, «Интермедия в темпе падающего снега»

В камине громко трещали поленья. Гермиона сидела на диване, завернувшись в плед, и опять занималась тем же, чем и раньше — искала для Марка оправдания. И, естественно, находила. Что, собственно, он подчеркнул в свитках? Известные ему имена и названия. О Дамблдоре и Гарри знают все. О Бузинной палочке он тоже мог читать, но из этого не следует, что он и правда думает, что Дары Смерти существуют. Но почему тогда Марк ни о чем ее не спросил?

Хотя ответ очевиден. Скорее всего, она бы тоже не призналась, что слушала чужой бред. И вообще, имеет ли она право ждать откровенности от человека, которому сама постоянно врет?

И в то же время она понимала, что все не так просто. Что-то она упустила, но думать об этом было выше ее сил. За окном садилось солнце, ветер шумел в листве. Скоро Марк зажжет свечи, как раньше. Гермиона расслабилась и позволила разговору увлечь себя.

— …Темный Лорд… забавно.

— Они обожают величать себя всякими лордами и принцами, — вспомнился похожий на встрепанную ворону Снейп с его вечно сальными волосами. Дай волю Волдеморту — он себя провозгласит королем. Чтобы все забыли, что он — полукровка, сын полусумасшедшей и очарованного магла.

— Называть себя можно как угодно, интересно, что его так называют другие… Что он представляет из себя, если перед ним склоняются представители древнейших фамилий?

— Как пафосно! — Гермиона хихикнула. — Прости.

— Что именно тебя так развеселило?

— За ним идут те, для кого смысл жизни — убивать и сеять хаос. И при чем здесь вообще — древнейшие они, чистокровные или полукровки? Чистота крови — чушь, и не говори мне, что она имеет хоть какое-то значение.

— Сама по себе? Вообще-то да, но сейчас разговор не об этом. Задумайся на минуту — столетиями, еще до принятия Статута о Секретности, такие семьи управляли английским магическим сообществом в рамках Совета волшебников. Малфои, Мраксы, Лестрейнджи…

— Малфои и Лестрейнджи? Да они же Пожиратели смерти! А Мраксы вообще сумасшедшие.

— Милая Пенни, истории все равно, нравятся ли нам персонажи. Она такая, как есть. Ее можно забыть, исказить, но с хрониками этого не сделаешь. Осталось слишком много фактов — книги, воспоминания очевидцев, документы. Многое уничтожено, но далеко не все. Если есть желание узнать, что было на самом деле, и знать, где искать…

— А ты конечно знаешь! — это дурацкое обращение, “милая Пенни”, бесило невероятно. И вообще, он — враг, и расслабляться нельзя ни на минуту.

— Знаю, но не уверен, что это нужно тебе. Пенни, ты чудесная девушка. Добрая, честная, умненькая. Не задаешь вопросов, просто слушаешь то, что говорят люди, которым ты доверяешь. Тебе так проще и комфортнее, вот так и живи. Поверь, это намного легче, потому что если привычный мир рухнет, построить на обломках что-то новое будет непросто.

— Так поэтому ты и живешь один? Строишь новый мир?

* * *

Они встретились на границе антиаппарационного щита, там, где камни спускались к морю.

Билл молча протянул руку. Непривычно хмурый и ссутулившийся, между бровями — глубокая складка.

— Как ты? — слова вырвались сами собой. Чужим голосом — неотрепетированные, свои.

— Нормально, — брат вздрогнул, словно от холода. — Держимся. Оливандер только что доделал палочку для Луны, та счастлива. Так что, видишь, есть и хорошие новости.

Луна счастлива. Значит, девчонки выбрались? Только не позволить чужому непослушному лицу дернуться, только сохранить прежний ровный тон!

— Восемь галеонов сэкономили, куда уж лучше! — ответил Рон, потому что надо было что-то ответить, надо было увидеть кривоватую улыбку Билла. Улыбки не было. — Гарри?

— Он тебе не сказал, куда отправился? На него это похоже, никогда никому ничего не говорит. Орден спрятал его в деревне, Гарри тренируется с Отрядом Дамблдора. Удрать в леса пока не пытался, вот и еще одна хорошая новость.

Гарри нашелся и, похоже, объединился с Орденом. Почему же на брата страшно смотреть? Таким он его никогда не видел — отрешенным, погасшим, словно прошло девять лет, а не дней.

— Гермиона?

— Ни-че-го, — звуки нарушали тишину, зависали в воздухе, отчаянно не желая собираться во что-то осмысленное. Рон чувствовал их, не понимая, и от них веяло такой пустотой и безысходностью, что хотелось упасть на землю и взвыть, протяжно, по-звериному.

— Они как сквозь землю провалились. Луна несет какую-то чушь, что с ней все хорошо. Девочка явно не в себе, а виноват во всем я, только я, понимаешь? — бормотание Билла перешло в шепот, бывший громче любого крика.

О чем это он? При чем тут Билл? Это он как крыса нырнул за Гринграсс, оставив Гермиону совсем одну?

— Я отпустил их одних, ничего не спросив! Я думал, что они знают, что делают, и теперь не знаю, где их искать! А Луна даже не может ничего объяснить по-человечески!

— Вы ее ищете? — голос застревал в горле, губы не слушались.

— Аберфорт? — неожиданно Билл сделал шаг назад, поднимая палочку. — Что происходит?

Время еще не могло выйти, но Рона начало трясти, словно обратное превращение уже началось. Да он сейчас разрыдается, как мальчишка!

— Успокойся, все нормально, — слова давались с огромным трудом, но Рон понимал, что Аберфорта эта информация не подкосила бы. А себя он сейчас выдаст. Хорошо еще, если брат не шарахнет по нему проклятием, приняв за шпиона.

— Все хорошо, просто я надеялся... — Оставаться здесь было невыносимо до дрожи. Он хотел знать — что ж, теперь он все знает. Оставалось успокоить брата — и уйти:

— Ты знаешь, приходил твой Рон ко мне сегодня, живой и здоровый. Про Гермиону спрашивал. У него все в порядке, действует по плану Дамблдора. Сам понимаешь, мне мало что рассказал, не один Гарри сейчас никому ничего не рассказывает.

— Так этот поганец… — начал Билл и замолчал. Провел ладонью по лицу, словно снимая паутину. — Что с ним было?

— Не знаю, сказал, что торопится, — Рон понял, что устал. Да и время поджимало.

— Просил передать, чтобы не волновались. И еще, уж не знаю, откуда он узнал, но Блейз Забини и Теодор Нотт затеяли что-то непонятное. Вербуют молодежь, создают какую-то организацию. Один из них — точно Пожиратель, так что все серьезно. Сейчас им нужна Чанг, через нее попытаются выйти на Поттера, только не спрашивай — как. Просто следите за ней и за Джинни и не делайте резких движений. Я не знаю, что задумал твой брат, но он сильно рискует.

Как же он хотел произнести эти слова еще сегодня утром! Намекнуть, что выполняет секретную героическую миссию в стане врага. Но теперь все это показалось ребячеством. Он не герой, а обыкновенный трус.

— Хорошо, я все запомнил. Ты увидишь Рона? — Билл уже пришел в себя.

— Надеюсь. Передать что-нибудь?

— Да. Скажи, что мы найдем ее. И что я в него верю, — Билл на секунду запнулся. — И еще, Аберфорт, прости, что был так резок, не знаю, что мне померещилось. Нервы… — наконец на его губах заиграла долгожданная усмешка.

— Проехали, — отмахнулся Рон и уже собрался аппарировать, но тут вспомнил, зачем, собственно, он приходил. — Чуть не забыл. У тебя случайно нет Сыворотки Правды?

Билл только покачал головой.

— Постараюсь раздобыть, но на скорый результат не рассчитывай.

* * *

Вечер подкрался неслышно, как кошка на мягких лапах. Гермиона даже не заметила, как на столе появилась еда и зажглись свечи. Марк был изумительным рассказчиком — он заставлял забыть обо всем. Перед глазами возникали картины — древние, незнакомые, непонятные. Но Гермиона чувствовала, что все, что он говорит — правда.

— Я так и не узнал, чья это была идея. Думаю, кого-то из представителей волшебных семей Европы. Скорее всего — Испании, она больше других пострадала от инквизиции. Тут учебники не лгут. Для нас, волшебников, все это было мышиной возней. Но люди гибли сотнями, тысячами. И, как ни парадоксально, это тоже чаще всего были волшебники. Хотя как посмотреть… Ты знаешь, что такое волшебник?

— Ну, есть несколько определений. Это человек, наделенный волшебной силой.

— Не совсем, — Марк сидел в кресле, по-прежнему откинувшись на спинку и прикрыв глаза. Его лицо было бесстрастным. — Оборотни — волшебники, хотя людьми в полном смысле слова не являются.

— Да, тут нужно уточнить, что они должны быть человекоподобными, но это некорректно.

— Не то слово… Тем более что это тоже неверно. Гоблины и вейлы наделены волшебной силой и похожи на людей, но не имеют права владеть волшебной палочкой, про вампиров я даже говорить не буду. Так что определение должно звучать как-то типа «человекоподобные, умеющие обращаться с волшебной палочкой, и лояльные Конфедерации магов».

Гермиона хмыкнула, но Марк даже не улыбнулся и продолжил:

— А кем будет являться ребенок, у которого сила пробудилась, но дать ему палочку и научить ей владеть некому?

— Как это некому? Он получит приглашение в школу волшебства, если не записан туда с рождения. А палочку можно купить!

— Сейчас — да, а раньше? Лет пятьсот назад?

— Школам не меньше. Хогвартсу вообще тысяча лет. Разве не всегда дети получали приглашения?

— Нет, — дрожащее пламя свечей играло на гранях бокалов. Лицо Марка тонуло в тени — незнакомое, усталое. Теперь он казался намного старше, и девушке не верилось, что еще вчера она могла с ним кокетничать. — И да. Видишь ли, маглорожденные маглорожденным рознь. Были те, что окружали волшебников — в те времена в чести было холодное оружие, объединения маглов при магическом владении были обычным делом. Прислуга, жители окрестных деревень, платящие дань за покровительство и предметы, наделенные слабым волшебством. Защищать их интересы было выгодно, до определенного предела, разумеется. А когда среди них рождался маг... Потенциально он был продвинутой боевой единицей.

А вот у других… У них вообще не было шансов. Магия пробуждалась, и для них это было началом конца. Таких детей объявляли одержимыми дьяволом, или вообще нечистью. В лучшем случае их пытали, в худшем просто убивали. Хотя не знаю, что в таком случае лучше…

— Но неужели волшебники не могли им помочь?

— Пенни, тогда волшебников было слишком мало. В европейских странах, оказавшихся во власти Инквизиции, — всего несколько десятков тысяч. Старые чистокровные семьи, которые жили своей жизнью и не смотрели по сторонам. Потому что иначе жить было слишком страшно.

— Но почему? В учебниках же писали…

— Что писали в ваших учебниках? Пенни, перестань… подумай сама. Волшебницу хватают, бросают в тюрьму и подвергают пыткам, которых ты себе даже представить не можешь. И длится это не час и не день, и не неделю. Выкручивают суставы, дробят кости, вырывают язык… Ты уверена, что хочешь слушать дальше? Или тебе по-прежнему ближе сказочка про некую ведьму, которую десятки раз сжигали на костре, а она чувствовала только приятную щекотку? Наверное, глядя на десятки женщин и девочек на соседних кострах, которым никто не мог помочь…

Гермиона сжалась от его слов, как от удара. Услужливое воображение опять не подвело: площадь, женские фигуры, привязанные к столбам. Истерзанные, только на веревках и держатся. Мешки на головах. Связанные руки. У них нет сил даже плакать и проклинать тех, кто приговорил их к смерти. Как тут можно спастись? Если только кто-то с палочкой не будет рядом и во время пыток, и сейчас, во время казни.

Но тогда это не забавная история из учебника. Это история болезни.

— Сколько же их погибло? — севший голос показался чужим.

— Не знаю. И никто не знает, Пенни… Десятки тысяч.

— И никого не спасали? Вообще никого?

— Спасали, конечно, и многих. Но это было трудно. Помочь удавалось только детям, совсем маленьким. Тогда люди были не такие, как сейчас… Безграмотные, суеверные, запуганные… Они и правда верили, что их дети и они сами одержимы. Принимали пришедших волшебников за посланцев дьявола. Предпочитали убить своих детей, но не отдать. Взрослые… их не удавалось ничему научить. Они не могли себе представить, что жизнь может быть другой.

Но Международная Конфедерация Магов постановила — спасать. Удалось создать простейшее заклятие, с помощью которого любого потенциального волшебника можно было найти, и началось…. Чистокровные семейства стран-участниц принялись ловить их — всех без разбора, и «спасать». Забирая детей у родителей, вытаскивая их из тюрем, пыточных камер и костров. Сперва лечили — часто долго, годами — потом тех, кого удавалось выходить, пытались учить.

Сжатый кулак с силой ударил по подлокотнику кресла, и тут же пальцы разжались, но всего на несколько секунд, а затем странным хищным движением вцепились в кожаную обивку, словно сжали горло невидимого врага. Это движение почему-то привлекло внимание Гермионы. В нем было что-то странное, неправильное. Как будто она уже видела этот жест, но где? Когда?

Безразличное лицо превратилось в маску. Кто же ты, Марк? Почему тебе так больно? Сама не понимая, что делает, Гермиона схватила тяжелую бутылку, наполнила темным вином бокал и пододвинула собеседнику. Марк вздрогнул и улыбнулся.

— А вот это совсем не девичье дело. Вообще мы выбрали не самую приятную тему для разговора.

— Это точно, — но она не выбирала. Почему-то все их разговоры были какими-то непредсказуемыми. Ей хотелось ни к чему не обязывающей легкой болтовни, чтобы собраться с силами и мыслями. А вместо этого... — Но мы уже не можем ее поменять, правда?

— Решать тебе.

— Их не смогли научить, — это был не вопрос. Она сама это понимала. Тот день, когда она узнала о себе правду, был самым радостным в ее жизни. Она больше не была обыкновенной зубрилкой. Она была волшебницей, феей. А для них… Кем они стали в тот день, когда узнали правду? Проклятыми? Людьми, оторванными от жизни, пусть тяжелой, но понятной, своей?

— Их учили читать и понимать то, что происходит вокруг. Смотреть на мир другими глазами. Детей-сирот разбирали по семьям, с ними было проще всего. Молодежь тоже постепенно привыкала к новой жизни, а вот взрослые люди и старики… Но им хотя бы дали возможность дожить остаток жизни в тишине и покое.

Но была еще одна проблема, та, о которой охваченные порывом чистокровные не подумали. В некоторых странах инквизиции почти не было. Там маглорожденных было слишком много, и они не были так запуганы. А вот сказки слышали — о рыцарях Круглого Стола, королевстве, которое им отдаст добрый волшебник… Они надеялись, что, став магами, смогут жить другой жизнью — стать богатыми, влиятельными, отомстить врагам. А когда поняли, что все не так.… Понимаешь, Пенни, мы все знаем, что хорошо, а что — плохо. Нельзя отнять чужой дом или жену. Нельзя сделать деньги из воздуха. Нужно учиться, работать и добиваться всего постепенно — но они этого не понимали. Их опасно было учить реальной магии, особенно боевой, они были слишком агрессивны, и их было слишком много. В наших семьях было по одному-двум детям, а они плодились, как кролики. И их детей нужно было учить и кормить.

Когда они поняли, что из чашки можно сделать ежа, но нельзя превратить медь в золото, то почувствовали себя обманутыми. Они так и не смогли стать настоящими волшебниками. Злые, обиженные на весь мир, завистливые… Никто не ожидал, что они — такие. Думали, что станут их учить, наставлять, и скоро они поймут… но они не поняли. Они хотели только одного — отобрать все. Жить в замках, владеть артефактами...

Тогда и появились в школах ограничения. Теперь там учили только тому, что не могло сделать этих людей реально опасными. Естественно, это не нравилось ни маглорожденным, ни старым семьям. Начались бунты. Целые толпы грязнокровок штурмовали древние цитадели, но безуспешно. Их приходилось усмирять — сперва мягко, потом все более жестоко. Они смирились, но любви к тем, кто нашел их, спас и кормил все это время, у них не прибавилось.

Вот тогда и был введен Статут о Секретности. Были созданы законы, которые определяли, как жить, работать, учить детей. Что делать со сквибами, чем занять всю эту массу людей и держать их в узде. Платил за все, разумеется, Совет Волшебников.

Но и этого было мало. Международная Конфедерация Магов была создана на идеях гуманизма и просвещения. Не знаю, действительно ли они не понимали, куда все это ведет, или просто каждый боялся показаться темным тираном. А Конфедерация требовала учитывать мнение новичков. Мнение! К тому времени даже в странах, где костры пылали постоянно, чистокровное и «новое» общество сравнялись. А ведь маглорожденные продолжали прибывать! И их стали допускать во власть.

Твоей родной Британии досталось едва ли не сильнее всего. Там чистокровные быстро остались в меньшинстве, но власть пока сохраняли. Маглорожденным позволили выражать свое мнение через Визенгамот, но ключевые позиции оставили за собой. Это было разумно: выходцы из другого мира, социальной среды не могли принимать взвешенные решения. К тому времени Британией управляло Министерство — как думали члены Совета Волшебников, всего лишь кость, брошенная Конфедерации Магов. Но вышло иначе. Главы родов были непривычны к постоянной работе, бюрократической машине, навязанной им Конфедерацией. Кабинет заполонили полукровки, ставленники магических семей, лениво дергавших их за ниточки из роскошных поместий.

Но прецедент был сформирован, приживалы почувствовали вкус власти.

И грянуло.

Им удалось провести проект, отнимающий у представителей Совета право вето. До этого те могли просто утопить неудобный закон, но теперь… Совет Волшебников превратился в церемониальный атавизм.

Тогда старые семейства были только за: возиться с этими людьми у них уже не было сил. Они просто самораспустились, хотя могли бороться. Думаю, Совет надеялся, что их попросят вернуться, но вышло иначе.

Новички просто не поняли, что они потеряли. К тому времени представители Совета уже не имели видимого значения. После их ухода не разразился экономический кризис, и стены Министерства не рухнули. А у маглорожденных была работа, школа для детей, какие-то дома… Они что-то умели и считали себя волшебниками. Но настоящее волшебство осталось только в старых семьях. Теперь оно передавалось из поколения в поколение.

И тогда началась новая война, уже за знания. Полукровки, поняв, что им не сравняться со старыми семьями, решили отобрать силу и у них. Обидно же чувствовать собственную неполноценность!

А раз не можешь ты — значит, нужно не дать и другим!

* * *

Чай остывал в чашках. Пора было поблагодарить хозяйку за гостеприимство и удалиться, но никто не двигался с мест. Дамы жужжали тихо и успокаивающе, как шмели, пахло уютом и немного сиренью.

Элеонора обсуждала что-то с миссис Фосетт, благообразной старушкой с неуемной страстью к причудливым шляпкам. Та изредка кивала, соглашаясь, и бирюзовые страусиные перья кивали вместе с ней. Временами спокойное течение вечера нарушало рыгание Мюриэль.

Нарцисса покосилась на орхидею, парящую в падающем из окна свете. Желание подойти рассмотреть диковинку было неистребимым, но не хотелось пасть жертвой очередной колкости со стороны Мюриэль. Со старухи станется опять назвать ее огородницей, не видящей ничего кроме своих лопат и горшков.

— Тоже удивляешься, как могла по всему этому скучать?

Киара подкралась бесшумно — при ее-то комплекции! — и замерла у левого подлокотника, с интересом натуралиста рассматривая гостей.

— Наоборот. Мне нравится это чувство, будто время остановилось.

— А остановившееся время лучше рассматривать издали, как орхидею?

Нарцисса опустила ресницы.

— Время не рассмотреть, Киара. Оно уходит прежде, чем мы успеваем это осознать. А здесь…

— Здесь мы будто мухи в янтаре, — по-кошачьи сощурила подведенные глаза Киара. — Что-то изменилось, Нарцисса. Я не могу это объяснить, но я чувствую, а чутью своему я привыкла доверять.

— Пожалуй, ты права, — Нарцисса сама чувствовала — что-то сдвинулось, словно лавина в горах. Или муха в янтаре вдруг открыла глаза?

Она оглянулась вокруг и вдруг остро почувствовала, что время не просто замерло, а повернуло вспять. Чаепитие у Элеоноры, прием в Малфой-Мэноре, новоселье в новом поместье Лорда. В начале весны такое даже представить себе было сложно, а вот двадцать лет назад…

Да, она прекрасно помнила Повелителя в те годы. Высокого красивого мужчину с завораживающим низким голосом. Они все были в него немного влюблены. За его идеи стоило умереть, и за ним шли все, кому было тесно в рамках, выставленных Министерством. Кто задыхался в этом затхлом мирке. Когда же из вождя он превратился в ужас? И неужели тот, прежний Волдеморт, в которого до сих пор влюблена Белла, жив?

— Статья в Пророке, ты читала?

— Да, — разумеется, она читала статью и потом долго сидела, прикрыв глаза, пытаясь понять. Но тогда не смогла связать все нити. Игра началась, и в этом сомнений не было. Только какой ход был первым? И у кого, Мерлин побери, в руках карты?

— Зачем Элеонора собрала нас, и почему именно сейчас? Не отвечай, ты не должна отвечать, а я не должна была спрашивать. Прости, нервы.

Рассмеялась и отошла к остальным. А она осталась в своем кресле наедине с орхидеей и своими мыслями.

В камине опять взметнулось пламя; Нарцисса, сидевшая ближе всех к камину, начала подниматься, чтобы встретить гостей и тем развеяться, но села обратно.

Не стоит. Не с этими гостями.

На ковре, оправляя одежду, стояли миссис Салливан с дочерью и миссис Селвин.

Последовал уже привычный обмен любезностями, который, кто бы сомневался, опять нарушила Цецилия:

— Анита, я так волновалась. Тогда, на приеме, вам стало плохо, и я места себе не находила, даже думала написать, справиться о вашем здоровье. Как вы себя чувствуете?

Анита застыла, обернулась на мать, будто в поисках опоры:

— Спасибо, все в порядке, миссис Гринграсс.

— Ну и слава Мерлину! Как там наш малыш, — проворковала Цилла, протягивая руку к ее животу. — Можно?

Анита, густо покраснев, растерянно кивнула. Придя сюда, она явно не рассчитывала сразу оказаться в центре внимания, тем более с такой пикантной стороны.

— Садитесь, моя дорогая, и разрешите за вами поухаживать. Вам сейчас необходимо усиленное питание, уж я-то знаю, о чем говорю.

Анита жалобно взглянула на мать, но Роксана не сочла нужным прийти дочери на помощь. Нарцисса ее понимала: женщине, вступившей в брак на шестом месяце беременности, нужно привыкать к повышенному вниманию и шепоткам за спиной. Хотя Гринграсс вряд ли понимала, в какую неудобную ситуацию ставит Аниту, и просто действовала в присущем ей стиле, они все, дипломатично игнорировавшие сам факт беременности, выглядели едва ли не смешнее.

— Спасибо, миссис Гринграсс, спасибо, не стоит беспокоиться…

Беспокоиться действительно не стоит, девочка, про которую весь магический мир знает, что она увела мужа у Беллатрисы Блэк. В которую один из влиятельнейших Пожирателей смерти влюблен до такого состояния, что просил разрешения на развод у самого Темного Лорда. Пусть мир знает, так будет лучше для всех…

Нарцисса сама не помнила, когда впервые увидела Аниту Салливан. Слишком много праздников было в те времена, когда казалось, что выше Малфоев только Повелитель, и так будет всегда.

Ничем не примечательная темноволосая девочка, часто — с книгой, несмотря на уговоры родителей сторонившаяся компании сверстников, часто попадалась ей на глаза, но никаких чувств не вызывала. Слишком взрослая, чтобы в будущем стать невестой Драко, слишком маленькая, чтобы воспринимать ее всерьез.

В последние годы судьба развела их, как казалось, бесповоротно. Салливаны, никогда излишне громко не кричавшие о своих симпатиях, все же склонялись к линии Министерства. Встречаясь на чаепитиях Элеоноры, Роксана и Нарцисса неизменно вежливо раскланивались, но не более. Потом, с отъездом Норы на воды, прервалась и эта тонкая нить.

А тем временем, девочка росла…

В тот день Нарцисса даже не сразу узнала смеющуюся молодую женщину на магической фотографии. Влюбленную и любимую, крепко прижавшуюся к своему избраннику, в доме которого они проводили обыск. Мальчишке повезло, в бою он угодил под смертельное заклятие. Уцелевших пытали Белла и Долохов, но даже они смогли узнать не много. Перетряхивая ящики стола, книги и одежду, они искали хоть какие-то улики. Почему Нарцисса тогда спрятала фотографию? Она и сама не ответила бы на этот вопрос. Но отправить эту глупую влюбленную девочку на смерть? За любовь нельзя убивать.

Тогда она никому не рассказала о своей находке, даже Люциусу. И вновь увидела Аниту Салливан уже среди Пожирателей смерти. Зачем девочка это сделала? Решила отомстить?

Или просто найти свое место в новом мире?

— Что Вам угодно, миссис Малфой? — удивления в голосе Аниты не было. Наверное, решила, что ей хотят дать какое-то поручение. А что еще она могла подумать, когда домовиха Малфоев аппарировала ее посреди ночи к Пожирательнице Смерти?

В оранжерее было тихо, только едва слышно капала вода из поливочных установок. Нарцисса молча протянула Аните фотографию.

Неверие, испуг, щемящая нежность… Будто во сне Анита провела рукой по разбитому стеклу. Юноша и девушка на фотографии радостно замахали руками.

— Чего вы хотите?

— Через несколько дней Рудольфус Лестрейндж попросит аудиенции у Темного Лорда и скажет, что он отец вашего ребенка. Вы подтвердите это, как и то, что вы любите друг друга и встречаетесь более полугода. Повелитель предоставит ему развод, и вы сочетаетесь браком.

Анита покачнулась, погладила живот. Отступила к резной скамейке и молча села.

— Зачем вам это?

— Рудольфус получит повод для развода, вы — общественное положение и отца своему ребенку.

А также крепкое плечо, за которым можно спрятать не одну маленькую тайну…

— А если я откажусь?

— Вы не откажетесь, — улыбнулась Нарцисса. Ощущения, что она совершает подлость, не было. Только легкое удовлетворение, словно непростой пасьянс наконец сошелся.

Теперь Анита прятала от нее глаза. Подойти? Нет, не стоит. Нарцисса Малфой не станет общаться с женщиной, разрушившей брак ее сестры. Как и устраивать сцену.

Удобный момент, чтобы попрощаться и уйти.

* * *

Ей опять стало зябко. Закутавшись в плед, Гермиона невидящим взглядом уставилась на свечу. Услышанное не укладывалось в сознании. Отбирать детей у родителей? Но она же читала магловские книги. Родители не отдали бы детей посланникам дьявола, не те были времена. Даже теперь не все маглы готовы отослать своих отмеченных судьбой отпрысков в Хогвартс. Вот ее родители поняли все сразу! Гордость за них наполнила сердце, но тут же снова пришла боль. Согласились бы они на все это, зная, что ждет и ее, и их самих? Или они поверили в добрую сказку про светлое будущее своей единственной дочери? А было ли оно? В принципе какая разница, стала бы она стоматологом или проработала всю жизнь в Министерстве? Наверное, родители представляли будущее своей дочери как непрекращающуюся волшебную сказку.

Или… или их заставили в это поверить?

— Пенни, я опять все сделал не так! — Марк уже успокоился. Свечи заливали комнату мягким светом, разгоняя страх по углам. Ставшая родной комната. И человек, почти ставший другом. Только у нее больше нет друзей, нет семьи, нет ничего. Даже волшебства.

— Я должен был тебя развлекать, а вместо этого… Наверное, все потому, что у меня не было младшей сестры — я совершенно не способен веселить барышню твоего возраста. А тебе нужно расслабиться. Но я, кажется, придумал! — в светлых глазах застыл смех. — Хотя это и не самое разумное, зато быстро и действенно. Рискнем? Ты мне доверяешь?

Если на свете и был кто-то, кому Гермиона доверяла меньше, чем Марку, то это был Волдеморт. Но она почему-то кивнула.

…Сосуд был выточен из черного дерева. Неровный и явно старинный, он напоминал аромалампу, которую она видела у своей бабушки: такая же полая сердцевина со свечой внутри, и маленькая круглая плошка наверху, чуть покачивающаяся на тонких цепочках. Только огонек, словно зажегшийся сам, был мертвенно зеленый. Положенная наверху шепотка сухих трав сразу же начала тлеть, и зеленоватый дым начал заполнять комнату, сгущаясь под люстрой.

— И что дальше? — Гермиона не чувствовала ничего, кроме любопытства.

— Подожди, — Марк снова опустился в кресло так, что они оказались на равном расстоянии от сосуда.

— Я даже запаха не чувствую. А что ты туда положил?

— Сложная смесь, ты вряд ли даже слышала о большинстве ингредиентов. Это древняя африканская магия, шаманы курили ее на кострах, чтобы услышать голоса предков.

Гермиона фыркнула и принюхалась. Нет, по-прежнему ничего. Профессор Трелони была бы в восторге и уже вещала бы всякие ужасы.

— Может быть, мы пока поговорим? Пока к нам не явились духи предков? Я все-таки не верю, что так долго удавалось скрывать такие факты.

— А их никто специально и не скрывал. Просто сейчас доступны лишь избранные труды старых ученых, остальные не переиздаются. Но их и не прячут. Зачем, если никто даже не догадывается, что они существуют. Но давай не будем об этом. Просто расслабься и помолчи. Думай о чем хочешь, но лучше о приятном. И глаза закрой.

Гермиона откинулась на спинку дивана. Помолчать она была согласна, даже с радостью. А подумать есть о чем, хоть и не хочется. Ей тепло, уютно, не страшно настолько, что даже хочется спать. С трудом подняв голову и открыв глаза, она уставилась на Марка. Дыма было уже столько, что казалось, она смотрит на него через зеленую мутную воду. Уснул он, что ли?

Да, похоже, все это — такая же чушь, как уроки прорицания. Или у нее просто нет таких предков, духи которых смогли бы ей помочь?

Гермиона устроилась поудобнее и зевнула. Может уйти к себе и лечь спать пораньше? Жаль, что книга осталась в спальне, хотя читать в этом дыму…

Хорошо хоть, не воняет.