Лис (гет)

Я ненавижу вас от любви.

Ж. Жене

Ей казалось, что прошла целая вечность, несколько триллионов лет перед тем, как её оставили в покое. Пожиратели наконец нашли того, на кого можно было вылить всю ту грязь, которая накопилась в них: ярость, злость, отчаяние. Они очень долго ждали момента, когда беспрепятственно, медленно и мучительно могли бы ломать ей кости, и наконец этот момент настал. В них не было ни жалости, ни человечности. А Доркас чувствовала себя настолько беспомощной, что ненавидела себя больше обычного — член Ордена Феникса, а она не могла даже сопротивляться, ей хватало сил только на то, чтобы не говорить ничего важного. Как фарфоровая кукла, которую ударили об пол, До разбилась на сотни осколков.

Она привыкла к боли, особенно к пыточным заклинаниям, — всё же Медоуз не первый день была на войне. Ей не раз приходилось испытывать то же самое долгие минуты, часы, но в этот раз почему-то всё было совсем по-другому. Теперь у неё болели не только все мышцы и органы, но и душа. Чёрт возьми, как ей было больно! Доркас не могла повернуться, чувствовала себя настолько жалкой. Казалось, что все её кости были сломаны по нескольку раз, голова гудела, а в мозгу не задерживалось ни одной осознанной и законченной мысли. До пыталась привести себя в сознание, но совершенно ничего не получалось, она словно больше не могла управлять собственным телом, да она даже глаза открыть была не в состоянии.

Это отвратительное чувство, когда она не могла уснуть и находилась в сознании, но организм будто не подчинялся ей, Медоуз просто бесцельно валялась на ледяном полу подземелья, ожидая чего-то. Ей только и оставалось испытывать нестерпимую боль, холод и ждать, словно наблюдать за собой со стороны и терять последнюю надежду.

Кэрроу не находил себе места. Он уже обошёл весь Штаб, побывал на улице и пару раз проклял отвратительную лондонскую погоду. Он и Орден установили точное время — восемь часов вечера. В восемь Амикус был крайне спокоен, в девять начал волноваться, а к одиннадцати внутри него уже взрывались ядерные бомбы. Стоило Кэрроу впервые в жизни довериться Ордену Фениксу, как они тут же отшвырнули его в сторону. А потом, когда они получат в коробке расчленённый труп Медоуз, будут обвинять его во всех смертных грехах. Чёрт бы их побрал! И больше всего его нервировало то, что он совершенно ничего не мог сделать. После того, как Доркас увели в подземелье, на него начали подозрительно коситься, следить практически за каждым его шагом. Даже Рудольф как-то слишком навязчиво предлагал Кэрроу свою компанию. Они больше не верили ему. Амикус потерял и это, он всё потерял ради какой-то девчонки.

Девчонки.

Пожиратель резко замер посреди улицы, отчего в него врезался какой-то одинокий прохожий, сжал губы и направился обратно к Штабу. Снег, который валил стеной целый день, наконец закончился, и стало так тихо, словно сама природа ждала финала всей этой драмы. И Амикус чувствовал, что совсем скоро всё это закончится и конец может быть не самым приятным. Если Доркас долго сопротивлялась, а она определённо точно ничего не могла им сказать, то они из-за её бесполезности избавятся от лишнего свидетеля. Было уже поздно, значит, скоро им может надоесть. Он должен был увидеть её, пусть ему придётся убить самого Волдеморта.

Амикус захлопнул за собой дверь, даже не удосужившись снять тёплую мантию, на ходу расстегнул её, прямым ходом направляясь к лестнице, а по ней уже вниз, к подземелью. Кэрроу притормозил лишь у решётки, которую охранял один из Пожирателей. Парень, судя по всему его виду, не собирался пропускать его.

— Уинкетт, уйди прочь с дороги, — чисто рефлекторно произнёс Амикус, привыкший к тому, что этот мальчишка никогда не мог сказать что-то против. Ему пришлось резко затормозить, чтобы не врезаться в него — быстрой реакции, какой он ожидал, не последовало.

— Палочка, — пробормотал Хью и с вызовом наблюдал за его выражением лица. Когда он успел со стадии туповатого нытика перейти на стадию упёртого барана?

Кэрроу подумал, что ему показалось. Нервы раскачивались, как старые детские качели.

— Что ты сказал?

— Отдай волшебную палочку. — Он произнёс это так чётко, что разобрать мог даже глухой, умеющий читать лишь по губам. Единственным, что сдерживало Амикуса от удара по его физиономии, была мысль о том, что Доркас жива. Пока жива. И он был просто обязан увидеть её.

— Забыл, с кем разговариваешь, Хью? — Амикус с вызовом приподнял брови, но в ответ получил точно такой же уверенный взгляд. Теперь всё не будет так просто. — Да ты, чёрт возьми, серьёзно? Максимум, что я могу для вас сделать, так это придушить её собственными руками, минимум заставить её наговорить вам гадостей. Ты действительно думаешь, что я помогу ей сбежать? — Кэрроу уже давно привык к этой наигранности, притворному безразличию, ему ничего не стоило наговорить ещё чего-то подобного.

Но парень был непоколебим, лишь протянул раскрытую ладонь, словно ожидая подачки. Амикус не сдержал тяжёлого выдоха, не отводя взгляда от Уинкетта, достал волшебную палочку из кармана мантии и резким движением отшвырнул её куда-то в сторону лестницы — ничего, она ещё и не такое выдерживала.

— Подавись, — огрызнулся Кэрроу и на этот раз беспрепятственно приблизился к решётке, открыл её и захлопнул за собой.

Глаза долго не хотели привыкать к полутьме подземелья — там было не настолько темно, чтобы перед глазами появлялись бледные цветные пятна, но по сравнению с ярким освещением лестницы это была огромная разница. Амикус далеко не сразу заметил распластавшееся на полу тело, и внутри у Кэрроу что-то сдавило лёгкие. В него будто ударила молния, яркой вспышкой перед его глазами пронеслось лицо собственной сестры, и вся былая уверенность Пожирателя тут же исчезла. Он испугался.

Амикус поспешно опустился рядом с телом, медленно протянул руку и коснулся запястья, вздрогнул от ощущения ледяной кожи. Позволил себе выдохнуть — чувствовался пульс, сердце медленно отбивало свой ритм.

— Эй, сладкая, — чуть слышно произнёс Кэрроу, а когда заметил, что веки Доркас дрогнули, медленно посадил её, прислонил спиной к стенке, снова неприятно поёжился от этого ощущения живого трупа.

До открыла глаза, далеко не сразу сфокусировала взгляд на его лице, а Амикус уже успел заметить эту малую каплю ненависти в её мыслях. Но он был уверен, что сейчас это было совершенно не главное. Он не выдержал — стянул мантию, накинул её Медоуз на плечи, застегнул несколько верхних пуговиц — Доркас была не в состоянии сопротивляться, хотя она определённо хотела сделать это, не желая так рано сдаваться. Амикус молча смотрел на неё несколько секунд подряд, не отрывая взгляда, пока не увидел, как снова главное место в её глазах заняли усталость и неизмеримая тяга.

— Я хочу ненавидеть тебя, Амикус, — выдохнула До, плотнее закуталась в тёплую ткань и с дрожью в лёгких сделала глубокий вдох. Внутри всё заболело.

— Ты не обязана ненавидеть меня. — Он попытался улыбнуться ей — получилось слабо и натянуто.

— Обязана. Ради них я здесь. Только ради них, но всё зря, понимаешь? Зря. Я не сделала, никому не помогла, лишь сделала хуже. — Доркас тяжело выдохнула, раскашлялась, растерянно покачала головой. Ей так хотелось наконец разрыдаться за всё это долгое время, полное страха, напряжения и отчаяния, и эта беспомощность втаптывала её в землю. Её глаза заблестели.

Кэрроу ничего не мог сказать. Он лишь неторопливо протянул ладонь и чуть ощутимо коснулся пальцами её щеки, принуждая До поднять голову. Амикус шумно сглотнул. Он коснулся её подбородка, скулы, виска и наконец волос, ослабших и безжизненных.

— Зачем ты пришёл, Кэрроу? — Она будто задала вопрос самой себе, а затем тут же нашла на него ответ, натянуто улыбнулась. — Меня скоро убьют, да? Не обманывай, пожалуйста, я же вижу.

— Тебе осталось пару часов. — Амикус пробежался взглядом по её лицу, шее, рукам, запретил себе отворачиваться, но для него это было непосильной ношей. Он не мог смотреть на неё такую, это приносило физическую боль, а осознание того, что Доркас Медоуз скоро не станет, подавляло ещё больше. Но он всё ещё держался, перешёл на тихий шёпот. — Прости меня. Прошу, прости, я пытался тебе помочь, всеми силами пытался. Теперь ты видишь, что я так же беспомощен, как и ты. — Кэрроу ухмыльнулся.

Доркас протянула руку, зацепилась пальцами за ладонь Амикуса и чуть сжала её. Он воспринял это как сигнал к действиям — Кэрроу больше не мог выдерживать этого. Он подался вперёд, приблизился к лицу Медоуз и чуть ощутимо коснулся её губ, шумно выдохнул и уткнулся своим лбом в её, не желая отстраняться. Он больше не мог отойти от неё. Они молчали несколько секунд, вслушиваясь в собственное дыхание, сотрясающее повисшую вокруг тишину. И она зазвенела от этих колебаний, как колокольчики на ветру.

— Я так не хочу терять тебя, Доркас Медоуз, — прошептал Амикус и наконец поднял на неё взгляд, поймал на себе ослабевший, но такой ласковый взор. Доркас улыбалась, словно ей совершенно не было больно. Она потянулась к нему и буквально украла ещё один короткий, но такой нужный ей сейчас поцелуй.

— Ты не потеряешь меня, колючка, я всё равно не дам тебе спокойно жить: буду летать за тобой невидимым облаком и выкидывать сигареты за окно. Ты же опять курил, верно? Не обманывай меня, я же знаю. — До совсем по-детски произнесла эти слова, продолжала улыбаться ему, не желая выпускать тёплых ладоней. Её глаза вновь заблестели.

Когда слёзы скатились по её щекам, Амикус покачал головой, аккуратно придвинулся к Медоуз и обнял её, стараясь не причинить ещё больше боли, но сам не понимал, что делал хуже самому себе. Доркас не издавала ни звука, дышала также размеренно, но при этом слёзы градом катились по её лицу, исчезали в волосах и толстой ткани мантии. А потом она всё же осознала, что делала. Она не хотела причинять Кэрроу ещё больше боли, не хотела, чтобы ему пришлось приносить цветы к ещё одной могиле.

— Иди, колючка, иди. Не волнуйся, со мной всё будет в порядке, ты сам знаешь. Всё... Всё будет в порядке. — Медоуз вынудила себя чуть отстраниться, утереть слёзы рукавом. Встретив растерянный взгляд Амикуса, она лишь снова сжала его ладонь и мягко выпустила.

Кэрроу пришлось повиноваться. Он знал, что скоро всё закончится, а остаться ещё хотя бы на пару минут ему не позволят. Он сделал шаг назад, последний раз замер и, прежде чем развернуться и уйти прочь, заговорил чуть громче:

— Просто знай, что я любил тебя. Любил так, как никогда никого не любил. И буду любить.

И слёзы снова полились ручьём. А у Амикуса сжалось сердце, когда он поднялся по лестнице, а несколько людей скрылись во тьме подземелья. Он не хотел слышать криков, видеть зеленую вспышку — отвернулся от всего мира, не желая быть свидетелем ещё одной смерти.