Забытое пророчество (гет)

Гарри Поттер, самый знаменитый волшебник современности, глава Аврората, образцовый до недавних пор семьянин, собирался на свидание с девушкой. Он уверял себя, что встреча, назначенная Бридой, носит деловой характер, ведь на приеме она обещала ему ответить на все вопросы, касающиеся ее связи с Волдемортом. Но в глубине души он прекрасно понимал, что загадка Райанов уже не занимает его так сильно. Во-первых, Гермиона, с которой он поговорил сразу после визита к Мак Гонагал, нашла вполне убедительную и логичную разгадку, а, во-вторых, он поверил Бриде, что боль в шраме не предвещает никакой катастрофы.

Кем бы ни была эта девушка, ее появление не несет угрозы волшебному миру, чего не скажешь о нем лично. Только вот угроза Гарри Поттеру никак не связана с черной магией, ну, если конечно, не считать результатом темномагического воздействия чувство, с каждым днем все сильнее прорастающее в его сердце и с которым у него уже не было сил, а, главное, желания бороться.

Гарри подумал, что версию с приворотом исключать нельзя, и автоматически припомнил все моменты, когда Брида могла подлить ему в напиток какую-нибудь гадость, коих он насмотрелся во время всей службы более, чем достаточно. Зелье не обязательно должно выглядеть, как амортенция, ее как раз довольно легко распознать и ей балуются подростки на старших курсах Хогвартса, да и не обязательно это должно быть зельем. При очевидных магических способностях Бриды, Мерлин знает, какими заклятьями овладела к своим семнадцати годам эта колдунья, если только она унаследовала от своего отца талант, а главное, решимость применить темные чары. Гарри почему-то не сомневался, что унаследовала.

Поттер уже давно, еще со времен войны, не испытывал смущения и страха даже перед непростительными заклинаниями, а почти двадцать лет в Аврорате и вовсе избавили его от излишней щепетильности в применении любых заклятий. Конечно, свой самый знаменитый поединок он выиграл, применив любимый экспеллиармус, в котором он достиг совершенства, но если бы противостояние с Волдемортом случилось сейчас, он бы без колебаний и с удовольствием ударил авадой. Да, за эти годы он научился страстно желать причинить врагам боль, а ведь еще Беллатриса первой сказала ему, что как раз это и является залогом эффективности непростительных заклятий.

За время службы в Аврорате Гарри мастерски овладел не только непростительными, но и со спокойной совестью научился лгать, хитрить и плести интриги. Возможно, в нем заговорила, наконец, кровь Блэков, его ближайших родственников, известных темных волшебников, да и не зря Шляпа в свое время хотела отправить его на Слизерин.

Как-то на одном из приемов он случайно разговорился с Драко Малфоем. Беседа продолжилась в Дырявом котле, и за очередным бокалом огневиски они порассуждали, что было бы, если бы Гарри, попав в волшебный мир, сразу узнал, что Нарцисса Блэк, как и сумасшедшая Беллатриса, приходится ему троюродной сестрой, а Драко, соответственно, троюродным племянником. История магического сообщества могла бы пойти по совершенно иному пути, единодушно решили они.

Гарри иногда задумывался, почему Дамблдор и Уизли не говорили ему о родственных связях с другими волшебными семьями, ведь сам он долго не знал, что практически все волшебники так или иначе приходятся друг другу родственниками и свойственниками, но предпочитал не докапываться до ответа. Все случилось, как случилось, и ничего уже не изменишь. Гарри, в отличие от Джинни, был рад дружбе сына со Скорпиусом, так как ему хотелось, чтобы дети чувствовали себя частью волшебной элиты, к которой принадлежали по праву рождения, и гордились этим.

«Еще немного, и я, полукровка, заговорю о чистоте крови», — иронически подумал он — «и меня объявят новым Темным лордом».

Кровь… Ее значение в волшебном мире трудно было переоценить. Гарри прошел долгий путь от отвращения и неприятия всего, что было связано с применением крови (а также других, скажем так, физиологических жидкостей) в заклинаниях и зельях, пока ему пришлось признать, что самыми сильными были именно чары, завязанные на магии крови. А сила такой магии неизбежно зависела от древности рода, это был факт, с которым никак не желали мириться поборники реформ, настаивающие на равенстве всех волшебников, включая маглорожденных в первом поколении.

Гермиона при всем своем таланте и трудолюбии, а также сильном магическом даре, укрепленном браком с чистокровным волшебником, решительно отказывалась признавать роль кровных связей в волшебном мире. Кстати, Гарри в свое время тоже испытал шок, узнав, что средневековые поверья о том, что сила ведьмы возрастает при правильном первом сексуальном контакте, являются абсолютно верными. Именно неприятие подругой подобных аспектов магии привело к тому, что она предпочла бумажную работу в юридическом отделе, став настоящим экспертом в области магического права. Она выбрала теорию, а не практику, и была, казалось, удовлетворена своим выбором.

Гарри взглянул на себя в зеркало. К счастью, он не разучился носить магловскую одежду, джинсы и теплая куртка делали его похожим на тысячи других людей, проводящих выходной день в парке Хэмпстед-Хит на севере Лондона, где Брида назначила ему встречу в два часа.

Джинни выглянула в прихожую, недовольно посмотрев на него.

— Не забывай, что к шести часам родители ждут нас на обед, — раздраженно сказала она. Джинни теперь почти всегда пребывала в состоянии раздражения, но ему было все равно. На все ее упреки он отвечал равнодушным молчанием и старался поменьше бывать дома, благо работа предоставляла для этого большие возможности. Оба понимали, что назревает решительное объяснение, но никто не хотел его начинать. Им становилось все труднее скрывать свои изменившиеся отношения от детей, и если мальчики были заняты тем, как бы поинтереснее провести каникулы, то встречая недоуменный взгляд таких же, как у него, зеленых глаз дочери, Гарри чувствовал себя последним негодяем.

Их отчуждение достигло апогея после возвращения от Райанов. Джинни была в хорошем настроении, возбужденная танцами, шампанским и атмосферой праздника. Дети были у Уизли, и Джинни, напевая что-то веселое, на ходу стянула тесное платье, отшвырнув его в сторону, и подошла к мужу, призывно и немного пьяно улыбаясь, закидывая руки ему на шею.

— Я так устала, — томно произнесла она, а в глазах плясали чертики, когда-то сводящие его с ума. Изумруды на ее обнаженной груди приглашающе вспыхнули.

-Давай тогда спать, — Гарри постарался придать голосу нежности и заботы, но получилось плохо. Все-таки он был на четверть бешеным Блэком, а не скользким Малфоем и притворяться мог только по служебной необходимости. Он осторожно снял руки жены, стараясь не вдыхать запах духов, смешанный с запахом ее разгоряченного тела.

— Что с тобой? — пристально вглядываясь в его лицо, спросила Джинни. Он молчал, и, очевидно, в этом молчании она прочитала нечто такое, что заставило ее резко отстраниться и скрыться в ванной, от души хлопнув дверью.

Потом, лежа без сна, он слышал ее рыдания, заглушенные шумом воды, но пребывал в странном оцепенении, снова и снова вспоминая ощущение под рукой переливающейся материи, из которой было сшито платье Бриды, боясь дать волю воображению, которое услужливо подсказывало, что бы он почувствовал, если бы платья не было.

Пробормотав, что он и хотел бы забыть о новогоднем обеде у тещи и тестя, да разве ему дадут это сделать, Гарри вышел на крыльцо дома на Гриммо и трансгрессировал в Хэмпстед-Хит.