Принц-Полукровка: Изменённый рецепт | Детство (джен)

Тишина в комнате на втором этаже кирпичного дома с бирюзовой крышей нарушалась громким, тяжёлым дыханием. Лили Эванс, с головой закутавшаяся в одеяло, как в тёплый кокон, уже не спала, но и вставать не спешила. Она вслушивалась в эти судорожные, будто дающиеся с трудом вдохи и выдохи человека, лежащего на раскладушке в её комнате. Прошло уже две недели с самого страшного дня в её жизни, но она до сих пор не могла поверить в это чудо — с Северусом всё хорошо.

Конечно, в полной мере сказать, что всё хорошо у человека с тяжёлым сотрясением мозга, парой внешних травм на голове и кучей синяков было большой натяжкой, но он остался жив. И для Лили это было главным. До сих пор к ней в кошмарах приходил этот ужасный момент, когда она пришла на Пятно и увидела там его окровавленное, изувеченное тело.

Оно было мертвенно бледным и... холодным. Это было неудивительно: неизвестно сколько к тому моменту Северус уже пролежал на мокрой земле, в снегу, в одних коротких брюках и футболке, даже без обуви. Но просто невероятным чудом казалось, что друг смог оправиться после такого. Даже не оправиться, выжить... А еще Лили вспоминала того ужасного мальчика — Дирка, и её с головой накрывала ярость. Он выглядел даже младше её, но был таким... жестоким. Нереальным, невозможным, хладнокровным. Она даже не знала, что дети могут быть такими.

Первые пару дней Северус провёл в полубреду. Он просыпался на несколько часов, большую часть времени просто воя от боли и бормоча какую-то несвязную чушь. По-настоящему, сознание к нему вернулось к Новому году. Они, конечно, говорили и до этого, но он слишком быстро уставал от всего, не мог ни на чём сосредоточиться, а его глаза были расфокусированны, как они с родителями полагали — от боли. Он пытался говорить, слушать, но в какой-то момент засыпал...

Тридцать первого декабря Лили проснулась и увидела, что её друг лежит и смотрит в потолок. Она осторожно окликнула его и он ответил. Этот первый за долгое время нормальный разговор вышел коротким и скомканным, но у Лили камень с души упал — Северус пришел в себя, он рядом, и он в порядке....

Правда, несмотря на то, что мозг друга, очевидно, не пострадал, нормальным его тоже назвать было бы непросто. В тот день первым делом, когда пришли родители, этот дурак попросил помочь ему дойти до дома, узнать, как там его мама. Даже попробовал встать с кровати, но едва очутился на двух ногах, как его сразили головокружение и тошнота.

В итоге, после долгих убеждений этого нахала в том, что то, что с ним произошло, действительно очень серьёзно, он согласился на такое решение сложившейся ситуации — мистер Эванс сходит в Паучий тупик и посмотрит в окна. Северус просил не звонить в дверь, но родители Лили, посовещавшись в тайне от мальчика, решили, что это необходимо: любой матери нужно знать, что с её ребёнком после ситуации, подобной той, что случилась с Северусом.

Во время своей экспедиции в Паучий тупик мистер Эванс встретил едва живую, судя по виду, Эйлин, которая облегчённо выдохнула, когда ей сказали, что Северус жив, и Тобиаса, которого, насколько поняла Лили, её папа еле сдержался, чтобы не ударить. Девочка и сама думала, что если бы она встретила отца Северуса и не боялась его, то она бы его точно убила за то, что он сделал с её другом.

Северус стойко молчал о том, что случилось на Рождество. Вначале он отнекивался, говорил, что не помнит, но никто ему не верил. По глазам было видно, что он врёт. Но он настолько мрачнел после этих распросов, что никто не решался их продолжать. Было ясно — ему больно об этом вспоминать и, тем более, говорить.

Выздоравливал Северус очень медленно, но, как и всегда держался невероятно стойко. Он ни разу не плакал. В смысле, после того, как пришёл в сознание. Первые дни слёзы лились из него ручьями — каждые полчаса, а через несколько дней уже раз в час к нему приходили попеременно дежурящие Маргарет и отпросившийся с работы Ричард и проводили необходимые операции — смену повязки, компресса на голову, а также необходимые замеры пульса и температуры.

Как и следовало того ожидать, внешние увечья подкрепились ещё и простудой, что было просто чудовищно. Тем не менее, пневмония всё-таки обошла Северуса стороной и через пару дней сопли и кашель сошли, оставив после себя только температуру и слабость. Но пока он болел, это было невыносимо. От кашля мальчик рефлекторно двигал головой, а это отдавалось острой болью в голове, вызывая вдобавок рвоту. В общем, жизнь Северуса в те дни была изощрённой, бесконечной пыткой.

Когда боль медленно, но верно, стала отступать и Северус пришёл наконец в полное сознание, к борьбе за здоровье внутри него прибавилась остервенелая борьба за уязвлённую гордость. Он пытался держать лицо, не показывать ту боль, которую испытывал. В полубреду он может и мог позволить себе подобную слабость, но так... нет. Хотя, эту борьбу он всё-таки полупроигрывал. Слёзы, ему оказывается не подвластные, проступали на глазах, как естественная реакция организма, когда ему меняли повязку и намазывали висок и затылок едкой, но действенной мазью. Но, тем не менее, с чем-то он да справлялся. Северус ни разу не всхлипывал и, тем более, не рыдал. Он мычал, выл, закусывал до крови губы и внутреннюю сторону щеки, судорожным движением вытирал слёзы. Только пару раз вскрикнул от боли. Довольно часто он ругался себе под нос, но всегда потом извинялся за сквернословие. Ему всё прощали. В этом не было ничего страшного, учитывая то, что он, наверняка, испытывал, да и злиться на Северуса никто не мог, даже Петунья. Не после того, что произошло.

Все Эвансы, пусть и не признавались в этом вслух, но были совсем не уверены, что Северус выживет, настолько это были страшные раны. Каждый день мистер и миссис Эванс боролись с желанием отдать мальчика в больницу и давно бы ему уступили, если бы полный мольбы взгляд чёрных глаз не останавливал их. Да и Северусу с каждым днём, по чуть-чуть, но становилось лучше.

На второй день его мучений миссис Эванс не выдержала — позвонила своей знакомой-педиатру и попросила её прийти к ним домой, посмотреть на мальчика. Её уговорили пообещать, что, что бы она не увидела, это останется врачебной тайной.

Мальчик, первые дни принимавший посетительницу в полубессознательном состоянии, когда очнулся, покорно ждал, пока его осмотрят, в то же время кидая убийственные, но полные страха, взгляды на родителей Лили, до тех пор, как они не пообещали ему, что миссис Хоул никому ничего не расскажет. Северус этим обещанием удовлетворился.

Педиатр обрадовала их тем, что они смогут самостоятельно вылечить Северуса, пусть и с трудом, а ещё тем, что у него, как и предполагала миссис Эванс, не сломан нос. Тем не менее, она предупредила, что выздоровление займёт около полутора месяцев, и только тогда Северус сможет нормально ходить самостоятельно, а для закрепления результата желательно будет ещё месяц стараться как можно больше оставаться в неподвижности, лежать, сидеть и избегать резких движений и физической нагрузки. Разумеется, о посещениях школы на это время тоже приходилось забыть.

Северус был в ярости. У него пылали глаза, он весь горел от негодования. Конечно, дело было вовсе не в школе. Бездействие всегда было худшим наказанием для него.

А ещё миссис Хоул наругала мальчика за худобу. Это разозлило Северуса ещё больше. Родители Лили объяснили ей наедине, что он в этом нисколько не виноват, и пообещали попытаться его откормить, так что к уже существующим проблемам больного добавилась одна новая...

Когда Северус наконец-то смог нормально питаться, его принялись "закармливать".

Два раза в день — три раза не получалось — приносили маленькую порцию бульона, мелко порезанный салат и небольшой кусочек мяса, и заставляли его все это доедать. Он упирался, потому что просто «физически не мог столько съесть», но в итоге, спустя часы, справлялся. Однако, несмотря на все старания и неподвижность, Северус не набирал вес. В смысле, набирал, но совсем по чуть-чуть, а потом в итоге худел обратно.

Первые дни, когда Северус ещё не пришёл в сознание, Эвансов беспокоил выбитый зуб. Очнувшись, Северус заверил их, что тот был молочным, и уже сейчас у него начал проклёвываться коренной. Так что эта причина для волнений аннулировалась.

Еще одной большой проблемой казалась школа. Из-за того, что мальчик болел неофициально, сложно было объяснить его отсутствие.

Мистер и миссис Эванс решили написать письмо директору о том, что Северус якобы уехал на несколько месяцев, но он освоит программу и сдаст все необходимые экзамены и тестирования, когда вернётся. Видимо, администрация была настолько незаинтересована в собственных учащихся, что удовлетворилась и таким объяснением, потому как дальнейших вопросов или претензий от нее не последовало.

Северус не мог просто лежать в кровати. Он всё время читал, хотя поначалу был не в состоянии этого делать вовсе, а потом очень от этого уставал, с помощью левитации призывал себе школьные учебники Лили и изучал их, пока подруга была в школе, когда она возвращалась, помогал ей с домашней работой, устно объясняя непонятные темы, в общем, ухитрился, не вставая, не только освоить свою долю школьной премудрости, но еще и в Лили ее впихнуть.

Ко второй неделе его вынужденного заточения Лили заметила странность: в её комнате стал царить безупречный порядок. Всё, казалось само собой, расставлялось по местам, кровать заправлялась, даже окна блестели какой-то кристальной чистотой, не говоря про пол и все остальные плоские поверхности.

Мама никогда не убиралась у Лили в комнате и Лили не думала, что она резко начнёт это делать. Так что в подозреваемых на благотворительнный труд оставался только один черноволосый черноглазый мальчик, который не то, чтобы подмести не мог, вставал с трудом. Точнее, вставать то он вставал, но удержаться...

После долгих расспросов Северус признался, что он левитирует предметы и расставляет их, а ещё, с помощью всё той же магии, вымывает мокрой тряпкой комнату. Лили вначале ругала его за то, что он себя нагружает, но Северус убедил её, что для него это развлечение, и он рад, что приносит хоть какую-то, пусть и такую незначительную, пользу.

Лили наконец открыла глаза и выпуталась из одеяла. Приподнявшись на локте, она сразу посмотрела на раскладушку. Северус сидел, опираясь на стену спиной, и с напряженным и усталым выражением лица читал. Лили была убеждена, что он спит, а он, оказывается, всё это время бодрствовал...

Если бы она никогда не видела Северуса спящим: на Пятне, когда он иногда засыпал, в первые дни после Рождества, или когда она иногда просыпалась посреди ночи от кошмаров о его смерти и пристально всматривалась в лицо друга, то была бы уверена, что он никогда не спит вовсе. Друг всегда засыпал после неё, а когда она просыпалась, уже что-то делал.

Видимо почувствовав ее взгляд, Северус опустил книгу и негромко проговорил:

— Доброе утро, Лили. Я тебя разбудил?

— Нет, Сев, конечно нет, — бодро поспешила уверить его Лили, на что друг скептически прищурился. — Доброе утро. Как ты?

— Не особенно хорошо, — ответил он отводя взгляд.

«Это был необычный ответ. Раньше он отвечал «нормально» или «терпимо». Да и дышит он сегодня как-то тяжело... Видимо, ему плохо. Так почему же это не скажет? Почему его надо разгадывать, как ребус?» — гневно думала Лили.

Северус, тем временем, спросил:

— Выспалась?

— Да. Сев... С днём рождения!

Северус приподнял бровь, делая вид, что удивлён. Лили просто чуяла, просто знала, что он помнил и сейчас всего-навсего делает вид, что забыл про свой праздник.

— Спасибо, — сухо ответил он. — У тебя много домашнего задания на выходные?

Северус явно пытался сменить тему. Но не на того напал.

— Немного. Сев, у меня для тебя подарок, — сказала Лили, вставая с кровати и подходя к ящику письменного стола. Северус следил за ней любопытным, но каким-то обиженным взглядом. — Я помню, ты просил ничего тебе не дарить, но я не могу. Вот, это тебе.

Она протянула ему коробку в изумрудной упаковочной бумаге, перевязанную серой ленточкой. Она специально выбрала цвета факультета Слизерин, надеясь, что напоминание о Хогвартсе поднимет ему настроение.

Северус отложил книгу на одеяло рядом и, сев по-турецки, устроил коробку у себя на коленях. Затем, вопреки всем ожиданиям подруги, просто поставил на неё локти и, подперев ладонями голову, стал как-то устало смотреть в глаза Лили.

— Сев, что такое? — наконец отойдя от шока из-за его бездействия, спросила девочка.

— Зачем, Лили? — ответил он ей вопросом на вопрос. — Я же попросил. Лили, мне и так тошно, что я тут уже две недели торчу, а ты даришь мне подарок, зная, что я не смогу подарить ничего в ответ. Зачем?

— Сев, какой торчишь? И подарок я тебе дарю, потому что у тебя день рождения. Это важно. И мне всё равно, если ты мне ничего не подаришь. Во-первых, ты болеешь, а...

— Во-вторых, я теперь не только нищий, но еще и бездомный, — с горькой усмешкой перебил ее Северус.

Лили застыла с открытым ртом. У неё аж руки задрожали от желания стукнуть этого нахала чем-нибудь за такие слова.

— Я не это хотела сказать, — выдохнула она наконец.

— Ты хотела сказать это, но другими словами.

— Откуда ты знаешь?

— Я просто знаю, — отрезал Северус.

— Ты просто... знаешь? — переспросила Лили. — Твои способности в области всезнания, конечно, впечатляют, но ты ошибался. Я хотела сказать другое, и ты меня выслушаешь, — она подняла руку, предупреждая его протесты. — Во-вторых, я почти уверена, что ты, скользкий гад, найдёшь способ мне что-то подарить даже на смертном одре и этот подарок будет замечательным. Но, Сев, это не значит, что ты должен это делать. Для меня, главное — чтобы ты был здоров. Ты бы знал, как я тогда испугалась... — её голос дрогнул и она закрыла глаза ладонями.

Северус быстро убрал с колен коробку, положил её в сторону, к книге и свесил ноги с кровати, уже готовый встать, чтобы подойти к ней и утешить, как вдруг Лили смотревшая на него сквозь пальцы, осекла его:

— Ты дурак, Сев?! Сиди где сидишь!

Она подошла к раскладушке и опустилась рядом. Они обнялись: неловко и смущенно, тихо посидели минутку, а потом Лили все же вывернулась и нарочито насупленно взглянула на друга:

— Ну как, посмотришь все-таки что я тебе приготовила или нет?

Но не успел Северус ничего ответить, как в комнату заглянула миссис Эванс с тяжело груженным подносом наперевес.

— Доброе утро, солнышки. Папа ещё спит, так что постарайтесь не шуметь особенно. Позавтракаете вместе сегодня, мы с Петуньей уже ели, она убежала встречаться с подружкой. И да, Северус, с днём рождения тебя!

Лили почувствовала, как он напрягся.

— Спасибо, миссис Эванс. Мы будем себя тихо вести.

— Северус, — не дала ему себя отвлечь миссис Эванс, — мы не можем активно отпраздновать ввиду твоего самочувствия, так что максимум, что мы придумали, это праздничный ужин. Ричард обещал помочь тебе спуститься на первый этаж сегодня вечером, сменишь обстановку ненадолго.

Северус несколько секунд, показавшихся Лили вечностью, смотрел в глаза миссис Эванс, затем кивнул.

— Спасибо, миссис Эванс, но не стоило, правда. Я совершенно спокойно обойдусь без праздника, мне будет предостаточно, если мы просто сможем весь день проболтать с Лили. Если вы ничего ещё не готовили, не начинайте, пожалуйста.

— Мне не трудно. И у тебя будет праздник. Вы в этом году поедете в Хогвартс и я хочу, чтобы ты почаще нас вспоминал там, в хорошем ключе, а ты мне говоришь оставить тебя без дня рождения. Этого не будет. Твои подарки ждут тебя внизу, но мы хотели вручить их тебе все вместе, так что, пока Ричард спит, я не могу.

Мальчик залился краской до ушей.

— Не стоило, но спасибо. Лили, а давай твой подарок я тоже потом открою? — обратился он к подруге.

— Давай, Сев.

Мальчик сконцентрировался и коробка полетела по воздуху прямо в руки миссис Эванс.

— Эх, дети, завидую я вам, с этой вашей магией... — с улыбкой произннсла она, принимая ее. — Северус, как твоё самочувствие?

— Как обычно, ничего нового, вроде... Голова сегодня похуже немного, — решил сказать честно Северус.

— Такое бывает, к сожалению. Когда позавтракаете, позовёте меня, я поменяю повязку, а ещё, Северус, выпьешь таблетку от головной боли, миссис Хоул посоветовала новую, может поможет.

— Спасибо вам, хорошо, — с мягкой улыбкой ответил Северус.

— Приятного аппетита! — сказала на прощание миссис Эванс и закрыла за собой дверь.

Завтрак прошёл довольно весело. К концу даже Северус забыл о хандре (для чего Лили, между прочим, прикладывала все мыслимые и немыслимые усилия). На подносе стояла большая тарелка с оладьями и такая же — с нарезанными фруктами. И то, и другое, под непринужденную беседу о тонкостях мироустройства на необитаемых островах вообще и на острове Робинзона Крузо в частности, ушло за считанные минуты.

Затем пришла мама и сменила Северусу повязку. Почти всё время он просто закусывал губу, но когда миссис Эванс начала мазать ему затылок и висок, зашипел и пару раз инстинктивно дёрнулся. Но всё-таки стерпел.

Затем Лили принесла из гостиной настольные игры. Также миссис Эванс предложила им кучу устных и игр на бумаге, таких как «слова», «виселица», «угадай кто я». Весь день они играли, а после обеда к ним даже присоединилась Петунья, вернувшаяся со своей прогулки.

Когда мистер Эванс пришёл за ними, чтобы позвать их на ужин, девочки вместе ухахатывались над Северусом, который уже пятнадцать минут не мог угадать, что он — чайка. Когда Северус снял карточку с головы, потому что игра завершилась, он хмуро посмотрел на самодовольно ухмыляющуюся Петунью, которая заявила, что не уверена, что он — птица, а потом на Лили, которая это высказывание не опровергла. Но, в общем, одним взглядом всё и ограничилось.

— Ну что, именинник, попробуем спуститься вниз? Маргарет там для тебя такое приготовила!

Северус уверенно кивнул.

— Я попробую... Только... Подстрахуйте, пожалуйста. На всякий случай.

— Э-э нет, парень, миссис Хоул мне этого не простит, да и Маргарет тоже. Не хочешь же ты все наши усилия насмарку пустить? — и он наклонился и аккуратно подхватил Северуса на руки.

В гостиной на столе стоял не большой праздничный торт, а аккуратный шоколадный кекс с единственной, но ярко горящей свечкой в форме цифры одинадцать.

— С Днем Рождения, Северус, — хором сказали Эвансы.

Мистер Эванс опустил его на мягкое кресло около стола и Северус во все глаза уставился на кекс. Перевел взгляд на взрослых, устроивших этот незачем ненужный им в общем-то праздник и опустил обратно. Щеки его горели, о том, что чувствовал мальчик, можно было только гадать. В черных глазах лишь мелькнуло что-то неуловимое — благодарность, смущение, а может быть, даже капелька того самого счастья, которое он так редко испытывал. Мелькнуло и скрылось за привычной воистину взрослой сдержанностью.

— Задувай, Сев! — прошептала Лили у него за спиной.

Он глубоко вдохнул и осторожно, чтобы не спровоцировать головокружение, задул свечу. Тоненькая струйка дымка поднялась в воздух.

— Ура! — воскликнула Лили.

Мистер Эванс осторожно похлопал Северуса по плечу.

— У нас для тебя кое-что есть, — сказала миссис Эванс.

Она жестом подозвала мужа. Мистер Эванс вышел на минуту и вернулся с двумя коробками, в одной из которых Северус с лёгкостью узнал подарок Лили.

Северус замер. Его взгляд скользнул по коробке, потом по лицам Эвансов. Он побледнел, даже сквозь недавний румянец стало видно, как кровь отливает от его лица. Пальцы, державшие руку Лили, сжались так, что костяшки побелели.

— Это... это слишком много, — прошептал он, голос вдруг стал хриплым и чужим. Он не смотрел ни на кого, уставившись в стол. — Вы... вы уже столько сделали. Я не могу...

— Северус, — мягко, но твердо прервала его миссис Эванс. — Это не только на день рождения. Это и на Рождество тоже. У нас же... не вышло ничего тебе подарить в силу обстоятельств, так что мы решили сделать тебе один большой подарок на день рождения... И сейчас... сейчас тебе это действительно нужно. Практичные вещи. Не отнекивайся, пожалуйста.

Он чувствовал себя нищим попрошайкой, обузой, ворующим их ресурсы. Мысль о том, что они видят, что у него буквально ничего нет, кроме пижамы Ричарда Эванса, которая висит на нем мешком, была невыносима.

— Я отплачу. Когда смогу. Обещаю, — еле слышно выдохнул Северус, глотая ком в горле.

— Глупости, — отмахнулся мистер Эванс, но без раздражения, а скорее с отеческой теплотой. — Открывай. Пригодится — вот и вся плата, какая нужна.

Северус кивнул, не в силах возразить. Его руки дрожали, когда он взялся за бечевку на коробке.

Мучительно долго не удавалось с ней справится, но, наконец, крышка была снята. Внутри коробки, аккуратно сложенные, лежали: две простые хлопковые футболки, черная и белая, теплая, плотная кофта на молнии, темно-зеленого цвета, с пушистой подшивкой и длинные, мягкие, теплые штаны из футера — идеальные для выздоравливающего — того, кто целыми днями лежит или сидит.

Северус провел рукой по гладкой ткани кофты, потом по мягкому ворсу штанов. Он не мог вымолвить ни слова. Этот простой набор базовой одежды значил для него больше, чем любая волшебная диковинка. Это было тепло. Это было его. Но цена этого «его» — осознание собственной беспомощности и нужды — сжимала горло тисками. Он лишь кивнул, снова и снова, избегая их взглядов, чувствуя, как предательская влага подступает к глазам.

— Спасибо, — выдавил он наконец, голос сорвался. — Очень... очень практично. Спасибо. — Он так и не смог поднять глаза.

— А это от меня! — Лили, видя его мучительное смущение, поспешила переключить внимание, подталкивая свою коробку, которую он уже видел утром. — Открывай!

Северус с неясным облегчением отвлекся от коробки с одеждой и, развернув яркую бумагу, обнаружил качественный блокнот в твердом темно-синем переплете с гладкими, белыми страницами, набор хороших гелевых ручек разных цветов и... три плоских плитки шоколада. Его любимого, с орехами, который он впервые попробовал в этом самом лучшем, самом тёплом, и самом родном доме.

Увидев шоколад, Северус невольно улыбнулся, крошечная, искренняя улыбка, мелькнула среди стыда и смущения. Он знал, что Лили запомнила.

— Для твоих бесконечных идей. Ну, а пока нету волшебных книг, мы можем начать писать список: «вопросы профессору Хогвартса, который приедет ко мне с письмом» — пояснила Лили, сияя. — А шоколад... ну, просто так.

— Спасибо, Лили, — он сказал это чуть громче, с настоящей теплотой. Блокнот и ручки — это его территория, его сила. Это подарок другу, а не благотворительность беспомощному. Он крепко сжал блокнот. — Очень... очень кстати. И шоколад... идеально.

Петунья, до сих пор молча наблюдавшая с легкой гримасой, вдруг неохотно протянула ему маленький, смятый конвертик из обычной бумаги.

— Держи. Без повода. Просто... валялось, — буркнула она, отводя взгляд.

Северус, удивленный, взял конверт. Внутри оказалась... старая, но чистая и аккуратно отглаженная шелковая платочная лента темно-зеленого цвета.

— Для... книг, наверное, — не глядя на него, пояснила Петунья. — Чтобы закладкой была. Или еще как.

Северус посмотрел на ленту, потом на Петунью. Это было неожиданно и... странно нейтрально. Ни злобы, ни фальшивого умиления. Просто факт.

— Спасибо, Петунья, — сказал он сдержанно, но без сарказма. — Пригодится.

Он собрал все подарки — коробку с одеждой, блокнот Лили с ручками и шоколадом, ленту Петуньи — и опустил их рядом со своим креслом. Гора скромных, но таких значимых для него вещей... Стыд все еще горел где-то глубоко внутри, смешанный с ошеломляющим чувством, что его видят, о нем действительно заботятся. Он не привык к такому объему внимания и щедрости. Это было подавляюще и... бесконечно ценно.

— Спасибо, — повторил он еще раз, уже глядя по очереди на мистера и миссис Эванс, потом на Лили и даже на Петунью. В его черных глазах, обычно таких колючих, стояла непривычная влага и глубокая, немая благодарность, которую нельзя, никак нельзя было выразить словами. — Спасибо... за все.

Он благодарил их, в основном, за спасение, заботу и кров, за эти прекрасные , такие чувственные подарки, но в этом звучало намного больше — благодарность за настоящую семью, которая у него наконец появилась.

Миссис Эванс поставила перед ним тарелку с большим куском кекса.

— Не за что, — отозвалась она, усаживаясь к остальным, за стол. — С днём рождения, дорогой.

Северус посмотрел на кекс, на их добрые лица, на Лили, сияющую рядом. Он мягко и совершенно счастливо улыбнулся. Отломил маленький кусочек кекса и поднёс ко рту.

Для Эвансов в этот момент он выглядел не избитым до полусмерти мальчиком, а просто именинником. Хрупким, раненым, но всё же — именинником, у которого, несмотря ни на что, был свой маленький праздник, свой кусочек тепла и света в холодном мире. И в их сердцах теплилась надежда, что этот свет когда-нибудь победит тьму Паучьего Тупика.