Околоквиддич (гет)

Стук в дверь становится все настойчивее.

– Открой, Вик, я знаю, что ты там!

«Ну уж нет!», — думает Крам, сжимая в кулаке летучий порох. Через несколько мгновений он уже в своей квартире в Софии. Его тошнит –порох никогда не нравился Виктору. «Оторвался», — думает он, оглядываясь, но не тут-то было. Через пару секунд из камина сыплются искры, и из трубы вываливается Франсиско Уизли, весь черный от копоти.

– Вот черт! — Виктор с досады бьет кулаком в стену, и на пол падает картина — незатейливый морской пейзаж. — Как ты понял, что я здесь?

– Все просто, — Пако сел на полу и попытался отдышаться. — Я стучал, но дверь была не заперта. Я делал это из вежливости, Вик. Ну, а потом я зашел.

– Я мог отправиться куда угодно, — пробормотал Крам недовольно.

– Но ты отправился в Болгарию, в свою вторую квартиру, — заключил Пако, сморщив нос и чихнув. — Почему ты не хочешь меня видеть?

– Я не могу тебя видеть, — глаза Виктора полыхнули гневом. — Ты прячешь Фалькона. И общаясь со мной, ты тем самым берешь меня в соучастники преступления. Сдашь Фалькона обратно в Дурмстранг, тогда приходи. Чаю попьем.

– Я не могу, — развел руками Пако. — Он не хочет уходить. Он думает, что его снова попытаются убить, и никто их не остановит. И пока я не выясню, кто это…

– И кто это? Давай, Скотланд-Ярд, удиви меня!

Пако прошелся по небольшой гостиной взад-вперед, выглянул в окно (оно выходило в очень уютный двор) и на несколько секунд задумался. Виктор все это время смотрел на него с явным любопытством.

— Я не знаю, — сказал он тихо. — Ничего не складывается. Я пришел к тебе, чтобы узнать что-нибудь о законах Дурмстранга, о его порядках. Смотри. Как можно попасть в школу?

— Только на корабле, по Черной речке, потом река ведет в пещеры. Еще, вероятно, с воздуха.

— Аппарация?

— Нет, конечно. Хотя не исключаю, что преподавателям это разрешено.

— Летучий порох?

— Не знаю, — пожал плечами Виктор. — В Хогвартсе он работает. Возможно, в Дурмстранге тоже.

— Я думаю, это был кто-то из своих, — заключил Пако. — Больше некому.

— Зачем убивать Финиста? — Виктор хмыкнул. — В Дурмстранге учатся дети из очень известных семей, на какой черт им нужен Фалькон?

— Занять место в команде по квиддичу.

— Как-то мелко.

— Кровная месть? Кто-из его предков убил чужого предка. Вы в Дурмстранге одержимы своими родственными связями. Деньги. Оскорбление чести. Может быть много причин для убийства. Но вот проблема — их никак нельзя подтвердить. Фалькон утверждает, что у него не было врагов, что все его любили… То же мне!

— Все причины — очень сомнительные, — согласился Виктор. — Слушай, Франсиско, а может, он врет? — Крам улыбнулся. — Кто сказал, что его пытались убить? Может, он сам сбежал, а после попался тебе на глаза? Может, никто на него не покушался?

Пако задумался.

– Нет, — сказал он наконец. — На него точно было покушение. Альбус… Альбус знал, что оно было.

– Альбус сумасшедший! — Виктор осекся. — Прости. Но… ты правда думаешь, что он был в Дурмстранге? Увидел что-нибудь и вообразил, что он убийца? Как он туда добрался, хотелось бы мне знать!

– Думаю, был, — ответил Пако сухо. — И видел, что произошло на самом деле. Он не сумасшедший, Виктор. Почему, если он мог оказаться на мосту Миллениум, он не мог каким-нибудь образом добраться и до Дурмстранга? Я же сейчас в Болгарии. Хотя утром был в Аргентине, а потом в Британии. ¬Пересекать границы не так-то сложно, если ты волшебник, — Пако усмехнулся. — Пожалуй, мне стоит вернуться в Лондон. Хотя… Может, ты и прав. Фалькон все придумал. Не было никакого покушения. И убийцы тоже.

– Прости, друг, — Виктор протянул руку в знак примирения. — Знаю, знаю, это больная тема. А где сейчас Альбус?

– В Мунго, конечно, — Пако ответил на рукопожатие и зашел в камин. — Если снова оттуда не сбежал.

* * *

Над Лондоном сгущались сумерки. Мариса и Фред остановились на небольшой улице недалеко от Трафальгарской площади. Точнее — если встать лицом к Национальной галерее, это был первый поворот направо. Мариса не помнила название.

— Ну что? — спросила она. ¬ — Ты как всегда пойдешь один?

— Конечно, — Фред улыбнулся. — Он болеет за «Гарпий». Неужели ты думаешь, что он захочет видеть у себя тренера «Ос»?

— Интересно, он в курсе, что «Осы» принадлежат вам с Джорджем? — Мариса поправила ворот рубашки мужа и улыбнулась в ответ.

— Надеюсь, тот выпуск «Спортивного пророка» он пропустил, — на прощание Фред чмокнул жену в лоб и зашел в одну из телефонных будок.

«Два-два-семь-ноль-один», — пробормотал Фред, набирая цифры и делая вид, что звонит.

Через мгновение код сработал. Фред исчез. Люди так и продолжали проходить мимо, не замечая ничего. Мариса, убедившись, что все в порядке, подняла ворот жакета(августовскими вечерами в Лондоне бывает весьма прохладно) и растворилась в толпе.

Фред тем временем попал на один из верхних этажей министерства. Пройдя все формальные процедуры, он наконец оказался у двери в нужный кабинет. Дверь была старая, обитая дорогой кожей и с золотой табличкой. «Стивен Купер, консульский отдел».

Стивен Купер был худощавым, высоким и нескладным человеком лет сорока, рыжим и веснушчатым. В родстве с Уизли он не состоял, но Фред часто подшучивал, что наверняка у них со стариной Купером есть общая тетушка. Вообще, Фреду здесь скорее приходилось шутить, чем он делал это по доброй воле. Без шуток консульский отдел никогда бы отстал от Пако.

– Мистер Купер, — Фред крепко пожал руку Стивену. Вообще-то, Купер ему даже нравился. Во всяком случае, в отличие от всех остальных консульских прохвостов он был честным.

– Зря ваша жена не заходит, — улыбнулся Купер. — Неужели она думает, что я отнесусь к ней предвзято из-за того, что она тренирует «Ос»? Ну вот серьезно, Фред, скажите, разве я настолько ужасен?

На белой стене в рамке висела фотография «Холлихедских Гарпий», сделанная перед прошлым чемпионатом страны.

— Так думал я, — Фред просто улыбнулся. — Вот –партия канареечных конфет. Новая формула — вашей дочери понравится. Начинаем продавать со следующего месяца!

Стивен Купер взял конфетку и осторожно надкусил. На его лице тут же появился желтый пух. Довольный, он посмотрелся в блестящую столешницу. Но потом, грустно вздохнув, сказал:

— Фред, вы безусловно сделали мою Мэри звездой всего Хогвартса. Она обожает ваш магазин! Но я правда… не могу….

— Самовзрывающиеся леденцы. Таких еще вообще нет в Британии.

— …Нужно что-то делать!

— Вот это хит — пятиминутное оборотное зелье с волосами Мэтью Симмонса. Знаете же, он играет за «Торнадос». Все девчонки от него тащатся! Жаль, действует недолго и сходство не полное…

— Фред, — Стивен улыбнулся. — Я вам благодарен, но поверьте, я бы помогал и без подарков. Но правда, иногда я бессилен. Ваш сын превышает сроки нахождения в Британии. Он же теперь гражданин другой страны. Сколько бы вы не приходили сюда, я каждый раз буду говорить одно и то же: он нарушает закон.

— Какой закон? — Фред, словно не веря словам Стивена, отрицательно покачал головой. — Мы же волшебники…

— У нас подписано соглашение о безвизовом въезде для волшебников практически со всеми министерствами магии. Но срок пребывания в чужой стране всегда ограничен, если человек хочет переехать, он идет в министерство и запрашивает въездную визу. Ваша жена ведь тоже до сих пор гражданка Аргентины и находится в Британии по разрешению министерства. Франсиско уже два месяца не гражданин Соединенного Королевства и при этом он находится в Лондоне практически каждый день. Все таможенники на пункте международной аппарации в Хитроу знают его в лицо!

— И что же? — спросил Фред. — Через неделю ему будет восемнадцать. Здесь его семья, его дом, в конце концов. Вы же понимаете, что вряд ли ему дадут длительную въездную визу?

— У волшебников все по-другому. Увы, по сути мы становимся совершеннолетними, когда получаем палочку. А когда заканчиваем школу, начинается взрослая жизнь. Именно поэтому я и помогаю вам. Все из-за дурацкого объединения сборных… Франсиско ушел с таким скандалом. Если возникнет прецедент, его могут выгнать из Британии вообще. Возьмите, Фред, — Стивен протянул небольшой белый конверт. — Я сам пишу эти письма — мне положено. Но если они дойдут до руководства… Когда я окажусь бессилен, я обязательно вышлю Франсиско предупреждение, чтобы он успел исчезнуть. Об этом можете не волноваться

Уже очутившись на улицах Лондона, Фред смял конверт и, не читая письма, выкинул его в урну. Он и так знал, что там написано: «Франсиско Хорхе Альфредо Уизли, если вы будете превышать установленный срок пребывания на территории Соединенного Королевства, мы будем вынуждены передать ваше дело в Визенгамот».

* * *

«А если не было никакого нападения?» — Пако шел, не разбирая дороги. Направо, прямо мимо «Флориш и Блоттс», еще метров триста вперед по Косому переулку, потом свернуть, пройти живую изгородь и оказаться в «Сорванной башне». Идея Крама сначала показалась ему ужасной, но постепенно он начинал верить в ее подлинность. Пако никогда не думал, что ему придется расследовать самое настоящее преступление и вряд ли обладал смекалкой детектива. Несмотря на все попытки, он не мог найти более-менее серьезный мотив для покушения на Финиста. Нежелание Фальткона возвращаться тоже казалось вполне логичным — если он сам инсценировал исчезновение.

Никто на него не нападал. Он хотел исчезнуть, чтобы не жить, как его семья. Не делать, что скажут. Не жениться на Аделине.

«Он был изранен, когда ты нашел его, — зашептал внутренний голос. — Он бы умер, если бы не ты! Как это объяснишь?». Пако знал ответ на этот вопрос — птичка вырвалась из клетки. Как ни крути, юные анимаги не приспособлены к отсутствию цивилизации.

Сейчас он отправится в Аргентину и прижмет Финиста к стенке.

«Ты сам все придумал!», — скажет он. Финист будет злодеем, а он, Пако, хорошим. Станимира не простит Фалькона за то, как жестоко он пошутил. Она все поймет. Идеальный, до тошноты правильный образ Фалькона разбился на мелкие кусочки. Версия давала еще одну радость Пако — в Финисте все же нашелся серьезный изъян.

– Ты все придумал, ты все придумал, — шептал Пако, сжимая руки в кулаки в кармане мантии.

– Что придумал?

Пако поднял глаза — Станимира, стоящая у двери дома, посмотрела на него удивленно. Похоже, он чуть в нее не врезался.

— Ола, — пробормотал он вместо ответа и, опустив взгляд, прошел в дом.

— Пако! — Станимира снова окликнула его, и Уизли остановился. — Мне кажется, у тебя что-то случилось.

— Ты все придумала, — Пако обернулся. — Я в порядке. В полном.

Господи, какая же она была красивая. Пако не мог смотреть ей в глаза дольше пары секунд — хотелось отвести взгляд, исчезнуть, раствориться. Невысокая, худенькая, черные волосы забраны в небрежный пучок на затылке, карие глаза смотрят настороженно, словно она ждет какого-то подвоха, губы потрескались, руки сложены на груди. Такая чужая, такая незнакомая. Пако готов был залезть на стенку, лишь бы заслужить хотя бы минутку ее внимания.

– А мне кажется, нет, — сказала она просто. — Аргентина проиграла Перу?

– Мы играем завтра, — машинально ответил Пако. — Постой, ты следишь за Аргентиной?

– Я читаю «Спортивный Пророк», они всегда печатают таблицу. Я не очень много знаю про южноамериканский чемпионат. Перу — сильная команда?

– Они звери, — Пако улыбнулся.

Это был такой простой, незатейливый разговор о квиддиче. Но все-таки они разговаривали!

— Как они играют?

— Любят контратаки. У них ловец, его фамилия Итурьяса, высокий нескладный чувак. Он летает, растянувшись вдоль метлы ¬— бладжером его сбить невозможно, попасть-то можно, но сбить — никак! Если только целиться в метлу, чтобы сразу в щепки, но это же против правил…

Пако осекся. Он знал — стоило заговорить о тактике квиддича, его начинало страшно заносить. В Хогвартсе у него было несколько подружек — все исчезали одна за другой. Не сказать, чтобы Пако сильно об этом жалел. Однако не мог ничего сделать. Даже Рокси говорила, что к нормальным отношениям ее брат не приспособлен. «Ты можешь быть таким милым, Пакито, — всегда говорила Рокси, посмеиваясь. — Только для тех, кто хорошо тебя не знает. Для остальных ты жуткий адепт квиддича, плетущий свои странные тактические схемы. Зануда, проще говоря».

— Какой у тебя план? — Станимира усмехнулась.

— У меня его нет, — честно признался Пако. — Я не знаю, что буду делать завтра. Может, импровизировать. Может, раскурочу-таки ему метлу. В крайнем случае.

— Я знаю таких ловцов, — Крам пожала плечами. — Они по сути не могут летать по-другому из-за роста и строения тела. Обычно бестолковы на виражах — летают прямо, четко.

Пако присел на край стола.

— И что дальше? — спросил он с любопытством.

— Скорее всего, вся схема такая же геометрическая и построена под ловца.

— Прекрасно! — Пако хлопнул в ладоши. — Расположиться на разной высоте, под самыми неудобными углами, заставить их кружиться и поворачивать. Разбить их схему.

— Да, наверное. Я бы сделала как-то так.

За окном уже почти стемнело. Пако открыл один из кухонных шкафов, взял оттуда круглую чашку и небольшую серебряную трубочку.

— Пойдем, ¬ сказал он. — Покажу тебе одно классное место.

— А что мы будем делать? — Станимира недоверчиво посмотрела на него.

— О Боже, Крам, — Пако тяжело вздохнул. — Пить чай, разговаривать. Что там еще делают нормальные люди по вечерам.

Они поднялись на второй этаж дома и прошли налево по коридору. Самую дальнюю дверь Пако открыл ключом. Комната была небольшая — только кровать, стол, книжный шкаф.

— Это гостевая, но чаще здесь ночую я, когда возвращаюсь поздно — чтобы не подниматься наверх, в башню и никого не беспокоить.

Пако открыл окно и, поманив рукой Станимиру, залез на узкий подоконник. Выглянув на улицу, Крам поняла, что прямо под окном находится небольшая пристройка, крыша которой посыпана мелкой галькой. Держа чашку с трубочкой в левой руке, Пако вылез в окно и подал руку Станимире.

Оказавшись на крыше, Станимира оглянулась. Это был задний фасад дома. От двухполосной дороги «Сорванную башню» отделял только небольшой забор и кусочек зеленой лужайки. Мимо проехал автомобиль.

— Здесь несколько маггловских домов. Мы их видим, они нас нет.

— А что они видят?

— Пустырь.

Пако сел прямо на гальку и достал волшебную палочку. Зашептав что— то на испанском, он вызвал небольшое свечение, затем из палочки полилась вода.

— Что это?

— Мате. Практически аргентинский национальный напиток. Прости, я должен сам выпить первую заварку, — Пако выпил напиток из трубочки. — Слишком горько.

— Это чай?

— Не совсем. Но похоже, — Пако протянул чашку Станимире. — Ну как?

— Горьковато, — отпив, она с интересом посмотрела на чашку и трубочку. — Но ничего.

— Чашка сделана из тыквы. Мы называем ее калебас, или — как и чай — мате, — пояснил Пако. — Этот напиток избавляет от бессонницы.

— У тебя бессонница?

— Конечно. Хоть в Лондоне всего на три часа больше, чем в Буэнос-Айресе, я все равно частенько не могу заснуть — ни здесь, ни там.

Мимо проехала еще одна машина. Станимира посмотрела на темное небо, на котором изредка появлялись низко летящие самолеты.

— Да, в Лондоне всегда видно самолеты, — словно поймав ее мысль, улыбнулся Пако. — Тебе тут нравится?

— Очень, — честно призналась Станимира. — Здесь чувствуешь себя такой живой. Даже не знаю, как ты смог отсюда уехать.

— Я не хотел уезжать насовсем, — ответил Пако тихо. — Они начали на меня давить, я ляпнул, что вообще никогда не буду играть за Британию. Они прицепились, мол, отказывался бы от гражданства вообще. Я и отказался. По правде сказать, не жалею, что стал играть за Аргентину, жить в Буэнос-Айресе.

— Где ты там живешь?

— О, это долгая история, — ответил Пако. — Но я, пожалуй, расскажу. Когда мне было пятнадцать, умер мой дед Люциус Малфой. Если ты не знала, что он мой дед по крови, так вот… Я никогда не знал его, и, конечно, мы не претендовали ни на что. Но через несколько дней, после того, как все газеты написали о смерти старого Малфоя, к нам пришла Нарцисса, его жена. Она умоляла маму взять часть денег, потому что у Малфоев никого не осталось… Мама не хотела, но в итоге суд постановил, что деньги все-таки принадлежат нам. Она отдала их мне, сказав, что я могу делать все, что пожелаю. Я долго думал, что хочу купить — несколько элитных авто? Десяток дорогущих метел? Но однажды мы были в Буэнос-Айресе с бабушкой Луисой, и я увидел, как какие-то люди продавали хорошую квартиру в волшебном квартале района Сан-Тельмо за небольшую сумму… У нас тогда уже никого не осталось в Аргентине — бабушка Луиса уже давно живет в Испании со своим русским мужем-дипломатом, две мои тети со стороны мамы остались во Франции… И я решил, что будет здорово иметь жилье в городе, откуда родом моя мама и бабушка. И я ее купил. Я отдал им больше, чем нужно, остальное мы с дедом Артуром потратили на ремонт.

— Ты взрослый такой, — Станимира хмыкнула. — Тебе там нравится?

Пако про себя отметил, что, увы, это не было комплиментом — просто констатация факта.

— Это удивительный мир. Мне там очень хорошо, — Пако отпил мате. — Ну а ты? Ты о себе не рассказываешь. Газетчики выдумывают небылицы.

— Что тебе хотелось бы знать? — Станимира усмехнулась. — Я наполовину сербка, хотя это ты наверняка знаешь.

— Ты правда любишь Финиста? — выпалил Пако.

Станимиру охватило странное чувство — словно по всему телу прошел холодок.

— Я не знаю, — сказала она наконец. — Но я верю, что он вернется, и все будет хорошо. Ты будешь смеяться, наверное. Я чувствую, что он жив.

Пако молчал. Он сидел по-турецки и задумчиво вертел в руках эту странную тыквенную чашку, калебас. Прохладный ветер взъерошил челку.

— Знаешь, что еще? — Станимира продолжила. — Мне жалко, что мы не стали друзьями раньше. Что мы не сидели вот так на крыше, не пили мате. Не играли в квиддич, когда нам было по десять лет. Что ты на самом деле нормальный, Пако, только почему-то усиленно это скрываешь.

— Ну надо же когда-нибудь начинать… Можешь использовать весь свой сарказм, ведь тебе есть что мне сказать, — пробормотал Пако недовольно.

Станимира осеклась. Уже год, как она придумывала, что скажет Уизли в лицо в ответ на все его издевательства. Фразы были искрометными, правда, шанса их произнести не было. Но теперь, когда Пако сидел на крыше, вертя в руках свой калебас, издеваться над ним больше не хотелось. Хотелось говорить. Хотелось рассказывать обо всем — о том, что однажды она хочет выйти в составе сборной, о том, что все подруги давно замужем и как ей все это кажется жуткой скукой. О холодных коридорах Дурмстранга, о ноющих после тренировке коленях, об огромном желании объездить весь мир. Но произнести все это было так сложно. Словно она снова стоит на свадьбе Моники и Януша, и ее слушает весь Дурмстранг.

— Прости. Тогда бы, узнав о смерти Финиста, я бы знала, что ты меня поддержишь. Я бы знала, куда идти.

— О, неужели я хорош только после смерти Финиста, — грустно ответил Пако. — Ладно. Уже поздно, а мы играем с Перу совсем скоро.

Он помог Станимире пробраться обратно в комнату и попрощался. Спустившись вниз, на кухню, Пако поставил на место калебас и сел за стол, уставившись в темное окно.

— Ты еще здесь? — в дверном проеме показалась Мариса. — Что-то стряслось?

— Нет, — ответил Пако рассеянно. — Нет. Я просто задумался, почему Нарцисса отдала тебе деньги и почему суд все-таки обязал их взять… Мне всегда казалось это странным…

— Ну да, — Мариса улыбнулась. — Но все-таки я уже была замужем за твоим отцом, и оставалась наследницей Малфоев…

— При чем тут замужество и наследство? — Пако поднял бровь.

— Когда Нарцисса пришла ко мне, мы вообще не знали, могу ли я быть наследницей части состояния Малфоев. Я хотела от всего отказаться, но сделать это могла только после суда. А на суде вмешалось мое дурмстранговское прошлое. Ну, ты же знаешь, в Дурмстранге главная идея — о том, что женщина не может быть лучше мужчины ни в чем. Поэтому волшебницы из стран, откуда обычно поступают в Дурмстранг — Румыния, Россия, Сербия, Болгария и все другие — имеют право получать наследство, только выйдя замуж. Чтобы разделить его со своим мужем. Старое бредовое правило. На суде выясняли, могу ли я вообще быть наследницей, и вспомнили про него. А я была замужем, и замужем за Уизли, и ты же знаешь до бизнеса Фреда и Джорджа никто из Уизли не был особенно богат... Так все и вышло. Деньги отдали нам. А потом я передумала от них отказываться — они бы пошли в казну министерства.

Мариса рассказывала что-то еще, но Пако уже ее не слушал.

Чудовищный пасьянс сложился.

— Только после замужества, — повторил он медленно.

Ему нужно было скорее в Аргентину, к Фалькону, чтобы сказать, что он, кажется, напал на след, на верный след. И еще — чтобы признать: как он ни старается, он все равно не может быть для Станимиры таким же хорошим, как Финист.

«Правда, Финист, — думал Пако, летя над ночным Лондоном до Хитроу, — лучше бы ты все придумал сам».