Лис (гет)

Домой возврата нет.

Т. Вульф

Они все как будто смеялись над ним. Ухмылялось солнце, которое сегодня светило особенно ярко. Посмеивалось безоблачное небо — такое редкое явление для Лондона, особенно в зимнюю пору. Яркий свет ослеплял, а Керроу казалось, что всё вокруг погрузилось во тьму. Гнетущую и липкую.

Амикус уже несколько часов тратил на то, чтобы уловить неощутимые порывы ветра. Ему нечем было дышать. Лёгкие стягивало узлами, перечерчивало отёками. Очень сильно хотелось курить. Керроу упёрся в прохладные перила балкона ладонями, наклонился вперёд, задумчиво глядя куда-то вниз. Зажмурился.

Он отчётливо помнил лицо Лестрейнджа. Это отвратительное сочувствие в его взгляде. Амикус хотел скрыться из виду, переждать эмоциональную бурю где-нибудь подальше от места, от которого несло трупами и запёкшейся кровью. Но Рудольф не давал ему проходу. Лестрейндж упорно пытался собрать все мысли в кучу и выдать что-то более-менее стоящее, подходящее под данную ситуацию. Но ему не дали произнести и звука: вежливо и ненавязчиво выломали дверь, которая разлетелась в щепки от мощного хлопка. Кэрроу на мгновение потерял слух и зрение, а тем временем вокруг начался полный переполох: крики, беготня, вспышки заклинаний и падающие тела. Амикус не мог разобрать лиц, ощутил тёплую густую жидкость, стекающую по лбу, не сразу сообразил, что это была его собственная кровь: такого яркого красного оттенка, похожая на вишнёвый сок, смешанный с вином. В его поле зрения возникло знакомое лицо, и Керроу сразу узнал его. Фрэнк с ноткой паники в глазах взглянул на него, а Амикус лишь лёгким кивком указал в сторону подземелий. Орден всё же решил явиться, а он стоял как вкопанный и ничего не мог с собой поделать. Его несколько раз тянули за рукав в попытках оттащить в сторону, но Амикус даже не реагировал. Время как будто замедлилось, вот-вот остановится, а Кэрроу сможет разглядеть застывшие в воздухе частички пыли.

В следующее мгновение он увидел тело. Сердце застыло. Несколько человек, используя его собственную мантию как подобие носилок, вытаскивали неподвижное тело из этого ада. Она не могла умереть. Доркас Медоуз не могла умереть, Амикус был уверен в этом. Но почему она даже не шевелилась?

Всё остальное как в тумане: спешный побег в поместье Лестрейнджей, беспокойная ночь, эти взгляды, наполненные то жалостью, то лживым разочарованием, то нескрываемым отвращением. А Кэрроу было плевать, уже слишком давно это чувство поселилось внутри него.

Он мотнул головой, потянулся в карман брюк, вынул пачку сигарет, достал одну и замер. Амикус пару секунд неподвижно разглядывал её, словно все ответы на его вопросы были написаны на этом куске скрученной бумаги. Но он ничего не увидел, покачал головой и как будто без сожаления выбросил её за пределы балкона. Туда же отправился рассадник этой заразы. Кэрроу даже не чувствовал особой пустоты из-за этого. Во-первых, была и куда более «опустошающая» вещь, а во-вторых, Руди определённо точно не будет придираться к нему по поводу разбросанного по его двору мусора. Этот человек скорее привяжется из-за незакрытой бутылки с алкоголем, нежели любых проявлений беспорядка.

— Удивительно, насколько другим ты мне казался раньше, Амикус, — прозвучал за его спиной голос Рудольфа. Кэрроу даже не хотел оборачиваться — бесполезная трата времени, ведь с этим человеком зрительный контакт ему был совершенно не нужен. Амикус настолько привык к изменению его интонации, что по одним извилистым речам мог определить его настроение. И сейчас Руди был одновременно счастлив наконец находиться в собственном доме и подавлен тем, что не имел возможности пить несколько недель подряд: чёртова ответственность и война не позволяли забыть обо всём, тыкали проблемами ему в лицо и смеялись над этим.

Он безусловно всё понял. У Лестрейнджа не было проблем с логикой, он определённо смог определить природу отношения Кэрроу к Медоуз, а затем и отыскать причину появления Ордена при угрозе жизни уже указанной выше Доркас. Только вот он даже не намекал на свою вовлечённость в эти дела, что было для него крайне нехарактерно. Обычно Руди не понимал и не хотел понимать этих условных границ.

— Меня пугает то, скольких вещей я могу о тебе не знать. — Рудольф подошёл ближе, опёрся о перила и нагнулся вперёд. Он перевёл взгляд на Амикуса и чуть приподнял брови. Кэрроу чётко прочитал этот невысказанный вопрос.

— Она жива. Даже не спрашивай, я просто уверен в этом. Правда, не знаю почему, но... Я чувствую это. А ты разве нет?

Кэрроу воссоздал в своей голове комнату. Светлую, ярко освещённую утренним солнцем. И он даже не осознавал, что это место из его воображения было реальным.

Светлый потолок, зеленоватого цвета обои, незапертая дверь, небольшая кровать и полная тишина. Эта самая тишина расхаживала по комнате, как хозяйка в собственном доме, но затем, испугавшись лёгкого шума, скрылась за занавеской. А прогнал её незаметный, практически неслышный шорох ткани. Тёмная мантия, с перепачканными кровью рукавами, служила тёплым одеялом для спящей. Оно защищало от ярких лучей, разговоров за дверью и плохих снов. И пахло оно так же успокаивающе, хотя любому другому запах сигаретного дыма был бы противен. А подсознание шептало на ухо что-то доброе и приятное. И в голове крутилось одно и то же: образ сверкающего тумана, расположившийся на кровати и неторопливо приобретающий форму лиса, наблюдающего за нею до конца своих дней.