Звезда Полынь (джен)

Горе-горюшко… горе-горькое…

Чужое горе текло вокруг, как вода, обтекая ее — белый камень. Черное долго считалось траурным в этом народе, но государыня ушла не во Тьму, а в Свет, и провожать ее должно в белом…

Она любила свет, эта влюбленная девочка, весенний ветер, солнце, белые цветы. Дворец убран белыми тканями, раскрыты окна и двери, и белые цветы повсюду — лилии и розы, и от аромата кружится голова.

— Тетя Лит…

Принц — мальчик, тоненький и хрупкий, большеглазый — он не похож на людей, никто из них пока еще не похож. Пройдет время — и потомки эльдар приобретут свои особенные черты, соединяющие кровь обоих народов, но отличные и от тех, и от других. Но это время еще далеко, пока же — в ее руках лишь зерна будущего. Два теплых кулечка, еще слишком маленькие, чтобы осознавать потерю… а снизу за край ее мантии держится девочка лет четырех, еще плохо понимающая, что происходит, но уже чувствующая — случилась беда…

Благая государыня Гиланнет-Илуанна покинула сотворенный мир.

— Ныне мы провожаем к Престолу Света женщину, чья чистота была подобна сиянию Таникветиля, чья любовь согревала землю Эленны — благослови нас, уходящая, ибо нет человека, что не плакал бы о тебе.

«— Почему мама умерла?»

«— Потому, что так велел Единый, малыш. Не тоскуй о ней — она ушла в Свет, и однажды вы встретитесь с ней у Престола Отца».

— Госпожа Литиэль…

А Король утомлен. Оглушен — сказать точнее. Еще одно зернышко — горе его, так верившего, что все теперь будет хорошо — ложится в благословенную землю Эленны, чтоб после взойти…

— Не тревожьтесь, мой государь. Я о них позабочусь.

Она обнимает детей, рассказывая — больше для растерянного и напуганного мальчика-принца — что мама улетела в страну, что прекрасней Валинора, в Свет Всеотца, что там она будет петь (ты же помнишь, какой чудный голос у твоей мамочки?) и ее песня будет создавать благословение для ее детей, и для папы, и для всей страны… а когда придет время (но это время не стоит торопить, ибо это трусость и недостойная слабость), вы с мамой обязательно встретитесь. А как же иначе?

Да, она позаботится о них. Старший станет со временем Королем — судьба его определена, но младшие требуют гораздо более пристального внимания. Гораздо более умелого воспитания, чем то, которое она сможет им дать. Впрочем, это уже не будет ее заботой — она договорилась с сестрами Безмолвия, и по прошествии нескольких лет сможет заняться гораздо более нужными вещами.

* * *

— Чего же ты хочешь достичь?

Принято считать, что черные дела вершатся во мраке — но за окнами храма день, сияющий, прекрасный… как всякий день в Нуменорэ. Маленькая женщина сидит у окна одной из внутренних келий, и терпкий аромат отвара ацелас плывет по комнате от чашки в ее руке. Сестра Горлинка в последнее время тоже пристрастилась к этому напитку — как и многие другие, распробовав горько-сладкую терпкость, дарящую свежесть и ясность уму.

— Чудесный день сегодня… — роняет гостья, отпивая чай.

Горлинка вздыхает — в этом вздохе мягкий укор, ведь прошло уже много лет с тех пор, как она была посвящена в тайны сестринства — а конкретного плана все нет и нет. Эта душа, обладающая великой силой, но несущая в себе великую рану — она может позволить себе, подобно эльдар, планировать на сотни и тысячи лет вперед. Но ей, смертной женщине, верной, но сомневающейся в своем служении и уже думающей о том, что неплохо бы было смириться всерьез, а не напоказ — хотелось бы знать, что дело, которое в далеком прошлом затеяли ее предшественницы, не безнадежно.

— Не безнадежно, — Литиэль улыбается одними глазами. — Верь, я это вижу. Но до этого еще много, очень много эпох…

— Ты читала?..

— Нет, мне еще не время. Это… смешает, замутит взгляд, и привлечет внимание. А я, несмотря на твои слова, еще не настолько могущественна, чтобы прикрыть себя от… интереса. Видишь — птица на ветке? И эта птица может увидеть тебя, пока ты торчишь в окне. Но меня эта птица не видит — я сижу за ставней.

— О…

— Поэтому наш план на ближайшие, самое меньшее, лет пятьсот — не высовываться. Вы можете продолжать вести свои обряды, хранить свои тайны — но так, чтоб никто вне общины об этом не узнал. Вы уже… прикрыты, что ли. Не знаю, как, не знаю, чем… о, верно! Ветки рябины над дверями?

— И еще знаки… один сведущий человек помогал.

— Вот пусть этот сведущий человек помогает и дальше, — Литиэль отставила чашку, поднялась, отошла от окна. — И те обряды, которые вы творите над новыми сестрами… сейчас становится принято «представлять детей Единому» — тех, кто был представлен, не принимайте к себе и не посвящайте в свои тайны, и не проводите над ними ритуалов. Поскольку вы никак не сможете узнать, простая ли птица сидит за окном вашей кельи, или… не простая.

— Но как же тогда нам быть? Нас ведь и так очень мало! Воровать младенцев, что ли?

— А разве я не говорила тебе однажды, что тебе следует сделать? Завести детей. Знаю, знаю, это не очень согласуется со служением, но это простой и безопасный выход. Более того — это условие.

— Условие чего?

— Благополучного существования всего народа эдайн. Ваша община нужна — я бы сказала, нужна даже больше, чем ведьмы и Мудрые, и именно вы станете в конце концов истинной кастой жречества. С вас никто не спросит, вас будут почитать и слушать…

— И ради чего?

— Ради детей, — Литиэль улыбнулась. Горлинка уже давно научилась не вздрагивать, видя эту специальную «железную» усмешку. — Тебе не кажется, что четыре наследника — это слишком много? Убивать лишних нельзя — эта кровь драгоценна, она должна сохраниться, но отдать их в семьи князей? Нет, это глупо и недальновидно.

— Ты хочешь, чтобы мы приняли их в общину?

— И не просто приняли, — подтвердила догадку Литиэль. — Они должны быть воспитаны так, чтобы к ним даже мысли не забрело поискать приключений в городе Короля. Пусть станут менестрелями, ювелирами, ткачами, целителями, плотниками или рыбаками — хоть кем, да пусть хоть всю жизнь бездельничают — лишь бы не лезли на трон. В идеале о них вообще должны забыть — пусть останется отметка в хрониках, и больше ничего. А об их детях — тем более. Ведите строгий учет в своих тайных книгах — все трое должны если не создать семьи, то хотя бы иметь детей, и эти дети должны остаться в общине, никаких отдач на воспитание сколь угодно достойным людям. Я еще распишу подробно, как следует их сводить…

— Ты хочешь разводить эльфинитов, как породистых щенков?

— Скажи сейчас, что это кощунство — вместе посмеемся. Я же не предлагаю поить их зельями, — проворчала женщина, кажется, искренне не понявшая, что удивило ее собеседницу. А Горлинка думала, что для того, что предложила Литиэль, нужно какое-то новое, особое слово — пусть сестры и сами были горазды решить проблемы спорным путем, но никто еще не говорил о явно скверных делах так деловито и равнодушно.

— Ты полагаешь это скверным? — Литиэль вздохнула. — Почему? Обычное сводничество, что плохого в том, что двум парням и девчонке устроят судьбу? В общине они смогут быть счастливы — в отличие от двора в Арминалете.

— Если так смотреть…

— Вот так и смотри. Они, дети королевской крови — ключи ко многим дверям, которые не открыть простым людям, чем больше их станет — тем лучше. И эти ключи должны быть нашими.

— Что ж, с этим понятно, — согласилась Горлинка. — План ясен, сидеть тихо и воспитывать детишек… а что будешь делать ты?

— Искать… — Литиэль пожала плечами. — Искать силы себе и людям.

— Ты веришь, что найдется такая сила в нашем мире, что после победы Света стал полностью подвластен Валар?

— Я это знаю. И неужели ты думаешь, что за пределами Арды нечего искать? Надо будет — и туда наведаюсь, — с удовольствием сказала Литиэль, глядя на Горлинку, удивленно раскрывшую рот.

И рассмеялась — сухим, леденящим смехом.

* * *

Мягкой поземкой, стужей стелется вечной Зимы молва-метелица,

Снова колеса шарманки вертятся да все противусолонь.

Поздно искать ростки раскаянья, ты уничтожил себя нечаянно,

Зову внемля души неприкаянной бросил себя в огонь.

А позади вода текучая точит и гнет свою излучину,

В смерти — не до святынь.

Висельник-ангел из тучи свесился, дико хохочет обрывок Месяца,

Звезды в блажном хороводе бесятся,

Ярче, Звезда Полынь!

Вот королевство твое, заветное, вот все услады твои запретные,

Душ покаянных орда несметная плещется в берега

Морок то, иль перевозчик видится? Кровь иль волна перед челном дыбится?

Сталью стоять или в омут кинуться? Трудно предугадать...

Падает звук в распадок вереска, звоном хрустальным разносит вдребезги

Все, что еще живо

И в тишине слепоты ты маешься, дымом костров своих задыхаешься,

Поводыря найти стараешься,

Держишься за него.

Только ведет кривыми тропами между отравленными истоками

Путь помечая кровавыми стопами.

Это ль твоя стезя?

Это мечта, что жизни стоила? Что так любила и неволила?

Поздно душа урок усвоила, но не идти нельзя...

А позади вода текучая точит и гнет свою излучину,

В смерти — не до святынь.

Висельник-ангел из тучи свесился, дико хохочет обрывок Месяца,

Звезды в блажном хороводе бесятся,

Ярче, Звезда Полынь!

Хочется, слово услышать хочется, тихо зверея от одиночества,

Мысли тенями по стенам корчатся, прячутся по углам.

Вновь за спиной чей-то душный сон возник, где-то бормочет безумный Сказочник,

Руки ко мне протяни, очнись, душу тебе отдам!

А позади вода текучая точит и гнет свою излучину,

В смерти — не до святынь.

Висельник-ангел из тучи свесился, дико хохочет обрывок Месяца,

Звезды в блажном хороводе бесятся,

Ярче, Звезда Полынь!*

Примечание к части

*Lamia Morra — Звезда полынь

Вот и закончена первая часть — слона надо есть по кусочкам, так что, последующее я оформлю в цикл. Спасибо всем, кто читал, плюсовал и комментировал, я вам искренне благодарна. Опять же, если кто-то захочет поддержать материально, вебмани R855498625631, яндекс 410016846948926