Звезда Полынь (джен)

— Что с тобой, дитя? — мягко обращается к ней высокий златоволосый эльда. Ваниа — подсказывает память.

— Ничего страшного, светлый господин, — бормочет она. — Я споткнулась на тропе и только немного ушиблась.

— Правда? Ты выглядишь… плохо, — ваниа действительно встревожен, а еще — очень молод, внезапно понимает она. Он взволнован так по-детски, будто боится совершить ошибку, оказавшись среди взрослых.

«И вот его ты считаешь врагом?» — мысленно спрашивает она у самой себя, вновь получая в ответ видение строя закованных в серебряную броню прекрасных и безжалостных рыцарей Валинора.

— Досадно, что испачкала платье. Все хорошо, правда, — она улыбается, досадуя на то, что решила все же вернуться. Тетушка и ее гости могут проявить слишком утомительное любопытство. Следовало бы пройтись по берегу до Кипящих Ключей, там можно было бы постирать одежду и переночевать… так нет же. Служители Единого по соседству — ужас, кошмар…

Кошмар.

«Не надо…» — мысленно шепчет она. Кошмар дышит в спину соленым запахом свежей крови, слепит отблесками огня…

Не надо сейчас.

В доме ей выделена малая клетушка — лавка для сна и большой короб для вещей и одежды. Там можно было обмыться над лоханью и припрятать грязное платье, пока не выдастся время его постирать.

Она пыталась успокоиться, повторяя привычные действия: обтерла грязь, расчесала и переплела волосы. И прилегла на лавку — просто отдохнуть, всего на миг прикрыть уставшие глаза… и вновь, словно в полынью, провалилась в чужую память. Память, которой было слишком много, чтобы десятилетняя девочка могла остаться собой.

Но и остаться прежней она не могла. Она, пережившая собственную смерть и гибель всего, что было ей дорого, не могла остаться такой, какой была Ахтэнэ, какой была Элхэ…

Она знала, что изменилась. Но это не волновало ее — так же, как девочку Литиэль не интересовали игры и чаянья детей из деревни у моря. Она лежала, прикрыв глаза, отстраненно размышляя о том, что же ей теперь делать. Как жить — здесь, в племени врагов своего народа, как улыбаться, слушая их предания и песни, как соглашаться, когда того, кого она любила, называют Морготом, когда…

Невидящий взгляд уперся в окошко, прикрытое старой, выцветшей занавесью. Как во сне, она поднялась, подошла и расправила ткань, узнавая очертания…

Хэлгор.

Чья рука владела этой иглой? Чья память запечатлела кусочек дома? Мать ее матери — кем была она, выжившая, но утратившая себя, ставшая женой того, кто, возможно, убивал ее близких, ее родичей и друзей? Словно повторение судьбы Тайли, своей любовью к мужу и сыну обреченной на плен в чертогах Мандос… говорят, она теперь ткёт гобелены вместе с валиэ Вайре…

Как — жить…

Как — не умереть.

Тайли, пытавшаяся, но не смогшая убежать. Незнакомая женщина, сестра, легко оставившая мир, уйдя в Эа… может и ей последовать этим путем? Так легко — лишь найти в запасах наставницы сонный корень… уснуть и проснуться в новой жизни… в Эндорэ, там, где ушедшие из Аст Ахэ строят новую жизнь, где Гортхауэр, где братья и сестры по клятве, которых она предала… неспроста же воды моря принесли к ней давно утерянный дар Учителя — символ ее Пути…

Она отыщет их. Она сумеет помириться с Аллуа. Она…

С тихим стоном она приникает к стене, вцепляясь в темную ткань, взором души пытаясь увидеть Путь… но лишь только волны колеблются за стенами век — зеленые, темные волны…

* * *

— Все стало хуже, — заметила Морэндис. — В чем дело? Она словно спит наяву, как ее бабка перед смертью.

— К Единому в гости собирается, — проворчала Дайгрет. — Прав был Дагмор, не будет толка.

— Умрет? — тихо ахнул один из ваниар. — Такая маленькая…

— Порча, — вздохнула Айвиэль. — Жизнь не удерживается в таких, как она. Не знаю, кто справился бы — я мастер в исцелении тела, но не души. Те же, кто мог бы помочь — далеко, и пока их отыщешь, да пока они сюда доберутся… обычно, все кончается за пару месяцев. Зря вы пришли сюда, дети.

— Не зря, — хмуро возразил другой из ваниар. — Нам надо было… увидеть. Чтоб знать, что мы не зря сунулись в тот ужас…

Третий эльда съежился, опустив голову. Он чувствовал искажение мира острее своих друзей — может быть, потому, что его отец… ну, об этом было не принято говорить… он был не совсем эльда. Когда-то его захватил Моргот, но Валар его спасли и вылечили. Только все равно ему иногда становилось плохо, так плохо, что это чувствовал его сын, и страшно подумать, каково приходилось маме. Тогда юный ваниа со всех ног бежал в Лориэн, и звал владыку Ирмо, и тот исцелял отца, но прошлый раз… он чуть не опоздал. Папа казался совсем здоровым, и он решил, что тревога внутри и странный блеск глаз — это просто мнительность… и отец чуть не умер. Именно от того, о чем говорила госпожа Айвиэль — жизнь вытекала из него, словно кровь из раны. Хорошо, что мать поддержала, пока сын бежал к Целителям…

Потому он и пошел на войну. Из-за отца — и чтобы ни с кем больше такого не случалось…

Поэтому он не мог смириться с тем, что происходило с этой девочкой. Людям и так отмерен короткий срок, а тех, кто давал клятву Морготу, спасти было невозможно, но она не давала клятвы! Она просто потомок той, кто служил врагу, причем — вряд ли по доброй воле, раз уж та женщина смогла ступить на благую землю Андор!..

…Он не мог этого оставить. Выскользнув из-за стола, эльда ушел на двор, уже укрытый ночью — только узкая, как спица, полоса золотого света пролегла по утоптанной земле из дверей до приоткрытой калитки, у которой стояла девочка, тонкая, как тронутая инеем травинка, кажущаяся почти невесомой… и на мгновение он увидел: как легкая фэа, подобно пушинке одуванчика, плавно взлетает, возносится к звездам в молочной пене облаков… а роа оседает на серебристую траву, точно отброшенная шаль.

— Эй!

Она обернулась. Худенькое личико, огромные глаза и тень, которую он чувствовал, словно тошноту. Как тогда, у стен Ангамандо, глядя в бесстрастные, бледные лица врагов — мутилось в голове, было дурно и плохо… сначала. Потом — просто тяжело. Так он запомнил войну — неизъяснимой тяжестью, легшей на плечи…

Она смотрела, и невыносимая жуткость все глубже проникала в сердце.

— Ты… как тебя зовут? — он не удержал в голосе жалобной ноты. Было невыносимо думать, что это дитя — совсем малый росток — погибнет так нелепо и просто. Девочка склонила голову, и что-то мелькнуло в глазах…

— Литиэль… — словно шорох листвы прозвучал тихий шепот.

— Это… странное имя, — но подходящее ей — отчего-то в памяти возникла равнина Анфауглит, зимой — полная ледяного ветра, несущего над спекшимся шлаком секущую ледяную крупу…

— Оно мое, — сказала девочка. Так странно сказала: оно — мое… будто это имя — ее суть и ее герб. Пепел…

— Тебе не холодно? — он осторожно шагнул ближе, точно опасаясь спугнуть лесную птицу.

— Нет, — прозвучало равнодушно и тихо. Но кажется, было правдой — она не дрожала, не ежилась, хотя, с черного неба уже падали редкие снежинки. Одна, крупная и причудливая, легла на локон светлых волос надо лбом, и ваниа невольно протянул руку — коснуться…

Под ладонью блеснуло. Он дрогнул, моргнул, застигнутый видением — звездный вихрь, развеянный ветром, и зелень вод, глубокая, темная… и маленькое тело в погребальном полотне, опускающееся в темноту…

— Не умирай, — беспомощно попросил он, осознавая, что его слова будут, скорее всего, бесполезны. — Зачем? Вам, людям, и так отмерен малый срок, ты оглянуться не успеешь, как он кончится… неужели умереть — это все, что ты хочешь сделать в этой жизни? Все, что ты можешь? — Эльда опустился на колено, становясь почти вровень с нею, поймал маленькую ладонь, ледяную, как могильный камень. — Разве это не… глупо — когда цветок вянет, даже не распустившись, не увидев солнца, не познакомившись с бабочками, не дав никаких плодов, никому не подарив радости?

— Цветы цветут не для чьей-то радости, а потому, что такова их природа… — отозвалась она, но не отняла руки, продолжая глядеть куда-то в темноту, немигающе и жутко.

— Но ты человек, не цветок, бездумный и бессловесный! Послушай… ты просто блуждаешь во тьме, просто устала и заблудилась. Знаешь, государь Нолофинвэ со своим воинством тоже долго шел во мраке через холод и отчаянье, которым, казалось, не будет конца, но в конце концов, он достиг земли и взошло солнце! Будет рассвет — главное, не останавливаться, не сдаваться холоду и смерти! — он говорил, бережно сжимая тонкие пальцы, и с радостью чувствуя, как видение зеленой воды отдаляется и медленно тает.

Она прикрыла глаза, вздохнула, и детская ладонь медленно сжалась в кулак.

— Как твое имя, светлый господин?

— Сулимо… ну… как прозвище Короля Манвэ. Можно просто Лимэ. И я не господин, я простой эльда. Не принц, не военачальник…

— Сулимо… я запомню.