Сестры скорпиона (гет)

Антарес

Люди — все же не марионетки, и иногда они поступают так, как нам бы того не хотелось — но ведьме, привыкшей щелчком пальцев добиваться желаемого, этот факт осознать очень непросто. Впрочем, сейчас я не могла щелкнуть пальцами — и меня это удручало, как никогда, — ведь люди, особенно те, которых ты успела узнать и полюбить, — совершенно не похожи на послушных куколок, и их решения не всегда приносят хорошие плоды.

Но как же больно все-таки разочаровываться в людях, которым веришь так безраздельно и безоговорочно, точно самой себе, словно во время боя, когда тебе, уже почти победившему, почти выжившему, наносит удар в спину твой друг. И не знаешь, верить ли глазам, или сердцу — ведь глаза не лгут, но и сердце упорно отказывается признавать такую правду.

Разочаровываясь в человеке, мы невольно виним его в этом своем неудовольствии, но не означает ли это, что мы подсознательно желаем управлять людьми, навязывая им свою волю, желая, чтобы они поступали только так, как нам хочется?

А стоит им отступить от намеченного плана и — смертельная обида? Все так, но что, если то, как поступил человек, то, как он себя повел, не укладывается не только в любезно очерченные тобою рамки, но и в общепринятые нормы чести? Нарушая эти законы, человек наносит обиду самому себе, возможно, даже не подозревая об этом.

Впрочем, не ведьме рассуждать о чести и морали — слишком эта тема зыбкая, ведь само наше существование противоречит этим понятиям, более того, отрицает их. Так с чего я взяла, что могу судить других, когда сама являюсь образцом бесчестья?

Но помимо того, что я все еще являюсь ведьмой, я была и остаюсь человеком — я могу, правда могу испытывать боль, хотя, возможно, это и не сразу заметно. Испытывать боль за себя — и за близких людей, что немаловажно. Близких людей, которых у меня и нет почти — что там, дочка, которая еще и на свет не появилась, сестра с ее непутевым мужем (они же теперь неделимое целое, придется смириться, что мне от парочки никуда не деться), Беатрис… Вот, пожалуй, и все.

Эддарда я намеренно не включаю в этот список — да и какой он мне близкий? Далекий, не совсем чужой человек, к которому у меня хватило ума… нет, глупости… хватило глупости привязаться. А впрочем, ладно — пусть он там будет, хоть так почувствую себя к нему причастной, раз уж по-другому нельзя, ну никак не выходит.

Число небезразличных мне людей так мало — и оттого еще страшнее получить от них удар, которого совершенно не ожидаешь. Для близких людей мы всегда открыты… и тем больнее раны, которые они нам наносят — сгоряча ли, или, напротив, с тонким расчетом.

Но дело даже не в том, насколько глубока причиненная тебе обида, а в том, хватит ли у тебя сил на то, чтобы простить — не со скорбно-великодушным видом, точно жертвуя подаяние, нет — простить по-настоящему, простить искренне? На самом деле, не каждый на это способен, слишком привыкли лелеять мы свои обиды.

Глупец тот, кто считает, будто простить легко, ведь простить — означает забыть всякое зло, которое тебе причинили, забыть непритворно, а действительно вычеркнув из памяти навсегда, насовсем, с тем, чтобы больше никогда не возвращаться к этому моменту.

Это очень трудно — забыть, ведь нужно, по сути, перекроить душу тупыми портняжными ножницами, да сшить заново, так, чтобы и следа не осталось.

Раньше я прощать не умела, слишком тряслась, видимо, над своей душой, воображая, что она не стоит того, чтобы ее рвать ради кого-то — сама я для себя была ценнее, чем другие! Да и немудрено — если твой мир вращается лишь около юного принца, разве можешь ты ценить простых смертных?

Сейчас я училась прощать — пусть медленно, пусть неохотно, но загрубевшая душа поддавалась — и я радовалась этим нехитрым изменениям, — может быть, я когда-нибудь изживу собственный скорпионий яд и смогу, наконец, не опасаться самой себя?

Нельзя жить без умения простить того, кто тебе дорог. Но как, спрашивается, можно это сделать, если один твой близкий человек причинил боль другому?

Как можно простить, если это не твоя обида, но из-за нее ты страдаешь не менее сильно?

Как простить чужую боль, если она для тебя стократ горше собственной? Увы, у меня не было ответа на этот простой вопрос.

Наконец-то наступил последний день ежегодного турнира, чему я, признаться, не могла поверить — неужели мои ежедневные мучения на жаре наконец-то окончены? Неужели все переживания о кронпринце наконец-то позади — он сегодня победит, и…

О, конечно, я не сомневалась, что победа останется за ним — кто же еще был более достоин? Не мальчишка же Бертран, и не пресловутый безымянный Рыцарь, доставивший мне столько хлопот… и минут искреннего веселья (уж очень мне понравилось потешаться над Эддардом).

Единственную конкуренцию ему мог составить только сэр Ридвелл, и, как я подозревала, не только на ристалище, но и в сердце Беатрис — да что там подозревала, я была уверена в этом!

Все же, положа руку на сердце, должна сказать, что лорд Эллиот поступил жестоко со своей дочерью, выдав ее замуж за принца Фернеола. Все же Эддард был не тот, кто действительно нужен милой девочке, и я уверена, ее отец прекрасно это осознавал. Проклятые политические союзы!

Я говорю это вовсе не потому, что мне хотелось бы быть на месте Беатрис, о нет. Просто я видела, насколько она любит Дорана, Ридвелла, насколько опасается своего супруга, и насколько он сам к ней равнодушен. Поистине, не такой участи заслуживает бедная девочка, о нет, не такой. Но нельзя не признать — она хорошая дочь, рас старается примириться с навязанной ей отцом участью.

Но для своей дочери я бы не допустила такой судьбы — впрочем, пожалуй, еще рановато об этом думать, наверное.

…Словом, я не сомневалась в победе Эддарда, и искренне радовалась скорому освобождению от мучений на несусветной жаре. И только одна проблема серьезно омрачала мои мысли — да что там, занимала большую их часть. Эта проблема не отпускала меня все часы, которые я проводила вне дворца.

Разумеется, я имею в виду сестру.

Элайв все еще болела, и, по-видимому, серьезно, если ей не помогали даже ее собственные зелья. И хотя, возвращаясь с турнира, я нашла ее внешне вполне здоровой и даже, кажется, довольно-таки веселой, на последний день турнира она не отправилась вместе со мной, опять сославшись на недомогание.

Эта ее болезнь меня очень беспокоила, если даже не сказать — пугала. В самом деле, что это за недуг, который не может излечить магия?

Наверняка это что-то очень опасное — какое-нибудь ведьмино проклятье… хотя, с другой стороны, откуда Элайв могла именно здесь, в королевском замке Фернеолов, попасть под него. Тут, насколько я знаю, нет ведьм…

Нет ведьм? Ну и глупа же ты, Антарес! А как же та, кто писала мне письма, кто однажды спасла Элайв? «Ты даже не представляешь, насколько я близко, я слежу за каждым твоим шагом», — кажется, так было написано в том письме?!

Что, если Элайв обнаружила ту таинственную ведьму и она сгоряча ее прокляла? Тогда объяснялся и непривычно веселый вид сестры — она… она… возможно, просто храбрилась в ожидании мучительной гибели, не желая показывать мне и Бертрану, как ей на самом деле плохо, как она в действительности мучается!

А я… я посмела ее оставить.

Я едва не развернулась, намереваясь бежать обратно к сестре, как вдруг свежий порыв ветра, налетевший неизвестно откуда, и едва не сбивший с ног, несколько меня отрезвил.

Снова эта глупая, ничем не подтвержденная паника — надо же, я за пару секунд успела вообразить себе целую трагедию, хотя объективных причин для беспокойства у меня явно нет.

Ну, подумаешь, надоело Элайв каждый день кататься от дворца до ристалища и обратно, вот она и изобрела благовидный предлог, чтобы увильнуть — наверное, наконец-то осознала, что турниры, в сущности, довольно скучны… но вот почему она не приехала даже сегодня, если ее муж должен был сражаться в последний раз, и, в теории, даже победить, наградив ее почетным титулом королевы любви и красоты… или Элайв уже не верит в его победу?

Что ж, может быть, это и правильно — может быть, сестра научится, наконец, смотреть трезво на своего супруга?

А может, она и впрямь немножечко приболела… а зелья ее слишком сильны для легкого недомогания… Может быть, она просто не хочет пить то, что сварила собственными руками? Ведь она настолько трепетно относится к своим снадобьям…

Очевидно, волноваться мне не стоило, но непонятное чувство тревоги меня все же не отпускало, и более всего оно походило на дурное предчувствие, но, поднимаясь к своему месту на трибунах, я предпочла его отбросить.

В самом деле — я зря тревожусь, своими страхами я могу, наверное, только приблизить несуществующую пока беду.

С Элайв ничего плохого не случится, это только мои глупые страхи. Так что я задвинула тревоги в дальний угол, решив не думать ни о чем плохом в такой день — солнце сегодня было на удивление нежарким, шум уже не так беспокоил меня (либо я к нему привыкла, либо за целую неделю люди устали бесноваться), и даже королева была на удивление молчалива и спокойна.

Однако она поглядывала на меня с каким-то странным огоньком в глазах и затаенной ядовитой улыбкой, что я поневоле начала опасаться какой-нибудь пакости с ее стороны.

Но пока, кажется, все было в порядке. Я шагала позади королевы, время от времени украдкой переводя дыхание, как вдруг увидела, что место рядом со мной, которое обычно занимала сестра, сегодня не пустовало.

Это был незнакомый мне светловолосый молодой человек, примерно моих лет, довольно приятной наружности. Едва завидев королеву, он вскочил:

— Позвольте вам помочь, леди!

И протянул руку… мне.

Немало удивленная, я все же под строгим взглядом королевы оперлась на предложенную руку, и прошла вместе с незнакомцем к своему месту. Он же, дождавшись, пока усядется и королева, вежливо поклонился, и, как ни в чем не бывало, опустился рядом со мной.

Да что происходит?

Обернувшись, я наткнулась на непонимающий взгляд Беатрис — в ее глазах читался тот же молчаливый вопрос — вместо ответа я лишь пожала плечами.

Определенно можно было сказать только одно — здесь происходило нечто странное, и, судя по улыбке Маргери, происходило не без ее участия… Однако, если ей это действительно нужно, королева сама все объяснит.

Так и оказалось — спустя пару минут напряженного молчания, Маргери его нарушила, нарочито-веселым тоном воскликнув:

— Беатрис, Анна, я же совершенно забыла вам представить нашего гостя!

Анна? Я не помню, чтобы она когда-нибудь называла меня по имени — я всегда была для нее «леди Файтер», а в минуты, когда она решала надо мной поиздеваться, еще и «милочкой»… но не Анной.

Теперь я была совершенно уверена в том, что старуха что-то задумала… ох, не нравился мне этот ее гость, совсем не нравился…

— … позвольте вам представить моего гостя, барона Вимана Лорнелла. Барон, познакомьтесь — это моя невестка, леди Беатрис, и… леди Файтер, наша родственница, обратите особое внимание.

Я натянуто улыбнулась, а тот поспешно вскочил, поклонился, и меня неприятно удивил его цепкий взгляд — ведь по лицу Беатрис он едва скользнул.

Едва кивнув в знак приветствия, я было отвернулась к ристалищу, в ожидании появления Эддарда, но тут же почувствовала чужое прикосновение к собственной ладони. Все же не подавив желание с омерзением отдернуть руку, я тихо спросила:

— Что вам угодно… сэр Лорнелл?

Он располагающе улыбнулся — вернее, попытался: на самом деле, улыбка его вышла какой-то неживой, словно бы искусственной.

— Я вижу, леди Файтер, вы скучаете на турнирах?

Ну да, разумеется, вы это поняли спустя пару секунд наблюдения за мной, и из-за этого вам понадобилось брать меня за руку?! Нечего сказать, вы необыкновенно проницательны, милорд…

Ну, Маргери!..

Ну, ваше величество — кажется, я поняла, чего вы добиваетесь… но это же совершенно невероятно, в моем-то положении… но… это подло, в конце концов!

Едва не скрипнув зубами от злости, я все же ответила:

— Отчего же, сэр? Это крайне интересное зрелище.

— О, вот как? — кажется, он был немало удивлен.

Что, к такому ответу королева не готовила? Нет, все же, несмотря на мою антипатию к Маргери, я думала, что она достаточно благородна для того, чтобы использовать столь низкие методы!

— Кажется, погода сегодня прекрасная, — предпринял еще одно попытку песик королевы. — Вы, вероятно, сегодня чувствуете себя лучше, чем обычно?

И мерзавец с явным отвращением покосился на мой живот — уж выражение лица о многом может сказать, я-то знаю! И вы думаете, чтобы я смогла такое терпеть?!

— Великолепная погода, сэр, для того, чтобы целиком и полностью посвятить себя турниру, — медленно произнесла я, и отвернулась к Беатрис, краем глаза поймав насмешливо-торжествующий взгляд королевы.

— Анна, что происходит? — шепотом поинтересовалась немало озадаченная девочка.

Я покачала головой:

— Вряд ли я смогу вам что-то объяснить, Беатрис — сама знаю не больше вашего.

— Мне категорически не нравится этот барон Лорнелл, — трагическим полушепотом объявила свой вердикт она. — То, как он переглядывается с ее величеством… Знаете, он чем-то похож на… наемного убийцу.

— И много ли убийц вы видели в своей жизни?

Девочка смутилась:

— Нет, но…

Я задумалась:

— А знаете, пожалуй, вы в чем-то и правы…

Беатрис побледнела:

— Неужели вы думаете, что он хочет вас убить?! Это как-то связано…

— О нет, не пугайтесь… Думаю, все гораздо прозаичнее… и хуже, — последний полувопрос я намеренно оставила без внимания, потому что было слишком очевидно, что Беатрис не так далека от истины, как мне того хотелось бы.

— Что вы имеете в виду? — еще более испуганно спросила она.

Я пожала плечами.

— Не могу вам ответить, потому что это лишь мои предположения — которые обычно оказываются очень мало схожими с правдой — это единственная их приятная особенность, надо сказать.

Бой был в самом разгаре — на ристалище сражались Эддард, Бертран, Доран Ридвелл и рыцарь Лесного Братства.

Доран сражался с Эддардом, и мы с Беатрис уже успели немного поссориться, потому что я радостно восклицала, когда ошибку допускал сэр Ридвелл, а Беатрис — наоборот. Хорошо, что рядом с нами не было Элайв, а то мы, вероятно бы, подрались.

Бертран тем временем бился с пресловутым безымянным рыцарем, и надо сказать, был не так плох, как я ожидала. Он вовсю теснил хрупкого юношу, а тот, пожалуй, отбивался как-то вяло, будто щадя — может, опасался причинить вред столь высокой особе? Помнится, в окружении равных он вел себя несколько иначе.

А впрочем, неважно — все равно ни тому, ни другому не стать победителем турнира — основная схватка велась между сэром Ридвеллом и кронпринцем.

Момент был напряженный, и я не отрывала взгляда от ристалища — ну же, еще немного…

Трибуны взорвались ликующими криками, и я в недоумении обернулась — ничего же еще не кончено! Ах да, Бертран все-таки справился с едва оперившимся юнцом, и с торжествующей улыбкой прижимал его к ограждению. Подумаешь, великая честь…

— Леди Анна, вы чем-то взволнованы? — раздался над ухом чей-то незнакомый голос.

Ах да, барон… Я, признаться, совершенно о нем забыла.

— Нет, сэр Лорнелл, ничуть, — холодно ответила я. — Просто турнир настолько интересен, что я не могу оторваться от этого захватывающего зрелища! — последнюю фразу я специально выговорила погромче, чтобы и Маргери имела удовольствие послушать.

Мелочь, а приятно.

— О, надо же, — заметил мой собеседник с плохо скрываемой иронией. — И как же вы думаете, леди Анна, кто же победит?

Я торжествующе улыбнулась:

— По-моему, в этом нет никаких сомнений.

— И все же?

— Разумеется, я говорю о принце. Он сегодня необыкновенно хорош, — закатила я глаза словно бы в восторге, с удовлетворением заметив, как вытянулось лицо Маргери. — Просто неподражаем, я давно не получала такого удовольствия, глядя на него, а ведь встречаемся мы довольно часто!

Барон промолчал, видимо, лихорадочно обдумывая эту мою фразу, и, увы, не нашел ничего лучше, чем спросить:

— Вы, вероятно, говорите о наследнике престола, леди? О принце Эддарде?

Я выдержала значительную паузу, наслаждаясь абсолютно ошалелым видом Маргери, а потом с превеликим удовольствием ответила:

— Ну что вы, как можно! Разумеется, я о принце Бертране, муже моей сестры! Он сегодня необыкновенно смел, не так ли?

Шумный выдох Маргери заглушил смех Беатрис, который, впрочем, тут же оборвался — в то же мгновение трибуны вновь ожили.

Беатрис застонала — Доран Ридвелл лежал на земле. Что ж, довольно ожидаемый исход, надо сказать.

— Не переживайте, Беатрис, кажется, с ним все в порядке, — успокаивающе сказала я, дальновидно не упоминая, с кем именно. И добавила еще тише: — Вы в любом случае стали бы королевой любви и красоты, не так ли?

Но она в ответ на мою шутку лишь страдальчески улыбнулась, наблюдая за поверженным кумиром.

Сражение Бертрана ми Эддарда было очень предсказуемым, и напоминало, скорее, дружескую потасовку — у братьев не было иллюзий насчет друг друга — во всяком случае, мне так показалось. Стоит упомянуть лишь то, что Эддард после окончания боя помог подняться младшему брату с земли.

Трибуны приветствовали ревом своего победителя, но он, вопреки ожиданиям, направился не на трибуны к своей супруге, чтобы наградить ее по праву победителя турнира почетным титулом, а к…

Боже, что он творит?!

Раздался звон металла о щит и трибуны притихли — кажется, этот бой не был последним…

Эддард, пожалуйста, пожалуйста, не надо! Это же всего лишь мальчик, глупый юный мальчик, Эддард, пожалуйста, не надо! Прошу тебя.

Он не внял моим молчаливым мольбам. Но, вопреки правилам, Эддард Фернеол, победитель турнира, вызвал на бой Рыцаря Лесного Братства.

С какой жестокой и холодной яростью он наносил удары этому вчерашнему ребенку, как будто и впрямь хотел убить, а не победить. Какое ледяное презрение выражало его лицо, когда мальчик уворачивался от этих ударов!

Король должен быть терпелив и милостив, но Эддард пока не был королем.

Проклятые белые розы! Если он убьет его, а потом спишет на несчастный случай (кто же будет искать незнакомца, не пожелавшего даже назвать сое имя!), я себе этого никогда не прощу.

Удар!

Еще удар!

И вот рыцарь Лесного Братства уже лежит на земле, прижатый мечом Эддарда. Он поднимает забрало, резким движением снимает шлем…

И я вижу… Я вижу… Разметавшиеся светлые косы.

ЭЛАЙВ!

Я что-то начинаю кричать. Из сумятицы криков различаю невнятный вопль Бертрана… Меня держат…. Я не могу подойти к сестре. ПОЧЕМУ Я НЕ МОГУ ПОДОЙТИ К СЕСТРЕ, И УБЕДИТЬСЯ, ЧТО ЭТО НЕ ОНА???!!!

— Тише, леди Анна, тише, не стоит так кричать! — послышался раздраженный голос. Меня что, Маргери успокаивает? — проплыло в туманной голове.

— Пустите меня, — почти рыдаю я. — Мне нужно к ней. Как она могла? Как ОН мог?..

— Да прекратите вы панику, леди Файтер! — меня немилосердно трясут за плечи (трясти меня за плечи — видимо, уже семейное развлечение у Фернеолов). — Смотрите на ристалище!

— Не могу! Элайв там!..

— Смотреть туда, куда я приказываю, глупая девчонка! — теряет терпение Маргери. — С вашей сестрой все в порядке, она уходит…

Я недоверчиво взглянула туда, куда мне указывали, и сознание у меня несколько прояснилось. Ну, уходит — это мягко сказано, я бы сказала, убегает.

— Мне нужно за ней, — высказываю я очередную просьбу, но и в этом мне отказывают.

— Вам нужно быть здесь. Хотя… ах, уже поздно, — непонятно заявляет Маргери.

Что поздно, почему поздно, для чего поздно?

И тут я замечаю, что сюда направляется Эддард.

Как он мог? Как посмел из-за собственной глупости поднять руку на Элайв? Сначала Ричард, теперь он… но как же он мог?! Как он мог?! — один вопрос повторялся на разные лады в моей голове.

Не сорваться. Не сорваться. Только выдержать эти несколько минут, а потом бежать на поиски сестры. Ну же… еще немного.

И тут я вижу, что он кладет оружие к моим ногам.

Секунд десять я мучительно соображаю, что бы это могло значить, а потом под возмущенный гул трибун сознание неожиданно проясняется. Я вижу схватившуюся за сердце Маргери, и вдалеке — озадаченное лицо лорда Эллиота, отца Беатрис.

Эддарду не простят такого позора. И мне не простят… Нужно что-то предпринять, немедленно, иначе будет плохо всем.

Милая, добрая девочка, за что твой муженек тебя так мучит? Я взглянула на Беатрис — о боги, она радостно улыбалась, — и вдруг меня озарило.

Надеюсь, добрая девочка меня простит.

Я вскочила и завопила так, чтобы лорду Эллиоту точно было слышно.

— Дамы и господа! Прошу вас, не удивляйтесь странному выбору доблестного рыцаря. Я должна… должна кое-что объяснить…

Кажется, я была услышана. Люди, во всяком случае, настороженно замолчали.

— Не далее как вчера я стала невольной свидетельницей разговора между его высочеством, принцем Эддардом, и его супругой, леди Беатрис! — возвестила я. Эддард было открыл рот, но под моим взглядом как-то быстро увял — возможно, чувствуя за собой вину. Так или иначе, врать у меня определенно получалось хорошо, потому что возмущенный гул начал стихать, и я продолжила: — Леди Беатрис убеждала своего супруга отдать титул королевы мне, поскольку я… вдова (тут я позволила себе вздох) и, по мнению милосердной леди, титул королевы любви и красоты может доставить мне некое… удовольствие, когда я так несчастна, а она сама так счастлива! Милосердие леди Фернеол не знает границ, но… — я перевела дыхание, — Я недостойна этого титула, не так ли, дамы и господа? Ведь достоин его не тот, кто несчастен, а кто добродетелен и милосерден! И поэтому я настаиваю, чтобы леди Эллиот отказалась от своего доброго поступка, поскольку я не могу его принять — я недостойна такой доброты!

Да, у меня вышло! Трибуны вновь торжествующе взревели, восхваляя Беатрис, а мне следовало подумать о других, более важных проблемах.

Бросив последний уничтожающий взгляд на источник всех моих проблем, я коротко извинилась перед королевой и помчалась на поиски Элайв. Ну, помчалась… это я, конечно, себе польстила — поковыляла, так будет вернее.

Сердце у меня неистово колотилось, перед глазами все расплывалось, я почти падала… как вдруг кто-то подхватил меня под руку и потащил за собой.

Я было хотела возмутиться подобным поведением, но подняла взгляд и увидела отражение собственной тревоги — за руку меня тащил Бертран.

— Спасибо, — только и могла выдохнуть я. Он молча кивнул, и мы побежали вместе.

Искать Элайв.

Элайв Фернеол

Прочь отсюда! Быстрее! Какой позор, боже, что теперь будет! И что заставило Эддарда снять с меня этот чертов шлем?! Он сказал, что хочет увидеть мое лицо, прежде чем убьет... Что ж, надо бы ему припомнить эти слова. Да какое там! Как я после этого вообще смогу ему в глаза смотреть? А остальным? Маргери, Генрих, Беатрис, Анна, Бертран! Бертран! Бедный мой муж, я так его опозорила! А сестра, она же никогда не простит мне такого риска...

И почему, черт возьми, я думаю об этом только сейчас?! Я была уверена, что со мной ничего не произойдет... Мне казалось, что цель оправдывает средства, но на самом деле я только все испортила.

Пробежав через палаточный лагерь, я остановилась перед начинающимся лесом... Какой соблазн! Они никогда не найдут меня, стоит лишь сделать несколько шагов... Но нет, я не забыла еще понятие долга — перед сестрой и перед мужем. Нужно успокоиться, взять себя в руки...

Да черта с два! Я с грохотом швырнула на землю меч и те части доспехов, что смогла снять самостоятельно. Если бы можно было разорвать их, сломать... Нет, даже магия тут не поможет. Черт, я настолько ничтожна, что даже с этим не могу справиться!

Почему, почему все мои планы рушатся? Почему все благие намерения обращаются бедами? Однажды я хотела спасти Анну — и мы обе оказались в темнице Тириона, а сейчас... Это была моя последняя возможность взять в руки меч, последняя возможность почувствовать себя свободной, почувствовать, что я способна хоть на что-то, а в итоге... Унижение и позор. Я понимаю, что приключения с оружием в руках уходят прочь, и я хотела достойно проводить эту жизнь, а все превратилось в глупый и пошлый спектакль...

Вдруг невдалеке послышались громкие шаги: кто-то шел сюда. Раздались знакомые голоса:

— Анна, позвольте мне...

— Нет.

— Так будет быстрее!

— Я же сказала, нет! Смотрите лучше прямо... Где нам ее искать?

Однако муж заметил меня:

— Сюда! Элайв! Элайв, что...

Но я остановила его жестом. Запыхавшиеся сестра и муж выглядели крайне встревоженными, и чувство вины вновь заворочалось внутри. Дам ему сожрать себя потом, но сейчас нет, рано.

— Тебе нельзя так бегать, Антарес, — спокойно, стараясь контролировать свой голос, сказала я.

— Вот именно, Элайв Файтер, — она даже не заметила, что назвала меня старым именем, — но я бегу, о да, бегу за тобой! Что это было? Объяснись, наконец!

— Объясниться? О чем ты?

— Не испытывай мое терпение, сестра!

— Ничего особенного не произошло, все живы и здоровы...

Принц нетерпеливо топнул ногой:

— Но это могло плохо закончиться, ты понимаешь это?

— Ох, Бертран, не ты ли меня убеждал в безопасности турнира?

— Для мужчин.

— Вот! Вот именно! — напускное спокойствие полетело к чертям. — Я же всего лишь женщина, милорд! Я создана для того, чтобы служить вашим украшением и рожать вам детей, не так ли?

Анна и Берт переглянулись, наконец, муж обиженно спросил:

— В чем ты обвиняешь меня?

— Тебя? Нет, ни в чем. Твоей ошибки здесь нет.

— Так что же это все значит, сестра? — Анна старательно сдерживала эмоции, но это давалось ей нелегко.

— Ты хочешь знать?.. Что ж, изволь. Когда умирает человек, принято устраивать похороны, так вот, только что мы расстались с девчонкой Файтер, которая никак не хотела уступать место леди Фернеол...

— Расстались ли...

— О, в этом можете быть уверены.

— Элайв, ты... Когда же ты, наконец, будешь вести себя, как взрослый человек?

— Куда мне до твоей рассудительности и опытности, сестра.

— Пожалуйста, пойдем в замок, — словно уговаривая ребенка, сказал муж.

— А вы не поняли? Я не могу. Я же теперь покрыта позором, и его свидетелем стало полкоролевства! Как-то теперь ты будешь жить с такой женой, Бертран?

— Уверен, мы сможем это замять...

Анна, не сумевшая больше сдерживаться, воскликнула:

— Как ты могла так поступить со мной?

— С тобой?!

— Ты рисковала жизнью! Разве ты не знаешь...

Это было последней каплей.

— Нет, и знать не хочу! Это моя жизнь, и я буду распоряжаться ей, и никто другой — ни ты, сестра, ни муж, а только я.

Бертран начинал действительно сердиться:

— Ты опять за старое? Никто не покушается на твою свободу!

— Да?! И, тем не менее, ее у меня больше нет!

— И это, конечно, повод идти на ристалище... — со скепсисом заметила Анна.

— Вы не понимаете! Я хотела последний раз взять в руки меч... Никто не должен был узнать.

— Но все вышло иначе.

— Мне все равно, — громко воскликнул муж, — что ты хотела, ради какой идеи полезла в сражение... Тебе там не место!

— Серьезно? Давай, расскажи, где мое место?

В отличие от Бертрана, Анна поняла, что мы коснулись опасной темы, и пыталась одернуть принца, но он был так зол, что не обращал внимания на ее знаки.

— Будь, наконец, справедлива! — продолжал он. — Разве я запретил тебе упражняться с мечом и луком, когда узнал? Нет! Разве я запрещал тебе хоть что-нибудь с тех пор, как мы поженились? Нет! Но это уже слишком! Тебя могли ранить! Я мог тебя ранить, понимаешь ты это?!

— И что бы тогда? Меня не убили, а раны...

— Бертран прав. Не дорожа собой, ты наплевательски относишься к нашим чувствам... — попыталась вставить Анна, но вновь была перебита:

— Ты обвиняешь меня, что я ущемляю твои права? Да назови мне еще хоть кого-нибудь, кто обращался бы с женой так, как я с тобой! Тебе просто не с чем сравнить.

— Если ты думаешь, что я сейчас раскаюсь и попрошу прощения...

— Тебе бы не мешало это сделать.

— Знаете что? Если вы действительно хотите помочь, идите домой. Я не хочу видеть ни одного из вас!

Принц сделал шаг вперед:

— Элайв, пожалуйста...

— Не подходи ко мне, Бертран, стой, где стоишь.

После недолгого молчания, Анна протянула руку к принцу:

— Идемте, ваше высочество, тут мы ничем не поможем.

— Неужели? Спасибо, сестра, наконец-то.

— Я не знаю, что с тобой происходит, но ты явно нездорова. Тебе нужно разобраться с самой собой, только умоляю, не натвори глупостей, как это у тебя обычно бывает.

Однако Берт не собирался сдаваться:

— Ты можешь договориться с Анной, но от меня ты так просто не отделаешься.

— Что это значит?

— Не важно, вернешься ты в замок или нет, я не оставлю тебя одну.

— Боже, неужели я о многом прошу?!

— Нет, Элайв, ты просто не понимаешь. Закрытие турнира, подвыпившие рыцари...

— Ну да, как я могла забыть — ведь все, на что я гожусь, это угождать мужчинам.

— Эл! — возмущенно воскликнула Анна. Что, ваша светлость, не привыкли к подобным словам? А ведь это в порядке вещей там, откуда я родом.

— Опасаешься за мою честь? Думаешь, меч не поможет?

— Как мы сегодня выяснили, победить тебя вполне возможно, тем более в таком состоянии, тем более нескольким людям.

Пока мы говорили, небо заволокло тучами, а если учесть, какая жара стояла последние дни, нас ждет нешуточный ливень...

— Становится холодно... — поежилась Анна.

На жалость давите? И, черт побери, это работает!

— Да будь оно все проклято! — наверное, мой крик был слышен на весь лагерь. — Все! Эта жизнь, этот турнир, все ваши замки со всеми вашими королями и королевами!.. Что стоите? Идите! Я вас догоню. Обещаю, — раздраженно добавила я, заметив их недоверчивые взгляды.

Нужно было отнести доспехи в шатер, где их взял Оберин... Ах да, не мешало бы предупредить мужа, что мальчик тут ни при чем. Если Бертран вообще захочет меня слушать после такого.

Нагрузившись тяжелым металлом, я медленно тащилась вслед за сестрой и мужем, которые тихо о чем-то переговаривалась.

— Тебе помочь? — оглянулся Бертран.

— Справлюсь.

Оказалось, что вопрос был риторическим, и, взяв половину ноши, он спросил, как ни в чем не бывало:

— Куда нести?

Я кивком указала на шатер. Когда мы, все трое, зашли внутрь, оказалось, что мы здесь не одни: кронпринц придирчиво рассматривал свое оружие. Он поднял голову на шум и окинул нас удивленным взглядом:

— Чем обязан?

Мне не нужно было оборачиваться на Анну, чтобы понять, что она тут же вспыхнула.

— Простите, ваше высочество, — опередила я мужа, собиравшегося что-то сказать. — Мы только оставим здесь доспехи и уйдем.

Он жестом пригласил нас, не стесняясь, приступить к своим делам, а сам вернулся к своему мечу.

Когда мы вместе с Бертом свалили железо в углу, и уже собирались уходить, Эддард неожиданно поднялся:

— Постойте, Элайв. Я должен попросить у вас прощения.

— За что?

— Ну как же... Я обещал вас убить, — краем глаза я заметила, как изменились лица сестры и брата. — Правда, тогда я не знал, что это вы, так что теперь беру свои слова обратно.

— Я тоже была неправа, ваше высочество, мне не стоило так глупо шутить.

— Надеюсь, подобного больше не повторится?

— Разумеется, — ответила я с поклоном, и вышла прочь.

Бертран последовал за мной, но Анна... Анна вполне ожидаемо осталась с кронпринцем. Пожалуй, им есть о чем поговорить. А может, он отвлечет ее, и она забудет о моей вине? Ну да, конечно, когда это Анна о чем-то забывала...

Правда был один несомненный минус в том, что сестра нас покинула: я осталась наедине с мужем в очень неподходящий момент. Может, и правда стоит попросить прощения? Пока я придумывала, как бы начать разговор, принц сказал, словно отвечая на мои мысли:

— Я все еще не простил тебя.

— Расскажи хотя бы, в чем я виновата?

— А по-твоему, было мало сказано?

— Тебе наверняка есть, что добавить.

— Изволь. Сам факт твоего участия в турнире не так страшен, но твои мотивы... Если бы ты сделала это от скуки, я бы понял, и даже не стал с тобой ссориться. Но то, что ты сказала... Это, в конце концов, обидно!

Не думала, что мои слова так его задели...

— Что именно?

— Ты абсолютно не ценишь то, что я для тебя делаю! Ты принимаешь это, как само собой разумеющееся, но это не так!

Стало ясно, к чему он клонит, но хотелось услышать, в каких словах он это скажет:

— Продолжай...

— Сам факт нашей женитьбы! Ты знаешь, что я не должен был этого делать? Ты знаешь, что будет, если твое происхождение откроется?

Еще бы мне не знать! Это часто возникало в моих мыслях, и именно этого я боялась:

— Твоя семья будет опозорена, как и ты сам, никто не захочет иметь с вами дела...

— А ты понимаешь, что это значит для королевской семьи?

Я кивнула, не находя слов. Мне все это было хорошо известно, но...

— Бертран, я ценю это. И всегда ценила.

— Неужели? Так вот она, твоя благодарность? Спасибо большое!

Налетевший ветер был очень кстати — можно было не отвечать, пока мы не дошли до более тихого места.

— Если бы я не была благодарна, — тихо сказала я, и это звучало скорее грубо, чем мирно, — ты бы сейчас был мертв.

Это заставило его замолчать на минуту, но поразмыслив, он сказал:

— Мы многим обязаны друг другу, и я не хочу, чтобы все разрушилось в один момент.

Я испугалась хода его мыслей:

— Ничего не разрушено, мы просто не поняли друг друга...

— Боюсь, никогда не поймем, — грустно сказал он, остановившись в воротах замка.

— Бертран!

— Ты всегда будешь обвинять меня в том, чего я не делал. А я всегда буду оправдываться, будто я и правда виновен, при этом невольно попрекая тебя... Нет, я не хочу этого.

— И что же ты предлагаешь?

— Я бы попросил тебя временно занять любые свободные покои в замке, но сейчас, пока гости еще не разъехались...

— Постой! Ты что, выгоняешь меня?

Что же он такое говорит? Нет, это невозможно!

— Ты сама говорила, что не хочешь никого видеть, — едко ответил принц чуждым ему тоном, — так я с удовольствием предоставлю тебе эту возможность.

— Пожалуйста, не делай этого! Прости меня... — я положила руки ему на плечи, надеясь, что это заставит его посмотреть на меня, но нет, это не сработало.

— Прощу, — сказал он, глядя в сторону. — Но не сразу.

— Бертран, зачем ты так...

— А ты? Зачем ты... А ладно, уже неважно.

— Нет, стой! Ответь мне, ты и правда мог бы меня оставить? Бертран!

Но он, не сказав ни слова, убрал от себя мои руки и ушел, не оглядываясь.

Я осталась одна в воротах замка, резной высокий свод давил на меня сильнее низкого потолка избушки. Что же это произошло? Я пыталась понять, осознать, и не могла... Он промолчал. Либо он не захотел сказать \"да, мог\", опасаясь моих слез, либо он не захотел сказать \"нет\", не желая обнадеживать меня. А что если... Если он разлюбил меня? Нет-нет, если бы что-то изменилось, я бы почувствовала, нет, это невозможно. Тогда почему? Я так сильно обидела его?.. Но я не знала. Не хотела!

Бежать за ним, просить прощения? Что-то вроде гордости проснулось в душе, вступив в схватку с чувством вины. Он дал ясно понять, что не хочет меня видеть, так что будет милосерднее дать ему разобраться во всем в одиночестве, но куда деваться мне? На улице мрак и непогода, а я все еще нетвердо стою на ногах...

— Что вы здесь делаете, милая? — услышала я откуда-то сверху. На лестнице стояла Маргери, перегнувшись через перила.

— Решаю, куда направиться, ваше величество, — ответила я, удивленная ее мягким, дружественным тоном. Неужели, после всего произошедшего, остался еще кто-то, кто не винит меня...

— Идемте со мной.

Если и она вздумала отчитать меня... Однако пришлось повиноваться, и отправиться за ней.

Королева привела меня в свои покои. Чем же я удостоилась такой чести? Нет, я не могу больше слушать упреков, лучше сразу сказать все самой:

— Ваше величество, я понимаю, что виновата, что это было глупо... Я искренне раскаиваюсь и прошу прощения. Если бы я могла как-то искупить свою вину…

— О какой вине вы болтаете? Сядьте и успокойтесь.

Нужно признать, это было неожиданно. Поклонившись, я заняла предложенное мне место, а Маргери села напротив. Она около минуты смотрела на меня, ничего не говоря, чем немало меня смутила, но потом, словно спохватившись, воскликнула:

— Вы так бледны, моя девочка! У меня есть кое-что, что поможет вам восстановить силы.

Моя девочка?.. Что все это значит? Сегодня все перевернулось с ног на голову: упреки Анны, обида Бертрана и доброта Маргери... А еще это странное тянущее чувство внутри... Я либо сойду с ума, либо лишусь чувств.

Женщина достала из шкафчика какую-то настойку, и, вылив ее в кубок, протянула мне:

— Это должно помочь.

Закрыв глаза, я вдохнула аромат напитка, и тут же перед моим мысленным взором предстали выскобленный стол, стены, увешанные пучками сухих трав, лес за крошечным оконцем... Я мгновенно узнала этот запах. Мария любила пить эту настойку в дождливые дни, а иногда заставляла и меня сделать несколько глотков. Но как...

— Откуда у вас это варево, ваше величество?

Королева заметно смутилась, но быстро взяла себя в руки:

— Я покупала его у одной женщины... Вы знаете, иногда я, одевшись во что-то скромное, люблю прогуляться по городскому рынку, там я и встретила эту торговку, продающую различные снадобья. Правда, давно я ее не видела...

— И никогда больше не увидите, — тихо сказала я, с трудом сдерживая вдруг подступившие слезы.

Слезы? Откуда? Это было давно, я уже не единожды оплакала Марию, так почему сейчас?.. Обморок, слезы… Только что я сражалась, а теперь готова разреветься как девчонка! Скажите, наконец, кто-нибудь, что со мной? Небеса или преисподняя, все равно, только скажите!

Когда я сумела справиться с собой, и поднять взгляд, то увидела в глазах королевы жалость... Это отрезвило меня. Я не позволю этой женщине жалеть себя! Нужно уходить.

— Благодарю вас за внимание, ваше величество, но мне...

Едва я поднялась, как поняла, что не смогу сделать ни шагу.

— И куда же вы пойдете? — спросила она, заметив мое состояние. — Выпейте хоть глоток... — попросила она мягче, усадив меня обратно.

Я послушалась, но стало только хуже: жидкость отдавала чем-то неприятным, меня вновь замутило, как тогда, перед потерей сознания. Плохо, очень плохо...

— Простите, ваше величество, но ваша настойка не помогла.

— Что ж, это бывает... А не попробовать ли вам...

Она снова пошла к своему шкафчику, но для меня уже было достаточно экспериментов:

— Право, не стоит, ваше величество...

Королева задумчиво крутила в руках какой-то пузырек, но решившись, предложила его мне:

— Хуже вам точно не станет, ручаюсь за это. Но было бы очень любопытно проверить...

Ее нерешительность и странные слова навели меня на подозрения... О боже, Эл, прекрати немедленно! Тебе дай волю, и ты за каждым углом будешь видеть врагов и отравителей. Так нельзя.

Я приняла отвар, и на этот раз королева угадала правильно: приятное тепло пронизало меня до кончиков пальцев, в голове все прояснилось, а ноги перестали быть ватными...

— Благодарю, так действительно лучше!

Маргери ответила мне удивленным взглядом, но потом я увидела то ехидное выражение лица, которое мне было так хорошо знакомо.

— А раз лучше, то теперь мы можем поговорить... Что у вас произошло с Бертраном?

— Ох, ваше величество... Это все из-за турнира, зря я туда полезла...

— Я бы больше удивилась, если бы вы этого не сделали.

— Что, простите?

Она взяла меня за руки, и это был такой естественный и дружественный жест, что я даже не сразу удивилась:

— Он вас простит, милая, и очень скоро, поверьте умудренной опытом женщине.

— Но мне нужно как-то с ним жить, пока он этого не сделал!

— Так же, как прежде. Он бывает упрям, это правда, но не с вами.

— Ваше величество, вы...

— Нет, не перебивайте. Ведите себя так, будто ничего не случилось. Будьте так же внимательны и нежны, как обычно, этого достаточно. А там все уляжется само собой...

Наблюдая за ее дружеским, почти материнским поведением, я вдруг поняла причину всего этого: королева слишком скучала по дочери, и не придумала ничего лучше, чем перенести свою заботу на меня. Странный выбор, честно говоря, но кто знает, что творится в душе у этой женщины...

Антарес

Едва мы с Эддардом остались одни, как между нами воцарилась неловкая тишина. Он угрюмо молчал, я тоже не смела открыть рот… Но поговорить нам было нужно, без сомнения… только вот как начать этот неприятный разговор, я не знала. По правде говоря, мне хватило и выяснения отношений с Элайв — уж очень неприятная процедура эти «выяснения отношений»!

Подняв, наконец, взгляд на кронпринца, я поразилась выражению затаенного ожидания в его глазах и в первую секунду даже озадачилась этим — а потом до меня дошло, и я едва не застонала. Ах, я идиотка, гусыня глупая…

Да ведь я же впервые осталась с ним наедине по собственной воле — и более того, по своей же инициативе! Представляю, что могло прийти ему в голову. Хотя нет, даже не желаю представлять, хватит с меня.

Я откашлялась.

Он вежливо ждал.

А у меня от этой тишины внезапно затряслись руки: вся та гневная речь, что я приготовила, мигом вылетела у меня из головы. Что же я сказать-то хотела? Ах, да — Элайв. И как прикажете мне говорить, когда он стоит вот так — поза небрежно-расслабленная, на губах — легкая полуулыбка, а в глазах — ведьминский шабаш?

Тут и дышать-то сложно, не то что говорить…

Наконец, кронпринц заметил:

— С вами, леди Файтер, и молчание меня устраивает, но, думаю, вы сами остались здесь не за этим, не так ли? Или я ошибаюсь?

Я вспыхнула. Но, однако же, как жаль, что слишком часто словами мы невольно нарушаем то хрупкое равновесие, которое так редко можно почувствовать в этом безумном мире. Впрочем, я снова окунаюсь в нелепую сентиментальность — как оказалось, она всегда необходима и достаточна для того, чтобы рухнуть в пропасть. К черту. Довольно.

— Не ошибаетесь, ваше высочество, — сухо (ох, и нелегко же дался мне этот тон) произнесла я.

Эддард улыбнулся — победно, дав мне еще один повод обругать себя — ох, и дура же ты, Анна Эстер! — и поинтересовался, даже не пытаясь скрыть счастливые нотки в голосе:

— Итак… и о чем же вы хотите со мной поговорить?

— О моей сестре, — возмущенно заявила я, тем не менее, с легким раскаянием наблюдая, как истаивает в серых глазах ожидание, сменяясь удивлением, разочарованием и злостью:

— О… вот как? — протянул он насмешливо.

Я сердито кивнула:

— Именно так, ваше высочество. А вы ожидали чего-то другого?

— От вас невозможно ожидать ничего другого, кроме упреков, — угрюмости его голоса мог бы позавидовать и каркающий кладбищенский ворон. — Впрочем, к делу. Что там с вашей сестрой, леди Файтер?

Ну, это уж слишком!

— И после всего, что вы сделали, вы еще задаете такой вопрос? — вскипела я, и, забывшись, подступила к нему на шаг. — Это…возмутительно!

Эддард смерил меня удивленным взглядом:

— Если мне не изменяет память, то я, не далее как несколько минут назад, принес свои извинения леди Фернеол.

— И вы думаете, что этого достаточно?! — выдохнула я. — Да вы едва не убили ее, ваше высочество, и теперь говорите, что извинениями искупите свою вину?

Эддард нахмурился:

— А что я еще могу?

— Вы…

— Если хотите, можете вызвать меня на поединок, — тихо рассмеявшись, с иронией предложил он. — Правда, если ваш меч будет так же остер, как ваш язык, я бы, по правде говоря, побоялся скрестить с вами клинки, Анна.

— Сейчас совершенно не время для глупых шуток, ваше высочество! — возмутилась я.

— О, понимаю, — заверил он меня. — Так чего же вы от меня хотите в таком случае, леди Файтер, позвольте узнать?

— Я считаю, что простых извинений тут явно недостаточно, — промямлила я. В самом деле, и чего я добиваюсь этим идиотским разговором? Я что-то требую от кронпринца? Серьезно? Бежать, бежать немедленно, прочь от этих холодных глаз, прочь от веселой улыбки и ироничного голоса… Да вот только разве получится убежать от себя самой? Несмотря на все мои попытки убедить себя в обратном, что-то мне подсказывало — не убежишь и не скроешься.

— Понимаю. Тогда, я, пожалуй, разрешу моей милой родственнице участвовать во всех последующих турнирах. Учитывая, что все мужчины-рыцари будут ее щадить, быть Элайв Фернеол победителем турнира…

Я схватилась за сердце:

— Вы что, серьезно?

Эддард снова рассмеялся:

— Ну-ну, не бледнейте так, Анна — это всего лишь шутка.

— Значит, быть Бертрану королевой любви и красоты? — против воли улыбнулась я. — О, думаю, он прекрасно справится с этой ролью…

И осеклась, увидев, как мгновенно посуровел кронпринц. Да, мне определенно не следовало ему об этом напоминать.

Эддард сжал зубы:

— О, да. Прекрасно, что ты напомнила, Анна.

Я задохнулась от возмущения. «Ты» мне говорил только Ричард, и никто больше. Ну так, простите, Ричарда я знала всю свою жизнь, а тут…

— Простите, ваше высочество, — подчеркнуто спокойно начала я. — Вероятно, я вас неправильно расслышала…

— ТЫ все правильно расслышала, — огрызнулся Эддард. — Когда ты, Анна, наконец, перестанешь притворяться?

— Я не притворяюсь, ваше высочество. Ни перед кем, — тихо сказала я. — А вам все же следует держать себя в руках.

— Ни перед кем, значит? А как же я? А как же ты сама? — почти беспомощно спросил он. — Как же мы, в конце концов? Другие… не поймут, я знаю, но себе зачем лгать? Хоть на этот вопрос ответь честно, Анна! Хоть раз — но правду.

— Хотите честно, ваше высочество? Ну, если так, то… что ж — извольте. Так вот вам один, но честный вопрос. Видимо, другие женщины, которые вам встречались до меня, себе не лгали, и вам тоже? — ядовито заметила я. — Я уже не спрашиваю, сколько их было…

— Ты меня винишь за неверность тебе? До того, как я тебя узнал… — попытался возразить Эддард, но я нетерпеливо отмахнулась — мне важно было проговорить мысль до конца, иначе — испугаюсь и замолчу, и эти слова уже не смогут выйти наружу, задушенные сомнением, не прозвучат. А ведь они были очень важны, я это чувствовала, как никогда.

— Я сейчас совсем не об этом, но… Если несложно, ответьте же мне, кронпринц Эддард, будущий король, ответьте честно! Где все эти ваши «честные» женщины, куда они от вас подевались? Их же было так много… и наверняка каждой вы клялись в вечной любви. Так где же она, эта вечность? Молчите? Что ж, вам легко повторять — «честно-честно-честно…» — но почему-то, ваше высочество, сдается мне, что вы, в отличие от меня, совершенно не понимаете значения этого очень простого слова, — с болью усмехнулась я на выдохе этой длинной тирады.

— Они были до тебя. А это совершенно другое, — глядя в сторону, заявил он.

Ну да, как же. Я просто особенная, наверное, потому что счастливым числом иду — семьсот семьдесят седьмая на очереди, вероятно.

— А теперь вспомните, сколько раз вы уже повторяли эту фразу.

Он повернул ко мне искаженное злобой лицо:

— Но к ногам ни одной из них я не клал своего оружия!..

— … едва не доведя королевство до братоубийственной войны, — докончила я.

Эддард вскинулся:

— Предположим. Но тебя это совершенно не должно касаться.

— Отчего же? По-моему, такие ваши действия, ваше высочество, меня касаются в первую очередь, разве не так?

— А если я вырву из груди, и к твоим ногам положу свое собственное сердце, ты тоже будешь кричать, что оно гадкое, потому что пульсирует неостывшей кровью? Или нет — знаю, ты скажешь, что выдирать сердца не по правилам? — горько улыбнулся он. — А если я так хочу? Хочу подарить тебе сердце — гадкое, красное, дрожащее, полумертвое — на последнем издыхании хочу сложить оружие и преклонить колено?! И…

— Это неправильно, — бессильно пробормотала я. — Это совершенно невозможно, как вы не понимаете?! Это…

— Ну вот, ты опять, — вздохнул Эддард. — Ты, Анна, меня совершенно не понимаешь… да я тогда все тебе отдать готов, а ты это с такой легкостью отвергла, втоптала кусок мяса, сердцем зовущийся, в пыль! «Я недостойна»… А кто, по-твоему, достоин?!

— Беатрис, ну или Элайв, если бы победил Бертран… В любом случае, это была бы не я — потому что это решительно невозможно.

— И снова Беатрис, если бы победил Ридвелл, — невесело рассмеялся Эддард. — Как думаешь, она бы стала отказываться в таком случае, если бы победил сэр Доран?

— Это совершенно другое, — отвела я глаза в сторону.

— Отчего же? Хотя…

— Я всего лишь имела в виду, что они знакомы с детства, — торопливо оборвала его я. — И никого бы не удивило, что сэр Ридвелл выбрал ее — как единственную знакомую.

Эддард усмехнулся:

— Нет, ты положительно меня не слышишь. Вот скажи мне, отчего для тебя так важно мнение окружающих? Кажется, я уже не впервые задаю тебе этот вопрос, и, признаться, уже почти отчаялся получить на него ответ — ну вот как мне тебя понять?

— А понять меня очень просто, ваше высочество — и я не виновата, что вы сознательно не желаете замечать очевидных фактов. Ведь, как говорил ваш брат, вы привыкли всегда следовать правилам, разве не так? Где же это, куда исчезло это ваше пресловутое умение?! Но, может быть, вы и мне позволите поступать так же? Почему я не могу иметь свободу поступать так, как я считаю нужным?

Эддард вздохнул.

— Потому что то, что ты считаешь свободой — и есть настоящая клетка, в которую ты добровольно себя запираешь. А я — будущий король, и мой долг — эти клетки разрушать… И потом. Настоящая любовь не признает никаких правил, не забывай об этом.

О нет. Он произнес это слово.

— Только если она настоящая, — помедлив, откликнулась я.

Он прищурился:

— Ах да, я совершенно забыл. Ведь вы готовы счесть настоящим любое притворство, лишь бы оно исходило не от меня!

Я непонимающе взглянула на кронпринца:

— О чем вы, ваше высочество?

Эддард вспылил:

— Как будто вы не понимаете.

— Простите, ваше высочество, но нет, — пробормотала я, все еще немного ошарашенная переходом нашей беседы от чувств к банальному скандалу. Впрочем, это же Эддард Фернеол — и мне давно следовало бы к этому привыкнуть.

— Я говорю о Лорнелле! — с омерзением выплюнул Эддард. — Уж вы должны его запомнить, не так ли, леди Файтер? Очевидно, он произвел на вас очень большое впечатление!

Сперва я не поняла, кого он имеет в виду — да и немудрено, я предпочитала вообще не возвращаться, даже в памяти, к ужасному дню закрытия турнира.

— Ах, вы о бароне Лорнелле… — вспомнила я. — Мне он показался довольно неприятным человеком, если честно.

— Да неужели?

— А в чем вы меня, собственно, обвиняете, ваше высочество? Его пригласила ваша мать, а отнюдь не я, и я не понимаю, в чем…

— И усадила его подле вас, надо же, какое удивительное совпадение! — саркастически взглянув на меня, заметил Эддард.

Тут я по-настоящему рассердилась — со мной и так обращаются, как со служанкой, но, в самом деле, не хватало мне еще несправедливых упреков!

— То есть, по-вашему, я его об этом умоляла?! — поразилась я, но Эддард, как, впрочем, и всегда в подобные моменты, предпочел меня не услышать.

— А как он на вас смотрел! — возмущался он, буквально прожигая меня взглядом, точно хотел наверстать упущенное.

— По-моему, с величайшим отвращением, — ехидно вставила я.

— В таком случае, точно такое же отвращение вы внушаете и мне…

Я снова задохнулась от возмущения:

— Ах, так?! Тогда, думаю, я правильно поступала, избегая вас, ваше высочество — так что, пожалуй, буду следовать это примеру и впредь!

— Анна… да я же совсем не то имел в виду, — кричал мне вслед Эддард, но я уже была далеко. И не была намерена оборачиваться.

Прочь, прочь, прочь!

* * *

Когда в двери моей комнаты раздался тихий стук, я нервно вздрогнула — гостей я не ждала. Элайв после нашей ссоры меня не навещала, Беатрис покинула меня с четверть часа назад, а больше вряд ли кто-то бы захотел меня видеть.

На цыпочках подкравшись к двери, я осторожно приоткрыла ее и обмерла — на пороге стояла сестра. Первая мысль, пришедшая в голову, была о том, что с ней что-то случилось, и я смерила Элайв внимательным, встревоженным взглядом. Внешне, кажется, все было в порядке, но доверять глазам — очень глупо, ведь их слишком легко обмануть.

— Элайв?

Кажется, она была очень смущена, но вот отчего? Я терялась в догадках, а сестра тем временем прошла к окну, постояла в молчании несколько мгновений, а потом развернулась и выпалила:

— Мне… мне нужно с тобой поговорить, Антарес. Можешь меня выслушать?

Я кивнула:

— Да, разумеется.

Сестра решительно потащила меня у выходу. Я попыталась было сопротивляться, но она лишь нетерпеливо сказала:

— Не хочу, чтобы нас кто-то слышал…

— Как скажешь, — вздохнула я покорно и последовала за ней.

Элайв провела меня королевским садом, спустилась вниз, к озеру, прошла мимо памятного куста сирени и решительно двинулась дальше, туда, где начиналась прилегающая к дворцовой территории кромка леса.

— Не слишком ли экзотическое место для беседы? — поинтересовалась я, когда она перестала, наконец, выворачивать мою руку, таща меня вперед с упорством лошади, волокущей тяжелую повозку, и к тому же нещадно подгоняемой кнутом.

Вот только что за кнут подгонял Элайв?

— Зато безлюдное, — слегка запыхавшись, ответила сестра.

Безлюдное ли? Мне, во всяком случае, внезапно почудились чьи-то приглушенные голоса, и неясное чувство тревоги затопило мою душу.

— Антарес… Ты меня слушаешь?

Я оторвалась от созерцания неясных теней, мелькавших за деревьями:

— Да, Эл, и очень внимательно.

Сестра замялась:

— В общем… я тут подумала… Я и впрямь виновата, Антарес, — было видно, что ей нелегко даются эти слова — она вздернула подбородок и отвернулась. — Я виновата, прос…

Я вздохнула:

— Ну что ты, Элайв…

Она обернулась. Глаза ее были сухи, но лихорадочно блестели:

— Я правда перед вами виновата — и я чувствую, что должна это сказать. Я действительно не подумала, что, если со мной что-то случится…

— Но ведь ничего не случилось, — решила воспользоваться я ее оружием, потому что понимала, что разумные доводы сейчас на нее не подействуют. Да и вообще, человек лучше всего воспринимает собственные слова и суждения — просто повторяй вслед за ним, и появится гарантия, что ты будешь услышан.

— Но, Антарес…

— Никаких «но» — этого просто не было, мы об этом забудем, — зачастила я, уж очень меня пугал взгляд Элайв. — Мы забудем, и никогда не будем вспоминать, хорошо?

— Да… — полуугасшим тоном откликнулась сестра. — Спасибо тебе, ведь ты даже не представляешь, насколько мне тяжело было это осознать.

Я неловко обняла ее за плечи, и Элайв глубоко вздохнула, точно стремясь вместе с воздухом вытолкнуть из души все свои переживания.

Наконец-то все вернулось на свои места…

И тут же мир перевернулся с ног на голову — мешанина криков, голоса, какие-то люди в черных плащах… Я пытаюсь достать кинжал (благодаря Эл оружие всегда со мной), но руки мои сдавливают чьи-то грубые пальцы:

— Беги, Анна, беги, — раздается крик слева, — позови на помощь!

Но куда я могу убежать с таким животом?

Я оборачиваюсь…