Гарри Поттер и философия смерти или Хар Бернбоунс и гаснущие искры (гет)

Годвин снимал квартиру в многоэтажке из спального района. Даже не квартиру, а так, квартирку, из прихожей, кухни, туалета, спальни, куда изредка заглядывал в увольнительных. Из примечательного можно было отметить лишь прочную удобную двухместную кровать — для кратковременных связей, да неплохой набор посуды на пять персон — остался после одной интрижки.

Закрыв за собой входную дверь, Годвин первым делом направился в душ. Изведя треть куска мыла, полбанки шампуня, выскоблив себя докрасна, бывший военный забросил в мусорку больничную одежду и, переодевшись в гражданское, расположился на кухне, за столиком, помешивая ложкой чай и прикидывая, что в первую очередь купить в продуктовом магазине. Вчерашнее «наложение рук» от не-колдуна вернуло его телу подвижность и выносливость, как если бы он был в своей лучшей форме. Он чувствовал, как жизнь переполняет его и запаса сил вполне хватит на то, чтобы сбежать из больницы и добраться до дома на одной ноге, без костыля. Что он, собственно, и проделал. И даже сейчас он не испытывал усталость, лишь голод. Но самым знаменательным отличием было, словно ему тряпочкой протерли глаза, прочистили ноздри и уши, выскоблили язык и все тело, обнажая нервы. Мир стал ярче, острее, громче, глубже, и он даже из дому чувствовал все многообразие ароматов улицы, которое ему раньше было недоступно. Даже в молодости.

Когда до его ушей донесся предупредительный кашель, Годвин внешне никак не прореагировал. Лишь ровно заметил:

— До вечера еще далеко.

— Далеко. — согласился уже дважды незваный гость, протягивая руку за чайником. — Но раз ты уже здесь, я решил, что не стоит откладывать…

Наблюдая за тем, как уверенно, но естественно, без вызова, не-колдун хозяйничает на его крохотной кухне, Годвин испытывал двойственные ощущения. Ему хотелось хоть как-то восстановить равновесие, свое мироощущение, указать чужаку что он тут гость и не имеет права так себя вести. Но Марш не стал что-либо говорить — он был уверен, что не-колдун скажет все положенные слова, перестанет наливать себе чай и скромно сядет напротив, но это нисколько не смутит его, не выбьет из равновесия. В этом гость до смешного напоминал его самого — изъездившего по служебной необходимости весь мир, везде бывшего чужим, везде умевшего расположиться с минимальным комфортом. Это-то и вызывало диссонанс. Слишком уж этот спокойный, расслабленный не-колдун был не похож на вчерашнего, взведенного, как пружина, подспудно готового взорваться в любой миг. В сидящем перед ним чувствовалась энергия, но уже подчиненная контролю, и какая-то сытость. На ум Годвину снова пришёл вчерашний переполох в больнице. Предчувствия о связи между этой сытостью и смертями были самые нехорошие.

Харольд и Годвин сидели друг напротив друга в маленькой комнате за тесным столиком и неспешно пили чай, не торопясь начинать разговор. Гость мелкими глотками прихлебывал пустой чай, водя пальцем по фарфоровому ободку. Хозяин же отпивал редко, но крупно. Это молчаливое противостояние походило на многоуровневую игру «я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь...»

Годвин вспоминал своего лечащего врача, взмыленного, уставшего, растерянного: «Здоровое было сердце, атрофия к нему даже не подступилась, ничего не предвещало...» То, что к этим смертям причастен сидящий перед ним юнец (кстати, почему он выглядит, как во сне?), сомнению не подлежало. Вопрос был: «Зачем?» Годвин все еще чувствовал то место на груди, где его коснулись раскаленные ладони, вспоминал тот жар, что не заставлял потеть, но не позволял заснуть ночью. После «возложения рук» не-колдун выглядел очень уставшим и… потратившимся.

Поттер, за все время так и не произнесший ни слова, звонко бряцнул чашкой о стол. Годвину потребовалось все его самообладание, чтобы не вздрогнуть. Гость встал и снова завозился с чайником. Налив себе, он участливо поинтересовался у бывшего солдата, не желает ли добавки тот? После секундного колебания он все же кивнул.

Начался следующий раунд их противостояния. И предыдущий, похоже, был за гостем. Те куцые представления и суеверия о мистической стороне мира предполагали, что жизнь, как и все остальное, не берется из ниоткуда и не уходит в никуда, и что отъятые жизни могли храниться у кое-кого. И за счет чего не-колдун подлатал его?

Время шло, минуты тишины сменялись минутами тягостной тишины. Марш по-прежнему сохранял невозмутимость, благодаря снайперской подготовке, но все же ему было не сравниться с сидящим напротив него с видом, словно у того есть все время мира.

Зазвонил телефон. Годвин нахмурился, силясь вспомнить, оплачивал ли он телефон за этот месяц или нет.

— Тебе лучше ответить, — нейтрально произнес не-колдун.

Поднявшись на ногу и пропрыгав в прихожую, Марш снял трубку. Спустя некоторое время, положив трубку, он в растерянности вернулся обратно.

— Это из больницы? — вежливо спросил Хар.

— Да. Мой лечащий врач сказал, что мои документы для выписки готовы и я могу забрать их в любой момент, — что было очень странно, ибо вчера и на утреннем осмотре об это и речи не было, из-за несметной орды проверяющих и журналистов, наводнивших больницу. Ненужное стороннее внимание и нервное состояние медперсонала рубило любую возможность договориться о выписке почти прошедшего курс реабилитации инвалида на корню. По хорошему, за ним должны были приехать, не важно, бобби или скорая, но приехать, а не подписывать выписку задним числом.

— Ничего странного, я его попросил.

— Попросил? — поднял бровь Годвин.

— Ну, попросил, — поправился Хар.

Хар сделал последний глоточек, повертел в руках чашку и наконец посмотрел Годвину прямо в глаза. Бывший военный отчетливо понял — еще немного, и не-колдун молча встанет и навсегда исчезнет из его жизни. Он останется наедине с помолодевшим собой, с неисчислимым количеством вопросов, без ноги и сколько-нибудь внятных ответов.

Вчера… — первое слово далось ему труднее всего. — Вчера в больнице произошел... инцидент. Умерло шесть человек...

— Двое, — с еле заметным сарказмом перебил его гость. — Две скорбные души покинули юдоль скорби. Остальное — мясо на косточке.

Хар мысленно перевел дух. Разговор с Верноном вышел не столько тяжелым, сколько неприятным. В процессе объяснений на его стороне неожиданно выступила тетя, которая припомнила практику Мунго, где работало несколько ее знакомых. В волшебных больницах смерть констатировали не по биометрическим показателям, а отсутствию отклика при легилиментации вида взгляд-в-взгляд. Даже если душа была опытным окклюментом или полностью безумна до потери связи с реальностью, все равно был след. Если же ничего, импульс уходил в пустоту, то все — тело эвтаназировали.

Здесь же послабления не будет. Нужно объяснить произошедшее, не объясняясь.

— Мясо? — Годвина даже немного покоробило пренебрежительное равнодушие не-колдуна.

Хар сделал глоток, задумчиво глядя военному прямо в глаза. Он порядком подзадолбался раз за разом разъяснять эту тему почти всем, с кем ему приходилось общаться дольше пары месяцев. Цивилизации, где обыватели хотя бы на минимальном уровне разбираются в анималогии — большая редкость даже по мнению блуждающих богов.

— Иногда случается такое, что шок и стресс достаточно сильны, чтобы тело отторгнуло душу, но нервная ткань сохраняется, и безусловные рефлексы стучат сердцем, нагнетают легкими кислород. Со стороны кажется, что человек спит, в коме. Но это лишь видимость. Треснувший сосуд из мяса и костей, в котором человека не осталось ни капли.

Марш сидел откинувшись, его лицо ничего не выражало, но уши не упускали ни единого слова.

— В больнице было пять пустых сосудов и двое, запертых в телах и сошедших с ума. Всего семь, — сделал Хар глоток. — Одно тело медики смогли откачать, так что пишут о шестерых, но реально я убил лишь двоих.

— Зачем? — вопрос прозвучал чуть резче, чем Годвину хотелось.

— Прежде чем я отвечу на этот вопрос, — заговорил не-колдун после длительной паузы тихо и мягко, — напомню тебе одну немаловажную вещь — я не подлежу вашему суду. Даже не потому что недосягаем для исполнительной власти. Просто официально меня не существует. Я призрак в твоем мире. Так что осуждение возможно лишь моральное, но это мало меня трогает.

— А вашему?

— Нашему? Нашему что?

— Вашему суду. Ведь ты не один такой, верно? — бросил наугад маггл. — Наверняка существуют тайные города или скрытые холмы, где вы живете по своим законам?

— Существуют, — качнул головой маг, воздавая должное сообразительности собеседника. — Существуют вместе с законодательной, судебной и исполнительной властями. Но «наши» законы действуют только для нас и по отношению к нам. Что же касается взаимодействия двух миров, то краеугольным документом здесь является Международный Статут о Секретности от тысяча шестьсот восемьдесят девятого года. Если коротко, то он регламентирует сокрытие всего, что связано с волшебством от неволшебного мира, мира магглов и гарантирует максимально полное невмешательство волшебников в дела магглов. Поелику это возможно.

— И как это стыкуется с затеей о наборе «копья»? — спросил не на шутку заинтересовавшийся Годвин.

— Терпение, — приподнял ладонь Хар. — Этого я тоже коснусь. Так вот, все понятия преступления и меры пресечения за них, совершаемые волшебниками в мире магглов, во многом определяются исходя из Статута. Объясняю на примерах: экономическое мошенничество не преследуется, если оно не вредит экономике волшебного сообщества. За расследование убийства маггла возьмутся, только если наткнутся на характерные следы, неопровержимо свидетельствующие о применении чар, что бывает очень редко. Лет десять назад, одного волшебника судили за, внимание: «нарушение Статута о секретности средней тяжести, убийство волшебника и массовое убийство магглов» — Хар усмехнулся. — Число последних, что характерно, даже не указывается. Под нарушением статута имеется ввиду открытое боестолкновение с другим волшебником на маггловской улице, на глазах десятков простых людей. Если бы он отловил человек двадцать и по тихому удавил, то не факт, что его бы обнаружили. Да и даже если бы обнаружили, то наказание было бы значительно мягче, чем за убийство этих магглов на глазах других магглов. Так что, пока я соблюдаю Статут, им на меня плевать. Если же им станут известны мои вчерашние действия, мне вменят "потенциальное нарушение статута", эквивалентное вашему крупному хулиганству, и "неправомерное вмешательство в чужую жизнь". Скорее всего отделаюсь крупным штрафом.

Встав из-за стола, Хар налил себе еще чашечку чая, после чего, перебросив хвост через плечо, с комфортом уселся на плите, не обращая внимания на жир. Чайник подлетел к магглу, обновил и его чашку, вернулся на место. Некоторое время они молчали.

— Я убил их потому что они кричали, — тихо, но резко произнес маг. Годвин резко повернулся, не донеся питья до губ. Хар продолжил.— Мне хотелось бы сказать, что я убил их из сострадания и милосердия, но это будет, пусть и маленькой, но ложью. Я убил их, потому что они слишком громко кричали.

— Они… кричали? — осторожно уточнил Годвин, нарушая напряженную тинишу.

— Поставь чашку, — попросил Хар, отставляя свою.

Когда Марш освободил руки, маг с силой, но почему-то беззвучно, хлопнул в ладоши, глубоко вздохнул, шумно выдохнул, снова вздохнул, после чего закрыл глаза и спустя секунду издал оглушительный, сокрушающий волю вопль.

Психоментальная волна вымела из головы несчастного маггла все, снесла ясный ход мыслей, подобно шквальному порыву ветра, сметающему карточный домик. Волна из ужаса и глухого, неизбывного отчаянья лилась в свалившегося на пол человека, грозя окончательно сломить его дух и превратить в подобие тех несчастных. Он уже не помышлял о сопротивлении, о сохранении каких либо принципов, остатков гордости, если ему и удавалось чего-то желать, так это скорейшего, решительнейшего прекращения непредставимого кошмара.

Все прекратилось так же резко, как началось. Зрение постепенно прояснилось и он увидел дешевый линолеум своей кухни. Грязный пол приятно холодил щеку. Одежда неприятно липла к телу. Неведомая сила бережно подняла его, как тогда, в палате, водружая мокрое от пота тело обратно на стул. Годвин потратил порядком времени, чтобы окончательно очнуться. Твердая рука не-колдуна на плече была единственной причиной, почему он не свалился кулем обратно на пол.

— Эти чувства были не твоими, — подсказывал ему Хар, — это квинтэссенция сопереживания, когда ты воспринимаешь эмоции другого, как свои. Пойми, что у тебя нет причин испытывать их, и вышвырни из головы.

Откровенно неприязненный взгляд исподлобья ясно свидетельствовал о том, что вышвырнуть ему хочется кое-что другое. Вопреки этому, Хар совершенно не производил впечатление человека, сожалеющего о своем поступке.

Когда военный снова подчинил себе свое тело и стряхнул с плеча руку, не-колдун снова уселся на плиту.

— Моя реакция была все же скромнее, — заметил как ни в чем ни бывало Хар. — мне достало сил, чтобы заткнуть этих недоделанных баньши, но не скажу, что в этот момент я был в ясном уме. Годвин, — укоряюще наклонил он голову, — знаю, это было очень неприятно, но согласись, просто на слово ты мне не поверил бы.

Откровенно злой и уже взбодрившийся мужчина очень сердито смотрел на парня, вольготно рассевшегося на его плите. Парень отвечал мягкой укоризной и уверенностью в собственной правоте.

— А остальные пятеро? — сквозь зубы спросил Годвин.

— Повторюсь, я тогда был не в самом ясном состоянии ума, — поморщился Хар, скрестив руки на груди. — Действовал во многом на автомате. Остановил два сердца? Отлично, тут рядышком еще пять штук бьются впустую. Почему бы и их не стопорнуть? Эмпатия, как и любое другое чувство, подвержено перегрузке. После светошумовой гранаты тоже редко кто сохраняет ясность рассудка.

Хар расцепил руки, внимательно осмотрел ладони, провел языком по зубам и заявил:

— От эмпатической проекции у меня дурное послевкусие, схожу освежусь.

Маг скрылся в ванной комнате, оставив бывшего военного одного. Вернувшись ровно через шесть минут, Хар снова расположился на плите, пачкая до невозможности и без того грязные штаны. Изменилось немногое: мускулистые плечи Годвина уже не были столь сильно напряжены, из глаз исчезла смущенная злость, в руке появилась початая бутылка пива из холодильника.

Отошедший маггл про себя подбирал слова, набираясь решимости для главного вопроса. От него зависело очень многое.

— Мистер Поттер, — у Хара от такого обращения аж бровь поднялась, — вчера вы потратили свои силы на мое лечение и выглядели после этого измотанным. Сейчас вы свежи и полны сил…

— … а между этим, кончил семерых, — подхватил помрачневший парень. — ты подозреваешь, что я их как-то «выпил»? Как кровосос или праноед какой? Вынужден тебя огорчить — пусть я и владею подобным приемом, но нет, я не «пью» никого. Я слишком молод для подобного дерьма.

— Молод?

— Поглощение энергии через убийство себе подобных, простой и легкий путь к силе, — с отвращением сказал Хар. — Это скользкая дорожка к плохому финалу. Слишком много историй предостерегают от этого. А тебя я подлатал за счет своего резервного запаса жизненных сил, — он коснулся серьги с синим камнем. — Тело при правильном питании и медитациях производит больше праны, чем ему нужно, потом ее можно аккуратно запасти и при случае применить.

— Но все же христианская семья оказала на тебя большое влияние, — вдруг усмехнулся маг. — Принял меня за демона, колдуна, вампира. Трудно же мне будет с вами работать…

Годвин неопределенно повел плечами, отказываясь комментировать это. Но мысленно был с ним согласен.

Маггл допил чай и с силой поставил посуду на стол.

— Что за клятву я должен буду принести? — резко спросил он, чувствуя себя словно перед прыжком из самолета. Без парашюта.

— Вассальную клятву, — Хар на секунду задумался и продолжил. — Текст клятвы в твоем случае следующий:…

— Часть про королеву и Бога обязательна? — напряженно спросил Годвин, когда стихло эхо последних слов.

— Обязательно, — кивнул маг. — Пусть это во многом формальность, но королева, восходя на трон, берет под свою руку всех жителей своей страны. А ты к тому же еще и крещеный по заветам протестантской церкви. В посмертии ты обязан Богу и пойдешь по христианской линии. Так если не отречешься, то будешь «слугой многих господ», а такие плохо кончают. В кармическом смысле, — зачем-то уточнил маг.

— То есть, Бог?.. — как бы невзначай поинтересовался Годвин, впиваясь ногтями в ладони.

— Да существует Он, — раздраженно отмахнулся Хар. — Практически все мифы, легенды и религии этой планеты появились не на пустом месте. Ты, кстати, не обольщайся, тебе Рай, откровенно говоря, не светит. Слишком много прегрешений, за которые ты не особо и раскаиваешься, да и отмолить все это будет очень непросто.

Годвин с удивлением отметил, что эту новость он воспринял во многом со смиренным спокойствием.

— «Вверяю смерть и посмертие» — Задумчиво повторил он. Кажется перед ним открывались совершенно новые перспективы.

— Во многом софистика, — прокомментировал маг. — Физическая смерть, не затрагивает душу и совершенно не является уважительной причиной… для чего бы то ни было. Но для тебя это значимое событие, так что в клятве это нужно отразить. Видишь ли, ты дашь правильно составленную клятву магу. Это почти как заклинание читать, и если не соблюсти правила, оно не сработает должным образом.

Годвин молча уставился в потолок. По-хорошему следовало быть рассудительным, логичным. Взвесить все за и против. Но в глубине души он знал ответ. Еще тогда, вчера, когда он брел по полю во сне. Вместо старой осыпающейся побелки перед его глазами вставали образы и видения из детства. Когда-то он зачитывался историями об Алисе, слишком серьезной для Страны чудес, о неуклюжем волшебнике Изумрудного Города, всего лишь фокуснике, способном обмануть весь мир. Даже сказки Гримм не столько пугали, сколько очаровывали, и в тайне он мечтал оказаться там, в мире, где есть слуги, настолько верные, что обращаются статуей ради своего короля и есть короли, настолько благородные, что кровью своих детей возвращают своих слуг к жизни. Уже потом, когда он повзрослел, о тех грезах и мечтах осталась лишь память. Вся последующая жизнь совершенно не способствовала ни религиозности, ни мечтательности. Но, как оказалось, трепет и ожидание чуда никуда не пропали.

Годвин впервые за долгое время по-настоящему улыбнулся. Он вздохнул и начал произносить свое первое, пусть и «почти», но всамделишное, настоящее заклинание:

— Я — Годвин Винсент Марш, сын моего Отца, плоть от плоти моей Матери, рожденный в Честерфилдских землях, отрекаюсь от королевы Британской и Бога на небесах и присягаю Харольду Джеймсу Поттеру, сыну старой английской магии и древних чудес и моему новому господину. Я — Годвин Винсент Марш, Воин, Солдат…

— Достаточно, — мягко прервал его Хар. На какой-то момент ему почудилось, что монументальный вояка посмотрел на него с обидой… показалось. — Ты сделал выбор и не собираешься от него отрекаться. Этого пока достаточно. Клятвы лучше будет принести потом, по всем правилам, с Огнем, Железом… и с двумя ногами. Да, это важно. Теперь к делу. Ты ногу хочешь отращивать долго, за месяц или быстро, за неделю?

— ...В чем подвох быстрого способа?

— Ты проведешь всю неделю в ванне, наполненной чем-то вроде первичного бульона, на особой безвкусной диете, чтобы пища полностью усваивалась и рассасывалась еще до прямой кишки, и все это время придется мочиться в воду.

— Приемлемо. Когда начнем?

— Почему-то я так и думал. Начнем с завтрашнего утра. Это твои сегодняшние обед и ужин. — Хар выложил на стол два тюбика, как из под пасты, только больше раза в два. — пойдем в ванную комнату, обсудим нюансы…

* * *

Вернон спокойно разбирал корреспонденцию и составлял коммерческие предложения в своем кабинете. Словом, важная, но совершенно обычная рутинная работа, которую он выполнял по средам, пятницам и понедельникам.

— Дядя, мне нужно… — быстро начал Хар, появляясь из ниоткуда.

— Ох, ты ж гребаный!.. — дернулся от неожиданности Дурсль, разметывая бумаги по всему кабинету.

— Прошу прощения, — фальшиво повинился парень, оглянулся на дверь и шагнул в угол. Дверь приоткрылась и заглянула встревоженная дама, затянутая в строгий офисный костюм.

— Что здесь произошло, мистер Дурсль? — обеспокоенно обозрела она бардак.

— Все в порядке, мисс Палмер, — чуть натянуто улыбнулся ее босс. — Слишком живое воображение — иногда такое вообразишь.

Несмотря на все попытки выпроводить секретаршу, Вернону пришлось подождать, пока она не поможет ему споро собрать все бумаги, и только когда она аккуратно закрыла за собой дверь, он смог обрушиться на родственничка.

— Какого дьявола ты вламываешься?!... — яростно зашипел он.

— Деньги-шменьги, мистер Дурсль. — закатил глаза виновный в недавнем хаосе.

— И это, по-твоему, повод...

— Дядя, вы знаете, сколько получает ваша фирма за год, и сколько получили вы лично от меня за две недели. Я тоже знаю.

— Кхм, — смутился бизнесмен. — Чума и имперцы на твою голову, поганец. Садись и выкладывай свое дело.

— Мне нужно большое многоэтажное здание, в котором можно разместить около сотни семей. — Хар уселся прямо на стол. — И желательно не достроенное, на этапе внутренней отделки, чтобы можно сделать все под себя. И чтобы дом был моим уже к сентябрю.

Вернон, собравшийся уже возмутиться из-за чьей-то задницы на его бумагах, резко задумался. Если племяннику его жены было глубоко наплевать на то, сколько это будет стоить, то ему нет. Проморгавшись от скопища нулей, загромоздивших весь обзор, сказал, что ему нужно сделать пару звонков и с подспудным раздражением оставил Хар ждать его в кабинете. Поначалу умилявшая восхитительная наивность фундаментальных принципах ведения любого бизнеса уже раздражала и казалась дуростью. Провести ему краткие курсы по основам, что ли, думал Дурсль Через полчаса он вернулся с бумагами и новостями. По заданным условиям в Англии было найдено два объекта, но один Хар забраковал за малую площадь, второй из-за планировки. Вернону пришлось доставать бумаги по третьему объекту, который Хара устроил, но тут уже сам бизнесмен был против:

— Эту гостиницу строили совместно с французами, так что это вопрос не столько экономический, сколько политический, пусть и на градоправительном уровне…

— Мажьте золотом всех, кого можно подмазать, и составьте список тех, кто идейный. Я с ними поговорю…

* * *

Когда Хар нашел искомый адрес, уже серьезно вечерело. Солнце скрылось за горизонтом, бросая прощальные лучи, звезды грозили вот-вот усыпать весь небосвод. Хар отряхнул мантию, поправил рукава и с волнением, который заметил бы только очень хорошо знавший его человек, направился к дому. Здание, кстати, заслуживало отдельного описания: трехэтажная домина, почти особняк, каждый следующий этаж меньше предыдущего, явно выстроена волшебниками, слабо понимающими в архитектуре, но превосходно разбирающимися в трансмутации, трансфигурации и укрепляющих чарах. Постучав чугунным грифоном, Хар с интересом засмотрелся на резьбу входной каменной арки.

Когда дверь резко распахнулась, маг с трудом удержался от испепеления встречающего. Оборотень. Опять.

— Ты к кому, малыш? — подчеркнуто снисходительным тоном осведомилась у него девица самого что ни на есть бунтарского вида. Пирсинг, татуировки, выщипанная левая бровь и кислотно-синие волосы. Мешковитая, демонстративно рваная одежда, совершенно не прячущая молодое и фигуристое тело. В общем, весь комплект не-такой-как-все. Странник испытал острый приступ ностальгии — он вспомнил старый добрый фриголиндский бордель «Фестальское гостеприимство», где он снимал каморку на чердаке. Камилла Сахарные губки, Ласс Трепет, Джулла Крикунья — привратница составила бы им достойную конкуренцию в эпатажности. А вчетвером они наверное, и Дамблдора затмили бы. Разве что кобура с пистолетом на боку сильно портила образ.

— К Ремусу Люпину. — старался он не улыбаться. Не получилось.

— Да-а? А мистер Люпин тебя ждет? — гляди-ка, про себя развеселился Хар, бунт бунтом, а Люпина уважает. Вот что значит иерархия.

— Я Харольд Поттер. Мы договорились встретиться.

Так и не назвавшаяся привратница окинула его оценивающим взглядом. Захохотала. Закрыла дверь. Громко лязгнула щеколдой.

Несколько секунд Хар растерянно изучал чугунного грифона вблизи. Моргнул. Вздохнул. Постучал еще раз. Подождал. Оценивающе смерил чары на двери и... раздумал выносить дверь. В магическом взоре за слоями защиты самой двери с косяком видно не было. Вместо этого он грязно, в голос заматерился и забил в дверь с силой, подвергшей петли с засовом нешуточному испытанию.

Когда щеколда глухо звякнула, Выщипаная-бровь резко выглянула со свирепым выражением лица. В руке она умело держа пистолет. Она уже раскрыла рот для ответной брани, но осеклась: засранца и след простыл.

Чертов паршивец... даже с легким огорчением пробурчала она, закрывая дверь. На легчайший порыв воздуха она, поглощенная своими переживаниями, не обратила внимания.

Невидимка Хар, в последний миг успевший проскользнуть сверху нее, мысленно мерзко захихикал. Маг оказался в холле с проходами слева и справа и лестницей напротив двери. Он "принюхался", выискивая след Ремуса посвежее, и уже ступил на лестницу, как на сцене появилась зрелая красивая дама в домашнем платье.

— Абигайл,то здесь происходит?

Выглядела она в вышей степени прилично, но из-за безымянной бунтарки у Хара тут же прошла ассоциация с бордель-маман. Если бы не то, что бунтарка признавала присутствие Ремуса здесь, то он бы усомнился, не ошибся ли он адресом? Кстати, она тоже была оборотнем, как Люпин, как Выщипаная-бровь.

— Да стучался какой-то мутный типчик, — отмахнулась девица, — врал, что тот самый Мальчик-который-выжил, прикиньте? Парню четнырнадцать, как минимум, лоб гладкий как не знаю что, а главное, как уверенно и хвастливо заявляется...

"Я?! Хвастливо?!!", почему-то это задело Хара.

— ... а как открыла фьють, свиинтил, мажорик.

Хар ласково улыбнулся.

— Абби, — скрестила дама руки под внушительной грудью, — во-первых, сколько раз я тебе говорила, что тебе не следует открывать двери...

— Но Анна, — вскинулась бунтарка, — я же ему слова не сказала, хоть и стоило! Сразу закрыла дверь!

— Во-вторых...

Краем уха отслеживая беседу, Хар поднялся на последний этаж и постучался. Уверившись в выборе, после "Входите!", сказанного знакомым голосом, он сбросил маскировку и зашел.

— Харольд? — удивился Ремус.

Поттер не сразу ответил, с любопытством разглядывая кабинет. Конечно, после кабинета директора Хогвартса не так интересно, но посмотреть было на что: одна амфора, стоящая в углу и явно заполненная солью, свежим жирным пеплом, костной мукой и чем-то еще, чего стоила — на редкость знакомый аромат, где-то он уже встречал эту смесь, где-то, где она была не совсем легальна. Или коллекция старых ритуальных ножей на полке сбоку со слишком явными следами использования, чтобы быть чисто парадного назначения...

— Хар. Прошу, называйте меня Харом. — ответил маг.

— Здравствуй, Хар. А как... — замялся Ремус.

— Прокрался. — предупредил Хар вежливые попытки сформулировать вопрос: "Как ты сюда проник?" — Меня встретила маггл-оборотень, долбанутая, по ней видно, не поверила, что я это я. Пришлось совершить... — Хар прервался, вспоминая формулировку: — "незаконное проникновение на частную территорию, отягощенное применением нелицензионной магией".

Судя по выражению лица оборотня, данный пункт списка наказуемых деяний здесь если и существовал, то в очень другой формулировке. Или он просто не оценил шутку.

— Кхм, — прервал он неловкую тишину. — Всего лишь немного невидимости.

— О, это совершенно меняет весь расклад. — закивал оборотень. — Суд обязательно это учтет.

Единственное, что выдавало его — лукавый блеск глаз и да отчетливое ехидство в глубине души.

«Еще один серьезный иронист, — тоскливо подумал парень. — Мало мне было...»

— В таком случае суд наверняка заинтересует и место преступления, — быстро заговорил парень. — Насколько мне известно, оборотни в волшебном мире считаются чем-то вроде второго сорта. А тут полный дом оборотней, да не простых, а истинных. А некоторые и при стволах. Признавайтесь: революцию затеяли?

Видя, как Люпин отводит глаза, Хар на миг подумал, что попал в десятку… подумал бы, если бы не веселье, царившее в настроении собеседника.

— Не думаю, что найдется суд, который осмелится нас осудить, или прокурор, который выдвинет нам обвинения.

— Даже так? — выразительно поднял бровь Хар — Еврейские жидооборотни купили всех?

— Нет, — все же усмехнулся Ремус. — Дело в том, что ключевой фигурой в нашем движении является... Безликий. Не думаю, что кто-то осмелится обвинять или судить Его.

Улыбка на лице Хара сделалась приклеенной: Люпин не лгал.

Учитель? Да? О, нет. Ох... А меня в известность когда собирались поставить? Когда мир уже будет вашим? — обреченно спросил Хар. Ответом ему был театральный злодейский хохот.