Я – Гарри Поттер (гет)

Его голова покоилась на чьих-то коленях, чужие пальцы гладили его волосы. Где-то рядом журчал ручей. Солнце смеялось над ним, скользило лучами по лицу.

Сон. Дурной сон... Сейчас он вновь откроет глаза, увидит гладь озера, и башенки Хогвартса, и кромку Запретного леса.

Гарри помнил битву, будто она была только вчера. Может, так оно и было? Он не боялся — весь страх его остался в лесу, весь страх забрали с собой его родители, Сириус, Ремус. А теперь все было просто — зеленый луч схлестнется с красным и выживет только один. Он видел как Волдеморт пал, слышал крики. Почему-то не радостные. Почему? Что-то пошло не так? Зеленый луч схлестнулся с красным…

Гарри открыл глаза и рывком сел на траве. Он хватал ртом воздух, шрам разрывался, кожа горела огнем. Они стояли у него перед глазами — Рон, Гермиона, Джинни, — все те, кого он любил. Те, за кого он умер.

Он закрыл лицо ладонями, безуспешно пытаясь унять взбесившееся дыхание, но вместо воздуха легкие ожигали раскаленные искры. Где-то в груди рокотало сердце. Как, если он умер?

— Тебе больно?

Он вздрогнул, отвел руки от лица.

Она сидела перед ним — немного растерянная, но целая и невредимая. Долорес. Он смотрел в ее взволнованное лицо, в ее ласковые глаза, на нежную белизну кожи. Он смотрел на нее, и боль отступала — нехотя, шаг за шагом, уступая место пониманию — странному, страшному, спокойному. Он понимал, что он здесь чужой. Вот только где — здесь? И если он чужой, то почему она — родная?

— Я умер, — прошептал он. Странно было говорить такое. И все же это нужно было сказать. Гарри не особо верил в ад или рай, попросту не задумывался об этом. И место, в которое он попал… Раем быть оно никак не могло. Он вспомнил людей, нацеливших на него оружие. И других — раньше, до того, как он оказался здесь. Его уже убивали, и не раз. Нет не его, но это тело. Искусственное тело робота, машины, в котором теперь по велению неведомой магии жила его настоящая душа. Он всмотрелся в Долорес — значило ли это, что в ней души не было?

Его воспоминания из обоих миров переплелись в голове, но они больше не мешались и не путались, картина вырисовывалась яркими, четкими мазками. Он тут же взглянул на свои руки — это были его руки. Ощупал лицо — его лицо. Только шрам другой — неровный, маггловский. Но как же?.. Ведь магия осталась с ним. Как объяснить их перемещение из Свитвотера сюда, на эту поляну, если не аппарацией? И мысли все его, и чувства… Но нет, с чувствами была какая-то путаница.

— Ты не умер, Гарри, — Долорес пододвинулась к нему ближе, коснулась рукава его куртки, и все внутри сжалось одновременно приятным и болезненным спазмом. — Ты спас нас. Спас меня.

Он невольно улыбнулся этой странной девушке, которую он совсем не знал, но почему-то любил больше жизни. Что может быть абсурдней улыбающегося трупа? Разве что труп влюбленный.

Да, он любил ее — он знал это сердцем и чувствовал кожей, любил, как никогда не умел при жизни; любовь эта была словно вшита в каждую клетку его тела и разлита в крови, и не любить Долорес значило не дышать. Один из непреложных законов этого мира, где он обречен сражаться в битве, которую не сможет выиграть, и любить девушку, которую не сможет защитить. Или сможет?.. Тот человек, в которого он выстрелил. Он вспомнил — их было много до него, в таких же черных шляпах, с такой же мерзкой самодовольной ухмылкой, много лиц, но всегда один исход — до этого дня. Потому и появились люди в черных костюмах — он смог навредить одному из них, нарушив один из базовых законов. Так почему бы не попытаться нарушить остальные?

Гарри всмотрелся в Долорес: каким же совершенным было ее лицо! Он взял ее руки в свои. Он хотел спросить ее о чем-то важном, но все важное внезапно потеряло смысл, утонуло в мерном журчанье ручья, растаяло в танце солнечных лучей.

Воспоминания потекли ясно и просто, как вода в реке, как облака в ярко-синем небе — все слова стали не нужны. Теперь он знал, почему аппарировал именно сюда. Он бывал здесь тысячи раз, он собирал для нее цветы: розовые, белоснежные, голубые. Не он, но тот, другой, созданный по его образу и подобию неведомым злым гением. Впрочем, не таким уж неведомым — Гарри вспомнил его лицо, изрезанное морщинами, обрамленное седыми волосами, вспомнил ясный взгляд голубых глаз. Он создал ад, глумливо назвав его «парком», населил его чувствующими, дышащими, живыми, но беспомощными существами, и пригласил человека сыграть в нем роль дьявола. Они носили черные и белые шляпы, чтобы отличить «хороших» от «плохих», но Гарри знал — «хороших» здесь не было.

Нет, в ад он не верил. Из ада нет выхода, а отсюда есть. Должен быть.

Он вспомнил, как их создавали, вливая в них кровь и разгоняя ее по искусственным венам. И даже сердце, что сейчас ликовало при виде Долорес, было искусственным. А еще он вспомнил стены — прозрачные стены, забрызганные кровью. Туда их свозили, мертвых, растерзанных, чтобы вновь собрать и залатать для нового круга мучений.

«Андроиды» — так они их называли. Вот чем они отличались от тех других, с их дурацкими шляпами и черными костюмами, с их глупой настоящей кровью. Им можно было умирать, а тем — только убивать. Гарри невесело усмехнулся. Такого бессмертия не пожелал бы даже Волдеморт.

Гарри глядел на хрупкие руки Долорес, покоившиеся в его ладонях. Каким-то странным образом прикосновения к ней активировали его память. Для того, другого, она была чем-то вроде якоря — нечто подобное было у всех пленников парка. Видно, любовь к ней и впрямь была вшита в самую основу этого странного тела. Она помогла ему вспомнить, хотя сама оставалась в неведении. Надо было ей сказать.

— Послушай, Долорес…

Он замолчал, не находя верных слов, но заговорила она:

— Как здесь красиво, Гарри. Я никогда не бывала здесь раньше, но теперь я обязательно сюда вернусь. Мне хотелось бы нарисовать этот ручей и эти цветы. Чудесные цветы!

«Не вернешься, — подумал он невольно, — это не твой «маршрут». Если бы я мог сделать так, чтобы ты никогда сюда не возвращалась…»

Она продолжала:

— Знаешь, это так странно. Я всегда верила, что для каждого есть свой путь. Но я никогда не думала, что мой приведет к тебе. Я словно не замечала тебя раньше, но теперь я вижу — ты другой, особенный. Удивительно, как одна случайная встреча может все изменить.

Тому, другому, она таких слов никогда бы не сказала, сколько бы не рвал он ей цветов, сколько не спасал бы от бандитов. А на него, Гарри, она смотрела с нежностью, словно спутала искусственное сердце с настоящим. Это почему-то давало надежду. Тот, другой, был жесток и мстителен, одержим страстью к девушке, которая никогда бы на него не взглянула — таков был его путь. Гарри знал, что свой путь выберет сам.

Нужные слова пришли к нему внезапно:

— Долорес, а что, если бы я сказал тебе, что существует другой путь? Что, если мы могли бы выбраться отсюда, уйти далеко и никогда не возвращаться?

Она задумалась лишь на миг, а затем произнесла с внезапной решимостью:

— Я сказала бы «да». Знаешь, мне часто кажется, что мир зовет меня, шепчет о чем-то большем, и я готова отправиться ему навстречу. Такое чувство, будто я сплю и не могу проснуться, — она замолчала, собираясь с мыслями. — Да, Гарри, я готова уйти. Может, в этом и есть мой путь. Может, покинув это место, я, наконец, почувствую себя свободной. Стану собой.

Она смотрела на него совсем по-настоящему, такая живая и близкая, что казалась Гарри больше человеком, чем все эти шляпы и костюмы вместе взятые.

Он ощутил прилив сил. У него по-прежнему было слишком много вопросов: он не знал, как попал сюда, и почему история местного Гарри так странно походила на его собственную, словно кто-то в точности записал ее и воссоздал здесь, как насмешку. Он не знал ничего о мире за пределами парка, но каким бы он ни был, все лучше, чем эта бесконечная пытка.

Он поднялся на ноги, увлекая ее за собой.

— Мы снова полетим? — спросила она. — Как когда мы сбежали из Свитвотера? Я помню, как мы были в городе, а потом вдруг оказались здесь…

«Надеюсь», — подумал он, а вслух сказал:

— Именно так, Долорес. Мы полетим.

— Я тебе верю, — она улыбнулась ему. — Сама не знаю, почему, но верю.

Гарри коснулся рукой ее волос и заметил, как по ним скользнула красная точка лазерного прицела — времени больше не было. Их нашли, они и так слишком долго пробыли здесь. Ждать больше нельзя.

Он резко прижал ее к себе и зажмурился. Перед мысленным взором возникли темные тени деревьев, замерзшая гладь озера, беззвездное ночное небо. Он не знал, почему представил именно это место, он даже не был уверен, что оно существует, но когда их начала затягивать аппарационная воронка и раздались первые выстрелы, среди стволов деревьев ему померещился знакомый серебристый силуэт.

«Сейчас ты проснешься, Долорес. Ты станешь свободной. Ты станешь собой»

Возможно, не все еще потеряно.