Сдавайся! (гет)

Драко Малфой любил Большой зал. Для него тот был олицетворением Хогвартса, его сути: постоянное движение, обязательное разделение: «Каждый на своем месте», — так, кажется, любил говорить отец. Величественный потолок, отражающий могущество волшебников, негромкие разговоры за их столом, задумчивые равенкловцы, шумные гриффиндорцы и хаффлпаффовцы. Все на своих местах. За все семь лет учебы Малфой привык сидеть лицом к столу Гриффиндора — наблюдать. Наблюдать за Поттером и его шайкой, их реакцией на события, строить догадки, планы. И сейчас привычка брала свое. Только Драко ловил себя на том, что больше наблюдает не за своим «подопечным» Поттером, а за его стайкой. Грейнджер, Лонгботтом, мелкая Уизли. Не хватало Уизли-шестого, но Малфой знал, что тот решил не заканчивать обучение. И вот со "стайкой" было как раз и непонятно. А Драко не любил непонятное. Вроде весь прошлый год мелкая Уизли соловьем разливалась, что любит Поттера и жить-без-него-не-может, а сейчас… За весь завтрак не перемолвилась с ним и тремя словами. И не только сегодня — Драко вдруг понял, что вообще в этом году не видел их вместе. И наоборот — Грейнджер была с Поттером постоянно. Постоянно. Они ходили вместе на занятия, сидели вместе, гуляли вместе… Даже в приснопамятную библиотеку и то Поттер приперся за Грейнджер, хотя шесть лет подряд Малфой искренне думал, что у Поттера аллергия на книжную пыль. И сейчас опять — Грейнджер сидела рядом с Поттером, и тот что-то говорил ей вполголоса, а она… Она держала его за руку. Точнее ее рука лежала на руке Поттера, а тот, судя по напряжению плеч, боялся даже пошевелиться. Малфой не хотел думать о том, что связывало их двоих. По непонятной для себя причине он просто не хотел об этом думать. Драко тихо хмыкнул.

— Эй, Малфой, ты сегодня странно задумчив, мой друг.

Забини. Блейз-чертов-Забини. Драко искренне уважал Блейза — за маской равнодушного и ироничного сибарита крылся острый ум и какая-то дьявольская интуиция. У Блейза было бы «Превосходно» по Прорицаниям, если бы он ходил на них. Но иногда эта проклятая интуиция приводила Блейза к таким выводам, что впору было думать о том, что нужно «замочить свидетеля», как выражался гостивший в мэноре в свое время Долохов. Правда, к чести Блейза, эти выводы он чаще всего оставлял при себе.

— Ты последнее время глаз с нее не сводишь, — хмыкнул Блейз тем временем так, чтобы его услышал только Малфой. — Не самая разумная идея влюбиться в нее.

Когда ты будешь готова простить меня

— Влюбиться? — Малфой тихо фыркнул, не сводя глаз с гриффиндорского стола, где Грейнджер улыбалась, читая полученное только что письмо. — Ты серьезно думаешь, что я могу влюбиться в Грейнджер?

— А почему нет? Она симпатичная, умная. Глаза у нее красивые…

— Причем тут глаза? Руки. Ты заметил, что она постоянно его трогает? — в голосе Малфоя, разглядывающего Грейнджер, странно смешивались удивление и брезгливость. — Как вообще можно трогать Поттера?

— Девчонки наши говорят, что он очень симпатичный, — теперь уже и Блейз внимательно разглядывал гриффиндорцев — Грейнджер как раз дочитала письмо, что-то радостно пискнула и обняла немного ошалевшего Поттера, лицо которого, по непонятной причине, счастья особого и не выражало.

— И все-таки, тебе не кажется, что это перебор?

— Драко? — голос Блейза был странно серьезен, и Малфой поднял на него взгляд. — А ты не думаешь, что тебя это не касается? Или касается? И, кстати, — Блейз неторопливо поднялся из-за стола, — я не называл фамилии Грейнджер. Это ты про нее подумал сразу.

Забини закинул сумку за спину и пошел на занятия, а Драко сидел и смотрел ему вслед.

Зельеварение. Трансфигурация. ЗОТИ. С некоторых пор Драко бесили эти предметы. На них они ходили вместе. Поттер и Грейнджер. Грейнджер и Поттер. Сидели вместе. Ходили вместе. Странно задумчивая и тихая Грейнджер и порой неестественно веселый Поттер. Это стало дурной зависимостью, наблюдать. Как она пишет лекцию, а Поттер что-то тихо шепчет ей на ухо. Грейнджер улыбается несмело и тут же пихает его в бок локтем. Как он колдует, а она естественным движением касаясь его руки, поправляет палочку, и он дурашливо кланяется ей. Иногда Малфою казалось, что он специально ошибается, отвлекая внимание Грейнджер на себя. Еще никогда Поттер не терял столько баллов на занятиях «за болтовню» в попытках, как начал понимать Драко, развеселить Грейнджер. Она все так же необычно тиха и задумчива. А в шутках Поттера к концу октября уже стали явно проглядывать отчаянные нотки.

Впустить меня в свой рассвет.

Зато Малфой полюбил Руны. Там Грейнджер была одна, так же что-то писала тихо, отвечала на вопросы Бабблинг, смотрела в окно. Там она переставала его раздражать своими руками, прикасающимися к Поттеру, и он просто смотрел, сам не замечая, как взгляд скользит по каштановым косам и тонко очерченным скулам — Грейнджер сидела впереди и чуть боком к нему, поэтому он мог видеть только волосы, щеки и руки. Руки Грейнджер удивляли Драко — ему порой казалось, что они жили своей, независимой от хозяйки жизнью: что-то писали, крутили, делали — постоянно двигались и были полны жизни, в отличие от своей хозяйки. Этот контраст был непонятен Малфою, а Малфой не любил чего-то не понимать. Блейз, сидящий с Драко на Рунах, только качал головой и хмурился, наблюдая за другом. Но молчал.