В пользу живых (джен)

Когда я пытаюсь вспомнить, где я оказался, когда посмотрел старухе в глаза, и как именно я там «оказался», то моя память подводит меня. Просто отказывается воспроизводить в памяти последовательность событий. Это было как быстро ускользающий сон, и если бы позже в этот же день я не записал на бумагу всё, что видел — я бы никогда этого не запомнил.

Я помню, что оказался в совершенно другом месте. И либо само это место было мрачным, тяжёлым и душным, либо оно отталкивало того, кто не принадлежал ему: меня. Окрашенное в серые и чёрные цвета, место кишело какими-то едва различимыми фантомами, беспокойно снующими из угла в угол. Кое-как повозив глазами (это давалось тяжело), я различил, что очертаниями место напоминает отдалённо мою квартиру. Коридор, где я сидел.

Когда я это понял, во мгле чётче прояснилась мебель и какие-то мелкие вещи: несколько пар обуви, вешалки, старый телефон на высокой тумбе, часы… Фантомы не исчезли, продолжали сновать отовсюду. Я и сейчас не вполне понимаю, чем они таким были, но это были не какие-то чужеродные существа, которые могли появляться и исчезать, нет — они составляли саму ткань места, где я находился.

— Мама, не бей! Мама, не бей! — раздался десяток-другой одинаковых криков, и в коридор вырвалась маленькая девочка в школьной форме. Глазами мне стало шевелить чуть легче, так что я повнимательнее её рассмотрел, и черты лица мне показались знакомыми…

Сердце сжалось. На стенах коридора будто бы проступила чёрная кровь. Всё покрылось рябью.

— Паршивка!!! — проскрипел голос, и в коридор — вслед за девочкой — стремительно вышел чёрный силуэт, источавший ту самую рябь. Он был настолько тёмным, что мне почти не удавалось разглядеть какие-то его черты. В руках силуэт держал что-то вроде ремня.

— Я всё исправлю! Я всё исправлю, мама!

Силуэт вытянул руку и схватил девочку за голову. Теперь и макушка девочки начала покрываться чёрными дрожащими трещинами. Я помню, что мне этого не хотелось, ведь это не означало ничего хорошего. Быть здесь становилось всё тяжелее.

— Заткни рот!!!

Силуэт с силой швырнул девочку в сторону, и та стукнулась головой о тумбочку. Телефон звякнул, всё покачнулось — и из головы девочки брызнули чёрные искры. Она упала к ногам силуэта. Тот какое-то время стоял без движения, а затем бессильно рухнул на колени. Чёрная рябь начала расступаться с его спины, и стала различима плачущая широкоплечая женщина.

Стены начали покрываться кривыми надписями:

«АНЯ»

«АНЕЧКА»

«Я НЕ ХОТЕЛА»

В пространстве образовался какой-то серый проём: видимо, открылась входная дверь. На пороге стоял силуэт с чемоданом, кажется, одетый в пальто. Он стоял без движения, а затем закричал на женщину. Он кричал не что-то определённое, а просто издавал громкий, пронзительный звук, исполненный ярости и отчаяния. Чёрная рябь, уже начавшая отступать от женщины, вновь захлестнула её пуще прежнего, взорвалась паутиной и даже оцарапала того, кто стоял на пороге. Но тот не дрогнул.

«Я НИКОГДА ТЕБЯ НЕ ПРОЩУ»

Мои силы были на исходе. Я больше не мог находиться в этом месте и, уронив голову, краем глаза смотрел, как все силуэты медленно исчезают вместе с интерьерами, квартира пустеет. Последнее, что я увидел — это вновь открывающаяся дверь, за которой стоит силуэт горбатой старухи. Силуэт шагнул вперёд… и рухнул замертво.

Очнулся я, лёжа на полу в своём коридоре, и осознал, что всё ещё смотрю в белые злые глаза старухи, стоящей без движения. «Сколько это будет продолжаться? — подумал я тогда. — Когда уже наступит утро? Когда проснутся родители, выгонят этого монстра, или хотя бы помогут мне?»

— Ты убила Аню, — сказал я сиплым голосом, поднимаясь на локтях. — Ты убила. Её.

Жидкость, потёкшая из глаз старухи, была такой же белой, как сами глаза. Мертвенные губы задрожали.

— Она мне жизнь испортила! Вместе с папашей… Да, я её убила! Я дала жизнь — и забрала её!

Мысли постепенно начинали проясняться.

— Но Аня сказала, что простила тебя.

— За что?! — вскрикнул призрак старухи. — За что простила?! Я всё для неё делала, горбатилась, я пахала, как ломовая лошадь! Что она сдохла, под руку подвернувшись, так это её беда! А меня в тюрьму после этого… — руки старухи задрожали, костлявые кулаки сжались. — Не прощу… ни паршивку… ни папашу её, кобеля драного… ни тебя!!!

Она кинулась вперёд, а я стремительно ретировался в комнату и захлопнул дверь. Вскочил, прижал её спиной — а дверь начала трястись под сильными ударами, как будто бабка пыталась её снести с петель. Долго я точно не продержался бы, если бы в этот момент не зазвонил белый телефон.

Он тогда показался мне чем-то действительно спасительным: засветился в полумраке комнаты, осветил небольшое пространство вокруг себя, завибрировал и заиграл весёленькой мелодией. Всё ещё держа дверь, я дотянулся до стола, нажал на кнопку вызова и сразу же заговорил в трубку:

— Она бесится! Она пытается меня убить!

— Я уже вижу, успокойтесь, — сказал звонящий мне, по-видимому, инспектор. Голос звучал спокойно, как будто не происходило вообще ничего необычного. — Вы рябь пускаете по всему району. Сейчас будет неприятно, бросайте телефон и зажмите уши.

Сообразив, что мне только что сказали, я в спешке швырнул телефон на стол (он отскочил от края и упал куда-то на пол), и зажал уши, всё ещё прижимаясь спиной к двери.

Раздавшийся в следующую секунду звук был убийственно-пронзительным и низкочастотным, но почему-то я его прекрасно слышал даже сквозь зажатые уши: перепонки чуть не лопались, настолько эта штука была неприятной… Когда всё прекратилось, я на всякий случай ещё пару секунд зажимал уши, а когда разжал их, ещё какое-то время вообще ничего не слышал. Дверь за моей спиной больше не пытались выбить. В глазах плыло, а на полу комнаты что-то неразличимо мерцало, и я всё не мог понять, что это. Вслепую вытянул руку, дотянулся до предмета, ощупал его… Предмет вибрировал в руках. Это был телефон. Опять звонил инспектор?

Протерев глаза — бесполезно — я нажал на кнопку вызова и поднёс телефон к ушам. Тоже бесполезно, я ни черта не слышал. Но решил поставить собеседника в известность об этом.

— А-а-а-а извините… — я даже своего голоса не слышал! — Я не слышу вас… Уши заложило… Я не слышу!

Телефон погас. Я понял, что инспектор сбросил вызов.

Несколько секунд спустя пришла СМС.

«Дверь открой, помогу. Теперь можешь не бояться».

Поднявшись, я слабо взялся за ручку двери, осторожно открыл её.

Коридор был пуст.

На ватных ногах я прошёл ко входной двери (в памяти всплывали осколки неприятных событий, свидетелем которых я только что стал), заглянул в глазок. Осторожно щёлкнул замком, надел тапки. Пока делал это, заметил, что включился свет на кухне: кто-то из родителей проснулся. Решив, что позже как-нибудь всё им объясню, я вышел в коридор.

Возле моей квартиры на лестничной площадке стоял мужчина лет под тридцать. В одной руке у него был чёрный рюкзак, во второй телефон, похожий на тот, что дал мне Андрей. Мужчина был в очках, с худым обеспокоенным лицом (не факт, что на тот момент он был действительно обеспокоен, но он таким казался). Одет в чёрное пальто, простую шапку без каких-либо наклеек или марок, в джинсы и сапоги на высокой подошве. Он скорее был похож на студента-аспиранта чуть старше меня, чем на ловца приведений. Инспектора.

Без лишних предисловий он протянул руки, схватил меня за мочки ушей и резко дёрнул их вниз. Не уверен, почему, но пелена спала, и в уши мне залились звуки. Я коротко вскрикнул, и даже мой голос показался мне ужасающе громким, особенно внутри моей собственной головы.

— Спасибо, — я вытер заслезившиеся глаза.

— А ты чувствительный, — улыбнулся мне инспектор. Протянул руку. — Евгений.

Я ответил на рукопожатие.

— Антон.

— Значит, ты заявку оставил, да?

— Ну да.

— Расскажи вкратце, что произошло.

— Аммм, ну… Вы позвонили, когда призрак… Когда старуха взбесилась.

— Не-не-не, — остановил меня Евгений. — Давай полную версию.

— В смысле — полную?

— В смысле, рассказывай по порядку, что ты делал, в мельчайших деталях.

Тогда, на лестничной площадке, не в силах поверить в ересь, что только что со мной случилась, я рассказал инспектору про мой сон, про Аню, а затем — про то, что я сказал бабке, и про то, что увидел, когда заглянул ей в глаза.

Выслушав меня, Евгений с досадой потёр глаза — ни дать, ни взять, профессор, при котором студент ужасно оплошался.

— Ну ты, конечно, да-а-а… — протянул он. — Сначала стриггерить, а потом ещё и контакт установить… Ты просто камикадзе.

— Я не знал, что делать, — признался я.

А ещё я ни слова не понял из того, что он сказал.

— Да я понимаю, откуда тебе знать, — согласился Евгений. — Просто тебе не стоило в лоб бросать бабушке то, что её разозлило. И в глаза смотреть тем более, это могло плохо для тебя кончиться.

— Как? — ужаснулся я тихо. Сердце в пятки ушло.

— Как-как… — вздохнул Евгений. — Ты мог там остаться. Ну да ладно… Сейчас она на какое-то время обезврежена, соваться не станет. Предлагаю нам сейчас расплатиться, а потом ты просто уйдёшь к себе в комнату, уснёшь и забудешь всё, что произошло, как страшный сон.

— Подождите… на время? — переспросил я. — Но разве вы не должны её полностью изгнать?

— Видишь ли… По факту, должен был. Но ты стриггерил её раньше, чем я пришёл, и мне пришлось дезинтегрировать то, что осталось… Ладно, тебе это, наверное, не очень сейчас интересно.

— Наоборот! — воскликнул я так резко, что Евгений удивлённо поднял брови. — Как она стала такой плотной?! Зачем пришла?! Как я там оказался? Как я мог там остаться?! Как вы смогли дезинтегрировать призрака, чем?! Расскажите!

Страх и возбуждение от встречи с бабкой до сих пор не отступили, но их место заняло жгучее любопытство. Я понимал, что человек, стоящий передо мной — представитель невероятной, почти мистической профессии, и он может дать ответы на все вопросы, которые вертелись у меня в голове с моей первой встречи с тем призраком в прихожей.

— Пожалуйста, я вам заплачу, но расскажите мне! — говорил я торопливо. — Я пойму, честное слово! Я не глупый!..

Инспектор тяжело вздохнул.

— Может, тебе ещё и интервью на диктофон дать? Я не могу, парень. Ты договор заключал?

— Ну…

— Там чёрным по белому: не может быть никаких вопросов к инструктору по поводу его прямых обязанностей. Так что давай, доплачивай двадцать рублей и распрощаемся.

Я с сожалением отдал ему две десятирублёвые монетки, а затем расписался в бумажке, которую он дал, что услуги изгнания были произведены.

— Короче, телефон я приду и заберу через месяц, — сказал Евгений, убирая ручку с бумажкой в карман пальто. — Там единственный вбитый номер, звони по нему, только если бабка снова появится. Но она не должна.

— Так значит, она… всё ещё есть где-то там? У меня в квартире? — спросил я.

Евгений поднял на меня совсем не злые глаза. Он не сердился и не досадовал, а терпеливо останавливал меня от того, чтобы я лез дальше, будто бы я был ребёнком, решившим испытать, влезет ли мой язык в розетку.

— Никаких вопросов. Всего доброго, Антон. Ты меня не видел.