В пользу живых (джен)

Призраки, если вам интересно, очень дёшево стоят. На просторах бывшего СНГ цена одного призрака — в бухгалтерии их пишут как «н/г», «нематериальные граждане» или «несуществующие граждане» — в среднем составляла сорок два рубля тридцать пять копеек, а в моём городе была минимальной: всего тридцать девять рублей. Плюс-минус сорок копеек накидывала Контора, это шёл какой-то там процент с области. Глубоко в финансовые дебри я не вникал, потому что мне и общей информации было достаточно. Разбираясь с призраками, на жизнь не заработаешь — это основной принцип, который я усвоил в первую очередь.

Первого призрака я встретил ещё в квартире своих родителей, когда мне было… девятнадцать, что ли? Может быть, даже меньше. Сейчас-то я вымахал ого-го! А тогда я был студентом второго курса местного матмеха и ни во что эфемерное не верил.

Естественно, пока своими глазами всё не увидел. Сами представьте: иду я поздним вечером, почти что ночью, на кухню из комнаты, свет не включаю, чтобы не будить никого. Иду, чтобы сделать чай. Прихожу, в тёмной кухне щёлкаю кнопкой чайника, разворачиваюсь, иду назад в свою комнату через прихожую.

И вижу: она там стоит.

Я вам серьёзно говорю, зрелище вообще не для слабонервных. Я таким не был — и то чуть не умер. Мне иногда кажется, что, будь мой желудок чем-то наполнен, я бы тогда обделался на месте. В общем, прямо перед входной дверью над ковриком для обуви висит в воздухе нечто белёсое, очертаниями напоминает какую-то то ли бабку, то ли толстую девочку. И пустыми глазницами на меня смотрит.

Я ещё, прежде чем заорать во всю глотку, заметил, что оно подобие рта раскрывает. Не знаю, зачем: оно ни звука не издало. Да и мне было без разницы.

Я переполошил родителей, я орал, как резаный, мне хотели вызывать скорую. В ту ночь я и уснуть-то не смог, до самого утра спиной прижимался к двери родительской спальни, лишь бы снова не идти через прихожую. А папа-то с мамой туда глянули — ну естественно, нет там никого!

Самое страшное-то для меня тогда было вот что: я галлюцинациями никогда в жизни не страдал, ничего не принимал, пил редко и не до пьяни, так что своему рассудку привык доверять более чем полностью. И вот это-то и было самое страшное, понимаете? Я осознавал, что мне не показалось, и в этом весь страх и заключался!

Наутро мне надо было в университет, но я никому ничего не сказал и, естественно, ни на какие пары не пошёл. Свалил из опустевшей квартиры сонный, голодный, напуганный, короче, натуральный зомби, и не нашёл ничего лучше, чем пойти к деду. Сейчас-то я понимаю, что правильно сделал, а тогда — поди разбери, что мной руководило. Я был сам не свой, чуть не ревел от ужаса. Может, даже и ревел.

Дед, слава кому бы то ни было, никуда не уехал, принял меня, несмотря на девять утра, отпоил чаем с какими-то травами и выслушал. Звали моего деда Семён Максимович, и был он человеком крепким, суровым и одиноким, с семьёй нашей общался редко, и даже его родная дочь, моя мама, кажется, его побаивалась. А я нет, мне он наоборот всегда нравился тем, что был совершенно бескомпромиссным, спокойным и выдержанным. Ну, знаете, как старый дуб.

Короче, он мои бредни выслушал. Покивал, ушёл куда-то в свои хоромы. Вернулся с фотоальбомом в руках. Положил его на стол.

— Ну что. Попал ты, Антоша.

Он меня в первый раз в жизни так назвал. Я даже опешил слегка. «Попал» — это значит, всё? Кранты моей кукухе? Я поехал?

— Это, — говорит, — от моей мамки, видимо, тебе передалось. Твоя-то мать, Наська, ничего в этих делах не соображает, а вот ты, видать, что-то умеешь.

— В каких делах? — не понял я. — Что умею?

— Призраков различать, дуралей!

У меня глаза тогда стали как блюдца, гадом буду. Ну, думаю, всё. Дед тоже кукухой поехал, раз мои бредни поддерживает. Но мне же, — думаю, — не показалось! Я точно что-то видел!

— В смысле, п-призраков… — я сжал в руках немытую чашку с надписью «MUG», в которой ещё оставалось немного чая. — Дед, ты о чём… То есть, я реально…

— Ну конечно! — он открыл фотоальбом, старый, наверно, как он сам. — Во, глянь.

Фотографии, которые были внутри, до сих пор мне в страшном сне иногда приходят. Я не знаю, каким образом они были сделаны, но все они были ярко-красными, и на каждой из них что-то чернело. Я пригляделся к первой, и у меня сердце в пятки ушло. И дверь тихонечко прикрыло.

«Что за ху…» — я чуть не озвучил свой вопрос, но медленно начинал догадываться. Фотографии призраков.

— Это сделала моя мамка, — объяснил дед. — В ту пору нормальных психо-камер не было, да даже фотоаппаратов толком не изобрели, были вот такие вот… бумажки.

Фотоснимки действительно выглядели старо, но по какой-то причине яркости в них не убавилось, наоборот, красный цвет резал глаза. На первом фотоснимке (наверное, его всё же можно было так назвать?) была какая-то мутная чёрная мешанина с белыми глазами, от которой мне становилось не по себе. До меня просто доходило, что дед со мной ни фига не шутит, потому что ТАКОГО выдумать за пару минут он точно бы не смог.

Но что это тогда получается…

— Матушка-то моя, покойная Анна Константиновна, Царство ей небесное, на раз-два могла призраков различать, — говорил дед неторопливо, будто рассказывал о знакомом с работы или вроде того. — Иногда они даже сами к ней летели, доброй души она человеком была. У меня ген оказался слабже, она научить пыталась, да я, как ни гляди, токмо одни очертания да видел.

— Какой ген… — осипшим голосом спросил я.

Дед махнул рукой.

— Ты не об том меня спрашиваешь, я в этих генах, ну вот ни гу-гу! — в доказательство своих слов он стукнул себя по макушке. — А только я знаю, что, раз ты призраков различаешь, значит, видимо, тебе больше, чем мне повезло.

— Повезло?! Ты серьёзно?! Да я чуть не обосрался прямо там, в коридоре! И почему ты никогда не рассказывал, кем была мамина бабушка?!

— Ага, так я пойди и скажи, что, мол, Анна Константиновна привидений ловила, — он склонил ко мне голову. — О таких вещах, Антош, молчать принято. А то в дурку, и под аппараты. И всё, тю-тю.

— Так, ладно… — я сделал глубокий вдох. — Если… допустим, если это правда. То что мне делать-то теперь? Священника вызывать, чтобы квартиру освятил?

— Ты ерунду-то прекращай пороть. Хотя, — дед будто бы неожиданно передумал, — если этот был верующим, то священник, думается мне, может и помочь. А ежели атеист, то чёрта с два это поможет.

От таких подробностей меня чуть на смех не пробрало — при том, что в текущем состоянии я совсем не намерен был травить анекдоты. Он что, серьёзно? Священники не могут изгонять призраков-атеистов?

— Дед, хорош прикалываться.

— Да надо мне больно, дурень! Я ж тебе верю. Серьёзно те говорю: ежели призрак этот, допустим, в бога при жизни не верил, или был, не знаю, мусульманином, то освящения эти ему как пыль, ничего не сделают. Надо действовать по-другому.

— Как?

— А мне почём знать, — дед пожал плечами. — Мамка со мной не шибко советовалась. Но если ты найдёшь Контору, там сможешь всё разузнать.

— Какую контору?

— Это место так называется — «Контора». Может, с ними можно как-то связаться. Они занимаются изловом призраков. Могут тебе помочь за плату.

Я тогда окончательно осел.

— Дед. Ты что, серьёзно?

Дед ухмыльнулся.

— Не хочешь — не верь. Может, этот и не появится никогда больше.

Он захлопнул альбом.

— Так… Как с ними связаться? — спросил я. Ведь не было никаких гарантий, что единожды появившийся призрак не навестит вновь нашу прихожую. А мне встречаться с ним и снова будить родителей не хотелось совершенно.

— Не знаю, Антош. Я ентих Контор в жизни не видывал. А только слышал, как мамка пару раз обмолвилась, что ей зарплату там задерживают.

— А призраков она при тебе не изгоняла? А то мне бы способ не помешал…

— Пару раз было, да только ты не осилишь. Для этого специальные умения требуются. А где их взять — не ведаю.

— Так может, в том альбоме и записаны? Нет? — с надеждой спросил я.

Дед посмотрел на меня, как на умалишённого.

— Кто, скажи на милость, будет в альбом заметки писать?

— Ну мало ли…

— Слушай, насчёт Конторы, — вернулся к прошлой теме дед. — Ты ежели пойдёшь её искать, то не говори родителям. И вообще старайся с ними разговоры о призраках не заводить.

— Почему? — удивился я, припомнив, что я невольно уже завёл с ними довольно громкий «разговор» посреди ночи, состоящий из моих невразумительных воплей и визгов. Но, возможно, они смогли это списать на недосып или на чрезмерное сидение за компьютером?

— Видишь ли, — покряхтел дед, — мама твоей мамы была из наших, из видящих. А вот папа твой, он, как бы это сказать… Он с твоей бабушкой не очень ладил, потому что не просто не верует в призраков — он их почему-то прям даже не любит. Не ведаю, почему, но таких разговоров лучше с ним не заводить.

Я немного задумался, а затем осторожно спросил:

— Деда, а есть что-то, чего я не знаю про бабушку? И про то, почему она…

Дело в том, что на тот момент было уже три года, когда бабушки не стало. Дед рассказывал, что она спокойно ушла во сне, но тогда я подумал: если у нас в семье такие дела творятся, мало ли он что не договорил? Но дед лишь грустно махнул рукой.

— Да болела она, ты ведь знаешь. Тут ничего сверхъестественного. Она ведь тоже ничем таким не занималась. Вот твоя прабабка могла.

— Да, я уж понял… — я озадаченно потёр лоб рукой. — Блин, столько вопросов… Нет, ты вот сейчас серьёзно? Дед, ну слушай, ну не каждый день я в глаза вижу такую страхолюдину…

— Ну раз ты видишь — то чего спрашиваешь-то? — устало сказал дед. — Мне тебя дурачить зачем? Я б всю эту историю про Контору и в жизнь бы не придумал. Только помочь не смогу, потому что сам в этом не разбираюсь.

— Разве тебе никогда не было интересно? — спросил я. — Призраки же! Это как… научное открытие! Если кто-то когда-то их зафиксирует и обнародует — ты представляешь, что будет?! Какая шумиха?

Дед лишь усмехнулся.

— Ты в эти дела, Антош, лучше не лезь. Ты думаешь, не пытались? Не ты один такой умник. Всё это давно уже изучается, ставится на учёт, измеряется, взвешивается, переводится в рубли… Даже при маме моей находились умники, которые привидений взвесить пытались. И что? Половина в дурку загремели, а остальной половине никто не поверил. Нам, живым, от этих дел подальше нужно держаться. С мёртвыми связываться — только горя хлебнуть. Так что лучше бы тебе поскорее разыскать Контору, да у них и спросить, как тебе твоё привидение выдворить.

— А прабабушка, раз с ними работала, разве не учила тебя какой-нибудь защите или типа того? Мало ли… Так, на всякий случай.

— Не, — дед потёр пальцем нижнюю губу, глядя куда-то в сторону окна. — Она только раз мне рассказала штуку, которая мне так и не пригодилась. Простенький отворот.

— Ну расскажи? Может, и мне пригодится?

— Да вряд ли. Она говорила, — дед перевёл глаза на меня, — что, ежели кто-то через прикосновение тебе хочет проклятие передать, нужно посмотреть ему в глаза и сказать «Твоё дело — тебе в тело». Тогда проклятие на самого человека и откинется.

Я совсем уж скептически нахмурил брови. Походило на какой-то дешёвый совет из журналов для гадалок. Уж не знаю, существовали ли такие журналы на самом деле, но я бы, признаться, не удивился. Но дед на моё недоверчивое лицо лишь пожал плечами.

— Ну, ты сам попросил. Слушай, блинков будешь? У меня в холодильнике с творогом…

Стоит ли говорить, что когда я ушёл от деда, у меня было больше вопросов, чем ответов. Я, Антон, девятнадцать годиков, дурак, начитавшийся Лукьяненко и фэнтезийных романов, естественно, пришёл в любопытство от таких открытий. Значит, существует контора, которая борется с нечистью? С призраками? И дед всё время про это знал, а мне ни слова?

С другой стороны, думал я, шагая в университет на следующий день, если бы дед мне это выложил, как на духу — не думаю, что я сразу поверил бы во что-то, кроме дедушкиного маразма. Но сейчас либо маразм ударил в нас обоих, либо я оказался втянут в переплёт с потусторонней силой.

А силуэт призрака в нашей прихожей мне до сих пор мерещился. Через место, где он стоял, я старался проходить как можно быстрее, чтобы не взволновать случайно беспокойную душу. А за час-два перед наступлением темноты я и вовсе делал все возможные дела, чтобы не пришлось потом выходить из комнаты и встречаться с потусторонним незнакомцем. Я излазил Интернет в поисках любой доступной информации по призракам, и в итоге начитался на всю жизнь вперёд. Проблема была в том, что я не знал, чему верить: часть из этого наверняка была страшилками, галлюцинациями и россказнями для детей, но при этом самый настоящий призрак, возможно, до сих пор висел на пороге моей квартиры.

Когда я немного пришёл в себя, и страх уступил место здоровому любопытству, я задался несколькими насущными вопросами. Их было довольно много. Чего хочет этот призрак? Не ошибся ли квартирой? Как удовлетворить его требование (если оно есть) и заставить его исчезнуть? Как вообще узнать, что ему нужно? Если искать ту самую Контору, про которую говорил дед — то как и где её искать? Я чертовски мало знал, и меня это напрягало. У меня всегда так: чем больше я про что-то знаю — тем мне спокойнее. А неизвестность всё-таки пугает и нервирует. Вдруг, думал я время от времени, я сейчас по незнанию что-то упускаю? И драгоценные часы уходят… И что будет, если призрак устанет ждать?

«Не накручивай», — сказал я себе и так и не перестал накручивать.

Призрака я встретил в понедельник, а в четверг мне приснился странный сон.

Я лёг спать как обычно, ничего не ел и не пил перед сном, в коридор, как повелось уже, не высовывался, опасаясь снова встретить призрака. И я увидел сон.

Для меня это было делом необычным, так как сны я видел редко. А тут не просто сон, а как будто бы прямо настоящая явь. Мне снилось, что я стою по щиколотку в нежно-розовой траве, у подножья большого красивого дерева. Оно гигантом уходит куда-то вверх, к чистому небу и к сияющей в зените звезде. Вряд ли это было Солнце, но сияло нисколько не меньше.

На одной из нижних ветвей сидела девушка. Когда я нашёл её взглядом, она повернула ко мне голову. Она была тонкой, хрупкой, почти хрустальной — и рыжеволосой. Причём солнечно-рыжие волосы у неё на кончиках становились изумрудно-зелёными. Выглядело завораживающе.

Она посмотрела на меня сверху вниз и очень тепло улыбнулась. Мне сразу стало так хорошо и приятно, что захотелось… Не знаю, чего захотелось, никогда не был силён в описании сердечных чувств. Но в её улыбке было что-то простое, и одновременно чарующее. Я хотел поговорить с ней, может быть, прикоснуться к ней, почувствовать её.

— Это была моя мама, — сказала незнакомка, и голос её разнёсся вокруг меня эхом. — Это её ты видел.

Мне, если честно, было решительно всё равно, о чём она говорит. Я сказал:

— Мне жаль.

Девушка слегка двинула плечами.

— С этим ничего не поделаешь. Ты ведь поможешь ей? — и она внимательно посмотрела на меня взглядом, которому я бы ни за что на свете не смог бы ни в чём отказать.

Легко, как пёрышко, она порхнула с ветки и приземлилась передо мной. От неё пахло… кажется, лавандой? А ещё чем-то хвойным.

— Скажи ей, что Аня её простила, — шепнула девушка, коснувшись невесомой рукой моего плеча. — Скажи ей, что Аня простила.

Больше из того сна я ничего не помню.

Я проснулся в тёмной комнате где-то между тремя и четырьмя часами ночи, молча глядел перед собой и медленно понимал, что, кажется, знаю, что нужно делать с тем призраком.

Оставался вопрос: как именно мне это сделать?

«Контору» я всё-таки отыскал через Интернет.

Сайт у них был неважный, кажется, запущенный много лет назад, когда Windows XP ещё сияла новизной, а дворовые детишки бегали с раскладными телефонами. Где-то в этом творении не очень усердного программиста я отыскал адрес (Красноармейская 1), и на следующий день поехал по нему.

Дом на Красноармейской был чем-то вроде офисного здания для бедных. Одноэтажное здание на небольшом возвышении, судя по табличке у двери, вмещало в себя офис какой-то ветеранской организации, какой-то пенсионерской организации и какой-то административной организации. И среди всего этого великолепия организаций скромно выделялось «ООО Контора», занимающее комнату номер семь.

Постучав в белую деревянную дверь (между ней и косяком была затянута жёлтая тряпица), я взялся за хлипкую ручку, которую уже не было нужды никуда поворачивать, и, сделав небольшое усилие, открыл дверь и вошёл.

Офис «Конторы» был, навскидку, весьма тесным и прокуренным. Здесь стоял только один стол, поделенный на две половины деревянной перегородкой. Каждая половина, судя по всему, принадлежала отдельному лицу, так как стула было два. Один пустовал, а на втором сидел полный мужчина чуть старше, чем средних лет, в тонком вязаном свитере и с тонким слоем волос на макушке.

— Здравствуйте, — сказал я осторожно. Прикрыл за собой дверь, снял шапку. — Даже не знаю, с чего начать.

— Вы по какому вопросу? — спросил мужчина.

Я сделал тяжёлый выдох носом, по-прежнему не зная, как к нему обратиться. Нет, правда: вы когда-нибудь заговаривали с адекватным здоровым человеком о том, что у вас дома завёлся призрак? Не в шутку, не ради розыгрыша, просто ни с того, ни с сего. Я вот нет. И до недавнего времени вообще в призраков не верил. Как и вообще во что-либо нематериальное.

Набрав в грудь воздуха — если что, просто смотаюсь, сказав, что пошутил!!! — я проговорил, глядя прямо в глаза мужчине:

— У меня дома завёлся призрак.

Мужчина не рассердился, не упрекнул меня, не закатил глаза, только покряхтел, сказал мне:

— Присаживайся.

Не сводя с него глаз, я осторожно прошёл вперёд. Не нашёл, куда сесть, поэтому двинулся к свободному стулу по другую сторону от мужчины.

— Не туда. Там занято.

— А куда…

Покряхтев, мужчина вытащил чёрную потрёпанную табуретку откуда-то из-за собственного стула, и бухнул ей об пол. Я присел.

Мужчина шелестел бумагами.

— Как узнал про «Контору»? — спросил он, перебирая какие-то документы.

— В Интернете нашёл…

Вот на это утверждение мужчина почему-то уже отреагировал скептически, и поглядел на меня, как на дурака.

— А, ну… — споткнулся я, поняв суть вопроса. — Мне дедушка рассказал.

— А он откуда знает?

— У него жена… ой, мама работала тут. Кажется.

— Работала? — поднял брови мужчина. — «Контора» в девяносто втором основана, какого ж возраста твоя прабабка?

— Я не знаю… Не уверен во всём этом.

— Ладно, разберёмся. Давай знакомиться. Меня звать Андрей Павлович, — он протянул жилистую крепкую руку. Я её пожал.

— Антон.

— А по батюшке?

— Артёмович.

— Значит так, Антон Артёмович. Рассказывай. Что видел. Что знаешь. Сколько времени прошло.

Я вкратце описал ему, как выглядело то, что я видел, и когда вообще произошло. Решил приберечь информацию про сон с той девушкой, которая дала мне совет… но потом рассказал и это. Вкратце, без лишних описаний. Всё же встреча с ней казалась мне чем-то почти интимным, и делиться не хотелось. Но едва ли Андрей Павлович вообще воспринял часть про сон, как что-то значимое. Но выслушал, не перебивая.

— Говоришь, точно не привиделось?

— Точно. У меня галлюцинаций никогда не было.

— Ну, всё бывает впервые… — снова покряхтел Андрей Павлович. — Значит, снова мутный. Что-то они повалили. А всё-таки мне интересно, откель твой дед про «Контору»-то вызнал? Часто он про неё рассказывал?

— Нет, вообще никогда. Только сейчас, когда я ему рассказал, обмолвился, что у него мама была… видела призраков.

Андрей Павлович самыми кончиками пальцев почесал затылок.

— А ты, может, из видящих?

— Из кого? — не понял я.

— Из тех, кто различает их. Призраков.

— Не знаю… Раньше я их не различал, или мне они вообще не попадались.

— Могет быть, могет быть. Ну вон, Авдотью Артуровну ты что-то не различил.

— Кого?..

Андрей Павлович кивнул в сторону пустого стула.

— Впрочем, тут умение нужно.

Я изумлённо поднял брови, взглянув в сторону пустого стула. Там что, кто-то сидит? Призрак? Прямо сейчас? Или этот мужик съехал с катушек? О чём он вообще?

— Ладно, в голову не бери. Короче, если у тебя дома непостоянный мутный энгэ, то это тридцать семь рублей девяносто копеек «Конторе». Можешь рубль-два накинуть за старания. Вот тут подпиши за конфиденциальность и прочее… И ещё паспорт твой нужен.

— Зачем? — я, признаться, немного не успевал удивляться.

— Ну, в базу занестить. У нас, вишь, систематизация в последнее время, верхи требуют, чтобы всё чин по чину было расписано, а у меня с этим всем прям ни пришей, ни пристегни.

Я вздохнул.

«Даже пытаться расспрашивать не буду».

На всякий случай я внимательно прочёл бумажку, но в ней, как ни странно, всё было прописано очень подробно и отчётливо, даже к качеству печати было не придраться. Нужно было подписаться, что я, Антон такой-то такой-то, согласен на обработку персональных данных сугубо в целях исполнения ООО «Контора» своих прямых обязанностей по избавлению домовой и придомовой территории от «н.г.»

— Что такое «н.г.»? Новый год?

— Шутник что ли? Я ж тебе про энгэ и говорил. Нематериальные граждане.

— Так вы что, серьёзно…

— А ты думал, я тут тебе деревню дураков развожу? — всплеснул руками Андрей Павлович. — Конечно, серьёзно. Ты давай, подписывай бумаги, пиши адрес, вноси предоплату и в ближайшее время, как инспектор освободится, он твоей проблемой займётся. Только укажи, когда будешь дома.

— И сколько предоплата…

— Двадцать рублей. Остальные семнадцать доплатишь лично инспектору по факту выполненных обязательств.

— А как я узнаю, что они выполнены?

— О, поверь, ты узнаешь.

— То есть, мне можно будет присутствовать?

— Тебе желательно будет присутствовать. Только учти, что действует правило неразглашения. К инспектор не может быть никаких вопросов по поводу его прямых обязанностей, если узнаешь на улице — не подавай вида, считай, что вы с ним никогда не виделись. Со стороны инспектора действует то же самое правило.

— То есть, вы тут как бы… Официально не зарегистрированы? И под прикрытием? — осторожно спросил я.

— Не, ты о чём. Всё законно, всё официально, оформлено чин по чину, с документацией порядок. Нас даже налоговая навещает.

— То есть… Все об этом знают? — мне казалось, что пол уходит из-под ножек табуретки, на которой я сидел.

— Ну, как «все»… — Андрей Павлович откинулся на спинку стула. — Слушай, ты, часом, не из милиции? И не тайный покупатель?

Я мотнул головой.

— Я безработный.

— Ладно, — он потёр пальцами нос. — Как бы… Знать-то об этом все знают, но вот вера — это другой вопрос. Предпочитают не верить. Но даже те, кто не верят, не придерётся, потому что с документооборотом всё нормально. У нас бухгалтерия работает, как часы, так что к «Конторе» никогда вопросов не возникает.

Я медленно выдохнул, будто бы сдувшись. Слово, которое вертелось у меня в голове, было не вполне цензурным.

— Ну что, больше нет вопросов? — ехидно спросил Андрей Павлович, когда я заплатил ему две золотые монетки и расписался везде, где он просил.

— Я, пожалуй, удержу сотню-другую, — сдержанно сказал я.

— Чего?

— Вопросов.

Из ящика стола Андрей Павлович вытащил потрёпанный кнопочный телефончик белого цвета. Дал его мне.

— Держи его поблизости. В ближайшие пару дней он позвонит. Когда это случится, бросай все дела и лети домой встречать инспектора. Он уже там объяснит, что к чему.

Я взял телефон и повертел в руках.

— Может, я лучше вам свой номер оставлю?

— Так у нас не принято, — ответил Андрей Павлович, уже не глядя на меня. — Мы ж не такси тебе… Бывай, Антон Артёмович.

На следующее утро после этого визита я проснулся в четыре сорок.

Утро за окном даже не думало заниматься, а мне через пару-тройку часов предстояло запихивать спортивную форму в рюкзак и отправляться в личный ад каждого студента: утреннюю пару физкультуры. Перспектива не радовала, но в том семестре я и так прогулял достаточно, и староста уже вряд ли могла бы меня отмазать.

Белый телефончик лежал на столе, звук я в нём выкрутил на полную громкость, чтобы ни за что не проворонить звонок. Инспектора, которого мне наобещал Андрей, я ждал с замиранием сердца, со смесью волнения и недоверия. Что если меня обманули? Но тогда они могли бы загнуть сумму побольше — тысяч, например, десять или даже больше. С изгнанием призрака, наверное, не каждый Вася справится.

А что, если каждый? — подумал я, открывая дверь и выходя в тёмный коридор.

Перед этим я благоразумно закрыл глаза, рассудив, что, если я не увижу призрака, то не испугаюсь. Так было спокойнее: «не убоюсь зла, не видя зла» или как-то так.

— Здравствуйте, — сказал я негромко, стоя лицом в сторону входной двери. — Аня просила передать, что больше не держит на вас зла. Она вас… простила.

Несколько секунд я стоял в кромешной тьме, закрыв глаза, как дурак, а затем мне в ноздри ударил ощутимый запах серы и гнили. Я машинально открыл глаза и в потёмках увидел прямо перед собой чью-то сгорбленную фигуру.

Я хотел закричать от ужаса и неожиданности, но крепкая холодная рука вцепилась мне в шею.

— Прости-и-и-и-ила? — проскрипел старушечий голос издевательски. — Прости-и-и-и-и-ила?!

Я вцепился в руку, которая меня душила, и ей богу, лучше бы я этого не делал: она была вся вязкая, будто бы покрытая потной тканью, и такая мертвенно-холодная, что я тут же машинально одёрнул ладонь.

— Я из тебя… — шипела бабка, — всю душу… выпью… сукец…

Она говорила будто бы на последнем издыхании, с хрипом выдавливая из себя каждое слово. Вне себя от ужаса, я задёргал шеей, чуть-чуть высвободился, чтобы сделать вдох, и кое-как выговорил:

— Твоё дело — тебе в тело!

Ничего не произошло: старуха снова сжала мою шею, только теперь потрясла плечами, издавая мерзкое хихиканье. В темноте блестели два белых глаза.

— Тела-то… у меня… уже нет… дуралей…

«Ну так и убирайся тогда отсюда!!!» — подумал я изо всех сил, чувствуя такое отчаяние, какое мне ни разу в жизни не приходилось переживать. Дёрнул же меня чёрт выйти из комнаты!

Сквозь пелену ужаса ко мне в голову неожиданно пробился голос девушки из сна — Ани.

«Посмотри ей в глаза».

Всё ещё барахтаясь, я открыл глаза и опустил взгляд на старуху, ища где-то внизу два мертвенно-белых огонька. Та, догадавшись, отшвырнула меня назад. Покачнувшись, я рухнул обратно в свою комнату, ногами оставшись в коридоре.

— Не смотри! Не смей! — завизжала старуха тонко. Я подумал: если родители увидят её тут — то сразу всё поймут, и тогда…

— Ма!.. — но, только отделавшись от удушья, я не смог издать громкого крика, подавившись собственным голосом. Старуха, отступая ко входной двери, смотрела на меня. — Па… — закашлял я ещё тише.

Старуха медленно шла ко мне. Теперь, привыкнув к полумраку, я видел её очертания, и ей богу, лучше бы я их не видел. Сгнившее дряхлое тело, старая рубаха с каким-то узором, кожа, едва обтягивающая худой старый череп, вместо волос на котором красовалось несколько седых лоскутов, а кое-где проступала плешь… Теперь она выглядела совершенно не такой, какой я видел её несколько дней назад. Если это вообще была она.

— Аня… — тяжело проговорил я, глотая воздух. На глазах от страха были слёзы, и я ничего не мог с этим поделать. — Простила… Аня… простила тебя…

— Мне не нужно… было… прощение! — меня шокировало то, насколько громко звучал старушечий клёкот, и при этом никто этого, кажется, не слышал.

«Посмотри ей в глаза».

Разозлившись на себя, что ничего не могу сделать, я зло поглядел на шагающую на меня старуху, и вперился взглядом в два белых огонька…

Когда я пытаюсь вспомнить, где я оказался, когда посмотрел старухе в глаза, и как именно я там «оказался», то моя память подводит меня. Просто отказывается воспроизводить в памяти последовательность событий. Это было как быстро ускользающий сон, и если бы позже в этот же день я не записал на бумагу всё, что видел — я бы никогда этого не запомнил.

Я помню, что оказался в совершенно другом месте. И либо само это место было мрачным, тяжёлым и душным, либо оно отталкивало того, кто не принадлежал ему: меня. Окрашенное в серые и чёрные цвета, место кишело какими-то едва различимыми фантомами, беспокойно снующими из угла в угол. Кое-как повозив глазами (это давалось тяжело), я различил, что очертаниями место напоминает отдалённо мою квартиру. Коридор, где я сидел.

Когда я это понял, во мгле чётче прояснилась мебель и какие-то мелкие вещи: несколько пар обуви, вешалки, старый телефон на высокой тумбе, часы… Фантомы не исчезли, продолжали сновать отовсюду. Я и сейчас не вполне понимаю, чем они таким были, но это были не какие-то чужеродные существа, которые могли появляться и исчезать, нет — они составляли саму ткань места, где я находился.

— Мама, не бей! Мама, не бей! — раздался десяток-другой одинаковых криков, и в коридор вырвалась маленькая девочка в школьной форме. Глазами мне стало шевелить чуть легче, так что я повнимательнее её рассмотрел, и черты лица мне показались знакомыми…

Сердце сжалось. На стенах коридора будто бы проступила чёрная кровь. Всё покрылось рябью.

— Паршивка!!! — проскрипел голос, и в коридор — вслед за девочкой — стремительно вышел чёрный силуэт, источавший ту самую рябь. Он был настолько тёмным, что мне почти не удавалось разглядеть какие-то его черты. В руках силуэт держал что-то вроде ремня.

— Я всё исправлю! Я всё исправлю, мама!

Силуэт вытянул руку и схватил девочку за голову. Теперь и макушка девочки начала покрываться чёрными дрожащими трещинами. Я помню, что мне этого не хотелось, ведь это не означало ничего хорошего. Быть здесь становилось всё тяжелее.

— Заткни рот!!!

Силуэт с силой швырнул девочку в сторону, и та стукнулась головой о тумбочку. Телефон звякнул, всё покачнулось — и из головы девочки брызнули чёрные искры. Она упала к ногам силуэта. Тот какое-то время стоял без движения, а затем бессильно рухнул на колени. Чёрная рябь начала расступаться с его спины, и стала различима плачущая широкоплечая женщина.

Стены начали покрываться кривыми надписями:

«АНЯ»

«АНЕЧКА»

«Я НЕ ХОТЕЛА»

В пространстве образовался какой-то серый проём: видимо, открылась входная дверь. На пороге стоял силуэт с чемоданом, кажется, одетый в пальто. Он стоял без движения, а затем закричал на женщину. Он кричал не что-то определённое, а просто издавал громкий, пронзительный звук, исполненный ярости и отчаяния. Чёрная рябь, уже начавшая отступать от женщины, вновь захлестнула её пуще прежнего, взорвалась паутиной и даже оцарапала того, кто стоял на пороге. Но тот не дрогнул.

«Я НИКОГДА ТЕБЯ НЕ ПРОЩУ»

Мои силы были на исходе. Я больше не мог находиться в этом месте и, уронив голову, краем глаза смотрел, как все силуэты медленно исчезают вместе с интерьерами, квартира пустеет. Последнее, что я увидел — это вновь открывающаяся дверь, за которой стоит силуэт горбатой старухи. Силуэт шагнул вперёд… и рухнул замертво.

Очнулся я, лёжа на полу в своём коридоре, и осознал, что всё ещё смотрю в белые злые глаза старухи, стоящей без движения. «Сколько это будет продолжаться? — подумал я тогда. — Когда уже наступит утро? Когда проснутся родители, выгонят этого монстра, или хотя бы помогут мне?»

— Ты убила Аню, — сказал я сиплым голосом, поднимаясь на локтях. — Ты убила. Её.

Жидкость, потёкшая из глаз старухи, была такой же белой, как сами глаза. Мертвенные губы задрожали.

— Она мне жизнь испортила! Вместе с папашей… Да, я её убила! Я дала жизнь — и забрала её!

Мысли постепенно начинали проясняться.

— Но Аня сказала, что простила тебя.

— За что?! — вскрикнул призрак старухи. — За что простила?! Я всё для неё делала, горбатилась, я пахала, как ломовая лошадь! Что она сдохла, под руку подвернувшись, так это её беда! А меня в тюрьму после этого… — руки старухи задрожали, костлявые кулаки сжались. — Не прощу… ни паршивку… ни папашу её, кобеля драного… ни тебя!!!

Она кинулась вперёд, а я стремительно ретировался в комнату и захлопнул дверь. Вскочил, прижал её спиной — а дверь начала трястись под сильными ударами, как будто бабка пыталась её снести с петель. Долго я точно не продержался бы, если бы в этот момент не зазвонил белый телефон.

Он тогда показался мне чем-то действительно спасительным: засветился в полумраке комнаты, осветил небольшое пространство вокруг себя, завибрировал и заиграл весёленькой мелодией. Всё ещё держа дверь, я дотянулся до стола, нажал на кнопку вызова и сразу же заговорил в трубку:

— Она бесится! Она пытается меня убить!

— Я уже вижу, успокойтесь, — сказал звонящий мне, по-видимому, инспектор. Голос звучал спокойно, как будто не происходило вообще ничего необычного. — Вы рябь пускаете по всему району. Сейчас будет неприятно, бросайте телефон и зажмите уши.

Сообразив, что мне только что сказали, я в спешке швырнул телефон на стол (он отскочил от края и упал куда-то на пол), и зажал уши, всё ещё прижимаясь спиной к двери.

Раздавшийся в следующую секунду звук был убийственно-пронзительным и низкочастотным, но почему-то я его прекрасно слышал даже сквозь зажатые уши: перепонки чуть не лопались, настолько эта штука была неприятной… Когда всё прекратилось, я на всякий случай ещё пару секунд зажимал уши, а когда разжал их, ещё какое-то время вообще ничего не слышал. Дверь за моей спиной больше не пытались выбить. В глазах плыло, а на полу комнаты что-то неразличимо мерцало, и я всё не мог понять, что это. Вслепую вытянул руку, дотянулся до предмета, ощупал его… Предмет вибрировал в руках. Это был телефон. Опять звонил инспектор?

Протерев глаза — бесполезно — я нажал на кнопку вызова и поднёс телефон к ушам. Тоже бесполезно, я ни черта не слышал. Но решил поставить собеседника в известность об этом.

— А-а-а-а извините… — я даже своего голоса не слышал! — Я не слышу вас… Уши заложило… Я не слышу!

Телефон погас. Я понял, что инспектор сбросил вызов.

Несколько секунд спустя пришла СМС.

«Дверь открой, помогу. Теперь можешь не бояться».

Поднявшись, я слабо взялся за ручку двери, осторожно открыл её.

Коридор был пуст.

На ватных ногах я прошёл ко входной двери (в памяти всплывали осколки неприятных событий, свидетелем которых я только что стал), заглянул в глазок. Осторожно щёлкнул замком, надел тапки. Пока делал это, заметил, что включился свет на кухне: кто-то из родителей проснулся. Решив, что позже как-нибудь всё им объясню, я вышел в коридор.

Возле моей квартиры на лестничной площадке стоял мужчина лет под тридцать. В одной руке у него был чёрный рюкзак, во второй телефон, похожий на тот, что дал мне Андрей. Мужчина был в очках, с худым обеспокоенным лицом (не факт, что на тот момент он был действительно обеспокоен, но он таким казался). Одет в чёрное пальто, простую шапку без каких-либо наклеек или марок, в джинсы и сапоги на высокой подошве. Он скорее был похож на студента-аспиранта чуть старше меня, чем на ловца приведений. Инспектора.

Без лишних предисловий он протянул руки, схватил меня за мочки ушей и резко дёрнул их вниз. Не уверен, почему, но пелена спала, и в уши мне залились звуки. Я коротко вскрикнул, и даже мой голос показался мне ужасающе громким, особенно внутри моей собственной головы.

— Спасибо, — я вытер заслезившиеся глаза.

— А ты чувствительный, — улыбнулся мне инспектор. Протянул руку. — Евгений.

Я ответил на рукопожатие.

— Антон.

— Значит, ты заявку оставил, да?

— Ну да.

— Расскажи вкратце, что произошло.

— Аммм, ну… Вы позвонили, когда призрак… Когда старуха взбесилась.

— Не-не-не, — остановил меня Евгений. — Давай полную версию.

— В смысле — полную?

— В смысле, рассказывай по порядку, что ты делал, в мельчайших деталях.

Тогда, на лестничной площадке, не в силах поверить в ересь, что только что со мной случилась, я рассказал инспектору про мой сон, про Аню, а затем — про то, что я сказал бабке, и про то, что увидел, когда заглянул ей в глаза.

Выслушав меня, Евгений с досадой потёр глаза — ни дать, ни взять, профессор, при котором студент ужасно оплошался.

— Ну ты, конечно, да-а-а… — протянул он. — Сначала стриггерить, а потом ещё и контакт установить… Ты просто камикадзе.

— Я не знал, что делать, — признался я.

А ещё я ни слова не понял из того, что он сказал.

— Да я понимаю, откуда тебе знать, — согласился Евгений. — Просто тебе не стоило в лоб бросать бабушке то, что её разозлило. И в глаза смотреть тем более, это могло плохо для тебя кончиться.

— Как? — ужаснулся я тихо. Сердце в пятки ушло.

— Как-как… — вздохнул Евгений. — Ты мог там остаться. Ну да ладно… Сейчас она на какое-то время обезврежена, соваться не станет. Предлагаю нам сейчас расплатиться, а потом ты просто уйдёшь к себе в комнату, уснёшь и забудешь всё, что произошло, как страшный сон.

— Подождите… на время? — переспросил я. — Но разве вы не должны её полностью изгнать?

— Видишь ли… По факту, должен был. Но ты стриггерил её раньше, чем я пришёл, и мне пришлось дезинтегрировать то, что осталось… Ладно, тебе это, наверное, не очень сейчас интересно.

— Наоборот! — воскликнул я так резко, что Евгений удивлённо поднял брови. — Как она стала такой плотной?! Зачем пришла?! Как я там оказался? Как я мог там остаться?! Как вы смогли дезинтегрировать призрака, чем?! Расскажите!

Страх и возбуждение от встречи с бабкой до сих пор не отступили, но их место заняло жгучее любопытство. Я понимал, что человек, стоящий передо мной — представитель невероятной, почти мистической профессии, и он может дать ответы на все вопросы, которые вертелись у меня в голове с моей первой встречи с тем призраком в прихожей.

— Пожалуйста, я вам заплачу, но расскажите мне! — говорил я торопливо. — Я пойму, честное слово! Я не глупый!..

Инспектор тяжело вздохнул.

— Может, тебе ещё и интервью на диктофон дать? Я не могу, парень. Ты договор заключал?

— Ну…

— Там чёрным по белому: не может быть никаких вопросов к инструктору по поводу его прямых обязанностей. Так что давай, доплачивай двадцать рублей и распрощаемся.

Я с сожалением отдал ему две десятирублёвые монетки, а затем расписался в бумажке, которую он дал, что услуги изгнания были произведены.

— Короче, телефон я приду и заберу через месяц, — сказал Евгений, убирая ручку с бумажкой в карман пальто. — Там единственный вбитый номер, звони по нему, только если бабка снова появится. Но она не должна.

— Так значит, она… всё ещё есть где-то там? У меня в квартире? — спросил я.

Евгений поднял на меня совсем не злые глаза. Он не сердился и не досадовал, а терпеливо останавливал меня от того, чтобы я лез дальше, будто бы я был ребёнком, решившим испытать, влезет ли мой язык в розетку.

— Никаких вопросов. Всего доброго, Антон. Ты меня не видел.

Таково было моё первое знакомство с «Конторой», которая по понятным причинам не посвящала студентов матмеха в свои дела. Спустя неделю Евгений зашёл забрать телефон, и после этого вся история с жуткой бабкой, больше похожей на произведение сонного паралича, как будто бы начала для меня меркнуть. Я всё реже задумывался о тех невероятных событиях, свидетелем которых стал, хотя изредка всё же напоминал себе: приведение! Настоящее!

Но, хотите верьте, хотите нет — рассказывать кому-то о подобном я не решался. Во-первых, опасался длинных рук «Конторы». Конечно, у меня не было сведений о настоящей длине её рук, но неизвестность порой пугает куда больше достоверных данных. А во-вторых... Ну серьёзно? Призраки и маленькая фирма, которая их изгоняет? По 39 рублей за штуку? Эти россказни даже в моей голове звучали как что-то из Лукьяненко.

Поэтому, сколь невероятной ни казалась мне история с Аней и её долбанутой матерью, она постепенно начала меркнуть на фоне моих блеклых и невыразительных будней.

Доучившись до четвёртого курса, я постепенно столкнулся с тем, что пар стало меньше; устроившись на работу на склад, я в режиме «четыре на четыре» сортировал коробки разной степени тяжести, в дни, выдававшиеся свободными, бегал на пары, на зарабатываемые деньги кое-как выживал, снимая крохотную однокомнатную квартирку и питаясь, как попало. Таким образом я постепенно, сам того не замечая, урезал всё своё свободное время до нескольких часов в неделю, которые, как правило, отводил на написание будущего диплома.

В общем — в ту весну я был забит по самые гланды. Наверное, более уставшего от жизни человека, чем я, вы бы во всём городе не нашли, если бы взялись искать.

«Мне 21, — думал я иногда, ковыляя домой ватными ногами и терзая пальцами ключи в кармане, — а я уже подыхаю, просыпаясь, и выгляжу, как сраный фантом...»

Обзавёлся ли я боязнью призраков? Не то, чтобы очень сильной. Но в новой своей квартирке долгое время пугался каждого звука. Со временем привык, что большинство из них — из звуков — доносятся либо с улицы, либо из соседских квартир, а все прочие не стоят моего внимания.

Но мне и без призраков нервяка хватало. Я слишком поздно понял, что взвалил на себя гору лишних проблем: рано съехал от родителей, устроился на работу, хотя можно было ещё погулять, а, взявшись за учёбу, понял, что слишком уж сильно всё спустил на тормоза... В общем, в таких условиях как раз к весне я был невероятно вымотан от постоянной беготни за деньгами и успеваемостью. Прибавьте к этому гормоны и регулярные ночные самокопания — и вот таким вот я и был. Живой комок нервов по имени Антон.

...С какого-то момента, домой после работы я возвращался абсолютно никаким. Выходя с рабочего автобуса, всегда останавливающегося в километре от дома, где я снимал квартиру, я брёл к себе, едва переставляя ноги и едва находя силы, чтобы обойти появляющиеся на пути препятствия. Тогда я уже около недели по пути домой думал о том, чтобы к чертям уволиться. Мне не нравился этот склад, не нравилась бесполезность этой работы, низкая зарплата, ужасный график и крикливая идеалистичная начальница... Но куда, думал я, пойти, если я всё же уволюсь?

Некуда — был мне ответ. Мне некуда было пойти. Возвращаться домой к родителям — не хотелось. У деда было особо не пожить (хотя, думал я, и то лучше, чем опять в «родное» гнездо). Я пытался искать какую-то работу по себе, но свободного времени мне и так почти что не оставалось, поэтому я не слишком преуспел в том, чтобы сменить место деятельности.

Не помню, какое тогда на дворе стояло число. Помню, что, как обычно, устало ковылял по заснеженной дороге, горели фонари, сбоку ездили машины. Перевалило за десять вечера. Руки болели. А я себе ещё и наобещал с три короба: несколько страниц диплома накатать, да с научруком связаться... В силах ли я был что-то из этого сделать? Не знаю.

Свернув от дороги, я прошёл между домами и пошёл мимо двора. На одной из скамеек кто-то лежал, сложив руки на животе и глядя куда-то вверх. Приглядевшись, я по деталям одежды понял, что девушка. Подумал: может ей плохо, или она вообще мертва?

Разбираться с трупами в мои планы не входило, да и сворачивать было лень. Но почему-то тогда я сошёл со своего пути, подошёл и тыкнул пальцем в плечо девушки.

— Ты жива? — спросил я мертвецким голосом.

На меня перевели взгляд.

— Жива.

— Чего лежишь-то? — спросил я равнодушно. — Холодно же.

Девушка поглядела на меня, а потом вернула голову в изначальное положение.

— Да пофигу как-то.

Она сказала это так отрешённо, равнодушно и вместе с тем настолько уверенно, что чем-то это меня зацепило. Я мог бы тогда пожать плечами и уйти: раз человек говорит, что ему пофигу, то кто я такой, чтобы вмешиваться в чужую депрессию? Но в том и дело, что в этой особе как будто не было грусти. Её пофигизм был пропитан железной уверенностью, и это чувствовалось даже в голосе.

Немного помявшись, я сказал:

— Если я тут посижу немного, ничего?

Она лёжа дёрнула плечами:

— Пофигу.

Я присел недалеко от её головы. Откинулся на спинку скамьи, поднял глаза в тёмное небо. Послушал шумы города, к которым уже привык настолько, что даже не обращал внимания.

— Меня Пятница звать, — холодно представилась девушка прежде, чем я хоть что-либо у неё спросил.

— Меня Антон, — я выдохнул в воздух облачко холодного пара.

— Ты же не из этого подъезда?

— Нет... И даже не из этого дома.

Я ждал, что Пятница спросит, чего я тогда тут сел. Но она неожиданно призналась:

— Я тоже. Но тут скамейка удобная. У других суки пообломали все спинки.

— А зачем тебе спинка? — спросил я. — Ты же не на ней лежишь сейчас.

— А со спинкой лучше. Как-то цивильнее что ли смотрится. Мне больше нравится, — говоря это, Пятница на меня не смотрела. Ей будто бы всё равно было, сижу я тут, или она одна, и сейчас говорит со своим внутренним мистером Хайдом.

— Не холодно лежать-то? — спросил я не слишком участливо, и даже почти что равнодушно. — Простудишься.

— Говорю же, пофигу.

— Тебе как будто бы на всё пофигу.

— Ага.

После этого она замолчала. Поняв, что разговор окончен, я ещё какое-то время посидел, но Пятница, кажется, не стремилась больше объясняться. Поэтому я встал и попрощался.

— Ага, давай, — Пятница равнодушно вскинула руку, поводила ей в воздухе и снова опустила. А потом я ушёл.

Вы, наверное, думаете, что это весьма странная встреча? Что ж, тут я спорить не стану, обычно люди не называются днями недели. Но мне казалось глупым пытаться расспросить ленивую пофигистку о том, какое у неё настоящее имя и чего это она тут лежит. Ясно же, что, если лежит — значит, хочет, и если называется Пятницей — значит ей, очевидно, нравится так зваться, и думать тут больше нечего.

Вот так мы и познакомились.

После этого я стал довольно часто встречать Пятницу то тут, то там в пределах своего района. Иногда она покупала что-то в магазинах, иногда бесцельно куда-то шла, а иногда, как и в первый раз, просто сидела или лежала на скамейке, глядя вникуда. Я так и не узнал её настоящего имени — слишком уж был задолбан работой, дипломом, закрыванием долгов, бесконечным поиском денег... Учитывая, что друзей и собеседников, кроме как в Интернете, у меня почти что не было совсем, Пятница хоть как-то скрашивала мои серые вечера. Иногда мы болтали с ней по часу или даже больше обо всём, что в голову взбредёт, а потом я просто вставал, прощался и уходил. И Пятница никогда ничего не говорила вслед. Ей было пофигу.

Это слово — «пофигу» — было не только постоянным украшением её лексикона, но и, как я понял, основополагающим жизненным принципом. Отпустив всё, что можно в этом мире, она будто бы изо всех сил старалась это не держать и ни в чём не нуждаться. Если ей чего-то хотелось — например, чая-каркадэ — она просто шла в ближайший магазин и покупала это, но если у неё было недостаточно денег, она говорила себе: пофигу. И жила себе дальше без своего каркадэ. Но знаете, что самое любопытное? Волею случая ей этот чай по какой-то причине при любом раскладе попадался. Будто бы само Провидение очень не хотело разочаровывать свою ненаглядную Пятницу.

С её слов я понял, что она учится в десятом классе, иногда делает домашку и даже на уроки ходит. Я сам додумал при этом, что, видимо, она каким-то образом просто не позволяет школьным делам взять над собой верх. Держит их на расстоянии вытянутой руки, близко не подпускает и уж тем более не волнуется о том, что опоздает в школу, получит двойку, завалит контрольную или вылетит из школы. И вообще ни о чём не волнуется, или, по крайней мере, делает вид.

Конечно, определённый предел пофигизма у Пятницы имелся — она не любила, когда лезут в её дела, и если я ненароком задавал слишком личные вопросы, она словно закрывалась в ракушку, и ничего было от неё не добиться. Несложно было догадаться, что человек она далеко не такой простой, каким может показаться на первый взгляд, и за душой у неё явно что-то лежит. Может быть, поэтому (отчасти) она меня и заинтересовала.

— В общем, жесть полная... — говорил я в один вечер, как всегда случайно встретившись с Пятницей. — Не знаю, где время взять, чтобы хотя бы дух перевести.

— А сейчас ты что делаешь? — равнодушно спросила она.

— Прямо сейчас — отнимаю время от своего сна, — я потёр глаза пальцами. — Но лучше уж с тобой поболтать, чем в кровати мучиться... мыслями всякими.

— Мыслями?

— Ну да. Тебя не мучают? Типа, твои ошибки. Какое-нибудь тупое прошлое. Всякие глупости вроде бывших друзей... Ссор... Неправильных слов...

— Не, — ожидаемо мотнула головой Пятница. — Вообще пофиг. Мне же этого не исправить. Было и было.

Она как будто этим гордилась.

— И что, без проблем засыпаешь? — спросил я, уперев локти в колени.

— Ага. Прихожу — и сразу в кресло, да под плед. Так и с бабкой меньше приходится выяснять отношения.

На улице постепенно теплело, но снег ещё лежал, и пальцы мёрзли, если долго оставались на холоде без перчаток.

— Ну так не интересно, — пошутил я. — А где депрессняки всякие, загоны там, мысли...

— А тебе они помогают?

— Не-а.

— Ну вот то-то и оно.

— Ты точно не какой-нибудь буддийский монах? А то я прям поражаюсь твоей глубокой философии.

— Не, мне далеко до монаха. Брат был буддистом.

— И где он сейчас?

— Уехал в Тибет. Пишет оттуда иногда, по Скайпу созваниваемся.

— А родители?

— Развелись пару лет назад. Мне лучше с бабкой. Сунусь к кому-то из них — другой сразу обижается и начинаются тёрки.

— А тебе не пофигу? — подловил её я.

Пятница перевела на меня ленивый взгляд.

— То, что мне на всё плевать, не значит, что я не хочу избежать некоторых вещей. Типа, если я скажу «мне пофигу, что есть» — это не значит, что я готова жрать говно.

— Справедливо, — задумчиво кивнул я.

— Я иногда думаю, а почему вот тебе не пофиг? — это на моей памяти был первый серьёзный вопрос, который Пятница задала мне — и обо мне. — Твоя жизнь стала бы гораздо легче, если бы ты забил на некоторые вещи.

— Сказать-то легко. Забью на уник — попрут за долги и загребут в армию. Забью на работу — лишусь квартиры и сдохну с голоду...

— Ты слишком много думаешь о последствиях! — оборвала меня Пятница, стукнув по плечу моей куртки ладонью. — Не думай. Забей.

Я нахмурился.

— Я пока что не могу просто взять и забить.

Пятница в ответ на это пожала плечами.

— Ну ладно. Тогда страдай.

— Слушай, а почему именно Пятница?

— Если хочешь, ты можешь звать меня Средой или Четвергом. Понедельником не надо.

Я засмеялся.

— Никто не любит понедельники, зато все любят пятницы. Может, ты выбрала такое, чтобы...

— Я не выбирала, — одёрнула меня Пятница.

Я запнулся, но продолжил:

— В общем... может, это потому что тебе на самом деле не пофигу, как к тебе относятся люди?

Пятница долго не отвечала, а потом дёрнула плечами.

— Не знаю. А ты почему Антон? У меня есть столько дурацких шуток про твоё имя.

— Поверь, могу предугадать половину из них. В школе одноклассники мне устраивали целые лекции, посвящённые производным от моего имени обзывательствам.

— Ой, вы поглядите, у нас тут жертва школьной травли с ПТС... Тогда не буду рассказывать шутку, раз ты её знаешь.

— Валяй, рассказывай. Может, не знаю.

— В конкурсе на лучшую рифму к имени Стас и Антон выбывают первыми.

— Ха-ха, — как можно более саркастично протянул я.

— Юмор субъективен, и твоё «ха-ха» принимается... Кстати, насчёт юмора. Надо ж бабке позвонить.

Пятница достала телефон, набрала номер и приложила к уху. Цыкнула, не дождавшись ответа.

— Блин, денег опять нет.

— Давай закину? — предложил я. — Потом вернёшь?

— Реально? — удивилась Пятница. — Давай. А как?

— Диктуй номер, через банк рублей десять тебе на счёт заброшу.

Пятница продиктовала мобильный номер, который я занёс в телефонную книгу под именем «ПТНЦ». Нехитрыми махинациями перевёл на номер 10 рублей со счёта, который и так не блистал семизначными числами. Максимум четырёхзначными.

— Посеб, брат, — неуклюже поблагодарила меня Пятница, когда деньги пришли. Снова позвонила. Держала телефон у уха минут пять, потом махнула рукой.

— Чёт трубку не берёт. Слушай, пойду-ка я, мало ли что.

— Давай я тебя провожу? — предложил я, поднимаясь вслед за Пятницей.

Та мотнула головой.

— Не, я быстро побегу. В следующий раз.

И она умчалась, оставив меня в одиночестве.

Одному сидеть было холодно и бессмысленно, да и мне, в отличие от Пятницы, было не пофиг, где я и с кем я. Какой бы странной ни была эта девушка, без неё мне возле чужого дома делать было нечего — и я побрёл к себе домой.

На сегодняшний вечер Пятница выбрала для своих прогулок не очень далёкое от моей квартиры место. Я ведь ещё не говорил, что она каждый раз выбирала разную скамейку? Поэтому я никогда точно не знал, когда её встречу, и чем она будет занята. Две единственных парадигмы, которые эта девушка никогда не нарушала, заключались в том, что она была одна, и ей было пофиг. Всё остальное могло разниться.

Примерно через десять минут я был на полпути к своему дому, и точно помню, что подумал: когда я в следующий раз её встречу? А в следующий момент я увидел её впереди.

Автомобильная дорога шла по правую руку от меня, и Пятница — взъерошенная, без шапки и пальто, и, кажется, даже без ботинок, в белом вязаном свитере и джинсах, стояла посреди дороги, слепо глядя перед собой. Меня даже на мгновение переклинило: не видится ли мне? Нет, это действительно была она, и она по какой-то причине сейчас изображала обычную призрачную девушку на бесхозной дороге, встающую на пути у автомобилистов в дешёвых фильмах ужасов.

Увидев вдалеке приближающиеся фары машины, я бросился на дорогу. Жизни Пятницы ничего не угрожало, потому что автомобиль был далеко, но я не знал точно, тормознёт он или нет.

— Ты чего?! — подбежав к ней сбоку, я дёрнул её на себя, уводя с дороги. Только вблизи я разглядел её лицо: ошеломлённое, бледное, вообще не такое, каким я привык его видеть. Она не сопротивлялась, когда я утащил её на обочину, и я не уверен, осознала ли она это вообще.

Эта девушка подняла на меня глаза, издав какие-то случайные звуки. Сначала это было еле слышное «у-у», а потом «и-и». Она явно пыталась что-то мне сказать, но не могла.

— Ты почему без ботинок? — спросил я громко. — Что с тобой? Что случилось?

«Может, её ограбили? Или вообще... Ага, и сняли ботинки с шапкой, а саму её не тронули, конечно...»

— Эй... — уже не очень уверенно сказал я. Выражение лица девушки, с которой мы меньше сорока минут назад болтали и обменивались колкостями, не вызывало у меня ничего, кроме недоумения.

— Пятница! — посреди пустынной улицы странно звучало выкрикнутое прозвище, но я не знал, как к ней по-другому обратиться. Мимо проехала та самая машина, фары которой я увидел.

— Бабушку убили, — произнесла она одним предложением, и я даже не сразу понял, что она сказала. Я опустил на неё глаза, решив, что мне послышалось.

— Чего? — глупо переспросил я.

Девушка смотрела куда-то мне в шею.

— Бабушку. Убили.

Пятница смотрела на меня, а я смотрел на неё, не зная, что думать. Убили? Что она такое говорит? Я даже переспросить не сразу смог, настолько был шокирован её словами.

— Кто? — единственное, что я смог спросить.

Пятница ничего не ответила. Я был в растерянности: что мне теперь делать? Может, это какой-то припадок, или ей показалось? Я старался мыслить здраво, и предположение о припадке показалось мне тогда наиболее реальным.

— Пятница, скажи, где ты живёшь, — сказал я, взяв девушку за плечи. — Какой у тебя дом и квартира?

— Не надо туда идти, — сказала Пятница, глядя на меня почти не моргающим взглядом. — Я не могу туда пойти.

— Если с твоей бабушкой что-то случилось, нам в любом случае нужно вызвать скорую, — позже я даже удивился, как такая мысль пришла мне в голову в такой суматохе. Пятница странно посмотрела на меня.

— Севастопольская четырнадцать. Квартира пять. Второй этаж.

— Хорошо, — я осторожно взял её за запястье. — Пойдём.

— Я не пойду туда, — голос Пятницы дрожал, но руку она не убирала. — Я не могу.

— Ты не будешь заходить внутрь, просто покажешь мне, какая твоя квартира, — сказал я. — Я зайду внутрь и помогу, чем смогу.

— Ты ничем не поможешь.

Севастопольскую мы отыскали через десять минут. Пятница была абсолютно никакая, молча шла за мной, не говоря ни слово. В моей голове царил хаос, но я надеялся, что всё как-нибудь разрешится. Пытался себя успокаивать, мол, нашёл «подружку» с отклонениями на свою голову. Просто верну её к ней в квартиру, чтобы не простыла, запру и договорюсь с домашними, чтобы внимательнее за ней присматривали.

Пятница открыла мне ключом от домофона дверь (руки её крупно дрожали), и застыла, придерживая её.

— Я не пойду внутрь.

— Идём, ты совсем околела, — сказал я. — Я вынесу тебе одежду. Покажи, какая твоя квартира.

— Пятая.

— Покажи, говорю. Пойдём. В подъезде теплее.

С большой неохотой Пятница всё же прошла за мной. В глазах у неё плясал почти безумный страх, и кажется, она с каждым шагом всё усерднее перебарывала желание броситься наутёк.

Первое, что заставило меня напрячься — дверь в пятую квартиру была едва заметно приоткрыта. Оставив Пятницу, которая совсем уж съёжилась, у тёплой батареи, я осторожно приоткрыл дверь и вошёл внутрь. Всюду горел свет.

— Простите, — позвал я. В коридоре было не прибрано, в небольшой луже стояли ботинки, в которых, кажется, и была Пятница, когда мы с ней недавно расстались. На мой возглас никто не ответил. Сжав губы, я разулся и с огромным напряжением прошёл в комнаты. На кухне никого не было. Зато, стоило мне приблизиться к комнате — я ещё из коридора увидел чьи-то ноги. Кто-то лежал на полу.

«Да неееет…» — пронеслось у меня в голове, когда я вошёл в комнату. Полнотелая старая женщина в голубом халате лежала на полу, раскинув руки. Между огромных грудей её торчала рукоять, от которой расползалось по халату тёмное пятно.

Я тихо сматерился, едва устояв на ногах. Лучшее, что я смог тогда сделать — это отступить и закрыть дверь. Сделать несколько глубоких вдохов и понять: Пятнице не показалось. Кто-то действительно убил её бабушку.

Чтобы убедиться, что мне не показалось, я с большой неохотой сжал ручку двери и медленно открыл дверь. Желание снова лицезреть неприятную картину не то, что было равно нулю, оно ушло у меня в явный минус. Но зачем-то я всё-таки переборол себя, и снова посмотрел на убитую бабушку.

И только со второго раза заметил, что она не одна в комнате.

Полупрозрачным облаком над телом её бледнел белесый образ, который я в иной ситуации посчитал бы галлюцинацией. Присмотревшись к нему, я понял, что образ — точная копия старушки, как по лицу, так и по габаритам и даже по одежде и рукояти в груди.

Призрак.

Мы с призрачной бабушкой встретились взглядами. Глазницы у неё были пустыми, и от одного их вида у меня вся спина покрылась мурашками.

Тем не менее, это была не первая моя встреча с призраком, так что в каком-то роде я даже испытал некое подобие облегчения. Я впервые видел мёртвое тело, но присутствие над ним призрака будто бы делало ситуацию не только моей. Условно говоря, я был здесь не один.

И всё же мне было не по себе.

— Вы меня слышите? — спросил я, будучи не уверенным, могут ли призраки слышать человеческую речь. Вроде бы первая встреченная мной нематериальная гражданка ещё как вела со мной диалог. Но она и прозрачной тоже не была…

— Кто вас убил? — спросил я как можно громче. Призрак никак не реагировал на мои слова: бабушка просто висела в воздухе, и до меня ей не было никакого дела.

Интересно, а Пятница сможет её увидеть? Может быть, хотя бы с внучкой бабка согласится на переговоры?

«Но если нет, то я просто заставлю её лишний раз посмотреть на труп её бабушки ради ничего. Её может просто хватить приступ… Не говоря уж о том, если она и правда увидит призрака».

— Я хочу помочь, — снова предпринял я попытку поговорить с призраком. — Я знаю вашу внучку. Она снаружи и не сможет сюда вернуться. Если можете, расскажите, что произошло.

После моих слов вся голова бабушки странно задрожала и затряслась, и тут уж мне стало совсем не по себе. Это выглядело очень страшно и неестественно.

— Мужчина, — старушечий голос звучал будто бы частью какого-то мутного хора шипящих голосов. — Незнакомый. Злой. Фирма «Возрождение». Хотел продать… — весь силуэт бабушки зарябил, будто бы пошёл помехами, после чего она растворилась в воздухе. Я снова остался один.

Прежде, чем мои глаза снова опустились бы на труп, я закрыл дверь, оборвав себе доступ к нему. Пошёл к коридору, доставая из кармана телефон и набирая «скорую».

— Севастопольская четырнадцать, первый подъезд, пятая квартира. Женщине плохо. Ножевое ранение, — произнёс я медленно и как можно чётче. — Срочно приезжайте, ей плохо.

Диспетчер хотела ещё что-то спросить, но я бросил трубку: мне хотелось оказаться как можно дальше отсюда.

Я вынес Пятнице её рюкзак, куртку, шапку и ботинки, и заставил её одеться. Прикрыл дверь как можно плотнее.

Осталось обсудить с Пятницей, что делать.

— Послушай меня. Я вызвал скорую. Когда они приедут, они зайдут внутрь и помогут твоей бабушке.

Уже тогда, когда я это проговаривал, у меня хватало мозгов, чтобы сложить друг с другом два и два: у живых людей не появляются призраки.

— Расскажи им всё, что сможешь… — только в этот момент я понял, что должен был звонить в полицию, а не в «скорую». Но тогда Пятница будет главным подозреваемым, а в таком состоянии, в каком она сейчас — это её убьёт. И даже если я останусь… Считаются ли вещественными доказательствами слова, сказанные призраком? Нет, вряд ли — скорее всего, мне самому вызовут скорую и увезут в немного другое ведомство.

— Не уходи, — попросила Пятница тихо, вцепившись в мою куртку. — Я пойду с тобой, только не уходи.

— Чего?! Ты же понимаешь, что нельзя! — удивился я. — Как тогда врачи поймут, что с твоей бабушкой? Если ты пропадёшь — все подумают, что это ты с ней сделала! Мы должны им всё объяснить…

— Тогда останься со мной.

«Во влип…» — подумал я обречённо. Тяжело вздохнул.

— Хорошо. Тогда… вызовем ещё и полицию.

…В итоге всё затянулось на долгие пять часов. Сначала приехали врачи, потом всё осмотрела полиция, масса машин скопилась у подъездов, приехал даже какой-то телеканал, и парочка журналистов очень упорно стремились попасть в квартиру пятницевой бабушки. Для меня всё это превратилось в долгую утомительную мешанину, которая никак не заканчивалась. Я по большей части отвечал на вопросы вместо Пятницы и, естественно, ни слова не сказал про то, что видел призрака. Хватило ума понять, какими взглядами будут потом на меня смотреть. Расследовать убийство (а это было, несомненно, убийство) был назначен следователь по фамилии Шевцов.

Я сперва отнёсся к нему с подозрением, но он оказался на удивление понимающим человеком: взяв у нас показания, адреса и номера телефонов (а также номера телефонов наших родителей), он отпустил нас, сказав, что скорее всего позвонит на следующий день «для уточнения обстоятельств». После этого я и Пятница молча покинули отделение и отправились сквозь ночной район в сторону моего дома.

Когда мы с Пятницей, выжатые и уставшие в край, зашли в мою квартиру, на часах в кухне доходило полчетвёртого ночи. Ничего уже не соображающий, я разрешил ей спать на своей кровати, а сам ушёл, сел за стол, и так и уснул, положив голову на руки и желая, чтобы всё, что мы с ней пережили, оказалось дурной игрой воображения.

К сожалению, это всё было только начало.

* * *

Ни о какой учёбе на следующее утро не могло идти и речи — я проспал до двенадцати, прогуляв всё, что только можно. Проснулся, сидя за столом, чувствуя, как ужасно болят затёкшие конечности, как благоухают мерзкой вонью нечищенные зубы, и как изнывает организм, которому даже удвоенных часов сна не хватило, чтобы справиться со всем, что на него свалилось. Никогда ещё до этого я не хотел подохнуть так же сильно, как в то утро.

А была ещё и Пятница, с которой нужно было что-то делать.

Она, видимо, проспала в моей кровати под моим одеялом, так и не раздевшись (не то, чтобы я очень настаивал), и даже не сняв кофту. Теперь она сидела на смятой кровати, свесив ноги, и безучастно смотрела над собой. Одного взгляда на неё мне было достаточно, чтобы понять: с того момента, как она проснулась, она так и просидела, не двинувшись с места.

— Доб… — я вовремя заткнулся, потому что утро после таких событий едва ли можно было назвать добрым. Пятница никак не отреагировала. Вся ситуация напомнила мне давешний разговор с призраком. Стоило ли мне посвящать в эти дела Пятницу? Всё-таки это была её бабушка…

— Я должен кое о чём тебе рассказать, — медленно произнёс я, потирая глаза. — И ты должна поверить мне, и вбить себе в голову, что я не ебанутый. Как бы невероятно ни звучало то, что я тебе расскажу.

Пятница медленно подняла на меня глаза.

— Что?

Сжав губы, я сглотнул ком слюны, затем глубоко вдохнул и сказал:

— Я видел призрак твоей бабушки.

Пятница смотрела на меня неотрывно. Неизвестно, ждала ли она развязки неудачной шутки или просто раздумывала, как у меня хватает смелости быть настолько отбитым по отношению к её горю.

— Я не шучу. И мне не показалось. Она рассказала, кто её убил. Это был незнакомый мужчина из фирмы «Возрождение».

Пятница всё так же смотрела на меня, почти не моргая. Весь её взгляд в мою сторону был пропитан именно тем обвинением, от которого я вначале постарался откреститься.

«Ты ебанутый?»

Теперь и я смотрел на неё, понимая, что рассказал правду, но правду, которая ровным счётом ничего не меняет, абсолютно бездоказательна и неправдоподобна, и выставляет меня абсолютным поехавшим идиотом. И что мне теперь было с ней делать, и что теперь Пятнице с этим делать — не ясно.

— Ладно, — тяжело вздохнул я после минуты оглушительно-долгого молчания. — Давай… Просто забудем, что я сказал. Наверное, мне просто показалось. Извини. Может, хочешь чаю?

— Ничего не хочу, — мёртвым голосом сказала Пятница, опустив, наконец, взгляд. Она по-прежнему никуда не собиралась двигаться с места.

«Кажется, — подумал я, — если я ничего не сделаю — она так и останется тут сидеть, пока не умрёт с голоду… А ещё один труп моё положение явно не облегчит».

— Тебе нужно поесть. Нам обоим нужно поесть, — сказал я как можно твёрже. — Я сейчас пойду и сделаю что-нибудь пожевать. Ты пока сходи и умойся...

Не то, чтобы я помирал с голоду. После таких событий, сами понимаете, пустой желудок — это меньшая из проблем. Но я в целом довольно дисциплинированный, и научен, что лучше вовремя поесть чем не вовремя проголодаться. К тому же, после хоть какого-то завтрака мысли наверняка прояснятся.

Из ванны вскоре донёсся шум воды: Пятница, кажется, всё же заставила себя умыться. Она вышла минут через пять, взлохмаченная, но, кажется, умытая. Бухнулась за стол, и молча пялилась на тарелку, на которую я наложил яичницы.

— Это еда, — сказал я. — Её надо покушать. Кушай.

Пятница не шевелилась.

— Поверить не могу, что... — еле слышно произнесла она, так и не закончив предложение. Да и не стоило заканчивать, я понимал, о чём она.

— Сочувствую тебе, — произнёс я дежурную фразу, сам не до конца понимая, действительно ли сочувствую. Чёрт вообще разберёт, что я тогда чувствовал. Бабушку мне отчасти было жалко, пусть я её и не знал. Но мне не давало покоя, что я ещё и с её призраком парой слов обмолвился. Что мне было делать с информацией, которую призрак мне дал?

— Что она тебе сказала? — спросила Пятница.

— Кто?

— Бабушка. Ты говорил... про приведение.

— А ты мне веришь? — уточнил я.

— Не знаю.

Я какое-то время помолчал, обдумывая каждое слово.

— Она сказала, что это был незнакомый злой мужчина. И ещё что-то про фирму «Возрождение». Ты что-нибудь про неё знаешь?

Пятница медленно покачала головой.

— Хрень какая-то. Кому она вообще понадобилась. Никому ничего не сделала. Жила тихо, ни с кем не ссорилась.

«Может, снова в «Контору» обратиться... — подумал я неожиданно. — Сказать им, мол... Хотя зачем вообще что-то придумывать. Они же знают про призраков, и даже имеют какие-то средства борьбы с ними. Но нужно ли бороться с духом убитой?»

— Поешь, — настоял я. — Тебе нужно набраться сил. Поживёшь с кем-нибудь из родителей...

Пятница так резко мотнула головой, что я даже немного перепугался.

— У мамы новая семья. А отец в запое.

«Принесла, блин, нелёгкая...» — я приложил руку к лицу. Надо в следующий раз лучше выбирать знакомых, потому что Пятницу теперь так просто не стряхнёшь с её... ситуацией.

— И что ты теперь будешь делать?

Пятница очень долго молчала.

— Я не знаю.

Она подняла глаза к окну.

— Свалю из города. И где-нибудь суициднусь. Всё равно толку особо от меня нет, и жалеть никто не станет.

— Так, только давай без этого, — поморщился я. — Хочешь уехать из города — уезжай, попутешествуешь там немного, страну объедешь автостопом. Но, пожалуйста, без суицидальных замашек.

— Тебе-то какое дело.

— Не болтай ерунды, а, — попросил я, махнув рукой. — Мне есть до тебя дело. И всё тут.

Пятница смерила меня внимательным взглядом. Мы помолчали. С тяжёлым сердцем я сказал:

— Пока что остаёшься у меня, пока всё не разрешится. Но в следующую ночь я постелю тебе на полу. А то за столом ещё раз спать я не выдержу.

Пятница сделала долгий выдох носом, подняла и опустила плечи. Кажется, ей и самой такая перспектива не очень нравилась.

— Пасиб. Я поищу... где пожить.

Я и тогда понимал, что вряд ли она что-то найдёт. Старшеклассница, которой и податься толком некуда, вряд ли имеет большие шансы на легальное жильё, где её не поимеют в первые же сутки... В каком-нибудь из смыслов. От таких мыслей мне даже передёрнуло. Мне было жаль Пятницу, но вместе с тем я испытывал тяжесть от того, что теперь мы с ней связаны общими обстоятельствами, и я не имею права просто вышвырнуть её за порог на произвол судьбы. Не прощу я себе этого. И за эту нерешительность я себя тоже корил. В общем, когда я покидал порог своей квартиры, отправляясь в «Контору» и оставляя Пятницу за главную, внутри меня тяжким маятником висел неприятный ком, который мне предстояло как-нибудь распутать.

* * *

В офисе на Первомайской меня вместо Андрея Павловича (я на тот момент уже успел забыть, как его зовут), к моему удивлению, встретил молодой инспектор Евгений. Именно он пришёл ко мне, когда призрачная старуха чуть меня не задушила. Меня он встретил удивлённым взглядом.

— Снова ты?

— А вы меня помните? — удивился я. Всё же после нашей последней встречи прошло уже много времени.

— Помню, как же иначе, — вздохнул Евгений. — Ты что, второй раз в жизни столкнулся с проблемой?

— Да... Если можно так сказать, — я закрыл за собой дверь, взглянув на пустующее место. Интересно, куда делся прежний начальник? Неужели, оставил место молодому специалисту?

Было не очень понятно, был ли занят Евгений до моего прихода. Перед ним лежал телефон с воткнутыми наушниками. Кажется, он что-то на нём смотрел. Я не собирался, конечно, подглядывать и узнавать, что именно.

— У меня очень сложная ситуация... — я прошёл и медленно присел за стол. — И... Я надеюсь, вы мне поможете.

— Что, та женщина вернулась?

— Нет... Я больше там не живу. Как бы сказать. Я увидел призрак убитой женщины.

Не знаю, чего я ждал, замолчав. Евгений смотрел на меня.

— И?..

— И... кажется, она сообщила мне информацию о том, кто её убил. Это были люди из фирмы «Возрождение».

Ни один мускул на лице Евгения не дрогнул.

— И что?

— Ну... Я не могу никому это рассказать. Мне никто не поверит, — я чувствовал, как любые объяснения намерений тают прямо у меня на языке. — И я подумал, что вы...

Евгений покачал головой.

— «Контора» только помогает ликвидировать нематериальных. Мы не расследуем дел, не ищем виновных в смерти. Этим занимается полиция.

— Но что делать, если призрак мне такое сообщает?

Евгений наклонился ко мне через стол.

— Забудь. Представь, что она тебе ничего не говорила.

— Почему? — удивился я.

— Потому что это единственный возможный вариант, который у тебя есть. Ты ничего не сможешь сделать с этой информацией, не можешь предъявить её в качестве доказательств, не можешь никак подтвердить, что с тобой говорила именно убитая. Даже я не поверил бы тебе, если бы не знал, что нематериальные граждане существуют. А что ты сделаешь, если она была не права? Что, если ты не так её расслышал? Что, если это была убедительная галлюцинация?

Он снова вернулся в прежнее положение.

— Понимаешь? То, что ты мне сейчас сказал — это пустой звук. Даже если бы призрак рассказал, кто Немцова грохнул, это было бы бесполезным сотрясанием воздуха, потому что никакие слова нематериальных для нас, живых, веса не имеют абсолютно. Что бы это ни было.

Он меня как будто реальностью по голове стукнул. Я сидел и понимал, что он совершенно прав, и в его словах — неоспоримая логика, наверняка подкреплённая его немалым опытом в общении с призраками. И это я тут — дурак, который пришёл в серьёзную фирму и что-то хочет. Я был подобен старушке, которая просит у программиста починить кофейник, думая, что он в этом наверняка разбирается.

— То есть... Вы ничего не можете тут сделать? — уточнил я на всякий случай.

— Изгнать её, если она станет агрессивной — смогу. Ты за это заплатишь?

— Я не знаю, станет ли она агрессивной. Она вроде не нападала...

— Ну тогда я ничего не смогу... Пока что, — Евгений пожал плечами. — Более того: и ты тоже ничего не сможешь с этим сделать. Наше основное правило заключается в том, что права живых никогда не должны нарушаться мёртвыми. Вообще ни при каких обстоятельствах. Выбор вообще всегда делается в пользу живых. Так что ты не имеешь права обвинять эту фирму, о которой она говорила, даже если она существует, даже если она правда как-то косвенно замешана.

Я нахмурил брови.

— Но это же несправедливо.

— Несправедливо то, что я за нажатие кнопки по 39 рублей получаю, — недовольно ответствовал Евгений. — Ладно хоть по аренде как-то вывозим, а так... Иду себе в убыток.

«Тогда почему же он вообще здесь сидит?» — подумал я мельком.

— В общем, ты лучше про неё вообще забудь, — подытожил инспектор. — Не усложняй себе жизнь, парень. Это тебе не сериал, и не кинчик голливудский. Некоторые проблемы решить просто нельзя, и с их существованием нам приходится мириться.

— А как к вам попасть работать? — вдруг спросил я.

Евгений посмотрел на меня.

— Работать? Тут? Я же только что тебе сказал, чтобы ты не усложнял себе жизнь. Хочешь тут сидеть за нихера, и буйных нематериальных устранять?

— Я просто хочу узнать! — сказал я. — Мне ещё тогда стало интересно, как вы это делаете! А раз я могу их видеть — может, я могу помочь... им. Ну и живым людям тоже.

Евгений потёр рукой лицо, сняв наушники и небрежно сбросил их на стол.

— Это всё кажется тебе интересным в первые дни. Потом ты понимаешь, что тут сраная бюрократия проела все брёвна так, что чёртова избушка на курьих ножках сейчас обвалится под собственным весом. И ты начинаешь проклинать день, когда ты сунулся... Оно тебе надо?

Я тяжело вздохнул, поняв, что и правда не надо. Работа на складе моя была утомительной, но давала хороший доход и хорошо сочеталась с универской учёбой. А на доход в 39 рублей было ну никак не прожить...

— Тогда почему вы до сих пор здесь? — задал я нескромный вопрос.

Евгений просто пожал плечами.

— Ну а кто, кроме меня? Андрей Павлович ушёл на пенсию. Мы тут одни остались... Я и Алевтина Андреевна. Поздоровайся, кстати.

«Я что, кого-то не заметил?» — подумал я, оборачиваясь. И продрог, потому что на месте напротив Евгения, которое до этого пустовало, сидел самый настоящий прозрачный призрак.