За Душу, данную Творцом... (джен)

Ринсвинд пришел в себя не сразу, но когда очнулся, первое, что увидел — это странно-знакомый молодой человек. Ринсвинд не понял, почему тот показался ему столь знакомым, но что-то родное и близкое душе анк-морпоркца в нём явно было! Молодой человек стоял рядом с ним — а к слову, где Ринсвид находится? — и хмуро смотрел на недоучку-мага.

— Где я? — прохрипел Ринсвинд, мечтая о глотке воды. Впрочем, вместо воды — редкой роскоши в Анк-Морпорке! — ему дали кубок с вином и неприятно так усмехнулись.

— В Тёмном Братстве, тебя же поприветствовали, — непонятный собеседник только покачал головой на такую недогадливость. И тут Ринсвинд понял, что же на самом деле в окружающей его действительности было не так.

Во-первых, конечно же, октарин. Октариновые переливы заливали всё пространство вокруг, никогда ещё Ринсвинд такого не видел, даже в Незримом Университете, в самых потайных или сильных его местах! Всё, буквально всё виделось Ринсвиндом через призму переливов октаринового цвета, цвета волшебства, восьмого цвета радуги. Волшебство было везде — и сам Ринсвинд светился октариновым цветом! Октариновым светился его то ли надзиратель, то ли спутник — да, к слову, где же это он? Октариновый туман, достаточно плотный и в то же время прозрачный, заполнял всё вокруг. Что же за место, что же за мир такой, если в нём столько октаринового?!

Вторым, что заметилось Ринсвинду, было зеркало. Зеркало, в котором отражался кто-то — но точно не он, Ринсвинд.

Конечно, волшебник из Анк-Морпорка никогда не был красавцем… Длинное, будто кем-то карикатурно растянутое лицо всегда невыгодно отличало «гида Пупземелья» от остальных его обитателей. Каштановые волосы, длинные, с густой проседью, курчавые и вечно как будто грязные, слипающиеся в сосульки, обрамляли высокие лопоухие уши. Высокий лоб, низкие тяжёлые надбровные дуги с густыми — и хорошо хоть не сросшимися! — бровями, нависающими над узкими глазами. Да и глаза у Ринсвинда от рождения были не самые красивые, лисьи какие-то, хитрые и вечно прищуренные, как будто в подозрении. Нос у Ринсвинда был вообще отдельной, особенно выдающейся частью лица — он был крупный, с широкой переносицей, с большой горбинкой с самого рождения, а во времена бурной молодости ещё и неоднократно сломанный. Высокие скулы делали его лицо типично злодейским — куда там Градоправителю Витинари! Тонкие губы обрамляла щетина тонких усиков, впалые щёки ничуть не плавно перетекали в широкую челюсть и длинный, слегка раздвоенный и выдвинутый немного вперёд подбородок, с бородой, которую носили обычно в Омнии, но никак не в Анк-Морпорке. Длинная шея с выступающим кадыком и чётко очерченными венами добавляли Ринсвинду сходства с шакальей собакой, отчего казалось, что он вот-вот набросится на собеседника и растерзает его внезапно появившимися клыками… Да, Ринсвинд никогда не был красавцем. Но и нынче его внешность не баловала красотой, хоть в ней и поменялось… что-то. Вот только что?

Недоучка из Незримого Университета стал всматриваться в своё отражение так, как будто от этого зависела его жизнь. И наконец Ринсвинд понял, в чём было дело. Пусть даже в других одеждах: тёмно-красных как кровь, с чёрными вставками и следом от ладони; пусть даже без извечной своей островерхой шляпы волшебника, но Ринсвинд всегда был узнаваем в Анк-Морпорке и той самой пресловутой таверне «Порванный барабан», в которой он впервые встретился с Двацветком… Хорошее было время — и мир был родной! А вот сейчас — сейчас в облике Ринсвинда появилось что-то, от чего мурашки бежали по спине даже у самого недоучки-мага. Всем ведь было известно: Ринсвинд — самый трусливый волшебник на всём Диске, он боится даже собственной тени! А теперь, как выяснилось, ещё и своего отражения.

И Ринсвинд действительно боялся. Потому что в болотно-зеленых глазах появились безумные искорки, уголки губ самопроизвольно поднялись вверх в ехидно-провокационной усмешке, в которой не было ни намёка на добро. Разгладились немного испещрившие лицо морщины, то ли мимические, то ли живущие своей жизнью на лице от самого рождения. Уши на кончиках заострились, от чего Ринсвинд сам себе стал напоминать какого-то эльфа, не то полукровку, не то квартерона. Седина, блестевшая в волосах, стала какой-то совсем уж пепельно-серой, а каштановый родной цвет волос приобрёл странный болотно-зеленый оттенок. И всё это вместе делало Ринсвинда… пугающим.⁽¹⁾ Впрочем… Больше, чем новая внешность и царящий вокруг октариновый туман, Ринсвинда пугало другое.

В голове у него поселился голос. Точнее, даже не голос, а множество, просто толпа голосов! Безумно шепчущие и тихо кричащие на грани слышимости, зазывающие и умоляющие, ехидные и гневные, они создавали в голове такую какофонию, от которой в былые времена тряслись бы поджилки, по спине бегал бы холодный пот, а голова очень быстро разболелась бы. Вот только ничего этого не было; все эти голоса как будто стали фоном, преследовавшим Ринсвинда с самого детства, с первого его воспоминания. И этот фон скрывал что-то ещё, то же самое безумное хихиканье, ехидное, старческое и бесячее до невозможности — такое же Ринсвинд слышал перед тем, как отключиться… там. Там, где бы он ни был до этого.

Внезапно скрипнула дверь, и в то место, где был анк-морпоркский гость, вошёл мужчина. Он был высок и статен, его светло-русые волосы выпростались из низкого хвоста у самой шеи, и теперь их трепал лёгкий сквознячок. Жёлтые глаза с вертикальным зрачком внимательно осмотрели Ринсвинда, и, что-то признав, мужчина кивнул ему.

— Очнулся наконец-то, — голос у него был рычащий и пугающий, как будто из человеческого тела вещал зверь, неведомо как научившийся говорить. — Идём, тебя уже ждут…

— А где я? — спросил Ринсвинд в спину своего не то провожатого, не то тюремщика… Хотелось надеяться на первое.

— В Убежище, — как само собой разумеющееся ответил мужчина и решил, что на этом с гостя — или с пленника? — хватит вопросов. Мягко, словно зверь, ступая по каменным плитам пола, мужчина ушёл, не оглядываясь, и, чтобы не заблудиться в этих каменных лабиринтах, Ринсвинду пришлось потрудиться и почти побежать за ним. Пусть он как житель Диска и обладал высоким ростом, отчего походил на каланчу, но вот ловкостью, грацией зверя и выносливостью похвастать не мог!

Привели Ринсвинда в большой зал. С одной стороны были ступени и водопад с небольшим озерцом. С другой стороны — ступени куда-то наверх, какие-то коридоры, а от небольшой кучки людей доносился слегка истеричный голос, и другие голоса, гневные — женские и мужские, уже знакомые по вчерашнему не то сну, не то видению, не то довольно неприятной реальности. Ринсвинда потянуло к кругу людей, и какое счастье, что его провожатый направился туда же!

— А вот и наш последний брат, — сказала женщина с высоким командным голосом. — Позволь объяснить тебе, что произошло…

Ринсвинду было интересно. Ринсвинд с нетерпением бы послушал, и даже слушал бы внимательнее, чем на лекциях в Незримом Университете… Вот только интересовало его совершенно другое. А именно, почему-то показавшийся совершенно очаровательным мужчина в шутовской одежде, которому и принадлежал истеричный голос. Он говорил с надрывом. Постоянно приплясывал, не мог стоять на одном месте. Его глаза горели фанатичным огнём, а речь была сумбурной, сбивчивой и настолько театральной, что в искренность, сквозившую в каждом слове, уже не верилось.

— Что ж, — говорившая женщина недовольно поджала губы. — Раз уж ты молчишь, то позволь я объясню тебе, что тут произошло… Ты, как бы парадоксально это ни звучало, оказался в другом мире…

Ринсвинд слушал вполуха. Он никогда не задумывался, насколько приятно может быть наблюдение за непостоянным, будто сошедшим с ума существом. Мужчина, одетый в чёрно-красные шутовские одежды, в сапогах с лихо загнутыми носками, с бубенцами на самых-самых кончиках этих самых сапог, с такими же — только побольше размером и количеством — бубенцами на шутовской шляпе, лихо заломленной на голове, с настоящей искрой безумия в глазах и растянутых в полуулыбке сумасшедшего губах; по мнению Ринсвинда и его вывернувшейся незнамо как психики, он был прекрасен!

— …А именно, в Убежище Тёмного Братства. Меня зовут Астрид, я — глава этого Убежища. Этот шут гороховый — Цицерон, а в гробу лежит так называемая Мать Ночи.

— О-о-о, матушка! Моя бедная, бедная Матушка, никто не слышит мою бедную Матушку…

— Твой сегодняшний провожатый — мой муж, Арнбьорн. Не советую его дразнить или приставать к нему с глупыми вопросами, всё же оборотни — не самые дружелюбные существа.

— Я вервольф, — кивнул Арнбьорн, пристально смотря на Ринсвинда. Оборотни были злом знакомым и родным ещё по Анк-Морпорку, так что Ринсвинд не удивился. Вот только единственное, что его напрягало, это то, что вся фигура Арнбьорна как будто излучала октариновое сияние, пробивавшееся даже через этот странный октариновый туман. На Октаген туман похож не был… — Люблю убивать, люблю Астрид, ненавижу зануд. От голубого цвета у меня болит голова, — и с независимым видом уставился в сторону другого выхода, откуда, кажется, должен был появиться кто-то ещё.

— Чернокожий, с тихим голосом — Назир. У него ты можешь чему-то научиться, взять парочку контрактов… Об этом позже.

Чернокожий представитель некоего Тёмного Братства октариновым не светился, но был похож на некое уплотнение октаринового тумана, окружавшего всё, что тут было.

— Маленькая девочка — не обманывайся внешним видом — Бабетта. Она — двухсотлетний вампир, так что будь поаккуратнее с ней.

Маленькая девочка, лучащаяся ярким октариновым сиянием. Что ж, понятно; всё, что имело магию в этом мире — излучало октарин. Получается, что так?

— Тот, что выглядит как помесь человека и ящерицы — Визара, он аргонианин. Давай без глупых вопросов по поводу хвоста, ушей и языка, хорошо? У нас такое не принято.

Человек-ящерица октарин не излучал, а, скорее, поглощал, как бы это странно ни звучало.

— Темнокожая красавица-данмерка — Габриэлла, и, ради Ситиса, держи свои мужские наклонности при себе. Старик с ехидной мордой — Фестус Крекс. Если ты владеешь магией, то можешь чему-то у него научиться… Ну и, наверное, самое удивительное создание на сегодняшнем вечере знакомств.

Последние двое из озвученных членов Тёмного Братства октарин не просто излучали, а как будто состояли из него. Всё в них — кожа, глаза, одежды — излучало такой приятный глазу восьмой цвет радуги. Цвет волшебства. Астрид сделала паузу, пока Ринсвинд, отвлекшись от созерцания слегка поехавшего крышей Цицерона, осматривал членов Тёмного Братства. Все они отнюдь не казались «белыми и пушистыми» — впрочем, что мешает им побриться и покраситься? Наверняка они хорошо знали, что такое кровь и как добыть её из сопротивляющегося разумного. Ринсвинд не мог бы поручиться за горных гномов или каменных троллей — помилуй А-Туин, есть ли у каменных троллей кровь? — но эти ребята явно умели убивать. В Гильдии Убийц их приняли бы с распростёртыми объятиями…

А тем временем, пока мысли неспешными катышками перекатывались в голове анк-морпоркца, словно ленивые после спячки мухи или паучки, Астрид наконец-то вытащила из-за спин своих собратьев последнего члена этого, по мнению Ринсвинда, балагана.

Мельком проскочили в голове мысли: «Ринсвинд, трусливый волшебник, во что ты опять ввязался? Тебе мало было Двацветка, так теперь ещё и это?..»

А вышедшая из-за спин Тёмного Братства девушка. Скорее, даже молодая женщина... Выглядела весьма необычно. Бледная кожа, красные глаза, чуть удлинённые клыки, лёгкий доспех, похожий на те, что носят в анк-морпоркской Гильдии Воров, длинные волосы неясного в полумраке цвета, небрежно сплетенные в комуц, и почему-то знакомое лицо. Лицо, которого — Ринсвинд мог поклясться! — он никогда раньше в жизни не видел.

— Позволь тебе представить и твою напарницу по несчастью. Её зовут Мораг, она босмерка и вампир. И Довакин. И до недавнего времени — Слышащая…

Вот это существо очень привлекло внимание Ринсвинда. Девушка, женщина, не важно; она как будто одновременно излучала октарин, содержала его внутри себя как плотный комочек очень насыщенного оттенка, и в то же время — отторгала октарин! Ринсвинд внимательно смотрел на — как там, Довакина? — и пытался разделить в своём понимании то, что она из себя представляла. Ух, сколько бы отдали маги из Незримого Университета Анк-Морпорка за то, чтобы всласть изучить такое чудесное явление! Весь этот мир — или только место — было наполнено октарином!

— А при чём тут я? — подал голос Ринсвинд, наконец оторвавшись от созерцания окружавших его колоритных личностей и ненавязчивого сумасшедшего бормотания Цицерона.

— При том, что Довакин не пожелала быть Слышащей, и теперь ты каким-то образом сам должен определить, кто и когда станет следующим Слышащим. Как это произойдёт — я не знаю, по всей видимости, всё зависит только от тебя.

* * *

До самого вечера — хотя в этих подземных катакомбах и не понять толком, какое сейчас время суток — гость с Диска пытался понять, во что же он опять вляпался. Да и, странное дело, всё это время с ним происходили странные вещи: то полка впереди него рухнет с диким грохотом, то камень от ступеньки внезапно отвалится, когда он только соберется на него наступить…

Знаний о том, куда же он попал и как из этого дерьма выбраться, прибавлялось с каждым разговором. Арнбьорн, пусть и не был, мягко говоря, приветлив, но на вопросы, не касающиеся его лично, отвечал. Пусть и сквозь зубы. К Цицерону Ринсвинд пока не подходил, опасаясь вывертов своей психики, а с Матерью Ночи — трупом — не поговоришь. Более полезными в плане информации оказались Назир и Бабетта, но вампирша скоро куда-то испарилась, так что разговор с Назиром продлился достаточно долго — Ринсвинда потянуло в сон. Остальных, в том числе и Довакина, по каким-то странным причинам он найти не смог, а потому отправился в выделенную ему комнату и упал на кровать без сил. Под всё нарастающее в голове безумное хихиканье и гомон голосов Ринсвинд и уснул, чтобы очутиться в весьма странном месте.

1) Ринсвинд — такой, каким его вижу я: http://img1.safereactor.cc/pics/post/%D0%BC%D0%B0%D1%80%D0%BA%D0%B8-%D0%A4%D0%B5%D0%BD%D1%82%D0%B5%D0%B7%D0%B8-%D0%BB%D0%B8%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%B0%D1%82%D1%83%D1%80%D0%B0-%D0%9F%D1%80%D0%B0%D1%82%D1%87%D0%B5%D1%82%D1%82-1948943.jpeg

Вернуться к тексту