За Душу, данную Творцом... (джен)

* * *

Мор уже давно был учеником Смерти. Это было странное и непривычное — и слово, и чувство, и всё же. Кто-то, кто мог убить саму Смерть только потому, что он не соответствует занимаемой должности, — помилуйте Боги! Слишком Смерть, по их нечеловечному, «беспристрастному» мнению, очеловечился. Что плохого, казалось Мору, в том, чтобы любить вино, смотреть на красивый закат или же дышать воздухом гор и долин после прошедшей грозы? Но Смерти всё это было нельзя. Мору это не нравилось, но кто он такой, чтобы возражать самим богам?

Вот сейчас, например, Смерть взял Мора с собой на собрание Богов — и было невероятно интересно и страшно. Потому что Боги — хотя Мору казалось, что это всё же больше люди с нечеловеческими возможностями, — редко, очень редко собирались все вместе. В Октариновом Зале в ничто, где-то за Краем Мира и в самом-самом центре Пупземелья одновременно, собирались Боги Плоского Мира. Близнецы снаружи и совершенно разные внутри: Рок и Судьба. Фривольная пигалица, Госпожа Удача. Мрачный и немного грустный Смерть. Он сам, Мор, удостоенный чести стать учеником Смерти, — или это всё же проклятие?.. По-странному одетая Эррата, Богиня Раздора и Разногласий. Какой-то уставший Посланник Богов, Федекс. Слепой Ио, бог-громовержец и владыка всех Богов. Астория, Богиня Любви, красивая и какая-то чуждая всему этому сборищу.

— Что ж, раз уж все в сборе… — прошелестел старческий, но все еще крепкий голос Слепого Ио. — Я собрал вас тут потому, что нам надо решить дело о жизни, смерти и посмертии одного из наших подопечных.

— И кого же на сей раз? — вскинул бровь Рок, ехидно скалясь в лицо сестре-Судьбе и подмигивая Госпоже Удаче. — В прошлый, помнится, раз, решая чью-то жизнь, мы породили богов Омнии. Что же будет теперь? — Рок был ехиден. Но он был прав. Прошлое такое собрание Богов Плоского Мира обернулось не лучшим образом и изрядной конкуренцией, ну и появлением... мелких, но досадных Богов-недоразумений, по мнению самого Рока. Например, именно тогда появился О Боже Похмелья⁽²⁾, безобидный, но ужасно нарциссический Бог. Хотя Мор, буде его спросили бы, назвал бы его божком, а не Богом.

— Дело в том, что один из наших подопечных, падая за Край Мира, умудрился попасть в октариновый водоворот и угодил в другой мир. И теперь надо либо достать его оттуда, либо отречься от него…

— Либо… преподнес-с-сти ему… дар-р-р… — зазвучал совершенно чужой голос, и в Октариновом Зале появилось... существо.

Это было уродливо и страшно, если бы не по-своему прекрасно. Каждый из Богов бывал в Анк-Морпорке, и каждый из них всё же что-то впитал от этого самого города в центре Плоского Мира; город, поделенный на две части рекой, настолько пропитавшейся духом этого города, что река сама решала — позволить кому-то идти по её водам или же утянуть в себя, засосав, словно зыбучие пески или кисельный океан. Существо, появившееся в Октариновом Зале, было… скоплением Щупалец. Но какие это были щупальца! Толстые и даже на вид очень прочные, они были почти шаром, если бы в самом центре скопления этой отвратительно прекрасной мерзости не сияло Око, такое, знаете, как в сказках. Большое и красивое, переливающееся то янтарным, то зелёным, то синим, как океан, а сам Мор вообще видел октариновые искорки в этом Оке! Око в центре скопления щупалец было окружено глазами поменьше, но все они были похожи на Око — постоянно меняли цвет и форму, и только узкий вертикальный зрачок чернильной Тьмы, которая, казалось была живой, оставался неизменным.

— И кто же почтил собрание Богов Плоского Мира своим присутствием?! — гаркнул Слепой Ио. Теперь, только теперь ученику Смерти становилось понятно, почему же именно Слепой Ио, громовержец, является главой над всеми Богами. От крика — рыка — Слепого Ио содрогнулись стены Октаринового Зала, и где-то прямо над ухом грянул гром, да такой, что «всем громам гром»!

— О, уважаемый, увы, имени я вашего не знаю, — раздалась быстрая речь с другой стороны, и запахло розами, сыром и вином, да такими хорошими, каких, наверное, на всём Пупземелье было не сыскать! — не стоит так сильно ругаться на моего слишком умного брата. Видите ли, мы, — перед Госпожой Удачей и Судьбой появились розы, несколько необычные, но почему бы розам в Октариновом Зале не быть необычными? — как раз таки можем зваться Богами того мира, в котором оказался ваш… подопечный.

Из полумрака вынырнул весьма красивый мужчина в камзоле и высоких сапогах.

«Точнее, — Мор поправил себя, — мужчина был бы красивым, если бы не слишком широкое лицо, длинные-предлинные острые уши и пара слегка закрученных, как щегольские усики, рогов».

В руке мужчина держал запотевшую и слегка пыльную бутыль с явно алкогольным содержимым, а вокруг него парили различные сыры на деревянных плоских блюдах, усыпанные лепестками роз. «Что, во имя А'Туина, тут происходит?..» — подумалось ученику Смерти, но он решил временно не думать об этом. В конце концов, он в Октариновом Зале, а значит, тут возможно всё.

— Боги другого мира, значит? — Рок выгнул бровь и, наверное, хотел что-то добавить, но не успел.

— Что же, тогда, — Госпожа Удача, сейчас фривольная пигалица, обладала природным обаянием и мягким, завораживающим голосом… как и огромным любопытством. — Прошу вас, присоединяйтесь…

И, легко подхватив из воздуха розу странного мужчины, Госпожа Удача с улыбкой умостилась в кресле октаринового цвета.

— Простите моим братьям невежество, — раздался женский голос, — и позвольте представить их — и представиться самой. Мы не совсем Боги, скорее, принцы Даэдра, но, как обладающие силой и имеющие знания, как же нею распорядиться, мы всё же можем считаться Богами.

Женский голос перемещался по Октариновому Залу вместе со внезапно появившимися тенями, и переливы дымчатых теней — Мор уже ничему не удивлялся — стелились по земле, словно туман по озеру.

— Тот, что заговорил первым, Брат мой, повелитель Непознанного и Известного, Хермеус Мора. Не смотрите на его страшный вид, он весьма мил и обходителен, когда ему это надо, — а, поверьте, ваш подопечный ему нужен…

Тени оказались за спиной у Рока, и в следующее мгновение женщина прекрасной внешности, с холодными глазами, в глубине которых таились искры, оказалась стоящей спина к спине с Роком, и, каким-то образом, лицом к его сестре Судьбе, до сих пор сохранявшей слегка надменное молчание.

— Тот мой брат, что рогат и слегка бесцеремонен, имя ему — Сангвин, и повелевает он развлечениями и, как ни странно, развратом. Тёмной, так сказать, стороной натуры.

Женщина была прекрасна и опасна, это ощущалось всей кожей. У неё было почти что полупрозрачное платье, с разрезом до бедра и невероятно широкими и длинными, разлетающимися рукавами. Длинные волосы иссиня-чёрного цвета, такие же, как чернильная тьма и те тени, что стелились по залу буквально мгновения назад. Женщина вышла из-за спины Рока и, каким-то образом создав себе не то стул, не то пуф, не то тахту, уселась на неё по-омнийски.

— Мне же имя — Ноктюрнал, и я — повелительница воров, удачи, теней и ночи. И ваш Ринсвид — так ведь зовут этого юношу? — нам бы пригодился. Пригодился бы миру, которому мы… покровительствуем.

Мор, ученик Смерти, ещё не был опытным и бывалым. Он не знал, что Боги — а тем более, настолько старые и сильные Боги — могут общаться… не так, как это привычно ему. И потому, наблюдая, как октариновые волны окатывают одного Бога за другим, как октариновые жгуты и косы мешаются с зеленовато-чёными чернильными разводами Хермеуча Моры, как красные лепестки роз Сангвина оттеняют октариновые переплетения Зала Собраний Богов, как дымчатые тени вплетаются в непередаваемый узор восьмого цвета радуги, — он и не думал, что именно так и выглядит Общение Богов. Когда нет языка, нет слов, которыми можно играть… А потому слова, прозвучавшие в голове у Мора, стали для него полнейшей неожиданностью.

— Ты отправляешься в Тамриэль, Мор. Присмотри за Ринсвиндом, он — твой экзамен… Не допусти до него Смерть, — и Мор провалился в чернильную черноту под чей-то безумный смех.

А тем временем очнувшийся Ринсвинд пытался сфокусировать взгляд на своём окружении, что выходило не очень удачно. Чёрное и красное, везде было чёрное и красное, и какие-то бесформенные пятна плавали туда-сюда. На груди лежало что-то, по форме туманного силуэта отдаленно напоминавшее кота, а вокруг все галдели и шептались — или так казалось только Ринсвинду?.. И больше всего злил, бесил и раздражал безумный смех, что ввинчивался в голову и не давал сосредоточиться хоть на чём-то.

— Добро пожаловать в Тёмное Братство, — вдруг очень чётко ударила в уши фраза, сказанная на совершенно чуждом Ринсвинду языке, но всё же понятная, как бы это странно ни звучала и ни воспринималась им самим. Глаза бессильно закрылись, и Ринсвинд снова провалился во Тьму.

Не бойся, мой брат. Вот камень, вот нож, держи. Птицы поют во ржи.

В этом нет никакой лжи, только путь, лишь дорога. В землю. По жилам.

Вот камень, сестра. Ложись. Пусти в себя ветер, который не знает смерти.

Не бойся, мой брат. Мы будем ветра, мы станем ветра, уголья костра, мы станем дорогой обратной.

Возвращайся, мой брат. Тропкой мышиной. Кровью по жилам. Сплетением правды и лжи. Держи меня, брат, держи!

Стань мне дорогой в жизнь. Птицы поют во ржи, вот поле, вот ветер, качаются ветки, тяжелые от плодов. Вьется дорога, зреют ячмень и рожь.

Окровавленный нож. Камень и смерть. Но ветер не знает смерти

Вернуться к тексту

2) Реально существующий в мире Терри Пратчетта Бог.

Вернуться к тексту

Ринсвинд пришел в себя не сразу, но когда очнулся, первое, что увидел — это странно-знакомый молодой человек. Ринсвинд не понял, почему тот показался ему столь знакомым, но что-то родное и близкое душе анк-морпоркца в нём явно было! Молодой человек стоял рядом с ним — а к слову, где Ринсвид находится? — и хмуро смотрел на недоучку-мага.

— Где я? — прохрипел Ринсвинд, мечтая о глотке воды. Впрочем, вместо воды — редкой роскоши в Анк-Морпорке! — ему дали кубок с вином и неприятно так усмехнулись.

— В Тёмном Братстве, тебя же поприветствовали, — непонятный собеседник только покачал головой на такую недогадливость. И тут Ринсвинд понял, что же на самом деле в окружающей его действительности было не так.

Во-первых, конечно же, октарин. Октариновые переливы заливали всё пространство вокруг, никогда ещё Ринсвинд такого не видел, даже в Незримом Университете, в самых потайных или сильных его местах! Всё, буквально всё виделось Ринсвиндом через призму переливов октаринового цвета, цвета волшебства, восьмого цвета радуги. Волшебство было везде — и сам Ринсвинд светился октариновым цветом! Октариновым светился его то ли надзиратель, то ли спутник — да, к слову, где же это он? Октариновый туман, достаточно плотный и в то же время прозрачный, заполнял всё вокруг. Что же за место, что же за мир такой, если в нём столько октаринового?!

Вторым, что заметилось Ринсвинду, было зеркало. Зеркало, в котором отражался кто-то — но точно не он, Ринсвинд.

Конечно, волшебник из Анк-Морпорка никогда не был красавцем… Длинное, будто кем-то карикатурно растянутое лицо всегда невыгодно отличало «гида Пупземелья» от остальных его обитателей. Каштановые волосы, длинные, с густой проседью, курчавые и вечно как будто грязные, слипающиеся в сосульки, обрамляли высокие лопоухие уши. Высокий лоб, низкие тяжёлые надбровные дуги с густыми — и хорошо хоть не сросшимися! — бровями, нависающими над узкими глазами. Да и глаза у Ринсвинда от рождения были не самые красивые, лисьи какие-то, хитрые и вечно прищуренные, как будто в подозрении. Нос у Ринсвинда был вообще отдельной, особенно выдающейся частью лица — он был крупный, с широкой переносицей, с большой горбинкой с самого рождения, а во времена бурной молодости ещё и неоднократно сломанный. Высокие скулы делали его лицо типично злодейским — куда там Градоправителю Витинари! Тонкие губы обрамляла щетина тонких усиков, впалые щёки ничуть не плавно перетекали в широкую челюсть и длинный, слегка раздвоенный и выдвинутый немного вперёд подбородок, с бородой, которую носили обычно в Омнии, но никак не в Анк-Морпорке. Длинная шея с выступающим кадыком и чётко очерченными венами добавляли Ринсвинду сходства с шакальей собакой, отчего казалось, что он вот-вот набросится на собеседника и растерзает его внезапно появившимися клыками… Да, Ринсвинд никогда не был красавцем. Но и нынче его внешность не баловала красотой, хоть в ней и поменялось… что-то. Вот только что?

Недоучка из Незримого Университета стал всматриваться в своё отражение так, как будто от этого зависела его жизнь. И наконец Ринсвинд понял, в чём было дело. Пусть даже в других одеждах: тёмно-красных как кровь, с чёрными вставками и следом от ладони; пусть даже без извечной своей островерхой шляпы волшебника, но Ринсвинд всегда был узнаваем в Анк-Морпорке и той самой пресловутой таверне «Порванный барабан», в которой он впервые встретился с Двацветком… Хорошее было время — и мир был родной! А вот сейчас — сейчас в облике Ринсвинда появилось что-то, от чего мурашки бежали по спине даже у самого недоучки-мага. Всем ведь было известно: Ринсвинд — самый трусливый волшебник на всём Диске, он боится даже собственной тени! А теперь, как выяснилось, ещё и своего отражения.

И Ринсвинд действительно боялся. Потому что в болотно-зеленых глазах появились безумные искорки, уголки губ самопроизвольно поднялись вверх в ехидно-провокационной усмешке, в которой не было ни намёка на добро. Разгладились немного испещрившие лицо морщины, то ли мимические, то ли живущие своей жизнью на лице от самого рождения. Уши на кончиках заострились, от чего Ринсвинд сам себе стал напоминать какого-то эльфа, не то полукровку, не то квартерона. Седина, блестевшая в волосах, стала какой-то совсем уж пепельно-серой, а каштановый родной цвет волос приобрёл странный болотно-зеленый оттенок. И всё это вместе делало Ринсвинда… пугающим.⁽¹⁾ Впрочем… Больше, чем новая внешность и царящий вокруг октариновый туман, Ринсвинда пугало другое.

В голове у него поселился голос. Точнее, даже не голос, а множество, просто толпа голосов! Безумно шепчущие и тихо кричащие на грани слышимости, зазывающие и умоляющие, ехидные и гневные, они создавали в голове такую какофонию, от которой в былые времена тряслись бы поджилки, по спине бегал бы холодный пот, а голова очень быстро разболелась бы. Вот только ничего этого не было; все эти голоса как будто стали фоном, преследовавшим Ринсвинда с самого детства, с первого его воспоминания. И этот фон скрывал что-то ещё, то же самое безумное хихиканье, ехидное, старческое и бесячее до невозможности — такое же Ринсвинд слышал перед тем, как отключиться… там. Там, где бы он ни был до этого.

Внезапно скрипнула дверь, и в то место, где был анк-морпоркский гость, вошёл мужчина. Он был высок и статен, его светло-русые волосы выпростались из низкого хвоста у самой шеи, и теперь их трепал лёгкий сквознячок. Жёлтые глаза с вертикальным зрачком внимательно осмотрели Ринсвинда, и, что-то признав, мужчина кивнул ему.

— Очнулся наконец-то, — голос у него был рычащий и пугающий, как будто из человеческого тела вещал зверь, неведомо как научившийся говорить. — Идём, тебя уже ждут…

— А где я? — спросил Ринсвинд в спину своего не то провожатого, не то тюремщика… Хотелось надеяться на первое.

— В Убежище, — как само собой разумеющееся ответил мужчина и решил, что на этом с гостя — или с пленника? — хватит вопросов. Мягко, словно зверь, ступая по каменным плитам пола, мужчина ушёл, не оглядываясь, и, чтобы не заблудиться в этих каменных лабиринтах, Ринсвинду пришлось потрудиться и почти побежать за ним. Пусть он как житель Диска и обладал высоким ростом, отчего походил на каланчу, но вот ловкостью, грацией зверя и выносливостью похвастать не мог!

Привели Ринсвинда в большой зал. С одной стороны были ступени и водопад с небольшим озерцом. С другой стороны — ступени куда-то наверх, какие-то коридоры, а от небольшой кучки людей доносился слегка истеричный голос, и другие голоса, гневные — женские и мужские, уже знакомые по вчерашнему не то сну, не то видению, не то довольно неприятной реальности. Ринсвинда потянуло к кругу людей, и какое счастье, что его провожатый направился туда же!

— А вот и наш последний брат, — сказала женщина с высоким командным голосом. — Позволь объяснить тебе, что произошло…

Ринсвинду было интересно. Ринсвинд с нетерпением бы послушал, и даже слушал бы внимательнее, чем на лекциях в Незримом Университете… Вот только интересовало его совершенно другое. А именно, почему-то показавшийся совершенно очаровательным мужчина в шутовской одежде, которому и принадлежал истеричный голос. Он говорил с надрывом. Постоянно приплясывал, не мог стоять на одном месте. Его глаза горели фанатичным огнём, а речь была сумбурной, сбивчивой и настолько театральной, что в искренность, сквозившую в каждом слове, уже не верилось.

— Что ж, — говорившая женщина недовольно поджала губы. — Раз уж ты молчишь, то позволь я объясню тебе, что тут произошло… Ты, как бы парадоксально это ни звучало, оказался в другом мире…

Ринсвинд слушал вполуха. Он никогда не задумывался, насколько приятно может быть наблюдение за непостоянным, будто сошедшим с ума существом. Мужчина, одетый в чёрно-красные шутовские одежды, в сапогах с лихо загнутыми носками, с бубенцами на самых-самых кончиках этих самых сапог, с такими же — только побольше размером и количеством — бубенцами на шутовской шляпе, лихо заломленной на голове, с настоящей искрой безумия в глазах и растянутых в полуулыбке сумасшедшего губах; по мнению Ринсвинда и его вывернувшейся незнамо как психики, он был прекрасен!

— …А именно, в Убежище Тёмного Братства. Меня зовут Астрид, я — глава этого Убежища. Этот шут гороховый — Цицерон, а в гробу лежит так называемая Мать Ночи.

— О-о-о, матушка! Моя бедная, бедная Матушка, никто не слышит мою бедную Матушку…

— Твой сегодняшний провожатый — мой муж, Арнбьорн. Не советую его дразнить или приставать к нему с глупыми вопросами, всё же оборотни — не самые дружелюбные существа.

— Я вервольф, — кивнул Арнбьорн, пристально смотря на Ринсвинда. Оборотни были злом знакомым и родным ещё по Анк-Морпорку, так что Ринсвинд не удивился. Вот только единственное, что его напрягало, это то, что вся фигура Арнбьорна как будто излучала октариновое сияние, пробивавшееся даже через этот странный октариновый туман. На Октаген туман похож не был… — Люблю убивать, люблю Астрид, ненавижу зануд. От голубого цвета у меня болит голова, — и с независимым видом уставился в сторону другого выхода, откуда, кажется, должен был появиться кто-то ещё.

— Чернокожий, с тихим голосом — Назир. У него ты можешь чему-то научиться, взять парочку контрактов… Об этом позже.

Чернокожий представитель некоего Тёмного Братства октариновым не светился, но был похож на некое уплотнение октаринового тумана, окружавшего всё, что тут было.

— Маленькая девочка — не обманывайся внешним видом — Бабетта. Она — двухсотлетний вампир, так что будь поаккуратнее с ней.

Маленькая девочка, лучащаяся ярким октариновым сиянием. Что ж, понятно; всё, что имело магию в этом мире — излучало октарин. Получается, что так?

— Тот, что выглядит как помесь человека и ящерицы — Визара, он аргонианин. Давай без глупых вопросов по поводу хвоста, ушей и языка, хорошо? У нас такое не принято.

Человек-ящерица октарин не излучал, а, скорее, поглощал, как бы это странно ни звучало.

— Темнокожая красавица-данмерка — Габриэлла, и, ради Ситиса, держи свои мужские наклонности при себе. Старик с ехидной мордой — Фестус Крекс. Если ты владеешь магией, то можешь чему-то у него научиться… Ну и, наверное, самое удивительное создание на сегодняшнем вечере знакомств.

Последние двое из озвученных членов Тёмного Братства октарин не просто излучали, а как будто состояли из него. Всё в них — кожа, глаза, одежды — излучало такой приятный глазу восьмой цвет радуги. Цвет волшебства. Астрид сделала паузу, пока Ринсвинд, отвлекшись от созерцания слегка поехавшего крышей Цицерона, осматривал членов Тёмного Братства. Все они отнюдь не казались «белыми и пушистыми» — впрочем, что мешает им побриться и покраситься? Наверняка они хорошо знали, что такое кровь и как добыть её из сопротивляющегося разумного. Ринсвинд не мог бы поручиться за горных гномов или каменных троллей — помилуй А-Туин, есть ли у каменных троллей кровь? — но эти ребята явно умели убивать. В Гильдии Убийц их приняли бы с распростёртыми объятиями…

А тем временем, пока мысли неспешными катышками перекатывались в голове анк-морпоркца, словно ленивые после спячки мухи или паучки, Астрид наконец-то вытащила из-за спин своих собратьев последнего члена этого, по мнению Ринсвинда, балагана.

Мельком проскочили в голове мысли: «Ринсвинд, трусливый волшебник, во что ты опять ввязался? Тебе мало было Двацветка, так теперь ещё и это?..»

А вышедшая из-за спин Тёмного Братства девушка. Скорее, даже молодая женщина... Выглядела весьма необычно. Бледная кожа, красные глаза, чуть удлинённые клыки, лёгкий доспех, похожий на те, что носят в анк-морпоркской Гильдии Воров, длинные волосы неясного в полумраке цвета, небрежно сплетенные в комуц, и почему-то знакомое лицо. Лицо, которого — Ринсвинд мог поклясться! — он никогда раньше в жизни не видел.

— Позволь тебе представить и твою напарницу по несчастью. Её зовут Мораг, она босмерка и вампир. И Довакин. И до недавнего времени — Слышащая…

Вот это существо очень привлекло внимание Ринсвинда. Девушка, женщина, не важно; она как будто одновременно излучала октарин, содержала его внутри себя как плотный комочек очень насыщенного оттенка, и в то же время — отторгала октарин! Ринсвинд внимательно смотрел на — как там, Довакина? — и пытался разделить в своём понимании то, что она из себя представляла. Ух, сколько бы отдали маги из Незримого Университета Анк-Морпорка за то, чтобы всласть изучить такое чудесное явление! Весь этот мир — или только место — было наполнено октарином!

— А при чём тут я? — подал голос Ринсвинд, наконец оторвавшись от созерцания окружавших его колоритных личностей и ненавязчивого сумасшедшего бормотания Цицерона.

— При том, что Довакин не пожелала быть Слышащей, и теперь ты каким-то образом сам должен определить, кто и когда станет следующим Слышащим. Как это произойдёт — я не знаю, по всей видимости, всё зависит только от тебя.

* * *

До самого вечера — хотя в этих подземных катакомбах и не понять толком, какое сейчас время суток — гость с Диска пытался понять, во что же он опять вляпался. Да и, странное дело, всё это время с ним происходили странные вещи: то полка впереди него рухнет с диким грохотом, то камень от ступеньки внезапно отвалится, когда он только соберется на него наступить…

Знаний о том, куда же он попал и как из этого дерьма выбраться, прибавлялось с каждым разговором. Арнбьорн, пусть и не был, мягко говоря, приветлив, но на вопросы, не касающиеся его лично, отвечал. Пусть и сквозь зубы. К Цицерону Ринсвинд пока не подходил, опасаясь вывертов своей психики, а с Матерью Ночи — трупом — не поговоришь. Более полезными в плане информации оказались Назир и Бабетта, но вампирша скоро куда-то испарилась, так что разговор с Назиром продлился достаточно долго — Ринсвинда потянуло в сон. Остальных, в том числе и Довакина, по каким-то странным причинам он найти не смог, а потому отправился в выделенную ему комнату и упал на кровать без сил. Под всё нарастающее в голове безумное хихиканье и гомон голосов Ринсвинд и уснул, чтобы очутиться в весьма странном месте.

1) Ринсвинд — такой, каким его вижу я: http://img1.safereactor.cc/pics/post/%D0%BC%D0%B0%D1%80%D0%BA%D0%B8-%D0%A4%D0%B5%D0%BD%D1%82%D0%B5%D0%B7%D0%B8-%D0%BB%D0%B8%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%B0%D1%82%D1%83%D1%80%D0%B0-%D0%9F%D1%80%D0%B0%D1%82%D1%87%D0%B5%D1%82%D1%82-1948943.jpeg

Вернуться к тексту

Место, в котором очутился Ринсвинд, отдавало отчётливым безумием и сюрреализмом. Равно как и голоса в голове, которые то затихали, то почти оглушали, хихикали, смеялись, орали на кого-то, плакали или толкали обвинительные речи, бормотали что-то непонятное и постоянно менялись местами и ролями, так и это место; постоянные изменения давили бы на психику, если бы только у Ринсвинда после этого странного перемещения была нормальная психика. Полы, разукрашенные в психоделическую шахматную расцветку, то шли волнами, то прогибались, то трескались и распадались, словно пазл, то вообще исчезали, и оставалось только ощущение, будто идёшь по воздуху. Так же вели себя и стены, изгибаясь, приближаясь и отдаляясь, меняя расцветку и фактуру и то сияя лилово-оранжевыми разводами с вкраплениями октарина, то брызгая во все стороны туманом, то вообще походя на водопад, который течёт снизу вверх. Чуть дальше этой странной залы, колонны в которой принимали облик странных чудищ, причудливо изгибались и совершенно не придерживались правил гравитации и ориентирования в пространстве, были лестницы. Одни вели из потолка в стену, другие были перевернуты вверх ногами или закручены спиралью, и всё это «безумное великолепие» нависало аркой над какой-то определенной областью. Ринсвинд ничего не видел там, кроме насыщенного октаринового цвета, который переливался, как будто из просто ещё одного цвета, воспринимаемого только волшебниками Диска, внезапно появились ещё сотни и сотни состояний магии, которые сам Ринсвинд — недоучка — описать был не в силах. То пятно, что так сильно слепило его насыщенным октариновым сиянием, было и цветом, и газом — октагеном, и металлом, и жидкостью, и… Ринсвинд крепко зажмурился, когда безумное хихиканье в голове внезапно окружило его, как будто выйдя за пределы головы, и — внезапно прекратилось.

Взамен хихиканью кто-то решил, что неплохо было бы поговорить.

— Ну что ж, хи-хи-хи, здравствуй, мой новый Чемпион, гость, иномирец и просто отличный парень со съехавшей крышей!

Да, это определенно был тот самый, «хихикающий» голос. Ни с чем другим его нельзя было спутать! В этом голосе, в этой речи, слышались и безумие, и мудрость, и веселье, и грусть, и много таких оттенков и полутонов чувств и состояний любого разумного, что Ринсвинд не взялся бы описать всё это. Всё же он только недоучка, да к тому же самый трусливый волшебник на всём Диске! Был…

— Здравствуйте, — с каким-то бесшабашным весельем, раньше ему не свойственным, ответил Ринсвинд. — И чем обязан?

— О-о-о, вы, молодой человек, просто идеальны для меня! Но позвольте сделать, хи-хи-хи, вам некий… подарок, да! Я думаю вы будете рады, — и что-то в голове анк-морпоркца щёлкнуло. Появилось ощущение, что из головы тянут одновременно все волосы и в то же время, пытаются туда что-то запихнуть вместо волос, вот только непонятно что, как и зачем. Ринсвинд осторожно приоткрыл один глаз, и в изумлении распахнул оба, да так, как сможет не каждый большеглазый тролль! Он мог поклясться, что даже старина Фред Колон так не может распахнуть глаза, даже если ему удастся пнуть дварфа в самое сокровенное и не быть при этом избитым!

Он мог видеть. Теперь октариновый цвет не слепил Ринсвинда, а всего лишь ощущался как фон, как нечто настолько привычное картине мира, что перестаёшь обращать на это внимания, пока специально не присмотришься. Октариновый туман поблек, свечение — угасло и напоминало больше ореол, окружающий фигуру говорившего, чем сияние, как у солнца, которое волшебник Диска имел несчастье видеть раньше. Да он, побери его А'Туин, едва не ослеп!

А теперь он видел этого, с позволения сказать, человека, и недоумевал. Тот, кто к нему обращался, был совершенно не похож на всех людей и человекоподобных разумных, что доходилось видеть Ринсвинду, — а на Диске, на самом-то деле, кого только не встретишь! На каменном троне с двухцветной драпировкой сидел мужчина, и он бы выглядел пожилым и совершенно неинтересным, если бы не некоторые детали. Первое, что бросалось в глаза, это — ухмылка. От этой ухмылки пробирала дрожь, и в то же время хотелось плясать, потому что тот, кто так улыбался, не мог быть ни добрым, ни злым. Улыбка-ухмылка как будто озаряла всё вокруг чем-то неясным, но жутко привлекательным!

— Добро пожаловать на Дрожащие острова, в мою нескромную, хи-хи-хи, обитель! — мужчина развёл руки в стороны в приветственном жесте. — Проходи, хи-хи-хи, располагайся!

Седые, даже больше белые волосы, такого же цвета борода и усы, — на смуглом лице они выглядели странно. Впрочем, не более странно, чем полностью чёрные глаза без белка, зато с жёлтым вертикальным зрачком. Подумалось, что этому мужчине такие глаза идут как нельзя больше, хотя как именно глаза могли подходить ко внешности больше или меньше, — внешность не поменяешь ведь! — понять Ринсвинд и не чаял. Да и зачем? Уж кому, а Ринсвинду это точно не было нужно. Одежда — по крайней мере. верхняя — была достаточно однообразной, если бы не шевелящиеся на ней узоры и пряжка в виде золотой морды какого-то страхолюдного создания. Из-под верхней — ну, Ринсвинд называл бы это туникой — выглядывали рукава, по всей видимости, рубахи. С одной стороны — гладкие и без узора, только мерцающие слегка, а с другой — как будто облаченные в доспех. С правой стороны такой же была и штанина, заправленная в остроносый низкий сапог. С левой стороны руку, так же как и ногу, оплетал шевелящийся доспех, то замирающий под взглядом гостя этого странного места, то начинающий дёргаться, перетекать, шевелиться и вообще вести себя так, как одежде вести себя не полагается. На левой руке была надета короткая фиолетовая перчатка без пальцев, на правой же такого и в помине не наблюдалось. К коленям сложенных одна на другую ног мужчины, — по всей видимости, хозяина этого места — была пристроена трость из непонятного дерева, в навершии которой переливался всякими разными цветами круглый, словно отполированный камень. ⁽¹⁾

— Спасибо, — кивнул Ринсвинд, пусть и немного запоздало. — А кто вы?

— Я? — весь вид мужчины в одно мгновение выразил изумление, а в следующее мгновение он как будто испарился с трона, оставив после себя только лёгкий дымок октаринового цвета. В следующее мгновение хозяин — как там было? Дрожащих островов? — появился за спиной у Ринсвинда, усадил его на взявшийся из ниоткуда стул и с таинственной интонацией начал пояснять: — Меня зовут Шеогорат, и я — мы — Бог. Точнее, я принц Даэдра, — голос скакал с тихого до почти оглушающего, и в нём была своя, особенная сумасшедшинка, так манящая Ринсвинда, изменившегося после перемещения из мира в мир. — Хотя, — голос Шеогората стал немного обиженным, — меня зовут по-разному. Кто-то, хи-хи, зовёт меня — нет, ты представляешь?! — Князем Безумия, хотя я считаю, — о-хо-хо, хи-хи, — что Безумие — это не тот термин, который тут уместен. Ещё меня называют Безумной звездой, и, хи-хи-хи, Скумным котом. О-о-о, как я люблю последнее, хи-хи-хи, прозвище! Но вернёмся, к тебе, мой иномирный гость и друг. Ты знаешь, зачем ты тут?

— Не знаю, — Ринсвинд пожал плечами, всё больше проникаясь какой-то извращённой симпатией к этому чудному чудаку, так сильно облегчившему его жизнь. — Но вы же мне скажете, не так ли?

— О-о-о, хи-хи-хи, какой вежливый гость! Вежливый! Такая прелесть, просто умопомрачительная прелесть! Расскажу, конечно расскажу! — и мужчина, неясно откуда достав скелет, начал кружить в подобии вальса вокруг сидящего на стуле Ринсвинда. Верхняя туника Шеогората удлинилась, взгляд стал более безумным, а улыбка — более широкой и зловещей. На левой стороне одеяние появился узор из каркающих птичьих черепов, а усы внезапно закрутились, став похожими на гусарские⁽²⁾

Остановившись так резко, что у скелета отвалилась рука, Шеогорат, — Бог? — пристально посмотрел на Ринсвинда.

— Твоя судьба решалась на собрании Богов, в которое вмешались мои глупые братья и сестра.. Но ничего, хи-хи-хи, ничего, ты же не будешь у них игрушкой, правда ведь? О-о-о, то, что я предлагаю тебе, — тебе никто, никто-никто, хи-хи-хи, не предложит! Итак, что ты думаешь? Вернёшься или выслушаешь меня?

— Выслушаю конечно, — на лице гостя из Анк-Морпорка сверкнула улыбка, бледное подобие отраженного безумия Шеогората, последнего принца Даэдра.

— Прекрасно! Прекрасно! Шеогораты довольны! О-хо-хо-о, хи-хи, как же мы — Я! — доволен! Итак! Ты знаешь, зачем и почему ты оказался в Тамриэле?

— Понятия не имею, — пожал плечами волшебник-недоучка, уже присматриваясь, как бы побродить по тем чудесным лестницам, от которых так восхитительно кружится голова и немножечко тянет блевать.

— Ты тут для того, чтобы делиться знаниями с другими! Представляешь? — лицо Шеогората одновременно выразило брезгливость и обиду, чтобы в следующее мгновение стать скорее ехидной маской, чем лицом порядочного разумного. — Но я — мы, о, да-а, мы! — испортили их игру. И Слепой Ио, и Госпожа Удача — о, какая дама, какая дама! — и даже мой слишком умный братец Хермеус, все они будут нами — что? Пра-авильно, обма-а-ануты! Потому что я не люблю, хи-хи-хи, когда кто-то использует кого-то в своих целях.. Если использую не я, конечно же…

Шеогорат на мгновение остановился, чтобы в следующее мгновение радостно, безумно засмеяться. Ринсвинд улыбнулся на всё это, ох, как же нынешнему ему импонировал этот прекрасный Даэдра! Шеогорат, да? Ше-о-го-рат, какое красивое имя! Его хорошо рычать, когда пугаешь врагов, хорошо шептать, когда пугаешь недалёкого идиота, хорошо смеяться этим именем... и творить, о да! Ринсвинду показалось, что это имя буквально создано для творения.

— Итак, мой юный друг, что я могу тебе сказать! Тебя — тебя, нет, ты представляешь? — хотели использовать! А я, о, как я хорош! Хи-хи-хи, хороший Шеогорат, я не дал свершиться этой гнусной вещи без моего участия! Они хотят, чтобы ты делился знаниями, эти глупые Боги. Мои братья и сестры жаждут использовать тебя в своих тёмных делишках, ну это ничего-о, хи-хи-хи, ты — мой! Мой Чемпион! — в голосе Даэдра на миг прорезались истеричные нотки и тут же куда-то исчезли. — У меня для тебя только два условия, а в остальном ты волен делать всё, что захочешь!

— И какие же это условия?

— Исполняй желания и будь безумен!

Ринсвинд улыбнулся. Улыбнулся уже почти полноценным отражением безумия и сумасшедшинки Шеогората, очаровавшего его своей искренностью, чистым безумием и спасением — кто бы мог подумать? — от октаринового кошмара. Шеогорат не предлагал ничего сверхсложного, а быть безумным.. Что ж, с такими голосами в голове — это не трудно! Да и, будем откровенны, все волшебники немного безумны, а что мешает Ринсвинду быть более безумным, чем всем кажется?

— Я не умею исполнять желания, — пожал плечами он, с улыбкой наблюдая, как плавится вокруг реальность. — А так, кто же от такого откажется? — и Ринсвинд снова улыбнулся.

Шеогорат ухмыльнулся и щёлкнул пальцами, перенося себя и своего гостя в какие-то очень уж необычные, психоделической расцветки джунгли.

— Я тебя научу…

В джунглях всё текло и менялось так же, как текло и менялось настроение Шеогората. В один момент это были веселеньких ярких расцветок поляны и вековые деревья, подпирающие кронами лилово-розово-лазурное небо, в другой момент — грибная поляна, с неоново-голубыми поганками таких размеров, что под ними спокойно бы поместилось парочка Незримых Университетов. В третье же мгновение — это был город, пылающий город, в жаре, вони и копоти которого и ходил Шеогорат со своим будущим… наверное, Чемпионом.

— Всё очень просто, исполнять желания — это так весело! Смотри, хи-хи-хи, делаешь вот так, — Шеогорат зачерпнул рукой лёгкого флёра октаринового тумана и слепил из него подобие шарика, — а потом просто думаешь о том, хи-хи-хи, как исполняешь загаданное, — шарик октаринового цвета загорелся неярким сиянием изнутри, и оно начало нарастать, — а потом — БАМЦ! — и лопаешь шарик. И желание исполняется, хи-хи-хи, всё просто!

Ринсвинд честно попробовал предложенный принцем Даэдра способ, и у него, на удивление, получилось. Раз, другой, третий, и вот уже Шеогорат предложил анк-морпоркцу последнее испытание.

— Исполни моё желание. Я хочу, чтобы тут всё пылало!

— Пылало так пылало, — новым для себя жестом Ринсвинд зачерпнул октаринового цвета, скомкал его в шарик поплотнее, загадал желание — и вуаля! Запылали незримым пламенем каменные стены и арки, взвился огонь на брусчатке странного города, повалил вверх дым и копоть, черня чернильной чернотой небеса. Принц Даэдра поднял кверху голову, и безумно, почти пугающе засмеялся в небеса, кружась на месте.⁽³⁾

— Молодец! Хи-хи-хи-хи, какой ты молодец! Прекра-асно, просто и-зу-ми-тель-но! — поворачиваясь вокруг своей оси, Шеогорат закручивал пламя вокруг себя. А теперь иди, иди, мой хороший, верный, хи-хи-хи, дру-у-уг! На память я оставлю тебе трость…

Пламя стало лиловым, почти что розовым, и Шеогорат протянул к нему руку. Развеявшись, пламя окатило обоих магов розовыми искрами и распалось безвредным туманом, оставляя в полуметре от ладони даэдрического владыки Безумия странную, ни на что не похожую трость. Она будто бы была сделана из дерева, прямо так и выросшего, переплетенного стволами с чем-то иным, но в качестве навершия служили три лица — горестное, радостное и оскаленное в злобе. Все три лица — морды? — широко открыли рты-пасти в беззвучном крике, и казалось, что ещё немного, и они закричат. ⁽⁴⁾

— Благодарю, — с придыханием произнёс Ринсвинд, принимая Дар из рук Шеогората и безумно, почти так же как и сам даэдра, улыбаясь. — Она прекрасна…

— Это, хи-хи-хи, Ваббаджек, да-а… Ваббаджек! Иди же, Рин-с-винд… И порадуй меня, ста-арого, ску-учного Шеогората! — и тот рассмеялся и исчез, оставляя Ринсвинда в кромешной тьме и одиночестве. И только Ринсвинд собирался предпринять хоть что-то, как перед его глазами, ярчайшим видением возник ещё один облик Шеогората. На сей раз единственным отличием были глаза — они были полностью белоснежными.

— И не разочаруй меня, — донеслось как будто эхом до Ринсвинда, пока перед его глазами таяло видение и искры от голубых крыльев бабочки, севшей Шеогорату на протянутый в насмешке над живым палец.⁽⁵⁾

— Уж постараюсь, — хихикнул сам над собой Ринсвинд и проснулся.

* * *

Пробуждение вышло не самым радужным, но зато — весьма познавательным! За дверью ругались, громко и самозабвенно. Ринсвинд осмотрел себя — что ж, по крайней мере. Ему вернули его привычные одежды волшебника, разве что теперь они имели странную расцветку, золотого и фиолетового, так причудливо переплетшихся, что не понять, где заканчивается один цвет и начинается другой. У кровати стоял, прислоненный к оголовью, Ваббаджек⁽⁶⁾. Ринсвинд ухмыльнулся, и искра безумия мелькнула в его глазах; что ж, значит, исполнение желаний? О-о-о, это он теперь может!

Ругань за дверью набирала обороты. Судя по голосам, ругались Астрид, Довакин и Цицерон.

— Мне не нужен Слышащий! О контрактах и призывах Тёмного Братства мы всё равно узнаём, так или иначе! — рычала Астрид.

— Слы-ышащий! О, бедная, бедная моя Матушка! — явно Цицерон, голос полон издёвки, страдания и насмешки одновременно.

— А я не желаю снова говорить с трупом!!! — содрогнулись стены, видимо, это Довакин.

— О, бедная моя матушка, никто, никто не хочет Слышать её сладкие речи! О-о-о, Матушка… — снова причитания шута, но на сей раз более искренние. Одеваясь, Ринсвинд прислушивался к перепалке, и всё более безумная улыбка расползалась у него на губах.

— Ну так и стал бы Слышащим сам! — рявкнула Астрид. — А меня оставь в покое. И моё тёмное братство — тоже!!!

— О-о-о, для Цицерона была бы честь, честь! О-о-о, с каким наслаждением Цицерон бы стал Слышащим, он мог бы говорить с Матушкой! О-о-о, бедная моя Матушка, как, как мне стать Слышащим?! Это единственное моё, о, да, единственное и самое, самое сокровенное желание, о, да!

Ринсвинд ухмыльнулся. Что ж, желание загадано, не так ли?

1) Шеогорат на встрече с Ринсвиндом:

https://vignette.wikia.nocookie.net/anime-characters-fight/images/d/d3/Sheogorath_003.png/revision/latest?cb=20190302092206&path-prefix=ru

Вернуться к тексту

2) Шеогорат, танцующий со скелетом:

http://img1.joyreactor.cc/pics/post/full/%D0%A8%D0%B5%D0%BE%D0%B3%D0%BE%D1%80%D0%B0%D1%82-%D0%9B%D0%BE%D1%80%D0%B4%D1%8B-%D0%94%D0%B0%D1%8D%D0%B4%D1%80%D0%B0-TES-%D0%9F%D0%B5%D1%80%D1%81%D0%BE%D0%BD%D0%B0%D0%B6%D0%B8-The-Elder-Scrolls-5237861.jpeg

Вернуться к тексту

3) Шеогорат в пылающем городе:

https://vignette.wikia.nocookie.net/anime-characters-fight/images/4/45/Sheogorath_004.png/revision/latest?cb=20190302092416&path-prefix=ru

Вернуться к тексту

4) Ваббаджек, материализованный Шеогоратом: https://vignette.wikia.nocookie.net/elderscrolls/images/9/98/%D0%92%D0%B0%D0%B1%D0%B1%D0%B0%D0%B4%D0%B6%D0%B5%D0%BA_%28%D0%BB%D0%B5%D0%B3%D0%B5%D0%BD%D0%B4%D1%81%29.png/revision/latest/scale-to-width-down/340?cb=20190426160842&path-prefix=ru

Вернуться к тексту

5) Шеогорат и бабочка, "Не разочаруй меня!":

http://img1.joyreactor.cc/pics/post/%D0%A8%D0%B5%D0%BE%D0%B3%D0%BE%D1%80%D0%B0%D1%82-%D0%9B%D0%BE%D1%80%D0%B4%D1%8B-%D0%94%D0%B0%D1%8D%D0%B4%D1%80%D0%B0-TES-%D0%9F%D0%B5%D1%80%D1%81%D0%BE%D0%BD%D0%B0%D0%B6%D0%B8-The-Elder-Scrolls-3515223.gif

Вернуться к тексту

6) Ваббаджек в обычном его виде:

https://avatars.mds.yandex.net/get-zen_doc/59919/pub_5d65617fc6e2a400ad209afb_5d6579cabc251400ae091f53/scale_1200

Вернуться к тексту

-Цицерон был счастлив. О-о-о, как же он был счастлив! Наконец-то, неужели свершилась его самая, самая большая мечта — и ныне он может слышать свою Матушку, великолепную и единственную?! Цицерон был в восторге от того, что произошло. Безумный шут Матери Ночи не верил в плату, которую заплатил за то, чтобы Слышать, но разве это волновало счастливейшего из слуг своей Госпожи?

Когда тот, кто должен быть выбрать нового Слышащего, подошёл к нему и спросил, чего же больше всего желает Цицерон, сверкая отражением безумия в глазах, Цицерон сначала даже не понял вопроса. Неужели ему, этому странному и чудаковатому, абсолютно уродливому, по мнению Цицерона, существу не ясно было, что самой главной наградой для Цицерона стал бы разговор с его несравненной Матушкой, Матушкой Ночи, голосом Ситиса в этом ужасном мире?! Но чужак не понимал. Цицерону пришлось объяснять этому недалёкому, чего же он хочет. И — о как же, как же Цицерон был рад услышать голос своей Матушки! И даже вопрос о том, что Цицерон готов отдать за это, не смутил безумного шута. «Да бери хоть душу, о-о-о, да, безумную, сумасшедшую Душу Цицерона! Цицерон теперь слышит Матушку, она говорит с ним, со своим верным шутом!» — так, кажется, ответил этому он чужестранцу. И шут не верил, что оплата — произведена.

— Чего желает моя несравненная Матушка? — обратился сумасшедший Цицерон к гробу Матери Ночи. — Чьей крови не хватает Ситису и его прелестному голосу в тишине благословенной Ночи?

Шут не знал, что его душа уже дрожит вместе с дрожащими Островами…

* * *

Та, кого когда-то звали «Довакин», в отчётливом удовлетворении осмотрела дело рук своих. Вампирше, которая могла спокойно обретаться на солнце и не испытывать жажды, были открыты все дороги, — что там какая-то мифическая душа за возможность жить, как человек, только вечно? Пока не надоест или пока какой-то особо ретивый уродец не снесёт голову с плеч? Пусть тот иномирец, гость с некоего «Диска», был на диво странным и слегка сумасшедшим, но он избавил её сразу от двух проблем — быть Слышащей какого-то там Тёмного Братства и не иметь возможности безболезненно выйти на солнышко, которое Довакин так любила…

Пусть и прошло с тех пор ни много ни мало почти год — Довакин с улыбкой вспоминала этого чудака. И его странную фразу: «Что ты можешь мне дать за это желание?» Она ответила какую-то глупость, что-то вроде «Да бери, что хочешь», что ли? Не важно. Сейчас из-под её рук вышел очередной прекрасный клинок, и Довакин собиралась и дальше совершенствовать своё мастерство в кузнечном деле! Ах, как она это любила!

* * *

По брусчатой мостовой шёл мужчина. Его нельзя было назвать красивым, и, тем более, он не производил хорошего впечатления. Высокий и тощий, с вытянутым, как будто карикатурным лицом, выступающим острым кадыком и узкими глазами с искрой безумия, он отталкивал от себя одной только внешностью. Его болотно-зеленые, с проседью, волосы, свившиеся в кудри, трепал ветер Тамриэля; в тонких, похожих на паучьи, кистях, скалилась миру необычного, пугающего вида трость. Одежды, не принятые нигде в тамриэльских землях, развевались, и остроконечная смешная шляпа то и дело норовила слететь с его головы. Тонкие губы то складывались в ухмылку, то изображали букву «о», то кривились в презрении или грустной гримассе. Мужчина шёл, пританцовывая, когда вдалеке он заметил высокие шпили Синего Дворца Солитьюда. Глаза его загорелись, вся фигура напряглась, и в следующее мгновение он совершил несколько танцевальных па, двигаясь вперёд по дороге.

Остроконечные, как будто шутовские, туфли стукнули друг о друга в нелепом смешном прыжке мужчины. Одеяние, помесь халата и балахона, хлопнуло на ветру, дополнительно распахивая полы навстречу ветру и дорожной пыли после прыжка. Шляпа, остроконечная смешная шляпа с непонятной тамриэльцам надписью «WIZZARD» съехала набок, скособочилась и закрыла один глаз, всклочив и так бывшие не в порядке болотного цвета кудри. Мужчина, насвистывая что-то фривольное и до ужаса прилипчивое, поспешил в сторону таких заманчивых шпилей.

Чем не город, в котором исполняются желания — столица Скайрима?

* * *

Император и правитель Скайрима, Верховный король, имя которому было — Торуг, был уже немолод. И когда по Солитьюду пошёл слух о странном, слегка чудаковатом исполнителе желаний, который в оплату берёт то, чего — по мнению самого Торуга — в природе и за её пределами не существовало, он решил, что такое существо, кем бы ни был этот безумец, при дворе ему пригодится. Король был в мрачных мыслях, смеркалось, и за окнами горели звёзды Тамриэля, когда в тронном зале, пустом по такому времени, раздался вкрадчивый, отдающий сумасшествием голос.

— И чего же желает, хи-хи, верховный король Скайрима?

— Ты — тот самый исполнитель желаний? Ты и правда можешь сделать всё, чего я пожелаю?

— Не всё можно купить, но всё можно продать, — голос чужака внезапно стал вкрадчивым и раздавался как будто со всех сторон. — Скажи мне, чего ты жаждешь? — голос перешел почти на шёпот и раздался из-за спины Торуга. — Бессмертия? — голос звучал заманчиво, завлекающе, путал мысли и сбивал с толку, суля невероятное. — Любви красавиц? Красавцев? А может, хи-хи, власти?

— Чего ты потребуешь от меня?! — не выдержал Торуг, в страхах своих утопивший не только здравомыслие, но и осторожность.

— За душу, данную Творцом, я всё тебе продам!