Боль с привкусом дикой рябины  (джен)

Каждый вздох дается с необычайным трудом, отзываясь острой болью в груди.

Боль. Кажется, она давно уже стала его верной спутницей, следуя по пятам и никогда не отпуская.

Но сейчас ее было слишком много.

Она кружила его в своих цепких объятиях, сжимала за горло ледяными пальцами, касалась закрытых век, заворачивала в своей собственный кокон отчаяния и безнадежного смирения, не давая ни малейшего шанса вырваться.

«Ненавижу», — шепчет презрительный голос в голове, вторит ему хор тихих голосов в ушах, отдаваясь трубным звоном.

«Это ты во всем виноват, — шипит он, отпечатываются вырезанные острым клинком на сердце слова. — Ты, ты, ты... Из-за тебя они все погибли, из-за тебя все проблемы...»

Он сжимает голову руками, кричит, срывая горло, кусает до крови губы — все ради того, чтобы отвлечься, чтобы утихли голоса в голове, чтобы все прекратилось, наконец.

Это — ненормально, неправильно. Но он живёт с этим уже давно, так давно, что сбился со счета.

И ему уже даже нестрашно. Правда-правда.

Старинный клинок в дрожащей руке вспыхивает темным огнем, танцуют свой дикий танец призрачные тени.

— Хватит! — надрывно шепчет он, мутным взглядом цепляясь за резкие черты. — Прошу...

Он знает, что нужно сделать, чтобы это прекратилось. Знает.

А ещё знает, что делать этого нельзя. Ведь это — тоже неправильно.

Клинок касается бледной кожи, рассекая ее и вызывая тихий вздох облегчения.

Боль отрезвляет. Не та боль, что живет в его сознании, отравляя каждый день его странной, неправильно-темной жизни, нет. Это — та, что приносит с собой железный запах крови и дурманящий аромат приближающейся Смерти.

Багровая кровь быстрой струйкой сочиться из ровной неглубокой раны, пачкая темные от крови застаревшей одежды, стекая в маленькую лужицу на грубом каменном полу.

Руки больше не дрожат, а тени шепчут чуть тише. Или ему только хочется так думать.

Кинжал со звоном выпадает из в раз ослабших пальцев, с глухим стуком ударяясь об пол.

— Я в порядке, я в порядке, я в порядке... — хрипло шепчет он в пустоту, обнимая себя за плечи и чуть покачиваясь. — В порядке, в порядке...

Боль вновь кружит его в своем танце, мутит взор и туманит мысли, заставляя что-то внутри него съежиться в маленький комок, прячась на самых задворках сознания.

— Я в порядке... — повторяет он, словно мантру, закрывая глаза и чувствуя на периферии, как кровь все также тихо капает, разбиваясь о холодные камни. — В порядке...

В запертую дверь стучат. Один раз, второй, третий. Раздается приглушенный голос:

— Капитан? Вы здесь? Все в порядке?

— Я в порядке, — сипло отзывается он, спустя мгновение промедления. — Просто немного занят. Что-то случилось?

— Доставлено письмо с северного аванпоста, у них что-то случилось. Нужно выезжать.

— Я присоединюсь к вам через пару минут, только... закончу здесь с кое-чем, — кричит он в ответ, молясь Валар, чтобы голос не дрогнул.

Несколько секунд эльф по ту сторону двери молчит, прежде чем чуть тише произнести:

— Леголас, ты слышишь меня? Их крови на твоих руках нет. Это — лишь плод воображения. Не вини себя за то, в чем не повинен. Крови нет, слышишь меня? Все это в твоей голове, и только.

Он рвано дышит, стараясь успокоить бешено бьющееся сердце, и лишь спустя долгую минуту отвечает:

— Я... Спасибо.

— Мы все через это проходили, — голос за дверью звучит предательски хрипло, но говорящий не обращает на это внимания. — И ты тоже. Просто помни, что крови нет на самом деле.

— Ложь... — тихо шепчет в пустоту Леголас Трандулион, стоит только тихим шагам стихнуть вдали. — Она есть. А я не в порядке.

* * *

Леголас злится. Ярость, смешанная с отвратительным чувством беспомощности, захлестывает его огненной волной, мутя рассудок и выявляя из теней в душе то, что он столь тщательно подавлял, скрывая. Желание убивать. Причинять боль.

Видеть, как враг кричит, извиваясь от одного лишь верного удара или лёгкого касания, как умоляет прекратить этот кошмар наяву длиной в вечность. Как просит о смерти, будто желаннейшем сокровище во всем мире.

Леголасу нравилось убивать, нравилось причинять боль, нравилось ломать саму суть.

Нравилось это ощущение безграничной, опьяняющей власти, понимание того, что от него и только от него одного зависят чужая жизнь и смерть. Зависит все.

Ему нравилось это; Моргот раздери, теням в его странной душе это нравилось, тому, кого он столь старательно пытался скрыть от чужих глаз, это нравилось.

Леголасу нравилась война. Он жил лишь ею одной.

Жил этим азартом, чувством непобедимости и ничтожности одновременно, жил, постоянно балансируя на грани смерти.

Это помогало почувствовать себя живым. Давало призрачное понимание, что все это — не очередной затянувшийся кошмар или бред, а реальность, где он был нужен. И это многого стоило.

И сейчас, слыша свист стрел и звон скрещенных клинков, приглушенные крики, что стихали столь же быстро, как и появлялись, чувствуя приторный аромат свежей крови и странное напряжение, смешивающиеся с клокочущей яростью и азартом, Леголас был счастлив.

Тетива отзывается привычной болью в кончиках пальцев, и он с наслаждением улыбается, ощущая, как клинок входит в податливую плоть, рассекая ее насквозь.

Алые глаза орка выцветают, стекленеют и гаснут, бьет горячая черная кровь, пачкая его руки и брызгая каплями на лицо.

Удар, поворот, меч пронзает воздух, вспыхивая на мгновение в ярком свете полуденного солнца.

Плечо пронзает острая боль, с громким хрустом ломается кость в ноге, заставляя его пошатнуться, на секунду теряя концентрацию.

Они боятся его — ясно как день. Они хотят убить его, причинить боль — не меньше, чем он сам хочет сделать это.

И это доставляло странное, ни с чем не сравнимое удовольствие — понимать, что кто-то ненавидит его до скрежета зубов, кто-то хочет убить его, увидеть алую кровь на холодном металле клинка, запечатлеть гримасу боли на лице. Потому что означало, что он кому-то важен. Что кому-то не плевать.

Леголас упивался этим чувством, любил и ненавидел его каждой клеточкой тела, всем своим существом.

Потому что ему надоело равнодушие, надоели беспристрастие и безразличные маски с лёгким проблеском скучающего интереса.

Ему до чертиков надоел сам король Трандуил.

И он ненавидел его, ненавидел свою проклятую слабость, ненавидел желание, цветущее в нем пышными цветом, доказать свою важность, ненавидел надменное прекрасное лицо, словно выточенное из мрамора, и пустой взгляд холодных изумрудных глаз.

Ненавидел, но жизни своей без них представить не мог, как ни старался.

Как бы больно не было.

* * *

Он тихо шипит, сквозь зубы цедя проклятия, зашивая рваную рану на бедре.

Кровь, вопреки перетянувшему ногу жгуту, и не думала останавливаться: капли с мерным стуком разбивались об пол ровно четыре раза в минуту — он считал.

Стук в дверь настигает его в тот момент, когда требуется уже обрезать нить, и Леголас, недолго думая, рассекает ее быстрым взмахом кинжала.

— Капитан? Вы здесь? — спрашивает смутно знакомый голос, и Леголас хмурит лоб, лихорадочно пытаясь вспомнить, кому же он принадлежит. — У меня послание для вас из дворца.

— Не заперто, проходи, — произносит он спустя секунду размышлений, изо всех сил стараясь принять самый спокойный и безмятежный вид из всех возможных.

Дверь с тихим скрипом отворяется, заставляя Леголас скривиться, и на пороге появляется все такой же незнакомый-знакомец.

Отвесив обычный поклон, он быстрым шагом подходит к столу, за которым сидит Леголас, кладет не распечатанное письмо и удаляется, не оглядываясь, плотно прикрывая за собой дверь.

Пару мгновений эльф молча смотрит на белоснежный конверт с до боли знакомой алой печатью, прежде чем осторожно подцепить его пальцами за край и поддеть печать кинжалом, вскрывая письмо.

Желтый пергамент вылетает и опускается на стол прямо перед ним, и Леголас прикусывает губу, испытывая странную смесь разочарования и облегчения: письмо написано не почерком Его Королевского Величества и даже не его секретаря.

Сухие, бесцветные строчки с абсолютно точно лишними закорючками читаются сложно. Ему приходится с величайшим трудом продираться сквозь колючие заросли шаблонных фраз, то и дело морщась от ряби в глазах — сказывается сильный удар головой при последнем падении.

Когда Леголас наконец понимает, в чем дело, то яростно шипит, сминая в пальцах пергамент и с трудом борясь с желанием швырнуть в ближайшую каменную стену чем-то тяжелым.

Ну конечно. И как он только мог забыть об этом? Не было печали...

Это — извещение о начале испытаний, времени и месте их проведения.

Испытаний, которые решат дальнейшую судьбу королевства и его собственную. Проклятая борьба за Морготов титул Наследного принца.

Ратный поединок на любом виде оружия, письменный тест по риторике и как апогей сего кошмара — устный тест по политике с Его Величеством Трандуилом лично.

Десять претендентов из десяти самых древних и благородных родов Эрин Гален. Девять достойнейших, тех, для кого это — едва ли не цель жизни. И он. Принц-в-немилости. Принц-сумасшедший. И как его только ни называли...

Король был зол на него; король не верил в него; король не хотел подобного наследника для себя и будущего для своего королевства. А потому и решил возродить эту древнюю традицию по поиску достойнейшего приемника, оставленную полтора тысячелетия назад.

И это... знатно било его по самолюбие, гордости. Причиняло странную, глухую боль где-то в сердце, что отчего-то не утихла до сих пор. Сколько лет прошло, а он все ещё не может смириться...

Горькая усмешка искажает губы.

Пускай король Трандуил думает, что хочет, делает то, что посчитает нужным, но он — победит.

Победит, докажет всем этим благородным выскочкам, отчего-то решившим вдруг, что они равны; докажет всем, кто шепчется за его спиной, всем, кто сомневается и не верит.

Докажет себе самому.

Докажет этому чертовому королю, что он, Леголас, достоин носить его имя.

Докажет им всем.

Он выиграет, как бы ни была высока цена этой победы. Выиграет в любом случае.

Даже если придется убить их всех на своем пути.

* * *

Зверь идет медленно, выверяя каждый шаг.

Огромные лапы впечатываются в землю, оставляя глубокие следы когтей. Воздух трещит, светиться, искрит, взрываясь мириадами огней. Магия живёт в нем, течет в его черной крови, тянется от него по земле и ветру. Магия темна, Магия запретна, Магия смертельна.

И Магия вновь ожила, вырвавшись, наконец, из тяжелых оков дурманящего сна, длившегося три тысячелетия.

Зверь останавливается, втягивая воздух широкими ноздрями. Он скалит клыки в саблезубой ухмылке, облизывается шершавым горячим языком.

Кровь была пролита, память — пробуждена, безумие взяло верх. Смерть была призвана в этот край, благословенна священная Война.

Недостойный сделал свой выбор, избрав смерть во благо.

А значит, пришло время сделать ответный ход.

Начнется то, что предсказано было, завершится то, чего быть не должно.

Погибнет тот, кто жизни не достоин, и воссияет в холоде Король.

И месть свершится, расставляя все на свои законные места.

Зверь стоит, замерев, и в лучах солнца заходящего выглядит золотой фигурой, сотворенной рукой искуснейшего из мастеров, что жили на свете.

Багряный свет разливается, окрашивая его, и спустя мгновение Зверь исчезает.

Исчезает, оставляя место другому.

Другой стоит на коленях, закрыв глаза и обратив лицо к горизонту, что на Западе.

У Другого волосы точно первый снег, глаза жидким светом наполнены и смугла кожа, позолоченная горячими лучами Солнца.

У Другого Магия в крови черной струится, а Сила душу заменяет.

От Другого Смертью пахнет и жгучей опасности азартом.

Другой счастлив.

Охота началась.

Примечания:

Итак, начался хардкор.

Немного пассивной агрессии: удивительно, но если оставлять отзывы, то у автора проснется совесть и она сядет за написание проды чуть быстрее.