Луна белой пустыни (джен)

Сухов по обыкновению поприветствовал зверя, полагая увидеть молчаливое понимание, но не услышать вопроса в ответ.

Красноармеец слегка покачал головой и усмехнулся. С кем не приведёт встретиться, а в момент боя кто твой нежданный союзник, значения не имеет. Идеологию, когда пыль уляжется надобно выяснять. Привычно обострившееся перед боем восприятие по-иному распределяло получаемые сведения обо всём, что могло быть важно. И пропадающий и появляющийся в мерцании говорящий зверь был просто тем, кто в обмен на сведения предоставлял помощь. Смекалка всё вертит, пристраивает так, чтобы ладно было, для неё нет удивительного. Подходя к валу, что намели заглохшие в роще вихри, Сухов краешком ума походного свойства понимал, что после будет очень удивлён. После? Собранным быть надо, чтобы это "после" настало. Праздные рассуждения отставить!

Боец отточенными и неторопливо-быстрыми движениями пальцев, под любопытным взглядом союзника, проверил и снял с предохранителя наградной пистолет. Лёг, упёр руку и пробно прицелился, оставалось совсем недолго ждать. Преследователей пока что не было слышно, но скоро они найдут его следы. Стало тихо, звон песков где-то вдали прозвучал одиноко и бессмысленно-потеряно. Ночной воздух будто стал гуще, а очертания всего на земле резче. Так происходило всегда, стоило стае или шайке хищников, зверей ли, людей, встрепенуться, замедлив бег, прислушаться, повернуть в сторону нежданной добычи. И все мелкие обитатели пустыни чуяли их азарт и тотчас прятались. Пески мгновенно делались мёртвыми, будто давая свободу судьбе вершиться самой. Постепенно Сухов перенял умение у осторожных и проворных наблюдателей знать о приближении кого бы то ни было. Что ж на сей раз представление о противнике было не в пример точным, с детализацией. Преследователей, больше чем наверняка, было четверо, и шли они туда, где он раннее изучал свойства красного песка, полукольцом. А ещё тот, что левее, был вдвое быстрей и вдесятеро сильнее прочих. Двое были почти равны, четвёртый уступал им в силе, но не так разнился с первым по скорости.

Вот из-за гребня показалась белая голова. Сухов шёл там и знал, что в лунном свете, тот, кто взбирается на бархан, должен выглядеть ближе. Выходит — стоит далеко, но выше бархана. Когда охотник, на которого устроили засаду, подошёл почти на расстояние выстрела, в поле зрения появились ещё три маячащие на дюнах фигуры. Слабый не спешил обгонять своих товарищей. Тут песок где-то сзади справа мягко зашуршал, заполняя оставшуюся пустой ямку в тени деревьев. И тотчас белый и гибкий силуэт возник из мерцания в тени ближайшего врага и быстро вскарабкался на загривок, легко увернувшись от пары клешней. Однако из меховых складок, свисавших у почти верблюжьих, обутых в колодки с лезвиями, ног выпростались скорпионьи жала. Покрытый костяной бронёй, кажущийся не больше кота, на широкой спине рослого, с дом, противника, хищник вновь замерцал и возник уже на одном из отростков, челюсти сжали узкое место крепления ядовитой колючки. Чудище издало знакомый уже Сухову рёв, силясь сбросить вцепившегося в неё зверя, размахивая повреждённым жалом и силясь достать его остальными пятью. В итоге раненная конечность откинулась вбок, остальные последовали за ней, и большое мохнатое тело завалилось на сторону, погребая под собой и смертоносные отростки, вместе с неудачно подвернувшейся ногой, той самой, по которой взлетел наверх нежданный союзник приведшей их всех сюда дичи, и его самого.

Трое оставшихся двинулись вперёд тотчас, как упал самый сильный. Двое из них были тонки и высоки как башни, раскачиваясь, точно пьяные или контуженные, они заходили с разных сторон. Однако не было видно слаженности их движений. Каждый будто бездумно брёл куда велели, не разбирая дороги. Третий по кривой стал приближаться к поваленной туше. Ящеричья голова тянулась на тонкой суставчатой шее в одну сторону, вертясь, будто высматривая куда лучше разить павшего или выискивая где мог пытаться вылезти шустрый противник. А зеленовато-серебристые щупальца понемногу сдвигались всё ближе и ближе ко второму, притаившемуся за валом. Сухов узнал эту мнимую безмятежность. Повернуться спиной, когда соратники держат на мушке того, к кому, якобы, не выказываешь опасений. Не задумываясь, красноармеец откатился в сторону и выстрелил. Четыре пули прошили кость на спине гораздого на уловки вожака двоих пошатывающихся. Тут же скрестились два красных луча, ударив по пустому месту.

Последовал взрыв, воздух загудел, но немного оглушённый, Сухов успел сообразить, что было бы очень не плохо выстрелить сразу в обоих тощих, покуда они недоумевают куда он делся. Сперва правый. После двух пуль в странную пятиглазую маску враг начинает медленно оседать на песок, но смотреть некогда. Как бы хотелось успеть подстрелить и второго. Подобраться бы со спины, но хватит и просто уйти с линии возможной новой атаки. Боец вновь зажмурил глаза, чтобы пыль не заставляла отмаргиваться, когда он перекатится. В уме так и стояла удобная позиция... Разожмурившись, Сухов сначала расстрелял три патрона по телу "башни", прежде чем спохватился, что быть его тут никак не может. Однако же лежит себе, опершись на локоть, и обозревает место баталии. Стряхнув с себя последнюю хмарь, происходящую от взрывной волны, воин отыскал взглядом истекающую сиреневой жижей тварь. Подошёл, добил.

Затем приблизился к гиганту, что придавил его помощника. Изнутри туши доносился приглушённый хруст. Завидев, что песок подрагивает возле передней ноги исполина, достал лопатку из рюкзака, оставленного под одним из деревьев, и начал раскапывать товарища. Ямка росла до тех пор, пока у дальнего её края песок не начал дыбится. Сухов размышлял над тем как в пылу боя и немногим после проделал то, что в уме всякий раз заранее продумывал, опуская детали, которые сами собой разумелись. Впрочем, рассуждения были прерваны скребанувшей по стали когтистой лапой. Звук вышел, будто по душе скрежещущим. Фёдор Иванович даже сощурился неприязненно, отходя прочь, предоставив свободное пространство, куда его товарищ по охоте мог вылезти.

Вскоре тот, отфыркиваясь и отряхиваясь от золотистой жижи и темнеющей в лунном свете алой крови разом, стоял на песке и сыто облизывался. Смерил стоявшего перед ним человека взглядом, будто припоминая уговор и раздумывая, стоит ли его выполнять. Потом замерцал и возник на мгновение возле каждого из поверженных. Когда он вернулся к Сухову, в голубых глазах и на всей морде выражались только сильный интерес да некоторое недоумение. И никакого желания закусить им. Красноармеец поставил пистолет на предохранитель и убрал в кобуру, готовый отвечать на вопросы.

— Почему ты в первую очередь помог мне, вместо того, чтобы насыщаться? — спросил хищник.

— А то как же? Мало ли, что случится пока ты выкарабкиваться будешь? Голый песок дело такое, налетят стервятники, как только поживу заметят, так что лишний раз лучше среди мёртвых не залёживаться. Да и не ест человек сырого мяса, хотя и всяко приходилось. Поделим добычу? — Сухов качнул головой в сторону мохнатой громады.

— Разве ты не хочешь сперва съесть маски? — зверь уже совсем растерялся, полагая, видимо, эту часть самой лакомой.

— Нет, благодарствую. Я вот верблюжатинки лучше пожарю, да и впрок запастись стоит. — видя, что своими словами привёл, ничего не сведущего в заготовке провианта, зверя в ещё большую растерянность, Сухов улыбнулся и добавил. — Кости, коли тебе так нравятся, ешь, угощайся.

Радостно умчавшись в мерцании и тотчас захрустев дополнительной порцией, за которую не надо было драться, как оказалось, большой кот вовсе забыл о необычном создании. Но не успел нож красноармейца отсоединить сустав поверженного чудовища, как тень любопытно склонённой головы с навострёнными ушами неровными из-за стыков в костяной броне легла на песок подле Сухова. Чувствуя на себе пытливый взгляд, Фёдор Иванович аккуратно дорезал мясо, умело избегая того, чтобы лезвие тупилось о шерсть. Потом встал и поразмыслил, не стоит ли попробовать опять перенестись в рощу, где оставил рюкзак, без лишних движений. Представил себя с этой ногой копытного скорпиона в тени деревьев, закрыл глаза. Шагнул и к своему какому-то странному разочарованию и вполне понятному облегчению именно там и оказался. Можно и надобно было в необходимом порядке написать дорогой Катерине Матвеевне о всех приключившихся коллизиях. Пока товарищ по оружию слишком занят тем, что видит, для того, чтобы спрашивать, следовало занять ум свой делами привычными, достать нехитрую посуду, нарезать мясо, веточек для костра наломать. А сердце тем временем примирится, пообвыкнется, Восток — дело тонкое, тут без сноровки в суть вникнув долго не проживёшь, и раньше бывало дивился экзотике — так прошло.