Луна белой пустыни (джен)

После боя нашло спокойствие. Фёдор Иванович понимал, что понимать ничего не должен, как после контузии средней слабости. Однако же после стычки, успешно закончившейся, в панику впадать не было особенного желания. Диковинны были обстоятельства, подумать было о чём, но лучше уж найти во всём этом разумную, так сказать, концепцию.

Благо встретил местного жителя, на разговор, а не грабёж настроенного. Белый леопард оружию подивился, совсем не пуганный здесь, значит, звериный, так сказать, люд. Страху перед человеком не знает. Побоялся напасть, потому за умного да бессловесного Сухов его было принял.

Значит походит Фёдор Иванович на кого-то из здешних жителей. Тех, что остальных чудищ в страхе держат.

Но сперва ответить на вопрос полагалось.

— Вперёд, оно, стало быть, домой. К жене родимой. Не всё по пескам бродить.

Зверь округлил глаза от удивления, и разглядел красноармеец в лунном свете, что они человеческие совсем. Голубые и яркие, будто не луна, а солнечный луч на них светит.

— Звать-то тебя как?

— Гриммджоу Джаггерджак. Я с тобой пойду.

Вот уж имечко. Сразу поди выговори. К Востоку пообвыкся, вроде. А вот с фонетикой, ещё более диковинного места, куда он угодил, можно сказать, нечаянно, чуял красноармеец, что ещё намучается. Сухов представился. Затем оглядлся, сел перед костерком и набил трубочку.

— Стало быть, попутчиком будешь.

* * *

Гриммджоу всему дивился. И чайнику, и трубке, и рюкзаку, как дитя обо всём спрашивал, что де да для чего. Только растолковав, что носик чайника — вовсе не чей-то рог обломанный, Сухов спохватился: огня зверь не боялся, да и не спрашивал о нём.

— А откуда ты огонь знаешь?

— Это ещё что?

Сухов показал на угли.

— Впервые вижу.

— И не боязно? — обидеть попутчика не хотелось, но и знать всё ли зверьё такое или Гриммджоу единственный храбрый было нужно.

— Ха! Так это серо должно отпугивать? Оно действует только на слабых Пустых!

По тону сделалось ясно, что новый знакомец и себя причисляет к неким "пустым", но готов горло перегрызть каждому, кто по поводу его сил сомнение выразит. Что за "серо" такое, красноармеец решил сразу не спрашивать, ибо уже с огнём возникла путаница.

Тем временем зверь сунулся костяной мордой в пламя. Понюхал. Только тут Фёдор Иванович заметил, что дрова не дымят вовсе. Ясное дело, что дыма ждать от сухостоя в пустыне нечего. Но горячий воздух должен был бы всё же над огнём колебаться. Однако, нет. Языки пламени полоскались в стоячем воздухе. Джаггерджак фыркнул одобрительно.

— Ты и сил на него не тратишь! Оно их из кристаллов само ест! — похвалил он костёр.

Тут уж Сухов укорил себя мысленно за невнимательность. Ибо веточка в самом деле была каменной. Лёгкой и мутной, как подвесные блестяшечки на пыльной люстре. Только камень весь был почти прозрачный, дымчатый, а не покрыт чем снаружи, и, насколько позволяли судить познания в геологии, впрочем, скромные, был природным. Но занялась веточка от одной искры. Зверь тем временем рассуждал вслух о тактических достоинствах, не только для кота, но и для иного человека, толково достаточно:

— Ты можешь оставить его далеко от себя, а сам уйти. Можно отогнать им слабых, чтобы они не мешали разделаться с главарём. Или обезопасить добычу от посягательства всякой мелочи, не выпуская много реацу. Твой "Огонь" — хорошая способность.

Что такое "реацу", Фёдор Иванович решил окольными путями вызнать, дабы не смущать попутчика незнанием особенностей нравов и вообще местности.

* * *

Сухов двинулся дальше по красному песку, а говорящий зверь за ним следом. Через несколько времени попутчик спросил отчего бы не использовать сонидо. Сказал, что Фёдор Иванович сам им пользуется.

— Верно говоришь. От чего б и нет.

Этакими скачками выходило куда быстрее. Мечтал о таком каждый путник, наверное. А в белых песках не только образ мыслимый, но и чудеса воображаемые настоящими делались.

— А скажи-ка мне, Гриммджоу, как эта пустыня называется?

— Ты какую-то другую знаешь?!

— Другую. Да и не только пустыню, коль уж на то пошло. Мне посередь песков жить не свойственно: сердце ноет, будто кусок из него вынули...

— Но я решил, что унывать не буду. — Добавил Сухов, видя, что попутчик его как-то странно заслушался, даже остановился.

Зверь со всех сторон оглядел Фёдора Ивановича пристально, даже в грудь ткнулся носом, для чего ему морды задирать не пришлось.

— Ха! И правду говоришь! Дыра заросла! Ха! Значит можно так! Чтобы не было этой боли, чтоб не горечь всякую жрать и не выть!

Сухов припомнил, что взаправду все местные жители были дырявыми. Ус снова от веселья вздыбился:

— Так у тебя тоже хребтом напополам, ничай, разделена. Заживёт.

Гриммджоу повертелся так и этак, пытаясь увидеть небо сквозь дыру на животе, и кубарем покатился.

— Сухов!!! — дальнейшие слова было вовсе не разобрать, так как были они не столько смысловую несли нагрузку, сколько, так сказать, праздничную.

* * *

Когда на горизонте замаячили развалины, Гриммджоу подобрался весь, но не свернул с алой линии. С его слов Фёдор Иванович узнал о местном представителе монархии. Его признавали все, кому в бескрайних песках на руины дворца набрести не посчастливилось. Никаких приказов Барраган не издавал и просто был главарём шайки. Но королём звался, по разумению Сухова, не совсем за зря: поди в песках первым отыщи помещение, почти целое, где ко всему прочему ещё и трон есть. Джаггерджак, правда, уверял, что когда-нибудь сам королём станет. Но зачем ему это, помимо славы, гордый зверь не имел ни малейшего понятия. Вопросы красноармейца и рассказ о всяческих видах устройства общества так увлекли Гриммджоу, что он не почуял издали зверя, что брёл по красному песку им навстречу. Испугавшись двоих, одиночка пустился наутёк, подняв песок, что засеребрился в лунном свете.

Пустой, у которого скрыться не получилось, бранился девичим голосом. Белый кот, заместо того, чтобы напасть, стал разоряться выражениями не краше. Сухов усмехнулся, поняв насколько Гриммджоу старался быть вежливым. На подмогу кричавшей пришла союзница, не менее грязно обругав красноармейца и его спутника.

Трое дырявых зверей в белой броне стояли под луной и сквернословили, будто праздные гуляки, хмельным угощающиеся. Они давно б друг на друга кинулись, но потребность отвести душу, верно, была для них даже сильнее голода.

Но выслушивать дальше крики и рисковать красноармеец не стал. Он постарался ступать тихо, звери за руганью стали, в худшем смысле, на людей похожими. Оскорбляли они самозабвенно и не слыхали уже ничего. Он взялся за рог и свернул существу голову. Второе закричало и бросилось. Но Гриммджоу с оставшимся врагом быстро разделался.

Джаггерджак с достоинством слушал, не припал к песку, только уши прижал, неправоту признавая, когда Сухов взялся учить кота уму и вежеству. То, как он подобрался во время перепалки, сильно Гриммджоу впечатлило. Хоть желание огрызнуться и правоту свою доказать явно читалось на морде, пусть костяной, но выразительной.

Слово, однако же, зверь взял, только когда выслушал. Оказалось Сухов негаданно закон физический, или навроде него, нарушил. В белых песках диковинных, как всем жителям, кроме пришлого, было ведомо, во время бахвальства и оскорблений замирала всякая коллизия. А Сухов прямо посередь речи шею врагу свернул.

Гриммджоу стал, вслух опять-таки, размышлять, о великих возможностях такого чудесного навыка. Выходило, что невольно, королём, а то и вождём партии помог бы стать ему Сухов. Если бы идеей увидеть моря и лес зверь ранее не загорелся.