Полдень и Береника (гет)

Душа Лёна — как могила, рассчитана на него одного.

Конечно, мне стоило сообщить заранее о том, что я вернусь раньше, чем обещала, но, во-первых, мне хотелось сделать Лёну приятный сюрприз, во-вторых, не с кем было передать сообщение. Ближайшая телепочта осталась в Стармине, так что я мчалась в сторону Догевы во весь опор, давая отдых Смолке, когда она того требовала. Я везла с собой новый незаживающий шрам на лодыжке, много опыта колдовства с перемещением, море сексуальной неудовлетворённости и необычную новость: Учитель предложил мне практику в Школе с преподаванием для адептов второго года обучения. Предложение повысило мою самооценку на несколько пунктов, а работа обещала сделать меня более ответственной, терпеливой и взвешенной — то есть должна была откопать и закрепить во мне качества, которых во мне отродясь не было, по мнению Лёна и многих других. Минусом была необходимость подолгу оставаться в Стармине. Преподавать мне предложили на пару с другим магом, травником, то есть мне придётся приезжать в школу на два месяца в начале каждого семестра, покидая на это время Догеву и Лёна. Что-то подсказывало мне, что Лён не будет в восторге от этой идеи, хоть и не станет категорически возражать. Я сама не знала, стоило ли соглашаться. Воспоминания о том, какими бестолковыми и непослушными адептами были мы в двенадцать лет, гасили мой пыл — я сомневалась, что справлюсь с толпой оболтусов, вооружённых плохо управляемой магией, а это может довести до беды. С другой стороны, преподавать магию — это не то же самое, что её использовать. Я наконец сама выучу наизусть все те базовые заклинания, которые до сих пор проверяю по тетради! Я буду рядом с архимагами и другими аспирантами и смогу быстрее дописать диссертацию!

Я сорвалась из школы на неделю раньше из-за прибывшего из Догевы послания. Сквозь вечно сдержанный тон, которым в целом отличался эпистолярный жанр Лёна, я уловила в его письме нотки тревоги и просьбу возвращаться скорей. Он писал, что в одиночку проводил осмотр угодий, что наш новый дом почти готов, но он запретил его обустраивать без меня, что несколько важных приёмов, от которых нельзя было увильнуть, прошли в ожидаемо унылой обстановке. Урожай картофеля и репы превзошёл ожидания, а торговые связи Догевы укреплялись с каждым годом — новости в письмах Лёна всегда были позитивные, но вот это «в одиночку» и «уныло» вдруг так кольнули меня, что я решила возвращаться немедленно. У Лёна не было друзей, и не из-за статуса Повелителя. Трудно дружить с абсолютным телепатом, постоянно и беспрепятственно читающим твои мысли, чувства и воспоминания. Я, конечно, тоже скучала во время разлуки, но у меня в школе были знакомые и друзья, включая одного милого дракона, с которыми можно поболтать обо всём, посмеяться, поспорить и даже напиться, не боясь вызвать осуждения. А Лён был вечно одинок.

Я спешила к нему, представляя его серые глаза — его спокойный, внимательный, чуть ироничный взгляд блеснёт искоркой неподдельной радости и облегчения от того, что я вернулась в целости и сохранности, что рядом с ним наконец будет друг, с которым не нужно соблюдать формальности и притворяться.

Доехав до мощённой камнем дороги, я вдруг ощутила новое, ранее незнакомое мне чувство — я приближалась к дому. К месту, где меня любят и ждут, где меня ожидает будущее — долгое, интересное, манящее и счастливое. Я чувствовала, как эта полная загадок земля становится мне родной, и собиралась сделать для неё что-то особенное. Не просто родить наследника — с этим нехитрым заданием справилась бы любая дура, — а применить свою магию на благо подданным Лёна. Однажды я уже принесла пользу Догеве, освободив её от мага-убийцы и отведя угрозу от всей расы вампиров, но это вышло почти случайно. Впереди меня ждали новые дела. Такие, которые позволят мне стать здесь по-настоящему своей. Я вовсе не грезила славой — мне просто хотелось доказать свою значимость и самой поверить в то, что я неспроста оказалась в этом «вампирьем логове», вопреки сочувственным оханьям бывших однокурсников.

Когда я въехала в Догеву, осеннее солнце клонилось к закату. Узнавшие меня стражи поприветствовали меня вежливыми кивками, встречавшиеся на улицах жители здоровались и иногда кланялись. Я спешилась возле новой конюшни, отдала Смолку на попечение конюха и отправилась на поиски Лёна. Возле Дома Совещаний, в одном крыле которого всё еще жили мы с Лёном, наблюдалось оживление. Сначала я решила, что позабыла о каком-то местном празднике, но потом увидела крытые повозки и заприметила среди вампиров нескольких эльфов. Не иначе кто-то из важных эльфийцев приехал с визитом. Я не была одета для светской встречи, но это не помешало мне направиться в зал для приёмов. Прямо у входа я встретила Келлу, которая радостно обняла меня и, отведя в сторону, стала расспрашивать про мои дела и планы. Мне было приятно её увидеть, но всё же Лёна я хотела увидеть больше.

— Он сейчас немного занят, — доверительно сказала Келла. — Сегодня они подписывают важный торговый договор с эльфами. Делегация гостит уже три дня.

— А где Лён?

— В Большом зале. Возможно, тебе стоит немного подождать.

Келла прекрасно понимала, что не сможет меня остановить, но я и не собиралась срывать важные переговоры. Я просто хотела осторожно заглянуть в зал и подать знак Лёну, а уж он бы улучил момент перепоручить дела кому-то из Старейшин.

Внутри Большого зала толпились эльфы и вампиры, слегка подогретые крепкими напитками — похоже, приём был в самом разгаре. Мой взгляд блуждал в поисках знакомой белокурой головы в короне, пока не нашёл, что искал, только это оказалась голова не Лёна, а прекрасной эльфийки — новой Повелительницы Ясневого Града, о которой я слышала в Стармине. Её отец был не очень дружественен по отношению к вампирам, а дочь, по слухам, после его смерти решила наладить отношения со всеми соседями. Эльфийка была невысокого роста, но потрясающе красива — настолько, что я невольно отвлеклась на её точёную фигуру и правильное, милое глазу лицо. Она стояла у окна, одетая в светло-голубое полупрозрачное платье в пол, и беседовала с кем-то, скрытым от моего глаза — и вдруг я поняла, что это Лён, в своём белом, самом ненавистном костюме для приёмов. Он что-то спокойно рассказывал гостье, когда она повернулась и положила свою тонкую руку ему на плечо. Мой взгляд ненадолго замер на этой руке, а затем перепрыгнул на Лёна, которого больше не перекрывали другие гости: он улыбался эльфийке, излучая искреннюю радость. Они мило разговаривали, не сводя друг с друга внимательных глаз, время от времени кивая. Рука эльфийки так надолго задержалась на плече Лёна, что мне захотелось спугнуть её рабочим пульсаром средней силы.

Я смешалась с толпой гостей, не решаясь приблизиться и вмешаться во что-то, явно не предназначенное для моего взора. Вдруг Лён предложил прекрасной Повелительнице руку, и она, взяв его под локоть, грациозно прошествовала с ним к столу. Они сели в торце и продолжили оживлённый разговор. В какой-то момент эльфийка наклонилась и что-то прошептала Лёну на ухо. Что бы она там ни говорила, это было слишком долго, и когда она отстранилась, Лён удивлённо поднял брови, глядя гостье прямо в глаза и выражая живейший интерес. Они заговорщицки покивали, и вдруг корона Лёна сползла на бок, и эльфийка мягким движением руки поправила её, задевая его щёку. Лён не отстранился, а лишь покосился на ближайших к нему гостей, но те были заняты выпивкой и своими разговорами.

Кто-то из стоящих поблизости узнал меня и почтительно поздоровался, я рассеянно кивнула.

Теперь уже к эльфийке наклонился сам Лён, и любезный, интимный разговор двух королевских особ продолжился — кто я была такая, чтобы прерывать его? Они выглядели не как два Повелителя, ведущих светскую беседу, а как близкие друзья противоположного пола, которым позволено браться за руки и касаться друг друга. Иными словами, это было так же похоже на деловые переговоры, как наше с Лёном плавание в озере голышом. Вдруг эльфийка откинула назад голову и тихо рассмеялась, предоставив всем желающим возможность полюбоваться своим шикарным бюстом, чуть не выскочившим из глубокого декольте. Глаза Лёна скользнули по нему до самой глубины с плохо скрываемым одобрением.

Я думала, что знаю, что такое ревность, но раньше моя едва пробившаяся влюблённость, в которой я сама себе боялась признаться, всего лишь тревожно сжимала сердце при мысли о возможной помолвке Лёна и Лереены, Повелительницы Арлисса. Когда же я увидела этот восхищённый взгляд Лёна, ранее предназначавшийся лишь мне, а теперь обращённый к красотке, которая, к тому же, была ему ровня, что-то прокричало в моей голове: «Так тебе и надо! Ты это заслужила, покидая его, играя с ним как с мальчишкой!» Никогда раньше я не испытывала ничего подобного. Ни ярость схватки на мечах, ни злость из-за проигрыша в поединке, ни страх неминуемой гибели не могли сравниться с тем ужасом, который вдруг охватил меня. Ощущение потери словно раскололо меня надвое, парализовав и пригвоздив обе половинки к полу болью, от которой хотелось избавиться путём снесения себе головы.

Вдруг Лён умолк и обеспокоенно провёл глазами по залу, словно почуяв неладное. Когда его взгляд упал прямо на меня, я прочла в нём изумление и тревогу. Возможно, даже испуг. Он точно не был рад меня видеть. Я вдруг почувствовала себя лишней на этом празднике вампиров и эльфов. Лён приподнялся, собираясь подойти ко мне, но прежде наклонился к своей спутнице, чтобы извиниться. В эту секунду я наконец смогла вдохнуть, мои ноги отмёрзли, и я стрелой вылетела из Большого зала.

Боясь, что не совладаю с собой и напугаю важных гостей, спалив что-нибудь у них на глазах, я бросилась к конюшне, намереваясь убраться подальше из этих проклятых вампирьих мест. Смолка не оценила моего порыва. Я попыталась воззвать к совести кобылы, пришпорив её пятками, но она, ещё не остывшая от утомительной дороги, возмущённо взбрыкнула, грозя сбросить меня. Громко выругавшись и обозвав кобылу предательницей, я спешилась и, выскочив из конюшни, помчалась в сторону леса. Бежать было хорошо и приятно; сердце стучало ровно и чётко, возвращая меня к жизни. Не облегчая себе задачу тропинкой, я мчалась, продираясь сквозь кусты и заросли малинника, обдирая руки, и лишь когда от звуков праздника не осталось даже эха, я остановилась, прислонилась к высокой берёзе, подняла голову и прокричала так, что засаднило горло. Наверное, я это сделала напрасно, потому что со стороны города послышались встревоженные крики, впрочем, быстро затихшие. Я осталась наедине с собой и бурлившей во мне магией. Сотворив пульсар повышенной мощности, я представила перед собой красивое лицо эльфийки и с размаху пальнула в него. Это было глупо и безответственно, ведь я могла погубить ни в чём не повинного ежа или зайца, но, к счастью, всего лишь спалила старую сосну.

«Эмоции, Вольха, эмоции», — зашептал в моей голове терпеливый голос Лёна, в конце концов приводя меня в чувство. Я сделала несколько глубоких вздохов.

«Нужно превратить злость в смех…» Ага, пусть сам попробует! Не думаю, что он бы смеялся, если бы я на его глазах миловалась с кем-то другим. И всё же, когда я представила, что под белокурой причёской у эльфийки торчат заострённые, лохматые, оттопыренные уши, мне немного полегчало. По правде говоря, её нос был слишком вздёрнутым, платье вульгарным, а бюст слишком пышным для тонкой фигуры — хотя вряд ли это показалось бы смешным Лёну. Его удивлённый и раздосадованный взгляд, направленный в мою сторону, всплыл в моём сознании, и мне показалось, что я неправильно поняла его письмо.

— Вольха-а!

До меня долетело скорее эхо, чем сам крик. Подавив желание припустить в глубину леса, я вслух напомнила себе, что я взрослая женщина и не бегаю от проблем — и пошла на голос, а не от него.

— Я здесь! — мой возглас сорвался на сип.

— Хей! — прозвучало минутой позже.

— Ау! — с притворной беззаботностью отозвалась я, заметив пробирающийся через малинник светлый силуэт.

— Вольха! — встревоженный Лён выскочил из кустов, подбежал ко мне, схватил за плечи и так внимательно оглядел, будто ожидал недосчитаться руки или ноги. — Ты в порядке?

— Да, а что?

— Ты меня испугала, — он облегчённо выдохнул, — у тебя был ужасный вид.

— Неужели?

— Почему ты кричала?

— Так, чтобы энергию сбросить.

Лён крепко обнял меня, и я охотно прижалась к нему, замирая, вдыхая знакомый запах и не собираясь шевелиться в ближайшие несколько часов.

— От кого ты убегала? Я никого не чувствую, кроме птиц.

— Ни от кого, — сообщила я его подмышке. — Я просто… бегала.

— Я услышал вопль, но не понял, откуда, и хотел уже превратиться, чтобы пойти по следу, но потом увидел пульсар.

— Я просто… тренировалась.

Так Лён мне и поверил. Мы около минуты стояли не шевелясь, вцепившись друг в друга, я слушала ровное биение его сердца, и моё собственное тоже начало постепенно успокаиваться. Молчание затягивалось. Лён больше не задавал вопросов, но они висели в воздухе. Я вздохнула и наконец сказала:

— Прости, что сорвала тебе важные переговоры с блондинкой очумительной красоты, и вообще припёрлась на приём не вовремя, не надев шёлкового платья.

— Глупости. Тебя кто-то обидел?

— С чего ты взял?

— Я услышал тебя сквозь амулет, — признался он.

— Правда? — я вынула нос у него из подмышки. — Чары лучших магов опять пробиты твоей телепатией?

Лён не улыбнулся шутке.

— Вольха, это было похоже на предсмертный вопль, только без звука, — он содрогнулся. — Если бы я не увидел тебя в зале, то решил бы, что тебя убивают.

— Ну-у… — протянула я. Не могла же я признаться, чем довела себя до паники. — Это недоразумение.

Лён стоял не двигаясь, продолжая крепко меня обнимать, глядя мне прямо в глаза.

— Вольха?

— Лён?

— Я очень рад тебя видеть.

— Я тоже скучала.

Он так нежно поцеловал меня, что все печали вечера сразу показались мне смешными и глупыми.

— Что-то произошло, я же вижу, — Лён провёл ладонью по моей щеке. — Кроме того, что ты исцарапала руки и лицо малинником.

— А с тобой?

— В каком смысле?

— Ты случайно не влюбился? — вырвалось у меня.

Нет, ну а что? Такие вещи лучше уточнять напрямую, не давая собеседнику времени увильнуть. Лён растерянно заморгал.

— В кого?

Его удивление было неподдельным. Я опустила глаза, понимая, что после «а» нужно говорить «б».

— Ну, в эту прекрасную эльфийку…

— Что?!

— В ту Повелительницу в полупрозрачном платье, плохо прикрывающем её пышные груди, — уточнила я.

Лён слегка отстранился и растерянно спросил после небольшой паузы:

— Со стороны это выглядело слишком фамильярно?

Я задохнулась от возмущения.

— Ну, как тебе сказать… То, как она трогала твоё плечо, брала тебя за руку, поправляла корону, касалась щеки, шептала что-то на ухо? Даже я себе такого на людях не позволяю! Это было настолько интимно, словно вы уже переспали минимум два раза.

Лён криво усмехнулся, но внезапно умолк и уставился на меня, словно его осенило.

— Прости…

— Что? — воскликнула я. — Неужели два раза?

— Конечно, нет. Вольха, я идиот, — он схватил мои ладони. Кажется, до него стала доходить причина моего внезапного помешательства. — Я не думал…

— Что я притащусь, когда тебя будет клеить эльфийская Повелительница?

— Нет, — он сделал долгую паузу, подбирая слова, — что ты так… расстроишься.

— Да было бы из-за чего! — фыркнула я. — И потом, у нас же свобода.

— Да, но не в этом смысле, правда? — с укором спросил Лён.

— Ну… нет. Не в этом, — согласилась я.

— Прости. Я не хотел, — он погладил меня по голове, как ребенка. — Твои эмоции… Я всё время их недооцениваю. Я ощутил твой страх сквозь амулет, но не понял его. Ты простишь меня?

— Это вряд ли, — я неуверенно покачала головой.

Лён вздохнул.

— Эльфы тактильны.

— Что?

— С ними сложно, они общаются не так, как вампиры. Им важен зрительный и телесный контакт, но без пошлого контекста. Они чувствуют намерения собеседника через осязание. То, что ты увидела, всего лишь дань вежливости их манере общения. Сразу видно, что ты плохо знаешь эльфов.

— Но зато я хорошо знаю тебя. Тебе ведь понравились её… пышные груди?

Лён вечно хвалился тем, что говорил только правду, и потому замялся.

— Эм-м, честно сказать?

— Ой, не надо, — испугалась я, подавая ему руку.

Сумерки сизым саваном стали опускаться на лес. Мы с Лёном, взявшись за руки, направились в сторону города. Он искоса поглядывал на меня.

— Хорошо, Вольха, ответь ты мне: кроме меня, на свете есть и другие мужчины, которые тебе симпатичны?

— Да навалом, — ответила я.

— Значит, ты меня понимаешь. Если тебе под нос тычут плохо прикрытым бюстом, это непроизвольно привлекает внимание.

— Моё — нет, — уверенно заявила я. — Просто ты так на неё смотрел…

— Как?

— Как на меня.

Лён поймал мой расстроенный взгляд и крепко сжал мою ладонь.

— Нет. Вольха, с тобой никто не сравнится. Прости, девочка моя. Я не хотел сделать тебе больно.

Когда Келла называла меня девочкой, меня это бесило и вынуждало быстрей доказать обратное. Поскольку подтверждать свою взрослость у меня получалось глупо и по-детски, Келла так и не сменила пластинку. Но слово «девочка» в устах Лёна звучало иначе.

— Никто! — повторил он.

Мы остановились, Лён снова поцеловал меня, и я ему сразу поверила. Может, он и абсолютный телепат, но я ведьма. Я чую, когда мне врут.

— Я думала, что взорву весь ваш банкет, — проворчала я, отрываясь от его тёплых губ.

— Нет, — он грустно покачал головой. — Ты думала другое. И я в сотый раз прошу прощения.

— Лён? — меня вдруг посетила неприятная мысль.

— Что?

— Я надеюсь, мой амулет работает?

— Конечно. Сквозь защиту могут пробиться только самые сильные эмоции. Эмоции, Вольха, эмоции…

— Я буду над ними работать, — пообещала я. — Но только не сегодня, хорошо?

Мы прошли около сотни ярдов, когда нам навстречу из кустов выскочили два вампира.

— Повелитель, всё в порядке?

Это были стражи, поднятые по тревоге.

— Да, наша Верховная ведьма обнаружила в лесу… упыря, — заявил Лён, — и вовремя от него избавилась. Теперь всё в порядке. Возвращайтесь.

Стражи послушно ретировались, крича остальным, что опасности нет. Уже на центральной площади Лён сказал:

— Мне нужно вернуться на приём. Пойдёшь со мной?

— Ну, за два часа я, пожалуй, успею помыться, нарядиться, причесаться и увеличить сиськи на два размера — ненадолго, правда.

— Ни в коем случае, — ужаснулся Лён, бросая быстрый взгляд на мою грудь, едва заметную под курткой.

— Тогда иди один, расскажи им про упыря, если понадобится, а я пойду домой и приму ванну. От меня воняет… болотом. Учти, что я буду всего в десяти ярдах от тебя, совсем голая, — заявила я. Наши с Лёном покои имели отдельный вход, но одной стеной примыкали к Большому залу. — Ты скоро вернёшься?

— Ты не успеешь помыть голову, — ответил он, подмигивая, и мы разомкнули руки.

* * *

Я ждала Лёна, а он всё не шёл. Давно обсохшая, расчёсанная и душистая, я сидела за столом в спальне, подмерзая в тонком шёлковом халате, и рисовала очередной шедевр в тетради для заметок об опасных тварях. Каждый, кто хоть раз видел портрет в моём исполнении, советовал мне больше не браться за карандаш. Вот и на этот раз лицо эльфийки получилось кривым и невразумительным, зато фигура удалась на славу, хоть и казалась слегка карикатурной. Рисование успокаивало меня, а художественная ценность моих произведений не имела значения.

Эмоции… Лёну легко было говорить. Его с детства приучали к достойному поведению, а способность к телепатии воспитала в нём сдержанность и талант не реагировать на чужие мысли. Он умел сражаться, врать, ликовать и обижаться, не шевельнув ни одним лицевым мускулом, даже если внутри него гремела буря. Но и бурю он умел успокоить — в отличие от меня.

Я любила наши бесконечные шуточки и подтрунивания, но сейчас была бесконечно благодарна Лёну за то, что он не посмеялся над моей ревностью. Поразмыслив над случившимся за рисованием уродливых эльфов, я пришла к выводу, что повод для паники был смехотворным, и всё же какая-то часть меня по-прежнему пребывала в страхе: меня пугало, кем и чем Лён стал для меня. Когда-то он был всего лишь лучшим другом и самым прекрасным, красивым и желанным мужчиной на свете… Теперь же он стал чем-то большим. Он пророс во мне, как весенний побег. Как там говорится: муж и жена, да прилипните друг к другу… Мы прилипали, с удовольствием и надолго, но даже когда Лёна не было рядом, я ощущала его присутствие. Расставаясь с ним на время своих путешествий, я каждый день желала ему доброго утра и спокойной ночи. Я вообразила себе, что мой Лён — это нечто незыблемое и вечное, как ветер и небо, и что мы всегда будем вместе, раз судьба свела нас. Однако ветром управлять так же сложно, как Лёном. Он стал мне родным, но при этом в его душе оставалось столько тёмных мест, что хватило бы на миллион беззвёздных ночей.

Долгая рефлексия никогда не была моей сильной стороной, но я попыталась подвергнуть анализу наши с Лёном отношения. Сначала мы так долго и приятно дружили, что я боялась сближаться с ним, не подозревая, какой он подходящий для меня партнёр. Когда-то давно наши перепалки заканчивались тычками в бок, сочинением новых прозвищ или дракой за кусок повкусней, теперь они логически завершались быстрым, горячим совокуплением, иногда в неподходящих местах, отчего спорить хотелось чаще. Если мы уставали от повседневных и государственных дел, то по многу дней отдыхали от страсти, засыпая рядом в коконе из крыльев, и это тоже было замечательно. А ещё были ласки, невозможные со случайным любовником. Например, поглаживание крылышек вампира, который их раскрывает в блаженной неге, а потом резко скручивает из-за щекотки. Или совместное мытьё волос, с выбором ароматных трав и долгим перебиранием прядей. Или особенные поцелуи: в утренние сонные веки, в шрам на ключице или ямочку над ягодицами. Иногда я по его просьбе снимала заворожённый от телепатии амулет, чтобы Лён мог читать мои мысли и чувства, и он как-то в шутку признался, что ждёт этих минут без амулета, как привыкший к дурман-траве вампир — своей дозы.

И всё же большую часть времени Лён был вежливым, сдержанным, непроницаемым, упрямым и себе на уме. Трудно было предсказать, что он сделает в следующую минуту, но я верила, что могу полностью довериться ему, что мои спокойствие и безопасность для него так же важны, как благополучие Догевы. Даже в те минуты, когда мы в чём-то не соглашались и бесили друг друга, я точно знала, что он не причинит мне вреда и поставит мои интересы выше своих — но не государственных, и это мне казалось правильным и справедливым.

Придя к выводу, что мне нужно продолжать работать над эмоциями, я дорисовала эльфийке усы и насторожилась. В коридоре наконец раздались шаги, но пришедший остановился и отчего-то медлил, будто собирался с духом. Я тихо подошла к двери и прислушалась. Может, Лёну стало совестно из-за того, что он так задержался на приёме, и теперь он гадает, какое наказание его ждёт?

Дверь стремительно открылась, едва не сбив меня с ног, и на пороге показался Лён. Я попятилась, изображая смятение. Он сделал шаг вперёд и ногой захлопнул за собой дверь. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга, затем я расправила плечи, и мой шелковый халат распахнулся. Лён заинтересованно осмотрел всё, что открылось его взгляду. Одобрительно хмыкнув, он развязал пояс от своего костюма для приёмов, и белый балахон, слегка поцарапанный лесным малинником, упал на пол, рубаха последовала за ним. Стоя на расстоянии трёх локтей, я придирчиво оглядела его обнажённый торс и сделала вывод, что за время разлуки он хуже не стал. Не отрывая от меня взгляда, Лён неспешно скинул сапоги с золотыми пряжками, стянул белые с золотым узором штаны и остался в носках и коротких шёлковых портах, определённо достойных Повелителя. Я пошевелила замёрзшими пальцами ног, лёгким движением плеч сбросила на них халат и поёжилась от холода. Длинные пряди моей густой шевелюры стыдливо прикрывали грудь с одной стороны, и я откинула их назад.

Лён молча сделал шаг вперёд, не спуская с меня глаз. Я отступила. Повторив это действо несколько раз, мы замерли на несколько секунд, но Лён вдруг оскалился, обнажив клыки, и я взвизгнула, бросаясь наутёк.

Крепкие руки поймали меня в ту же секунду, подхватили, крутанули разок и повалили на кровать. Любой рыцарь, наблюдавший эту сцену, незамедлительно поднял бы копьё и бросился ко мне на выручку. Впрочем, я могла сама постоять за себя. Притворно повопив и посопротивлявшись для вида, я высвободила прижатые над головой руки и, ловко спустив вампиру порты, схватила его за ягодицы. Тот, не ослабляя натиска, запустил ладони мне в волосы и впился в мои губы, словно жаждал отведать крови юной девы. Стукнувшись разок зубами о клыки, я не растерялась и, пылко ответив на поцелуй, раздвинула свои сильные длинные ноги, натренированные бегом и плаванием, и соединила пятки у вампира за спиной. Оценив новый поворот, тот перестал целоваться, чуть приподнялся на руках, немного повозился, подлаживаясь ко мне, а дальше я уже не помнила ничего, кроме полуприкрытых серых глаз, широких, ритмичных движений и острой, горячей волны наслаждения, подступающей со всех сторон.

Когда мы успокоились, моё горло саднило от хриплых стонов. Мы молча лежали посреди огромной кровати, разгорячённые и запыхавшиеся, я сверху на Лёне, моя щека на его груди. Я упивалась его тёплым упругим телом, расстилавшимся подо мной. Мы редко заходили на второй круг, но в тот раз я почувствовала себя так, словно ужасно хотела пить, а мне дали лишь пригубить стакан. Поболтав немного о пустяках вроде моего нового шрама и обустройстве нашего дома, мы предались долгим ласкам и мокрым поцелуям, которым не было конца. Когда я наконец утолила жажду, тихо всхлипнув в его руках, Лён расправил крылья и прикрыл нас обоих, объявив время сна.

В ту ночь я решила, что не поеду преподавать в школу чародейства и не стану больше принимать Велькино зелье от зачатия. Что-то подсказывало мне — нет, не ревность, — что нам с Лёном не нужно сейчас разлучаться. Чуть позже, когда я ему поднадоем своим упрямством или он мне — своей наглостью, я снова соберу свою дорожную сумку и выеду на тракт. А пока мне хотелось обживать свой новый дом с двумя детскими.

* * *

Следующие два дня после моего возвращения из Стармина выдались напряжёнными, потому что мне пришлось принимать участие в развлечении эльфийской делегации, которая, с моей точки зрения, немного загостилась. Эльфы, конечно, не тролли, но тоже лезли со своими граблями в чужой огород: вставали в пять утра, завтракали свежими ягодами — и кто только их собирает в столь ранний час или, например, зимой? Спали непременно в отдельных комнатах, пусть даже и крошечных — Лёну пришлось временно расселить несколько домов, — кушали пять раз в день только сырую еду и ложились спать с закатом, требуя тишины. При встрече они не просто здоровались, но обнимались, часто троекратно, а при прощании брались ладонями за щёки, словно собирались друг друга облобызать. Эльфы часто держались за руки, транслируя таким образом друг другу настроение и намерения. То же они пытались делать и с нами, но, не встретив полного понимания, немного умерили свой пыл.

Нам пришлось уважить гостей, потому что того требовали гостеприимство и торговая выгода, но всё же, когда последний эльфийский обоз исчез из нашего поля зрения, мы с Лёном, провожавшие гостей в седле, переглянулись и выдохнули с облегчением. В результате визита эльфийской королевы Догева подписала несколько двадцатилетних торговых договоров и приобрела одного нового жителя — эльфа, полюбившегося одинокой вампирше и пожелавшего начать новую жизнь в новом краю.

— Может, они оставили своего шпиона? — предположила я.

— Вряд ли, — ответил Лён, — мысли у него были не шпионские.

Момент прощания с эльфийской королевой был эпичен. Прежде, чем она запрыгнула в седло, они с Лёном подержались за руки, крепко обнялись с долгим замиранием в объятиях, затем эльфийка коснулась макушки Лёна, церемонно поклонилась и пригласила нас в гости, из чего мы заключили, что визит прошёл успешно. Выглядела она, как всегда, великолепно — и заострённые ушки у неё были довольно милые.

В тот же вечер мы с Лёном переоделись в наши старые походные штаны и куртки и отправились на «осмотр угодий», прихватив с собой хлеб, сыр и картошку. Сидя у костра на поляне возле старого дуба, мы сначала жарили на веточках хлеб, заливая его расплавленным на огне дорогущим эльфийским сыром, а потом ели запечённую картошку прямо с кожурой. По просьбе Лёна, я рассказывала ему о своих путешествиях, опуская наиболее опасные моменты и сдабривая истории шуточками. Лён слушал внимательно, кое-что переспрашивал, тихо посмеивался и отпускал комментарии, от которых мы оба ухохатывались.

— Вольха, а почему бы тебе не записать всё это? — предложил он.

— Ты тоже считаешь, я могу замахнуться на небольшой учебник? — вдохновенно спросила я.

— Ну-у…

— Лён, я тоже так думаю, — перебила я. — Я могла бы написать как минимум одно пособие по водным существам Белории и ещё одно о способах борьбы с нежитью.

Идеи не произвели на Лёна должного впечатления.

— Нет, Вольха. Я имел в виду другое. Напиши не учебник, а поучительно-развлекательные рассказы, для широкого круга читателей, так сказать.

— Например?

— Ну, о том, как селяне просят тебя о помощи, а в благодарность пытаются сжечь на костре. Или о дайнах, которые клянут ведьм, а сами тайно покупают у них обереги. О твоей дружбе с водяными и русалками.

— Думаешь, это будет кому-то интересно?

— Ну, мне же интересно.

Я с сомнением пожала плечами.

— Мне кажется, ты предвзят.

— Да, я к тебе немного неравнодушен, но, поверь мне, эти истории порадуют и других. Особенно если ты напишешь их так, как рассказываешь.

— Байки странствующей ведьмы? — спросила я.

— Отличное название для книги.

Я загадочно улыбнулась и призналась:

— Честно говоря, я уже кое-что написала, но немного о другом.

— Если ты имеешь в виду ту классификацию заклинаний от нежити, то…

— Нет, — я смущённо замялась, и Лён выжидательно умолк. — Я написала… любовную историю.

— Ты — любовную историю? — усмехнулся он.

— Представь себе.

— Неужели про ведьму и вампира?

— Да, то есть нет. В моей истории она — молодая вампирша-Повелительница, а он — неопытный маг, которого она наняла на работу.

— Ну и дела! — изумлённо воскликнул Лён. — А можно почитать?

— Я подумаю… Дело в том, что там нет приключений, там… сплошные непотребства.

— В смысле?

— Ну, то есть… любовные сцены.

— А что ты считаешь непотребством? — на всякий случай спросил Лён.

— Ну, лобызания всякие.

— А что в них непотребного?

— Прилюдные.

— М-м-м… Неожиданно, — Лён безуспешно пытался скрыть удивление.

— И всякие там игры на раздевание с подданными. Она довольно ненасытная и пошлая вампирша. А так как она ещё и Повелительница, то все, включая мага, исполняют её интимные капризы.

— Э-э-э… — в кои-то веки у Лёна не было слов.

— Ну, например, слизывают с неё земляничное варенье и щекочут павлиньими перьями в разных местах.

Глянув на огромные глаза Лёна, я наконец не выдержала и расхохоталась.

— Шутка… Но мне приятно, что ты настолько веришь в мой писательский дар!

Лён громко и с облегчением фыркнул. Отсмеявшись, мы продолжили поедание картошки и затеяли игру «правда или ложь» с историями из детства. Лён рассказал мне, как однажды заявил Келле, что не хочет быть Повелителем, а желает стать пиратом — но эту ложь я быстро разоблачила, так же, как и он мою о том, что я в детстве пульсарами глушила рыбу. А вот две наши правдивые истории оказались весьма трогательными. Лён как-то в одиночку отправился на поиски своих родителей, потому что одна сердобольная вампирша, пожалев крошку-сироту, наплела ему, будто его родители на самом деле не погибли, а живут в дальней стране, выше гор, откуда не могут спуститься. Возможно, она имела в виду потусторонний мир или небеса, но Лён собрал полевую сумку, взял меч и успел уехать на своём жеребёнке аж до второй развилки, где его и остановила встревоженная стража.

Моя правдивая история касалась первых дней в школе и была о том, как я крала у однокурсников еду. Я никому раньше не открывала эти постыдные моменты своей биографии.

— И всё же ты не стала воровкой, — удивился Лён.

— Однажды мы отправились на учебно-полевую практику на неделю, и Учитель поручил мне отвечать за продукты. Сказал, что я могу есть, что захочу и сколько захочу, только и все остальные должны быть сыты. В какой-то момент мой страх перед голодом ушёл. Возможно, Учитель что-то такое подозревал.

— Ну, если учесть, что он телепат… — многозначительно сказал Лён.

— С тех пор я стараюсь честно платить за еду. Но если буду помирать с голоду, могу и стащить. Вот такая у тебя жена.

Лён озадаченно хмыкнул.

— Что ж, было бы грустно, если бы ты умерла с голоду. Как ты знаешь, мне приходилось без спросу поедать чужих коров, чтобы восстановить свои силы. Правда, в волчьей ипостаси, но хозяевам скотины от этого не легче.

Он протянул мне последний кусочек эльфийского сыра, но я сыто помотала головой. Костёр почти погас, над поляной стал сгущаться стылый осенний туман. Я забралась к Лёну на колени, он укрыл нас крыльями, и мы молча смотрели на редко вспыхивающие искры.

— Помнишь, как мы с тобой сидели у костра после отъезда из Арлисса? — спросил он.

— А потом решили разойтись по кустикам, чтобы справить нужду, и ты признался мне в любви?

— Эм-м-м… В моей памяти всё было немного романтичней, — признался Лён.

— Лучший момент в моей жизни. Я была так счастлива, что еле добежала до кустиков. Но ты ещё долго после этого не целовал меня, — пожаловалась я. — Интересно, почему?

— Знал, что как только ты попробуешь, уже не сможешь оторваться. Разве можно передо мной устоять? — получив лёгкий тычок в бок, Лён продолжил серьёзно: — Потому что знал, что именно предлагаю, и не был уверен, что тебе это нужно. Не хотел портить тебе жизнь.

— Но испортил, — резюмировала я. Мы хохотнули, и я забралась холодными руками ему под рубаху. — Лён?

— Что?

— Откуда ты столько всего знаешь про другие расы, ведь ты почти не выезжал из Догевы?

— Долго живу, много мыслей читаю. А ещё у меня был хороший учитель, только он умер, когда мне было пятьдесят шесть лет. А он за свои триста семь лет повидал мир и собрал неплохую библиотеку. Жаль, большая её часть пропала во время войны.

Догорающий костёр сузил обзор до маленького круга, но Лён, в отличие от меня, прекрасно видел в темноте и чувствовал каждую тварь в радиусе пятисот ярдов.

— Когда я пришла записываться в чародейки, — призналась я, — то не знала, где левая рука, а где правая. Меня ужасно дразнили на первом курсе.

— Я им всем очень сочувствую, — сказал Лён. — Теперь ты маг-практик, пусть им будет страшно. Вольха, хватит дрожать, надень куртку и поехали домой.

По пути домой мы смеялись, перечисляя всякие непотребства.

Конечно, Лёну было до меня далеко, потому что он не учился в школе с толпой подростков, делящихся друг с другом всеми известными им скабрезностями, услышанными в старминских корчмах. Кода я дошла до истории о троллихе, которая умела свистеть самыми разными местами, Лён крякнул и пустил Вольта в галоп, тем самым признав своё полное поражение.