Зверобой (джен)

Анико пропала — эта мысль билась в моей голове, словно птица, загнанная в клетку. Анико пропала — с каждым ударом сердца пульсировало в висках. Анико пропала. Анико пропала... Всё вокруг вдруг показалось каким-то ненастоящим, искусственным, как декорации к плохому фильму. Стиснув голову в руках, я зажмурился. Запустил пальцы в волосы и натянул их до цветных искр, отпечатавшихся на веках.

После оглашения порядка проведения допроса для соблюдения протокола, называемого "беседой", отец и начальник участка покинули класс, оставив после себя звенящую тишину, в которой было слышно, как залетевшая в кабинет муха билась крупным чёрным телом в запотевшее стекло: бамц, бамц, бамц... Нас же передали дежурному помощнику и вызывали по одному. Каждый, кто покидал классную комнату, больше не возвращался, и только учительница, с застывшей на лице скорбной маской, иногда заходила в комнату, чтобы нервным шепотом спросить что-то у блюстителя порядка, нарушая всеобщее безмолвие.

Сжимая и разжимая пальцы, я пытался сосредоточиться на мерцающих за веками вспышках, пока темноту не сменил тусклый зелёный свет. Сердце забилось быстрее. Я стоял в Переулке. Видел туман. Чувствовал тот самый тошнотворный запах гнили. Видел оранжевый столб света от фонаря, в котором испуганно суетилась хрупкая фигура Анико. Тело бросило в жар, ладони покрылись холодным липким потом — а что, если это всё было не сном? Если я действительно был там? Если... Что, если это я причинил ей вред? Я натянул волосы сильнее. Но разве Анико могла пойти за мной? Зачем? Хотела извиниться за своего тупого... ухажёра? Не думаю, что тот так просто позволил бы ей уйти. Я бросил взгляд на пустое место, где совсем недавно сидел Кристоф, и покачал головой: нет, Ани и слова поперек не могла ему сказать, а то, что я видел во сне, было лишь игрой моего растревоженного воображения…

Появившийся в дверях начальник участка громко произнёс мою фамилию, вырывая из размышлений. Открыв глаза, я сощурился от света, хлынувшего через окно в разрыв между стальных низких туч. Дождь прекратился, но это было лишь обманчивое затишье перед бурей. Вдалеке слышались рокочущие, будто урчание огромной небесной кошки, раскаты грома. Не обращая внимания на немногочисленные косые взгляды, я молча подхватил рюкзак и отправился следом за дежурным.

Комнату для бесед обустроили из крохотного технического помещения. Зайдя внутрь душного кабинета с одним узким закрытым наглухо окном, я скривился от ударившего в нос запаха хлорки, затхлой влажной тряпки и пряного мужского одеколона. С протянувшихся под потолком труб монотонно капала вода, разбиваясь о кафельный пол. За стоящей посредине комнаты партой сидел отец. Он смотрел в лежащие на столе бумаги, непринуждённо держа пальцами бумажный стаканчик из кофейного автомата.

— Андер Михаэль Джой? — проговорил он, не отрываясь.

— Так точно, — ответил я, выдыхая.

— Ноэ, можешь отъехать, перекусить. С сыном я побеседую сам.

— Отлично, — тут же воодушевился лейтенант, не пытаясь скрыть радости от представившейся возможности сбежать. — С самого утра только и делаю, что думаю о кофе. Чертова Сьюзи вчера дробила орехи для своего дурацкого печенья и сожгла кофемолку, будь она неладна. Тебе что-то привезти из…

— Нет, ничего, — отставив стакан, отец раздраженно поднялся, со скрипом отодвигая стул. Из-за плинтуса выбежал потревоженный рыжий таракан. Выскочив в центр комнаты, он шевельнул усами, но почти сразу пал в неравном бою с подошвой мужского ботинка. — Лучше захвати воды, а то эти их хвалёные мэровские автоматы разливают какую-то липкую дрянь.

Когда дверь за начальником участка наконец захлопнулась, в комнате повисла неуютная тишина, наполненная раздражающим «кап-кап-кап». Я смотрел на отца, пытаясь уловить его настроение, понять, чего ожидать, но тот целенаправленно старался не пересекаться со мной взглядом. Грудь стянуло тягостное предчувствие.

— Есть новости? — наконец выдохнул я, ощутив, как по рукам побежали мурашки.

Отец шумно прочистил горло и отрицательно покачал головой, опускаясь на своё место:

— Садись.

Медленно пройдя к столу, я сбросил рюкзак на пол и приземлился на край сидения. В висках пульсировала боль, во рту пересохло, переносица опять принялась ныть. Глянув на выцарапанные на зеленой столешнице нецензурные слова, я натужно сглотнул:

— Извини за вчерашнее.

Отец поднял на меня суровый взгляд и шевельнул усами:

— Как ты оказался на той вечеринке? — тихо проговорил он, отчеканивая каждое слово.

— Анико пригласила.

— Я же запретил тебе оставлять маму. Ты видел, в каком она была состоянии, так почему позволил себе...

— Маму? — я не дал ему договорить, поддавшись вскипевшему в груди раздражению. — Во-первых, когда я уходил, он крепко спала, наевшись своих таблеток, а во-вторых... Я забираю свои извинения назад. Ты их не заслужил. И не нужно сейчас притворяться, что тебе есть до неё хоть какое-то дело!

Отец шумно выдохнул и попытался стереть ладонью отпечатавшуюся на лице усталость:

— Ты действительно такой дурак или притворяешься? — неожиданно вскочив с места, прорычал он. — Девушка пропала, и все, все, кто сидел до тебя на этом месте, утверждают, что в последний раз видели её уходящей следом за тобой. Всё ещё хочешь обсудить мою правоту?

Я прикусил губу, ощутив, как загораются щёки — неужели она действительно пошла?

— Значит, я теперь главный подозреваемый?

Схватив со стола карандаш, отец принялся стучать им о раскрытую ладонь:

— Нет, пока нет, но послушай ты меня вчера, сегодня мы бы всё это здесь не обсуждали, — он кашлянул и указал карандашом на моё лицо. — Что с носом?

— Ударился о дверку шкафа...

— И какое имя у того шкафа? Андер? — настойчиво переспросил отец.

— Джаспер, — сквозь зубы выдохнул я, — дружок этого Кристофа, — кончики ушей вспыхнули алым. — Кажется, он с Анико состоит в каких-то отношениях. И... Он вел себя как урод. А я... Короче, пропустил удар.

— Джаспер состоит в отношениях?

— Нет же. Не он, а Кристоф! — злясь, ответил я. — Кристоф, когда увидел меня с ней, накинулся и душил. Походу, пытался показать, кто в этой собачьей своре главный. А Джаспер бил. Трус.

— Значит, Кристоф напал первым?

— Да. Они пытались унизить меня. Все они. Говорили гадости… Про Лиз.

Отец побледнел и нервно поправил усы средним пальцем с красной отметиной от карандаша.

— Остальные дали другие показания, — он принялся листать разложенные на столе бумаги. — Вот, к примеру, некая Вероника утверждает, что: «Кристоф не склонен к агрессии, он хотел показаться дружелюбным, но тот новенький вел себя агрессивно. Мы сначала старались не реагировать. Потом пытались успокоить его, но становилось только хуже. Я очень сильно испугалась. Мне показалось, что он в любой момент может достать нож и прирезать каждого из нас. Как в том сериале про маньяка в маске, который показывают по пятницам на ТриТВ».

— Что? Я вёл себя агрессивно? — сердце подскочило к горлу, перекрыв путь устремившейся к нему обиде. — А, ну конечно. Теперь они скажут что угодно, лишь бы прикрыть свои богатенькие задницы, — оттянув воротник кофты, я повернул шею к свету, показывая отцу синяки, оставшиеся на тонкой коже. — Как? Похоже на дружеские объятия?

Взгляд отца скользнул по моим покрытым царапинами пальцам, сместился на шею и вернулся к бумагам, словно кровоподтёки ничего не значили:

— Ты успел ударить его в ответ?

— Серьёзно?

— Ударил?

— Нет!

Мне отчего-то вдруг показалось, что, услышав отрицательный ответ отец снова разочаруется, но он лишь устало поджал губы:

— Что с руками?

Я выставил ладони тыльной стороной вперёд, разглядывая несколько распухших, воспалившихся ранок на костяшках:

— Ежевика. Мама сама хотела обрезать, но я ей не дал. Заодно и велосипедный сарай разобрал. Между прочим, мне пришлось грузить ветки, считай что голыми руками и купить новый гвоздодёр.

— И зачем? Я же сказал, что пришлю рабочих в среду.

— Думаешь, ей нужны твои подачки? — уязвлено процедил я. — Она всё равно не простит тебя. Я бы не простил.

Карандаш, которым отец делал пометки, хрустнул. Осколок грифеля покатился по столу, пока не уткнулся в стаканчик с кофе.

— Что случилось, когда Анико тебя догнала? — как ни в чём не бывало холодно продолжил отец, доставая из кармана пиджака новый карандаш и поправляя тугой ворот рубашки.

— Я не видел её.

— Хочешь сказать, вы так и не встретились? — он привстал и опёрся руками о стол, нависая надо мной тенью.

— Нет. Я прошёл мимо заправки, свернул в Лисий переулок и через несколько минут уже был дома, — без запинки соврал я, не сводя взгляда с сосредоточенных карих глаз.

— Мама сможет подтвердить время твоего возвращения?

— Я же сказал — она спала.

Оттолкнувшись от стола, отец осел обратно:

— Значит, будем трясти заправку. У них должны быть записи с камер.

Дверь кладовой открылась, запустив в комнату аромат свежей выпечки и крепкого кофе.

— Это я, — из-за высокого бумажного пакета красного цвета, появившегося в дверном проеме, выглянуло сосредоточенное, лоснящееся лицо начальника участка. — Успехи?

— Нужно связаться с "Голд Петрол", запросить записи, — отец выразительно развёл руками, откидывая карандаш на стол, а потом обратился ко мне: — А ты — свободен. Передай маме, что я заеду после пяти.

Подхватив рюкзак, я поспешно выскочил в коридор, бросив на ходу сухое «до свидания», и сбежал вниз по лестнице, к выходу. Ноги не слушались. От спёртого влажного воздуха технического помещения в груди разлилась тяжесть. В голове крутилась одна и та же болезненная мысль: Анико пошла за мной. Все подтвердили это, но... Я стиснул голову в руках — неужели… Перед глазами возникло испуганное девичье лицо, легкие опалили злость и ядовитый стыд. Нет, нет! Я не мог причинить ей вред. Внутренности окатило холодом. Как бы ни был зол — не мог! Я не видел её, не видел! А что, если все сговорились и Анико не покидала дом? Что, если они все решили подставить меня? Или, если она действительно ушла... Что, если с ней сразу случилось что-то плохое? Как же вспомнить?! В груди стало жарко и тесно. Желудок болезненно сжался, заставив меня метнуться к мусорному ведру. В лицо хлынул аромат кислой влажной бумаги, но так было даже лучше — к горлу быстрее подкатил горький ком, и, едва почувствовав облегчение, я мигом спустился в холл, толкнул тяжёлую железную дверь с кованной ручкой, выбежал на крыльцо, глотая свежий, напоенный влагой, воздух. Во рту мерзко горчило, но голова прояснилась — мне нужно было вернуться в Переулок. Нужно было попытаться разобраться. Сбоку от лестницы донесся какой-то шум. Медленно заглянув за угол, я нахмурился, увидев Стеллу, снимавшую себя на телефон.

— Вы же знаете, Хани была мне как сестра! — с надрывом выкрикнула она. — Мы вместе делили горе и радость, вместе выбирали платья на выпускной. Вместе хотели поступать в колледж, представляли, как будем жить в одной комнате, — картинно всхлипнув, Стелла растерла по щекам черную тушь. — Господи, на её месте должна была быть я! Слышите? Я! Хештег «Аниконайдись»! И… что там еще нужно сказать, чтобы залететь в популярное?

Мгновение ушло на осознание услышанного. Ощутив, как в горле заклокотало, а в груди, ровно по центру вспыхнула нестерпимая злость, я гортанно зарычал и подался вперед:

— Врунья! Какая же ты мерзкая врунья!

Оторвав взгляд от экрана, Стелла испуганно дернулась, но почти сразу взяла себя в руки и, хитро улыбнувшись, с визгом, принялась закрывать голову руками, растрепывая свои пышные непослушные волосы:

— Не приближайся ко мне, маньяк, — пищала она, тыча телефоном мне в лицо. — Ай! Больно! Нет, не надо! Помогите!

— Что… Что ты делаешь? — я недоуменно попятился, только сейчас понимая, что она так и не прервала съемку. — Я не трогаю тебя!

— Ай! Рука! — девушка застонала и следом разразилась глухим истеричным смехом. — Вот и не трогай! А посмеешь рассказать кому-то об услышанном, придурок, я и это видео в сеть солью, — неожиданно спокойно проговорила она, поправляя блузку и направляясь к дверям школы. — И как только им в голову пришло, что такой тюфяк, как ты, мог убить её…

Хлопнула дверь. Ветер завыл в макушках деревьев. С листьев сорвались крупные капли, отстукивая особый ритм на гранитных ступенях, а для меня мир словно остановился. Рука потянулась к браслету, но пальцы нащупали лишь голую кожу запястья. Сердце вспухло и принялось распирать грудь. Воздух… Воздуха не хватало. Оттянув воротник футболки трясущимися пальцами, я осел к земле. Школьный двор отдалился и сжался, словно я смотрел на него со стороны. Тело оцепенело от липкого, сковавшего мышцы ужаса.

— Эй, всё в порядке? — обеспокоенный тихий голос лишь на одно мгновение пробился к моему сознанию.

Не отдавая отчёта движениям, я затравленно обернулся:

— Я не убивал её! Не убивал!

Стоящая рядом девчонка с двумя длинными косами испуганно отскочила, когда, подхватив свой упавший на гранитные плиты рюкзак, я на ватных ногах спрыгнул с крыльца и сорвался на бег. Ворота. Красный сигнал светофора, истеричный звук клаксона. Я несся, не разбирая дороги, лишь бы вырваться из удушливых лап паники, сжавших горло.

Переносица пульсировала тупой болью, отдающей в затылок, по спине струился холодный пот. Напитавшаяся влагой футболка неприятно липла к груди, а сердце, казалось, было готово пробить преграду из рёбер и вывалиться на асфальт, когда я, наконец, остановился. Упёршись руками в колени, несколько раз сдавленно вдохнул, пытаясь усмирить вспыхнувший в лёгких пожар. Блуждающий по влажной грязной плитке взгляд зацепился за медленно дрейфующие в потоке дождевой воды мятые фиолетовые лепестки и поднялся выше, пока не встретился с уже знакомыми тёмными глазницами одноэтажного дома. Рядом, склонившись под тяжестью дождевой воды, словно пьяница, подпирал забор тот самый сиреневый куст. По дороге с шумом пронеслась красная машина, поднявшая в воздух веер мутных брызг. На разгорячённую кожу лица и шеи брызнули ледяные капли, но я даже не моргнул. Медленно двигаясь вперёд, ощущая, как скованное напряжением тело нервно подрагивает, я пытался отыскать следы вчерашнего происшествия. Вспомнить, что на самом деле произошло…

Вдруг где-то сбоку мелькнуло тёмное пятно. Среди тяжелых от влаги серых полотен постельного белья, так напугавших меня прошлой ночью, я заметил невысокую тучную женщину, укутанную в пушистую вязаную алую шаль. В её чёрных с обширной проседью волосах, забранных в высокий пучок, торчали несколько длинных вязальных спиц. Ухватившись за мой взгляд, она растянула губы в пугающе, по-детски наивной улыбке и выкрикнула, широко разевая рот:

— Эй!

Я сжал челюсти и порывисто поправил лямки рюкзака, нахмурился и растерянно отвернулся. Ещё проблем с сумасшедшими старухами не хватало...

— Эй, ты! Иди! — снова раздалось, но уже ближе.

Теперь женщина стояла вплотную к закрытой калитке, так, что полный живот выпирал сквозь широкие щели между досок, а у её ног вилась худая сиамская кошка в зелёном бархатном ошейнике.

— Я?

— Не это ли ищешь? — женщина ловко вытянула руку вперёд, и в зажатом кулаке с нанизанными на полные пальцы кольцами блеснула цепочка — кулон "Инь и ян", его я видел у Анико прошлым вечером.

— Откуда он у вас?

Женщина странно скривилась и вдруг, развернувшись, молча поспешила в сторону дома. Кошка последовала за ней, подняв тонкий змееподобный хвост.

— Извините? — подойдя к калитке, я раздраженно повысил голос. Пальцы легли на деревянные доски, покрытые пятнами жёлтого и серого лишайника, но почти сразу соскользнули на холодный металл ржавой ручки. Идти за ней?

С кряхтением забравшись на крыльцо, женщина словно в ответ на мой немой вопрос ещё раз обернулась, чтобы поманить за собой, и скрылась за тёмной деревянной дверью с витражным старинным окном, так не подходившим этому обшарпанному домишке. Грудь наполнило уже привычное тягостное предчувствие чего-то плохого. Наверное, мне не следовало открывать калитку, не следовало, аккуратно ступая, продвигаться к крыльцу, подниматься по скрипучим ступеням, касаться холодной покрытой зелёной патиной ручки, но...

В лицо хлынул сухой жар, наполненный сильным сладким ароматом индийских специй, однако неспособный заглушить стойкий запах старости. В лучах тусклого оранжевого света от одинокой стоящей в углу пыльной лампы прихожая показалась мне какой-то заброшенной, неуютной. Не разглядев хозяйки, я нервно выдохнул, ощущая, как приторный сладкий аромат оседает в легких, и отошел в сторону, к стоявшим у дверей старым часам с массивным деревянным основанием. Подошвы ботинок утонули в аляповатом красном ковре. Кажется, у нас когда-то тоже лежал подобный…

— Чего встал, проходи, — вдруг хрипло проговорила, появившаяся из соседней комнаты, хозяйка, едва не заставив меня подпрыгнуть. Проследовав через прихожую, она вошла в гостиную и принялась разливать дымящийся кипяток в стоящие на заваленном пожелтевшими журналами столике кружки.

— Простите, — проговорил я, делая неуверенный шаг и брезгливо морщась. — Откуда у вас этот кулон?

— Садись. Чай остынет, — женщина ткнула пальцем в пухлое жёлтое кресло без одной ножки, подпёртое стопкой потрепанных книг. — Мы думали, что уж и не явишься совсем. Ждали тебя, ждали…

Лоснящийся к её меховым тапкам кот коротко мяукнул и посмотрел на меня пронзительными голубыми немного косящими к носу глазами.

— Ждали? — недоуменно переспросил я, сбрасывая рюкзак в угол, и, сложив руки на груди, прошёл в гостиную. — Вы знаете меня? Вы что-то видели?

— Садись, в ногах правды нет. На вот, держи, — едва дождавшись, когда я опущусь в объятия мягкой спинки, женщина сунула в мои руки чай в сколотой фарфоровой чашке и блюдце со слегка заплесневевшим печеньем. Сама же с трудом, прихрамывая на одну ногу, уселась на табуретку напротив, уставившись на меня немигающим взглядом чёрных глаз.

В комнате повисла неуютная напряженная тишина. В ней отчетливо было слышно, как где-то в глубине дома тихо шипело радио, булькала вода. Стараясь заполнить паузу, я поднёс кружку ко рту, но остановился, почуяв неприятный запах сырой застойной воды. Щиколоток вдруг что-то коснулось — кот. Он скользнул мимо моих лодыжек и нагло запрыгнул на колени, едва не заставив расплескать кипяток.

— Это Бубенчик, — довольно заулыбалась женщина, шумно отхлебывая из своей кружки. — А меня можешь звать бабушка Лу.

— Андер. Меня зовут Андер, — ответил я, отставляя блюдце на единственное свободное место на журнальном столе и запуская пальцы в теплую котовью шерсть. — А этот кулон принадлежал моей подруге. Она пропала прошлым вечером.

Бабушка Лу невнятно хмыкнула и покачала головой.

— Что вы видели?

Она кивнула.

— Расскажите, что?

— Сначала угостись, — щурясь, выплюнула она прямо мне в лицо, обдавая новой волной аромата специй. — Уважь бабушку.

— Да я не…

— Пей!

Перехватив обжигающую пальцы кружку и стараясь не дышать, я закрыл глаза, делая короткий глоток. По языку растеклась противная полынная горечь.

— Теперь расскажите? — дернув головой от отвращения, процедил я, ощущая, как по спине пробегают колючие мурашки. — Что… что случилось с девушкой вчера ночью?

— Так провалилась она, — удовлетворённо крякнув, проговорила Лу, не сводя с меня пытливых глаз.

— Провалилась? — непонимающе повторил я, ощущая, как тело принялось наливаться странной сонливой тяжестью. — Куда? В люк? В канализацию?

Бабушка Лу резко качнулась вперед и недовольно цокнула языком, хватая меня сухими пальцами за подбородок и заглядывая в глаза:

— Кажись, крепко тебя об асфальт головешкой-то приложило…

Близость её морщинистого лица и запах исходящий от похожей на тонкую бумагу кожи рук вызвали тошноту.

— Да не трогайте вы меня! — раздраженно отпрянув, высвобождаясь от хвата, я со стуком отставил ставшую почти неподъёмной кружку прямо поверх печенья. Отчего та незамедлительно потеряла равновесие и, разбрызгивая свое «ароматное» содержимое, глухо упала на толстый пыльный ковер. — Отвечайте, что я сделал с девушкой?!

Последние слова эхом разлетелись по комнате, отражаясь от потолка. Я выкрикнул их в сердцах, но так, будто уже вынес себе обвинительный приговор.

— Так я тебе человеческим языком и говорю — провалилась она да и померла, поди, раз туман клубился…

— Я убил её? — сердце забилось чаще, разгоняясь за долю секунды. Кот, до этого спокойно сидевший на моих коленях, спешно спрыгнул и шмыгнул под шкаф.

Лу небрежно пожала плечами, поднимая с пола кружку, и недовольно пробубнила:

— Тут как посмотреть…

Обессиленно откинувшись на мягкую спинку, я сжал лицо в ладонях и с шипением выдохнул:

— Но я ничего не помню, — надавив пальцами на уставшие глаза, вздрогнул, когда в темноте век заплескался жемчужный зеленоватый туман.

— Тю, — протянула бабушка Лу. — Так беспокойница весь дух из тебя выбила, тварина неуемная! Как только просочиться сумела? Хотя, туман ей, что рыбе какой вода… Даже дитятке малому известно, что в такую вонь из избы хода нет — непременно сгинешь... А ты подружку свою выгуливать решил. Аль не мила она тебе была?

— Беспокойница? — в охваченную диким страхом и едким разочарованием голову вдруг закралось крохотное сомнение.

— Жинка хозяина леса… Одна из тех девок, что каждый год в Требный день туман у деревенских отбирает.

— Ха… Ха-ха, — смех, будто против воли, вырвался из горла. — А я ведь почти вам поверил! Верните кулон!

Раздосадовано подскочив на ноги, я едва успел протянуть ей руку, как тут же упал обратно в объятия кресла, получив сильный удар узловатыми пальцами прямо по центру лба. В это же мгновение комната закружилась, превращая всё вокруг в смазанные цветные пятна. Теряя равновесие, я вцепился в мягкие подлокотники кресла и, осев обратно, сильно зажмурился. Перед глазами сверкнула мягкая фиолетовая вспышка, заполнившая всё пространство. Сознания достиг голос бабушки Лу:

— Видишь? — с придыханием прошептала она.

Фиолетовый неспешно сменился зелёным, и в этом свечении заклубился уже знакомый мне жемчужный туман.

— Что вы наделали? — прохрипел я, сильнее стискивая мягкую обивку. — Что-то подсыпали в чай? Наркотики? Мой отец... он... детектив! Он это так просто не оставит!

— Эка, посмотрите какой неблагодарный, я ему истину сокровенную тут ведаю, предназначение раскрываю, чтоб годами потом не ходил да не маялся, дара своего чураясь, а он…

Среди тумана вдруг вспыхнул оранжевый огонёк, головокружение прекратилось, оставив после себя тошноту, в нос хлынул знакомый запах гнили. Я смотрел на Лисий переулок сверху, словно на аквариум с рыбками. Видел крохотную диораму, которая дышала жизнью: ветер путался в листьях сонных деревьев, через дорогу тенью бежала неуловимая черная кошка. Неожиданно в одном из углов импровизированной карты, ограниченной туманной завесой, я заметил движение и быстро узнал себя — крохотную фигурку, стремительно бегущую по плиточной ленте тротуара.

— Ви-и-идишь, — довольно протянула женщина. — Значит, не ошиблась старая… Не ошиблась!

Следом за мной почти сразу появилась и Анико. К моменту, когда она достигла последнего фонаря, моя фигурка уже успела спрятаться в тени куста сирени. Её же — успешно преодолела расстояние и впрыгнула в круг света. Ровно как было в моём жутком сне! Ладони похолодели. По спине скользнула волна колючего ужаса. Дёрнув плечом, я прикусил губу и нервно застучал носком ноги по деревянной ножке кресла. Туман стал плотнее, в нём было уже сложно что-то различить. Сжав подлокотники до онемевших пальцев, я нагнулся сильнее, с тревогой наблюдая за выскочившим из укрытия и побежавшим в сторону Анико собой. Что я сделал? Что?! Звука не было, но в голове эхом звенел пронзительный девичий крик. В этот момент тьму рассекла ослепительная вспышка. От фонаря разлетелись искры. Туман взметнулся вверх, опережая сожравшую свет тьму. Мгновение… И лампочка вспыхнула вновь, освещая мирно спящую улицу. Будто ничего и не произошло. Вот только Анико бесследно исчезла. Испарилась. А на её месте, буквально соткавшись из воздуха, на асфальт выпрыгнула худая женщина с длинными чёрными волосами. Её бледное тело, облачённое в рваную серую рубашку, волочившуюся по земле, столкнулось с моим, сбивая и откидывая его к другой стороне дороги. Что за чертовщина? Я нагнулся ещё ниже, наблюдая за растворяющимся в темноте кустов шиповника светлым силуэтом. В доме Лу загорелся свет. Из открывшейся двери появилась её длинная тень. Она спешно достигла моего лежащего ничком тела, нагнулась, проверяя пульс и, достав из кармана какой-то кулёк, принялась рассыпать вокруг какой-то искрящийся фиолетовым порошок. В этот момент на противоположной стороне улицы, в вязких сумерках парка, зажглись два красных огонька, а видение померкло так же внезапно, как и началось.

— Теперь вспомнил?

Я приоткрыл глаза, щурясь:

— Почему всё прекратилось? Я хочу знать, что было дальше! Что стало с Анико и кто… эта девушка?! Откуда она... — я схватился руками за голову и запустил пальцы в волосы. — Нет, нет... Стоп Андер, дыши… Люди так просто в воздухе не растворяются. Это сон. Ты уже видел это. Не знаю, что и зачем вы подсыпали в чай, но это карается по закону!

— Не тараторь, — Лу раздражённо стукнула сухим кулаком по столу, заставив фарфор звонко подпрыгнуть, — я же сказала, дубина, что провалилась эта девка твоя в Навь. Сам ты туда её и отправил. И раз уж так нужна она тебе, то могу помочь отыскать. Знаю способ один. Но только если ты и меня домой согласишься провести, — старуха сверкнула глазами и жадно вцепилась мне в руку. — Зря я, что ли, столько лет это тонкое место караулила?

— Куда провести? — я непонимающе моргнул, выдергивая руку и вскакивая на ноги. Журнальный столик покачнулся, на пол посыпались разрозненные желтые журнальные листы.

— В земли рогатого Зайца, куда, — Лу поднялась за мной следом. — Домой хочу. А без согласия проводника таким, как я, на ту сторону хода нету!

Она потянула ко мне свои пухлые руки, заставив поднырнуть под ними и выбежать в прихожую. Под пятку попало что-то мягкое. Натужно мяукнула кошка. В ушах зашумело, во рту пересохло, перед глазами разлилась мутная пелена.

— Какой еще на хрен рогатый заяц? — хрипло прошептал я, подхватывая рюкзак. — Какой проводник? Вам лечиться нужно!

— Такой! Ты девку отправил? Значит, и меня сможешь! Не пущу!

— Нет!

Едва не споткнувшись о край ковра, я со всей силы толкнул ставшую вдруг непосильно тяжёлой входную дверь. В лицо хлынул свежий, напитанный ароматом сирени воздух. Скользкие ступени бросились из-под непослушных ног. Скатившись по ним, я уткнулся коленями в траву и, зажмурившись, принялся исступлённо щипать себя за запястье. Всё, что я видел, было выдумкой, галлюцинациями из-за этого отвара! Не зря отец с детства повторял, что нельзя брать ничего из чужих рук! Вот только я так ничему и не научился!

Слуха достиг далёкий раскат грома. Сверкнула молния, пригрозившая вспороть небу, нависшему тёмным куполом, брюхо и вылить на город очередную порцию воды. Несмотря на обрывистое дыхание и боль в коленях, я поднялся, едва услышав за спиной шаги этой сумасшедшей, и двинулся в сторону своего дома, волоча рюкзак по земле. Запястье болело. Голова нестерпимо кружилась.

— Стой, непутёвый! Куда ты? — послышалось издалека, но я не обернулся. Лу выкрикивала что-то ещё, но её голос тонул в рокочущем грохоте. — Помрет девка твоя! Как на духу говорю, помрет!

Слабость давила на плечи. Шептала в ухо. Предлагала остановиться, прислониться к ближайшему дереву, прикрыть глаза хотя бы на секунду. Отдохнуть. И я очень хотел ей поддаться, но не мог. Мне нестерпимо хотелось сбежать из этого места. Спрятаться, затаиться. Подумать. В конце концов, рассказать всё отцу. Когда вдалеке замаячили светящиеся окна нашей кухни, небо опустилось совсем низко. Поднялся сильный ветер. С листьев посыпались крупные холодные капли. Одна упала прямо мне за шиворот, прибавив бодрости. Перекинув рюкзак через забор, набитый из некогда окрашенных в белый досок, я с трудом перелез следом, оказываясь на нашем заднем дворе. Хлопнула входная дверь. На крыльце загорелся свет. Уловив обрывки женских голосов, я затаился в тени заросших высокой травой кустов чёрной смородины, пытаясь выровнять обрывистое дыхание. Над ухом возмущённо зажужжали спрятавшиеся от дождя пчёлы. Пахнуло смесью сырой земли, застойной воды и сладких цветов.

— ...обязательно, Ингрид, — на ступенях мелькнул закутанный в тёплую вязаную кофту мамин силуэт. — Как только он явится, сразу свяжусь с тобой. Не переживай, Михаэль знает свою работу, он сделает всё возможное.

— Спасибо, — всхлипнул хриплый женский голос. — Не представляю, что мне делать. Не могу просто ждать. И сделать ничего не могу... Моя девочка...

Ладони похолодели. Сердце забилось в горле. Я узнал этот голос, он принадлежал матери Анико. Анико... Что же произошло на самом деле? Как вспомнить? Чему мне верить?

— От одной мысли, что она где-то там, что ей больно, холодно, очень страшно… У меня сердце разрывается. Я... я не знаю, Кэт... И ругаться с тобой не хочу, но что, если...

— Не думай о таком, не нужно, — мама прервала её. — Ступай домой и постарайся отдохнуть. А после приготовь пирог с вишней, который вы съедите вместе с Анико, когда та вернётся. Поняла? Ей будут нужны силы.

— Да, да… Спасибо. Наверное, ты права. Я не имею права раскисать. Не представляю, как ты держалась, когда... Лиз... Но, скажи, ты хоть раз думала, что это могла быть ошибка? Допускала хоть одну мысль, что А...

— Нет, — строго отрезала мама, отчетлив давая понять, что не собирается продолжать разговор.

Послышался тихий всхлип. Заскрипели старые ступени. От дома отделилась высокая фигура женщины в красном дождевике. Проводив её взглядом, я осел прямо на мокрую землю, стряхивая с травы холодные капли. Ветер стих, и мне сразу стало душно из-за поднявшейся от земли липкой влажности и болотистого запаха заросшего камышом пруда. Лиз... взгляд зацепился за сгнившие, едва заметные, обрушенные опоры моста. Я был ей не лучшим братом, но с её уходом мой мир потускнел. Ни разу в жизни я потом не чувствовал в груди такой звенящей пустоты. Даже когда отец заявил, что уходит из семьи. Может, потому что вместе с Лиз не стало и её?

— Андер!

Властный и отчужденный голос матери заставил вздрогнуть. Спешно утерев рукавом кофты выступившую на глазах влагу, я кое-как поднялся, отряхивая штаны.

— В дом, — она выпустила в воздух облако дыма и затушила сигарету о державший крышу украшенный резьбой деревянный столб.

— Курение убивает, сама же постоянно твердишь, — вспоминая, что последний раз видел в её руках сигарету после похорон сестры, проговорил я, подходя к крыльцу.

В ответ на мой укор мама лишь скривила рот, плотнее закуталась в кофту и молча вошла в дом, оставив дверь за собой приоткрытой. Небо осветила вспышка. В траве зашуршали первые капли надвигавшегося на Пригород ливня, но их шум почти сразу утонул в грозном раскате грома. Поднявшись на крыльцо, я скинул тяжёлые, мокрые кроссовки, следом снял насквозь влажные носки. Холодные голые ступни приятно коснулись расстеленного у двери старенького круглого ковра, сплетённого из остатков ставшей давно негодной одежды. Когда-то я любил разглядывать его, выискивая кусочки своих футболок, штанов Лиз, папиных рубашек и маминых платьев. Изучать, словно карту жизни, каждый отрезок, которой был наполнен воспоминаниями. Но сейчас от этих мыслей сердце переполнялось тяжестью, дополненной предчувствием очередной головомойки от матери. Сделав ленивый шаг к двери, я замедлился, посмотрев на соседский дом — в окне, принадлежащем комнате Анико, мелькнул крошечный тусклый огонёк. Следом за ним дёрнулась штора, над подоконником показалась взъерошенная макушка Милы — младшей дочери семейства Хан. Не знаю, заметила ли она меня, но поставив фонарик рядом с собой, девочка ещё долго вглядывалась в глубину улицы, ожидая, что, заметив зажжённый ею ночник, сестра вернётся домой, подобному тому, как корабли возвращаются в порт на свет маяка.