Ночь святой Керлины (джен)

Солнце спрятали злые чёрные тучи. Мир за окном померк. В столовой тоже стало темно и страшно, даже несмотря на волшебные огоньки и яблоки.

— Кайси, как думаешь, мама сильно заболела? — спросил Оссен, глядя на захлопнувшуюся за отцом дверь.

— Конечно, нет, братишка! — заверил его старший брат и направился к двери.

— Подожди меня!

Оссен соскочил со стула и побежал следом. Ему совсем не хотелось оставаться одному или даже с Энной. Энна была хорошая, но от страха бы не защитила. Кайси — другое дело, он брат и почти уже взрослый. Если с мамой случилось что-то, что напугало даже отца, то Оссен хотел бы быть рядом с Кайси. Брат всегда находил слова, чтобы отогнать страх.

Каис поднялся к себе, переоделся в пижаму и забрался под одеяло. Оссен сбросил домашние туфли и улёгся у него под боком. Брат, фыркнув, приподнял край одеяла и позволил Оссену тоже забраться в тепло.

Вместе они какое-то время смотрели на потолок, на котором лениво блестели огоньки, и молчали. Оссену хотелось, чтобы Каис рассказал про свой кадетский корпус. Что это, он уже знал, но одного знания было мало. Как там живут? Во что играют? Или кадеты уже слишком взрослые для игр? Что учат?

За стеной громко хлопнула дверь. Наверно, это отец грохочет от беспокойства. Или Линне, она всегда хлопает дверьми.

Как там мама? Она сказала, что всё хорошо, но тогда отец не стал бы так волноваться. И о чём она сговаривалась с Энной?

Оссен глубоко вдохнул, покрепче зажмурился, а когда открыл глаза… увидел бабочку!

Янтарно-полупрозрачная, она порхала под потолком, оставляя за собой шлейф медленно гаснущих золотистых искр. Оссен залюбовался переливчатым, будто самый кончик пламени, сиянием её крыльев.

А Каис? Каис заметил её или спит, пропуская такое чудо?

Оссен перевернулся на живот и уставился на брата. Каис, щурясь, пристально следил за бабочкой, ловя каждое её движение. В его глазах, обычно голубых, но сейчас почти чёрных, отражались тающие искорки, а на губах блуждала тёплая, но очень грустная улыбка.

— Красиво, правда? — почти шёпотом спросил Каис.

— Очень! — также шёпотом ответил Оссен, на всякий случай развернувшись, чтобы проверить, действительно ли бабочка очень красивая или в ней есть изъян.

Бабочка взмахнула крыльями, рассыпав целый сноп искр, и опустилась пониже. Оссен протянул руку и почти коснулся пальцами кончика янтарного крылышка. Огненная бабочка оказалась не горячей, а тёплой, как свежий хлеб.

И она ничуть не испугалась прикосновения — наоборот, закружилась совсем над головами братьев и почти села Оссену на нос…

Распахнулась дверь. С тихим пшиком бабочка исчезла, уронив ему на лицо пару быстро истаявших искорок.

— А, вот ты где! — В комнату заглянул отец. Он посмотрел на братьев и с облегчением выдохнул: — Оссен, я тебя потерял.

— Он со мной, — сказал Каис.

Отец чуть заметно улыбнулся.

— Ну, спите.

Он ушёл, плотно закрыв за собой дверь, а брат притянул Оссена к себе и прошептал:

— Я буду очень скучать по тебе, когда снова уеду.

— Так потом ты же вернёшься, — напомнил Оссен.

Каис не ответил, только обнял его покрепче.

* * *

Праздничный стол в этом году, как всегда, состоял из запечённого мяса, тыквенного пюре, глинтвейна и яблок, приготовленных по множеству разных рецептов. Были и какие-то новые закуски, за которые нужно будет поблагодарить Энну.

Наверняка она спросит, что понравилось, а что надо улучшить. Пусть об этом с ней поговорит Ангретт — Реол едва ли вспомнит, что лежало у него в тарелке.

На десерт полагался творожный пирог. Не традиционный, с яблоками, а простой, белый. На самом деле Реол был даже рад — для него нынешняя Ночь святой Керлины обещала стать поворотом в тупик.

С Ангретт всё действительно было в порядке. Завтра Реол, конечно, пригласит к ней врача, но и она сама, и Энна с Линне уверяли, что в приступе нет ничего ужасного и он, в общем-то, рано или поздно настигает любую женщину.

Однако сейчас Реол склонялся к мысли, что сосредоточился не на тех словах старухи. Проклятие ведь было не только про отнятое сердце.

«Однажды ты познаешь моё горе».

Реол видел бабочку, порхавшую по комнате Каиса. Мельком, секунду, краем глаза, но он заметил огненные крылья, рассыпавшие искры.

Оссен был для этого слишком мал, а вот Каис — в самый раз.

В полночь Реол стоял на коленях в пустой гостиной и, обернувшись лицом на юго-восток, тихим и быстрым речитативом произносил слова молитвы. По долгу службы знал он их немало, но сейчас выверенные строки не шли на ум, а если и шли, казались пустыми и фальшивыми.

— Святая Керлина, взываю к тебе в беспросветный час. Во имя семьи моей, детей моих. Прошу, ниспошли Каису удачи в его пути прочь из Фрагнара. Да будет славно имя твоё, Керлина.

Хотелось попросить, чтобы бабочка оказалась лишь видением, но такая просьба казалась Реолу чересчур детской. Просить же об освобождении от проклятья было низко — сам виноват.

Собственно говоря, просить вообще не имело смысла. Святые никогда не отвечали на молитвы, будто их и не было. Возможно, взаправду не было.

Реол сейчас говорил, скорее, с самим собой. Как не отдать Каиса Ордену Белого пламени? Как укрыть?

Смилостивится ли душа старухи, если Реол пойдёт на подлог и освободит Оретту? Нет, скорее, проклятия всё же нет. Его ведь могло нарисовать воображение Реола. Если у Каиса есть дар, то он врождённый и был с ним всегда, а пробудился именно сейчас. Просто совпадение… Тогда спасения от него нет даже у святой Керлины.

Поднявшись, Реол задул свечи и вышел из гостиной. Он заглянул к Каису, поправил сбившееся одеяло и долго смотрел на спящего сына.

Через пять дней Каис уедет в Вайклем и навряд ли вернётся. Реол потеряет сына, как старуха потеряла дочь.

Зима 10-11 годов Восьмой эпохи