Совершенное несовершенство (гет)

Я так привыкла к себе — неприметной, бездеятельной, со всеми моими складками на боках и скрывающими фигуру просторными платьями. Мне всегда было безразлично, как я выгляжу, ведь единственный человек, чье мнение было для меня ценно, тоже не был эталоном красоты и никогда не попрекнул бы меня лишними фунтами. А теперь...

Теперь этот человек — воплощенное совершенство, и на его фоне все мои недостатки выглядят еще более неприглядно, чем всегда.

Я была вполне довольна своей жизнью, и не задумывалась над своей внешностью, а теперь не могу видеть даже своей тени — до того отвратительным мне кажется собственное тело. Наверное, мне стоит просто записаться в тренажерный зал, найти грамотного диетолога, и тогда, через какое-то время, я — возможно! — смогу без стеснения и сомнений позволить Робби обнимать меня, целовать, снимать с меня одежду…

Господи...

Кого я обманываю?.. Я не смогу стать прежней даже ради него — потому что прежней меня больше нет. Возможно, Робби любил меня когда-то, но ему невдомек, что та Дарла — собранная, целеустремленная, прекрасно знающая, чего хочет от жизни, мечтающая о ночи любви с ним, — осталась в прошлом. Там, где он ее оставил — в центральной средней школе Вудберри, штат Мэриленд. С первым призом, блестящим аттестатом, но совсем одну.

Сегодняшняя Дарла, которую я иногда (очень редко, на самом деле) вижу в зеркале, никогда, НИКОГДА не подпустит к себе столь неотразимого мужчину, каким стал ее милый и смешной Робби.

И ведь дело даже не в нем. Напротив, он, кажется, стал еще деликатнее, еще застенчивее, что при его нынешней внешности производит просто сногсшибательный эффект. Он так искренне рад был меня видеть, с такой теплотой смотрел на меня своими чудными глазами, так горячо и обезоруживающе целовал…

Боже, Боже, я же вела себя, как последняя идиотка!.. И как только мне пришло в голову приблизиться к нему?! Зачем вообще меня понесло на это дурацкое сборище?..

Конечно, было бы черной неблагодарностью с моей стороны не признать, что наша встреча принесла мне не только повод умереть от стыда.

Я вновь услышала его голос — теперь глубокий и мужественный, но с теми же теплыми, проникновенными нотками. Я вновь прикоснулась к нему — и пусть теперь он не так мягок наощупь, но внушаемое им чувство защищенности никуда не делось, даже наоборот... Я вновь почувствовала его запах — неповторимый, божественно-умиротворяющий, до слез, до судорог родной. Я снова танцевала с ним и заряжалась его хлещущей через край энергией. Но главное — я наконец узнала вкус его поцелуя. Неописуемо-прекрасный, дивный дар от моего Робби через двадцать лет моей тоски по нему, которую я так отчаянно пыталась игнорировать.

Он заворожил меня своим взглядом. Он весь оставшийся вечер не выпускал мою руку из своей, иногда невесомо, почти с благоговением целуя пальцы. Он все время мягко и смущенно улыбался, глядя на меня, хотя с другими хохотал весело и беззаботно. И в конце концов именно он предложил сбежать, чтобы побыть наедине. Я чувствовала себя бесконечно счастливой, желанной, самой прекрасной женщиной на свете — разве может быть иначе, если бесподобный, похожий на греческого бога мужчина смотрит на тебя таким взглядом?..

Мы приехали ко мне и говорили, говорили… Вернее, говорил он — я только слушала его, изучала каждую черточку его лица, находящегося так близко, и мечтала, чтобы он не исчез, чтобы всегда вот так сидел рядом…

…В камине уютно трещали поленья, пламя плясало на могучем силуэте сидящего рядом мужчины, который негромко говорил что-то тягучим, бархатным голосом, а я чувствовала, что плавлюсь — от жара камина, или чарующих слов, которые он произносил, или тяжелого пламени, разрастающегося в его темных глазах, — я не могла сказать.

Я совершенно не запомнила момент, когда все вдруг безвозвратно изменилось. Вроде бы только что мы вполне мирно и невинно беседовали — и вот уже мои трепещущие пальцы скользят по его обнаженным плечам, и по коже словно весело снуют юркие, острые язычки пламени, сбежавшие из камина, и в теле откуда-то вдруг взялась неизъяснимая, томная легкость; его неумолимые руки и губы касаются, кажется, сразу везде, из груди его, как у голодного зверя, вырывается глухой рокот, от которого во всем теле делается ознобно и радостно; и вот уже непонятно, где чей вздох и стон, и в голове — блаженная невесомость, и вокруг — лишь пламенная нега, и мы оба тонем в ней, не ища опоры; и я уже не помню, кто я и где, реальность унесло цунами его неистовой страсти, и только тело молит о глотке воздуха, потому что дыхание мое похищено вместе с биением сердца, которое всегда стучало для него одного…

Откуда в этом большом и сильном теле столько нежности? Как могут эти мощные руки столь бережно и трепетно касаться… меня?!

Он совершенно меня загипнотизировал, напрочь лишил воли, отнял связь с реальностью. И только тихий, едва различимый в шумном дыхании стрёкот расстегиваемой молнии на моем платье мгновенно и жестоко отрезвил меня. Ведь там, под платьем, — три слоя утягивающего белья, которое скрывает уродливое, расплывшееся тело.

Я в один чудовищный миг представила, как Робби — вот этот великолепный, ослепительный мужчина с умопомрачительно-совершенной фигурой — станет вызволять меня из моего жесткого кокона, а потом еще и увидит эти бесформенные телеса. Как исказит его прекрасное, чувственное лицо разочарование и — неизбежно! — отвращение. И тогда мне останется только умереть.

Словно я с приличной высоты рухнула в ледяную воду.

Чудес не бывает.

Я действительно увидела разочарование на его лице — когда дрожащим голосом попросила его остановиться. Но это разочарование было приправлено замешательством, а не омерзением, а уж такой коктейль не был для меня смертельным.

Я как могла постаралась сгладить свой отказ: сказала, что для меня все это слишком серьезно, что мы не виделись много лет, что нам нужно подождать, снова узнать друг друга… Робби согласно кивал, но в глазах была тоска — почти такая же, как после той драки на дискотеке. Он сидел такой растерянный, сжавшийся, как будто вдруг уменьшившийся в росте, что я едва снова не бросилась в его объятия. Я до умопомрачения хотела принадлежать ему — отдать себя всю, до последнего атома, раствориться в нем, увидеть звезды его глазами, стать его пульсом, его дыханием… Но я верила, что мы оба окажемся в выигрыше, если он не увидит, не почувствует в полном мере того, чем я стала.

Он заслуживает лучшего.

Мы расстались немного скомканно, но вполне мирно.

Я на некоторое время отлучилась в ванную комнату — ополоснуть лицо холодной водой, перевести дыхание, окончательно прийти в себя, — а потом вернулась к Робби, надев свою самую беззаботную улыбку, и предложила сварить кофе. Я отгородилась от него столом и шкафом, что-то увлеченно рассказывала, пока колдовала над туркой и кофейными чашками, и старалась игнорировать его тоскливые глаза и отчаянные стоны собственного истекающего кровью сердца.

Я видела, что он хочет меня — искренно, беззаветно, всей своей огромной, беззащитной душой, жаждет слиться со мной — каждой, самой крохотной жилкой своего безупречного тела… и совершенно точно знала, что ничем хорошим это не кончится.

Конечно, он не станет надо мной издеваться, его благородное сердце не позволит ему этого. Он не исчезнет, и не предложит остаться друзьями «из-за физической несовместимости». Он поведет себя, как истинный рыцарь, даже в случае полнейшей катастрофы — а ничего другого от нашего соития я не ждала.

Любовь моя, могла ли я допустить, чтобы ты, лучший из мужчин, заслуживающий самой прекрасной, самой одаренной женщины, из-за своего великодушия прозябал рядом с невнятной, бесформенной никчемушкой?..

Я боялась. До икоты, до цветных зайцев перед глазами, до ледяных игл в животе боялась его разочарования. Картина, представшая перед моим внутренним взором так живо и явственно в самый ослепительный миг в моей жизни, никак не хотела тускнеть.

Поэтому после кофе я выпроводила Робби под предлогом того, что мне нужно рано вставать на работу, и с чистой совестью, но абсолютно опустошенным сердцем отправилась безутешно рыдать в подушку.

Мы встретились еще один только раз: мне было физически больно ощущать его рядом и делать вид, что мне совсем не хочется быть с ним, и я не хотела дать ему шанса разочароваться во мне.

— Я сделал что-то не так? — сдавленным голосом спросил он, когда мы в это единственное наше свидание гуляли в парке недалеко от моего дома, и я снова не позволила ему обнять себя, поспешно вынырнув из-под его руки.

Робби, перед этим увлеченно рассказывавший, как рад был Келвин, когда его собеседование в Управлении прошло успешно, тут же сник, а я почувствовала себя последней дрянью.

— Нет, Робби, что ты! — горячо возразила я и даже осторожно взяла его за руку, хотя это было почти так же мучительно, как сунуть пальцы в открытое пламя. — Просто мне… — Я судорожно соображала, как же вывернуться, как не сказать ему правды… Не могла же я прямо заявить, что просто считаю себя слишком уродливой и никчемной, чтобы позволить ему хотя бы просто касаться себя, не говоря уж о большем?!. — Я слишком долго была одна… — выдавила я из себя после затянувшейся паузы. Он все это время осторожно поглаживал подушечкой большого пальца кожу на тыльной стороне моей ладони, чем страшно меня отвлекал. — Все это… для меня непривычно…

Я отняла у него руку, а он только обреченно вздохнул.

Конечно, он думал, что любит меня. Проблема была только в том, что при всей своей открытости, искренности, порядочности, Робби оставался мужчиной — невероятно привлекательным мужчиной, который давно отвык от того, что девушки ему отказывают. Наверняка я стала для него неким вызовом — он просто хотел получить недосягаемое.

Несомненно, я могла бы уступить ему — это было бы вполне логично, и скорее всего, я бы так и сделала, если бы не любила его так сильно. Несмотря на мое скептическое к себе отношение, тягой к самоубийству я больше не страдала, а его разочарование порвало бы меня на части. Я боялась этого больше всего на свете.

Я стала избегать его. Я изобретала самые немыслимые причины, чтобы отказаться видеться с ним, а потом просто перестала отвечать на звонки и делала вид, что меня нет дома, когда он приходил. Я отчаянно нуждалась в нем, но была уверена, что без меня ему будет лучше.

После его последнего визита, когда он таки вынудил меня вступить в диалог, и я сказала, что не хочу быть с ним, он снова исчез. И я словно бы уверилась в том, что была права — рано или поздно ему надоест преследовать меня.

Потянулись унылые недели, когда я разваливалась на куски, мечась от одной крайности к другой. Я беспрестанно воскрешала в памяти голодные, неистовые поцелуи Робби, его нетерпеливые руки, тяжелое страстное дыхание, опаляющее мою кожу, как самум; вспоминала его запах — будоражащий, порочный, обволакивающий, лишающий воли; вновь будто наяву ощущала пронизывающую дрожь от прикосновений к его сильному, безупречному телу… И уже в следующую минуту отчаянно и безутешно проклинала день, в который я решилась пойти на встречу выпускников.

И зачем только я снова встретила его?..

Я не знаю, как не сошла тогда с ума. Я перестала есть. Я почти перестала спать, потому что мне все время снился Робби, и эти сны терзали меня непреходящим отчаянием и злостью.

Я взяла на службе продолжительный отпуск, заперлась дома и отключила телефон, пользуясь им лишь для того, чтобы заказать еду.

И в эти дни меня посетил человек, чьего визита я ожидала меньше всего.