Брак создается на Небесах (гет)

В последующие дни «Ли Мяо» с удовлетворением наблюдала, как император раскрывает заговоры один за другим. Видимо, арестованные евнухи были многословны, опасаясь, что таинственная царственная супруга расскажет обо всем прежде них самих и лишит их возможности получить смягчение приговора.

Отсутствие необходимости вмешиваться радовало. Не то чтобы евнух Гао когда-либо был предан прежним союзам — жизнь при дворе всегда требовала гибкости, однако это все упрощало.

Неловкость и уколы совести «Ли Мяо» начала чувствовать лишь тогда, когда увидела, какое внимание ей оказывает новоиспеченный супруг. Он ее ежедневно баловал, прислушивался к ее рассуждениям, расспрашивал, не оказывая давления, шутил и радовал по ночам. Присвоил ей титул императрицы…

А у нее от этого на сердце было неспокойно. Кажется, было легче строить заговоры против императора, чем принимать его заботу в ответ на прежний злой умысел.

Успокаивало лишь то, что сам супруг прежде упомянул, как ответил бы, знай всю правду. И в конце концов, это была совершенно новая жизнь…

В один из солнечных дней, наполненных такими душевными противоречиями, «Ли Мяо» вышла в сад, чтобы посмотреть на постамент, под которым когда-то пришлось ночевать и голодать в бытность духом.

Приблизившись, она подняла из травы огарки благовоний и уставилась на них в раздумьях. Почти беззвучно из-за спины к ней подошел император.

— Кажется, супруга обнаружила еще один мой секрет.

«Ли Мяо» вздрогнула, но тут же оказалась окутана парчовыми рукавами.

— Этот умерший достоин того, чтобы ваше величество выскальзывал из постели среди ночи ради поминовения его души?

— Я чувствую привкус уксуса⁽¹⁾ в речах моей супруги?

С улыбкой император погладил ее по щеке.

— И вовсе нет, — фыркнула «Ли Мяо».

— В любом случае — искренним я верю, неискренним я верю тоже⁽²⁾.

«Ли Мяо» на эту отповедь нахмурилась. Потянуло поговорить начистоту, но правда глотком ушла в горло. Вместо этого императрица вдруг задумалась о своем перерождении. Ее нынешнее счастье было оплачено жизнью той девушки, которую съел в лесу тигр. Быть может, стоило вернуть долг, раз уж рисковать случайно полученным духу не хватало. Уж наверное, Небеса будут тронуты такой благодарностью и не отнимут того, что подарили. И кто привязал колокольчик тигру, тому его и отвязывать⁽³⁾.

Бровь «Ли Мяо» поднялась лукавым полумесяцем.

— Если вашему величеству не нравится запах уксуса, то стоило бы сперва подсластить жизнь своей супруги.

Император рассмеялся и поцеловал ее в макушку.

— Тебе не обязательно притворяться уязвленной, чтобы получить от меня то, что хочешь. Достаточно озвучить свое желание.

— Тогда, — с вызовом обернулась к нему «Ли Мяо», — я хочу, чтобы его драконье величество поймал для меня того тигра, что напал на меня в лесу. И непеременно живым. Так и путникам на той дороге спокойнее будет, и вся Поднебесная увидит, каким рачительным и милостивым защитником может быть его величество.

Император нахмурился, но кивнул с улыбкой.

— Будь по-твоему. Я сейчас же отдам приказ.

С этим он удалился, шурша подолом по траве, а «Ли Мяо» оперлась на постамент и задумалась. Возрождать деву, отдавшую жизнь за ее счастье, разумеется, следовало, не принося в жертву кого-то еще. Однако должен ли был тигр-людоед съедать человека полностью для возрождения духа съеденного? Вот в сказаниях о монахе Сюаньцзяне достаточно было съесть лишь кусочек его святого тела, чтобы обрести бессмертие. Так не действует ли с духами съеденных тигром то же правило?

Покачав головой, императрица направилась к себе. Так или иначе, проверить свои домыслы стоило.

В последующие два месяца, пока шла охота на тигра, Поднебесная вступила в век процветания и благоденствия. Император окончательно укрепил свою власть, навел порядок на границах и снизил налоги. Императрица расцвела, как лотос в ладони Будды, и при дворе союз правящей четы стали называть не иначе, как ликом гармонии Инь и Ян. Даже ночью молодожены теперь выскальзывали из своих покоев вместе, хотя император никогда не спрашивал, для кого супруга втайне жжет благовония и приносит подношения.

Наконец тигр был пойман и определен в просторный вольер внутри дворца. К досаде императора, супруга впечатленной не выглядела, но к ее переменчивости и капризам он уже привык, поэтому говорить ничего не стал.

В свою очередь, императрица тем же вечером дождалась, когда супруг уйдет для решения государственных дел в кленовый кабинет, и уединилась в своих покоях. А там, отослав всех служанок, порезала себе кисть и собрала кровь в небольшую вазу. Сжимая кулак, она фыркнула: не плоть Сюаньцзяна, конечно, но для возрождения одной смертной могло бы хватить.

А перевязав рану, «Ли Мяо» направилась к тигру.

Ночь наступала тихая, да и остановить императрицу никто бы не решился. Ступив в комнату с вольером, «Ли Мяо» передумала зажигать свечу и, просунув руку с вазой сквозь решетки, вылила кровь в тигриную миску. Тигр, дремавший у дальней стены, потянул носом, тяжеловесно поднялся и подошел к луже, чернеющей в полутьме. Лизнул раз, другой, и внезапно перед Ли Мяо прямо из воздуха появились две тонкие белокожие кисти. Потом над ними проступили очертания полных губ.

«Ли Мяо» с замиранием сердца ожидала продолжения этих явлений, но внезапно позади распахнулись двери. Она обернулась и увидела, как по дорожке мутного света из коридора растягивается тень, а над ней возвышается остроплечая фигура императора.

— Любезная супруга, что ты делаешь здесь в такой поздний час?

«Ли Мяо» застыла. Тон, которым был задан вопрос, был по-прежнему мягким, но сейчас казался жутким. И император продолжил:

— Мне доложили, будто моя императрица собрала свою кровь и понесла ее тигру. Подобное весьма походит на темные ритуалы, кои под строгим запретом во дворце.

«Ли Мяо» невольно попятилась к прутьям клетки, и за ее спиной послышался щелчок. В следующий миг вольер резко распахнулся, императрицу отбросило решетчатой дверью в сторону, а тигр выскочил наружу и бросился на императора. Стража подоспела почти сразу, но зверь был быстрее — прежде чем был сражен, успел полоснуть когтями, и теперь от плеча до пояса драконовый халат был разорван и пропитан красным.

Опомнившись, «Ли Мяо» подскочила к супругу, наугад зажала рану и кликнула лекаря.

В себя она пришла только спустя половину шиченя внутри императорских покоев. Мимо нее носили тазы с окровавленными тканями, из-за занавеса раздавались сдавленные стоны. Наконец лекарь вышел, распуская подвязанные рукава, и поклонился белой как снег императрице.

— Рана глубока, и его величество потерял много крови. Дальнейшее в воле Небес.

«Ли Мяо» вспомнилось, что обычно за такие объяснения лекарей наказывали, но сейчас у нее не было сил даже рассердиться.

Силуэт за газовым балдахином выпрямился, и занавес распахнулся. Император, забинтованный от пояса до шеи, велел слугам оставить их с супругой наедине.

Пока те выходили, «Ли Мяо» стояла не шелохнувшись.

— Ваше величество, вам больно?

Император ответил с большим промедлением.

— Больно.

Повисла тишина, но супруга молчала, и ему пришлось продолжить.

— Прежде чем я был ранен, я желал получить от дражайшей супруги объяснения, но кажется, теперь все достаточно ясно.

«Ли Мяо» шагнула вперед, но будто оступилась.

— Ваше величество! То, что клетка оказалась открытой, — это чистая случайность!

Взгляд императора впился в нее, как игла.

— Такая же случайность, как прошлые попытки отравить меня или устроить пожар в моем кабинете, евнух Гао?

— Вы… знали?

«Ли Мяо» застыла, а император тяжело вздохнул.

— У стен здесь всегда были уши, почтенный Гао. Тебе ли не знать… Хотя я заподозрил, кто передо мной, едва увидел, как ты держишь веер. А убедился, когда услышал твой разговор с евнухом Чжао в брачных покоях.

«Ли Мяо» с силой сжала одеяние у бедер.

— Тогда почему…

— Почему я оставил тебя в живых? — приподнял бровь император и невесело усмехнулся. — Надеялся, что в своей новой жизни ты не повторишь прежних ошибок. Думал… мы были счастливы. Так опрометчиво…

Новая усмешка ушла в пол, и «Ли Мяо» дернулась вперед.

— Но я…

Императорская ладонь поднялась, останавливая ее на полуслове.

— Я не требовал от тебя раскаяния прежде, не требую его и сейчас. Признаю, это был блестящий план. Ты превзошел себя из прошлой жизни. Сделать врага счастливым, чтобы тот ослабил бдительность, а потом ударить в спину. Прекрасный расчет. Медовая ловушка.

Лицо «Ли Мяо» мучительно исказилось.

— Я клянусь, что не выпускала этого проклятого тигра!

— Довольно, почтенный Гао, — сквозь зубы произнес император. — К чему эта скромность? Ты знал, что я не возьму с собой стражу к вольеру, опасаясь сделать проступок любимой супруги достоянием множества глаз. Ты рассчитывал, что в этом новом теле легко проскользнешь в клетку тигра, едва тот вырвется наружу, и запрешься изнутри, чтобы спастись самому.

— Если бы я хотела убить вас, то сделала бы это раньше, и куда менее рискованным способом!

Запальчивая речь заставила императора скривиться.

— Разве? Неудачные покушения в прошлом могли научить тебя тому, что это не так просто. А во-вторых, с обретением нового тела ты лишился многих союзников для подобного дела. Не говоря о том, что за императрицей наблюдает гораздо больше глаз. И кроме того, сопровождавший покушение риск был неплохим прикрытием злого умысла, верно?

«Ли Мяо» задышала так часто, будто за ней гнался пресловутый тигр.

— Я боялась…

— Так сейчас ты дерзнешь утверждать, что выпустил тигра с перепугу? — притворно поразился император. — Оттого, что боялся обвинений в колдовстве? Может, еще добавишь, что поступил так ради сохранения репутации правящей четы? — В продолжение он покачал головой, чтобы спрятать заблестевшие глаза: — Неправдоподобно, почтенный Гао. Теряешь хватку. Я не раз говорил тебе, что могу простить куда большее.

— Я хотел… хотела… сказать, что боялась вам все рассказать. Может, тогда вы бы верили мне больше…

От этого шепота лицо императора осунулось, будто с него сползла маска.

— Прошлое не имело для меня значения. Пока ты сам не напомнил мне о нем сегодня. Но что касается страха, тебе по-прежнему нечего бояться. Я ценю твои таланты и благодарен за помощь в раскрытии заговоров. Свобода, титул и привилегии останутся при тебе. Только впредь… не появляйся мне на глаза, если на то не будет государственной необходимости.

Руки «Ли Мяо» задрожали, и она попыталась их размять.

— Ваше величество, я…

— Я устал, почтенный Гао, оставь меня.

С этим император неуклюже улегся, повернувшись спиной, и с головой укрылся одеялом.

Словив ртом два вдоха, будто рыба, выброшенная на берег, «Ли Мяо» побрела в свои покои.

У дверей ее дожидалась Лю Си с подносом в руках.

— Его величество велел передать супруге успокоительные от императорского лекаря.

«Ли Мяо» бросила взгляд на рядок фарфоровых флаконов, обреченно улыбнулась и, выбрав один наугад, направилась в постель.

А там, свернувшись под одеялом, прижала бутылочку к горячечному лбу.

Да, это было равновесием Дао: прежде почтенный Гао разочаровывался в императоре, теперь император разочаровался в нем. Ему не хватило совести расплатиться за грехи прошлой жизни — пришлось расплачиваться в настоящей.

А как хорошо все начиналось! Но, видимо, посадишь бобы — вырастут только бобы…

«Ли Мяо» слепо уставилась в пустоту покоев, но внезапно из-за ширмы выплыла пара кистей и гневно поджатый рот. Лунный свет делал их мертвенно-синими, навевая мысль больше о смерти, нежели о возрождении.

Императрица вскочила на ноги и схватила со стола подсвечник.

— Это ты! Ты открыла клетку, проклятая неблагодарная демоница! Ты отняла у меня все!

Внезапно «Ли Мяо» осеклась. Даже если убить проклятую демоницу возможно, делать это было бы неразумно. А вот если поймать ее и заставить признаться, можно было бы оправдаться перед императором.

«Ли Мяо» и зловещие кисти закружили по комнате. Наконец зависший в воздухе рот исторг:

— Я отняла?! Тебе ли говорить мне это, ущербный евнух! После того, как ты сам натравил на меня того тигра? Это ты украл мое имя, мое тело и мою жизнь! Даже мою цель! Да только ни с чем не управился!

Демонические ладони ринулись к шее «Ли Мяо», но она отскочила в последний момент, и пальцы впились в балдахин. Императрица быстро сорвала газовую занавесь и замотала их в ком, пристукнув сверху подсвечником. Выместив так досаду за весь вечер, «Ли Мяо» пихнула занавес с кистями в медную вазу и заткнула горлышко подсвечником.

Оставшийся на свободе рот демоницы попытался укусить ее за ухо, но быстро был перехвачен и упрятан в ближайший лаковый короб.

Проклятия доносились из него почти целый кэ, а когда стихли, «Ли Мяо» опустила его на кровать, постучала по крышке и устало произнесла:

— Я не натравливала на тебя тигра. Напротив, сегодня я пыталась вернуть тебя к жизни.

В коробе снова загремело, но недолго. Возмущение сменилось отчаянным:

— Ты так пытался, что в итоге мне теперь некуда податься — ни к демонам, ни к людям! Сам Яньло показал мне, как ты забрал мою жизнь ради обретения тела — сговорился с Лунным Старцем, а тот призвал молнию, заставив тигра на меня напасть!

«Ли Мяо» вздохнула.

— Я не умел призывать молнию, будучи духом, и не просил об этом Юэ Лао. И тем более не мог предугадать, что испуганный молнией тигр на тебя нападет. Если бы ты сегодня не выпустила его из клетки, я бы нашел способ вернуть тебе облик целиком. И не моя вина, что теперь тигр мертв, и тебе не на что надеяться…

— Ошибаешься, — послышалось со злорадным смешком из короба. — Яньло-ван обещал вернуть мне тело, если я убью императора.

— И ты ему поверила?

— Чем ждать твоей прихотливой милости, надежнее было послужить владыке Яньло. Осталось только дождаться, чтобы мой неверный жених почил.

«Ли Мяо» нахмурилась.

— Это та цель, о которой ты говорила?

— Не притворяйся несведущим, проклятый евнух! Яньло и тебя вернул к смертным, чтобы ты закончил то, что начал — убил императора. А ты вместо этого стал его супругой. Но теперь император умрет, Яньло меня вознаградит, а пока я еще бесплотна и бессмертна, я разберусь с тобой!

Короб подпрыгнул на постели, и «Ли Мяо» придержала его рукой.

— Теперь все ясно. Владыка Яньло воспользовался твоей ненавистью ко мне и императору в своих целях. Посулил тебе всякое. Только глупо рассчитывать, что после смерти императора он озаботится твоей судьбой. Напротив, Яньло-ван сделает все, чтобы ты не попала в Диюй или на Небеса. Как говорится, птиц больше нет, лук можно убирать⁽⁴⁾. Ты так и будешь вечно скитаться по земле получеловеком-полудемоном.

— Это еще почему? — снова дернулся короб.

«Ли Мяо» погладила подбородок.

— По меньшей мере, владыке Яньло не нужен свидетель покушений на Сына Неба — если бы он собирался начать очередную войну с Нефритовым Императором, он бы уже начал ее. И открыто. Демоны ходят по прямой.

Короб надолго притих.

— И что теперь делать? И что «по большей мере»?

Взгляд «Ли Мяо» стал сосредоточенным не по годам.

— Ответы на оба этих вопроса схожи. Но прежде мне нужно, чтобы ты призналась императору в том, что открыла клетку.

Утром императрица с коробом и медной вазой в руках направилась в покои супруга. По пути ее никто не остановил, но у самых дверей стража преградила ей путь.

— Его величество приказал не впускать никого, кроме лекаря.

— Я — супруга императора!

«Ли Мяо» топнула бы еще ножкой вопреки вышколенной сдержанности, но боялась выронить свою ношу. Стражник выглядел виновато.

— Ваше величество, не усложняйте нам жизнь. Его величество не желает, чтобы вы лишний раз волновались.

— Император сам так сказал?

Увидев обнадеженный взгляд, стражник поджал губы, и, махнув подолом, «Ли Мяо» удалилась.

У себя в покоях она принялась расхаживать из стороны в сторону. От короба и вазы на столе не слышалось и звука.

А спустя еще шичень по дворцу заголосили, что его величество почил.

«Ли Мяо» застыла посреди комнаты, а в ее опустевших глазах пронеслись предвестия ближайших бедствий. Борьба за трон, всеобщая смута, возможно, даже штурм дворца. С резким выдохом она раскрыла вазу и коробку.

Взмывший оттуда рот отплевался от пыли, а руки размяли пальцы.

— Поздновато меня выпускать, не находишь? Как говорится, коль села в паланкин, поздно прокалывать дырочки в ушах.

Усмешка «Ли Мяо» куда больше подходила старому дворцовому интригану, чем юной деве.

— Как ни странно, именно на ближайшую свадьбу тебе и придется направиться. Не думаю, что Юэ Лао пропускает хоть одну из них. И не думаю, что у нас есть лучший способ обратиться к небожителям.

В это же время из вод Реки Забвения демоны выловили душу императора смертных и принесли ее пред очи повелителя — в каменную цитадель на вершине горы Мин Шань.

Яньло-ван наливал себе вино, а заметив прибывшего, заполнил чашу до краев.

Погибший император равнодушно осматривался, будто оставил все тревоги Поднебесной, и вздрогнул, когда услышал над головой усмешку.

— Правду смертные говорят, не бывает столетних чиновников, а над небом есть еще небо. Вот и сам Сын Неба пожаловал. И раз уж не оставил потомков при жизни, согрешив этим перед родителями, гостем тебе быть здесь долго.

Погибший посмотрел на него молча — за последний год он слышал подобное при дворе так часто, что это перестало его раздражать. Куда больше печали у него сейчас вызывали воспоминания о неудавшемся браке. Что там с его императрицей? Справится ли та, случись при дворе смута после его смерти?

Яньло-ван притворно нахмурился.

— И не могу же я быть пристрастным? В Диюе со времен основания все равны перед посмертным судом. Пусть ты и Сын Неба, но сами Небеса тебя оставили.

Император отвел взор к Вансянтай — террасе, откуда можно было в последний раз посмотреть на родной дом. Показалось, что за колоннами мелькнуло платье императрицы. В этот момент он остро пожалел, что простился с ней в ссоре. Успокаивала лишь мысль, что обиженной она будет грустить по нему меньше. Если, конечно, будет.

Яньло-ван осушил чашу вина, и меж его узловатых пальцев появился десяток дощечек с номерами. Он плавно развернул их перед глазами, как веер.

— Вот только вопрос, в какое судилище тебя сперва отправить? В третье — за то, что сомневался в заботе почившего отца-императора, или в пятое — за презрение к воле родителей? Или, может, в восьмое — за непочитание предков?

Император его не слушал, продолжая глядеть в сторону террасы Вансянтай. Вытянутое лицо Яньло исказилось, но не успел он облечь свой гнев в слова, снаружи раздался протяжный звук небесного горна.

Дощечки упали на стол, и владыка Диюя сердито смахнул их рукавом, прежде чем выйти наружу.

У вершины Мин Шань среди мрачных туч извивался пятицветный дракон, явно не решаясь приземлиться. А на нем совершенно неподвижно сидел Нефритовый Император, окруженный тысячей небесных стражей в сияющих доспехах. Цзы Гу, следовавшая за ними на густом облаке, тревожно оглядывалась, а Гуанинь рядом с ней успокаивающе сжимала ее ладонь.

Брезгливо прищурившись от струящегося отовсюду блеска, Яньло-ван деланно прикрыл глаза рукавом и спрятал усмешку в приветственный поклон.

— Чем обязан визиту вашего величества и его столь многочисленных подданных? Если угодно, я предоставлю угощение всем. Не сможете доесть — возьмете с собой⁽⁵⁾.

Нефритовый Император поклонился в ответ, но на его лице не дрогнул и волосок.

— В гостеприимстве нет нужды. Накормленные уста сладки, а берущая длань коротка⁽⁶⁾.

— Похоже, что милостивый Нефритовый Император пришел сюда не с миром, — криво усмехнулся Яньло и жестом подозвал полчище демонов. Те облепили каменную цитадель, как мухи — несвежий труп.

Девять князей Диюя переглянулись, но остановили свои взоры на владыке.

Нефритовый Император устало прикрыл глаза.

— Чем закончится наша беседа, решать нам обоим. Я же пришел требовать душу императора смертных для своего суда. С давних времен Небеса сами судят своих сыновей.

Яньло-ван улыбнулся, явив два ряда медных зубов.

— А я полагаю, что пора пересмотреть этот порядок. Тем более, что сам Сын Неба презрел волю родителей и не оставил наследника. Почитай, отрекся от Небес. Или мне следует напомнить, что заключая перемирие в последний раз, мы условились, что каждый на своем суде будет беспристрастен? Сомневаясь в моей справедливости, его величество желает нанести мне оскорбление?

Нефритовый Император нахмурился, еще больше походя на каменную статую.

В повисшем молчании были слышны только порывы ветра.

Погибший император смертных, пользуясь тем, что все замерли в сосредоточении, осторожно выглянул наружу.

Пока Яньло буравил Нефритового Императора взглядом, петли драконьего хвоста сделали три полных оборота.

Внезапно из туч высверкнула красная комета — Лунный Старец с необычайной для возраста резвостью добрался до столпотворения. Петляя, он прошмыгнул к своему повелителю и бесцеремонно зашептал ему что-то на ухо.

Нефритовый Император отстранил его жестом, ненадолго опустил веки и уставился на Яньло.

— Мне только что доложили, что владыка Диюя начал отпускать умерших без суда.

— И что с того? — улыбнулся Яньло. — В Диюе давно свой уклад. Не станет же ваше нефритовое величество в него вмешиваться?

Все девять демонических князей вперили взгляд в Нефритового Императора, а тот продолжил так, будто не слышал отповеди:

— А именно владыка Яньло взялся отпускать обратно к смертным тех, кто умер от несчастных случаев.

— Коль скоро ваше величество глух в своей вышине, мне придется повторить, — фыркнул Яньло с деланной усталостью. — Что с того? Я утвердил новый порядок, и решение о нем было справедливым, разумным и даже человеколюбивым. К чему судить тех, кто попал в Диюй случайно? Такие смертные не успевают ни толком согрешить, ни толком раскаяться. Судить их — слишком мелкое дело. Не говоря о том, что от нелепой смерти вся их судьба выглядит нелепо.

Цзы Гу дернулась вперед, но взмах кисти Нефритового Императора ее остановил.

Среди князей Диюя пронесся шепоток: что же выходит, владыка Яньло считает их труды ничтожными?

Нефритовый Император медленно поднялся в полный рост и произнес чуть громче:

— И кроме того, владыка Яньло подстрекал эти возрожденные без суда души к убийству Сына Неба.

— Разве это мне требовалось? — со смехом Яньло развел рукавами, будто собирался заслонить ими солнце. — Демоны издревле таят обиды на смертных. И беды, что доставляют первые, помогают вторым просветлеть. Не говоря о том, что одни лишь речи вашего величества ни цзинь, ни лян не весят⁽⁷⁾.

Нефритовый Император поджал потрескавшиеся на морозном ветру губы.

— Ты вопрошал, «что с того», владыка Яньло? Так я ответствую. В согласии со своим новым порядком, ты отпустил без суда двух смертных, убитых тигром. Пусть так — каждый хозяин в своей управе... Но с третьим, Сыном Неба, погибшим от когтей тигра, ты поступил иначе. А ведь только что сам упомянул, что перемирие оплачено клятвой о беспристрастности. И что же твои князья и подданные? Станут терпеть владыку, который нарушает собственное слово? Или они смирились, что твой рот нынче полон не раскаленной меди, а охры⁽⁸⁾?

Князья Диюя возмущенно загудели меж собой, но выразить негодование не решались.

С усмешкой Яньло-ван отвесил в сторону Нефритового Императора кривой кивок.

— Ваше величество красноречив. Видимо, от охры красной. Только этого недостаточно, чтобы я поменял свое решение. Охра — охрой, но настало время снова добавить киновари в здешний серый пейзаж.

С этим владыка Диюя протянул руку в сторону и явил булаву, увенчанную черепом.

Гуанинь, глядя на это, покачала головой:

— Уже и управу судебную возглавил, а все никак от воинственных корней не избавится.

Подняв ладони, она развернула на них пару полыхающих лотосов.

Цзы Гу покосилась на них с тревогой:

— А верно ли говорят, что однажды попав в Диюй, вы победили Яньло-вана?

Гуанинь состроила невинное лицо.

— Победила? Ни в коем случае. Просто его утомили мои увещевания и нравоучения. Ему пришлось меня изгнать⁽⁹⁾.

Цзы Гу все же отодвинулась от нее подальше. И поближе к Юэ Лао, к нескрываемой радости последнего.

Нефритовый Император махнул рукавом, и вокруг снова затрубили небесные горны.

Небесное воинство ринулось вперед единой вспышкой, демоны же обволокли противника нестройным роем смертоносного хаоса. И очень скоро Яньло-ван заметил, что семеро из девяти князей остались стоять на каменном уступе, как и их подданные.

Отбросив палицей очередного небожителя, Яньло взревел и бросился к пятицветному дракону, но уже на полпути был наглухо охвачен петлями его хвоста. Далеко внизу он увидел, как тела павших демонов и небожителей опускаются к Реке Забвения, будто свежезаваренные чаинки, но, не достигнув вод, развеиваются на ветру.

Нефритовый Император сел, просунул кисти в сомкнутые рукава и сквозь повсеместные вспышки света посмотрел на князей Диюя. Один из них — Циньгуан-ван⁽¹⁰⁾ — поймал его взгляд, кивнул и велел воинству демонов отступать.

Юэ Лао покосился на Цзы Гу и, убедившись, что та не пострадала, спустился на облаке к плененному Яньло-вану.

— Верно говорит Лао Цзы: кто делает вид, что много знает и ко всему способен, тот ничего не знает и ни к чему не способен.

Яньло медленно повернул к нему косматую голову.

— А еще Лао Цзы говорит: нет большей беды, чем недооценивать противника.

И посмотрел владыка Диюя так, что Лунный Старец спешно ретировался к небесному воинству.

Наконец Нефритовый Император дождался, когда лязг доспехов стихнет, и произнес в сторону Мин Шань:

— Равновесие Дао восстановлено. Распоряжаться им в вашей воле. Но во имя соблюдения собственных порядков, демоны должны вернуть душу Сына Неба в мир смертных. В прежнее тело.

И если над Небесами снова воцарился покой, то в Поднебесной битва продолжалась.

Еще утром императрица ворвалась в покои супруга и теперь стояла там, угрожая казнью каждому, кто заберет его тело для погребения.

Вразумления слуг, как и подоспевшей стражи, она пропускала мимо ушей.

— Его величество предается отдохновению! И если кто-то дерзнет потревожить его сон, то столкнется с его гневом. И не вздумайте жечь похоронные деньги — Яньло сочтет это за взятку и признание вины.

Ее безумию возражать долго не решались — горе и не могло иметь иного вида.

Но к полудню один из евнухов все же попытался ее увести.

— Скорбь вашего величества велика и заставляет бредить. Прошу вас, ваше величество, ради вашего здравия, вернитесь в свои покои. Я призову лекаря…

«Ли Мяо» выхватила у него метелку и оттолкнула.

— Похоже, при дворе больше грязи, чем я полагала!

В повисшей тишине голос глашатая прозвучал оглушительно:

— Прибыла вдовствующая императрица!

Двери распахнулись, и «Ли Мяо» в очередной раз показалось, что как бы плавно та ни двигалась, под парчой у той все ходит ходуном. Даже бусины на шпильке раскачивались, как цепы булавы. С мысленным «метелка — она и с фениксовой короной метелка», «Ли Мяо» отвесила рубленый поклон.

Вдовствующая императрица остановилась ближе, чем приличествовало по этикету. Брови ее сошлись, как клинки, а нос заострился, как у хищной птицы.

— Императорский лекарь подтвердил смерть его величества.

— А я берусь утверждать, что его величество лишь погружен в целительный сон после тяжелых ран.

Сжав метелку покрепче, «Ли Мяо» выпрямилась, а вдовствующая императрица шагнула ближе.

— Вы не лекарь, чтобы это утверждать.

— Однако мое слово весит больше, чем его.

Неозвученное «пока» от вдовствующей императрицы явно проступило на лицах стражников за ее спиной. Однако стрельнув взглядом по сторонам, «Ли Мяо» заметила, что в покоях немало и тех, кто был бы не прочь это «пока» заглушить.

Вдовствующая императрица вздохнула:

— Почему дражайшая супруга не позволяет моему сыну упокоиться с миром?

— С миром? Ее величество прекрасно понимает, что подобное станет началом вражды. — Взор «Ли Мяо» опасно потемнел. — Или вражды вы здесь и ищете?

Вдовствующая императрица закатила глаза.

— И что, если так? Император почил, и трон теперь займет четвертый дядя. Все приготовления тому уже сделаны, и уверяю — оплакивать супруга вам осталось недолго.

— Вы не посмеете. При живом императоре…

«Ли Мяо» осеклась — стражники позади вдовствующей императрицы сделали чеканный шаг вперед.

Почему они вдруг замерли, как терракотовая армия, она поняла, только когда обернулась.

Газовый занавес за ее спиной был отодвинут бледной рукой и явил застывшее лицо императора. Его пересохшие губы несуразно зашевелились.

Евнухи шарахнулись в стороны, а стражники вцепились в копья.

— За мятежные намерения вдовствующая императрица должна быть немедленно отправлена в храм Белого Лотоса, чтобы молиться там за очищение помыслов до конца своих дней. Остальные пусть оставят меня и супругу наедине.

Когда все вышли, «Ли Мяо» бросилась к постели императора.

— Ваше величество, вы очнулись?

С шорохом из рукавов императора выпросталась вторая пара кистей, и императрица разочарованно вздохнула.

Потом изо рта императора вывалилась пара губ, и безрукая кисть принялась их яростно вытирать. Наконец эти губы забормотали:

— Всегда знала, что поцелуи отвратительны…

«Ли Мяо» покачала головой.

— Рада тебя видеть, хотя надеялась увидеть другое.

— Уж как есть, — расплылись кисти в стороны. — Я вот тоже надеялась, что Небеса вернут мне тело после того, как я передам Юэ Лао все, что ты наказала. Но что-то наверху не торопятся с благодарностью.

«Ли Мяо» перехватила витающую в воздухе кисть обеими ладонями.

— Благодарю. Без тебя я как без рук.

Кисть шлепнула ее по лбу.

Снизу донесся кашель, и заметив, что император открыл глаза, «Ли Мяо» его усадила.

С прытью, резвой даже для здорового, он стиснул ее в объятиях и зажмурился.

— Я виноват. Я обещал быть к тебе добр, но не сдержал слова.

— По-иному быть не могло… — уткнулась «Ли Мяо» в его плечо.

— Могло… Будучи в Диюе, я понял, что больше сожалею не об утрате жизни, а о том, что потерял тебя.

— Пусть так. И все же ваше величество более всего виноват в том, что судил по одним подозрениям. Это негоже ни супругу, ни государю.

— Чем больше привязанность, тем больше страх. Переполнившая чашку вода выливается⁽¹¹⁾, — вздохнул император. — И хуже всего, что я был глух и слеп. И сомневался, что делаю достаточно, чтобы оставить тебя на своей стороне.

— В любом случае, теперь я могу развеять все подозрения.

— В этом нет нужды, — начал было император, но палец супруги опустился на его губы.

— По меньшей мере, мне следует объяснить вашему величеству «это».

Император проследил за ее кивком в сторону и замер, заметив пару кистей и рот, свободно плавающие в воздухе.

Задержав дыхание, он бездумно потянулся к пространству между ними, и тут же получил шлепок по руке от императрицы.

— Ваше величество, соблюдайте приличия! Там наверняка ее грудь!

Император фыркнул:

— Я даже не предполагал этого.

«Ли Мяо» скрестила руки.

— У вашего величества нет либо воображения, либо стыда.

— Если у тебя есть и то, и другое, то почему у этого духа нет одежд?

Император ухмыльнулся, и его супруга спешно сделала вид, что задумалась.

— Ваше величество прав. Учитывая то, как обретала тело я, стоит найти духу какое-то одеяние.

Император неопределенно повертел кистью в воздухе, стараясь не указывать напрямую в пространство, где могло витать призрачное тело.

— И все же… где остальное?

«Ли Мяо» достала из гардероба императора одежду и присела обратно на постель.

— Это очень долгая история, ваше величество.

1) Уксус — символ ревности в Китае.

Вернуться к тексту

2) Из Дао Дэ Цзин.

Вернуться к тексту

3) Аналог русской пословицы «кто кашу заварил, тому и расхлебывать».

Вернуться к тексту

4) Устойчивое образное выражение. Так говорится о том, кто, добившись своей цели или достигнув успеха, забывает (или даже убивает) тех, кто ему помогал и служил верой и правдой.

Вернуться к тексту

5) «Не доешь — возьмешь с собой» — образно: расхлебывать последствия; быть не в силах вынести; попасть в серьезные неприятности.

Вернуться к тексту

6) Пословица, означающая, что, принимая что-то от другого человека, потом неудобно выступать против него или говорить о нём дурно.

Вернуться к тексту

7) Несколько искаженная идиома о способности отвечать за свои слова или доказать высказывания чем-то весомым.

Вернуться к тексту

8) По некоторым источникам, прообраз Яньло-вана в древности был жестоким полководцем, которому в наказание залили в глотку раскаленную медь. Тут же повторю, что «охровый рот» — образное выражение, описывающее человека, непостоянного в словах и принципах.

Вернуться к тексту

9) Подобный миф действительно существует, но не совсем в этом виде

Вернуться к тексту

10) Согласно некоторым версиям мифов о Диюе, Циньгуан-ван является главой Диюя, а Яньло-ван был смещен с этой должности, поскольку не препятствовал душам людей, погибших от несчастных случаев, возвращаться на землю.

Вернуться к тексту

11) Устойчивое выражение, означающее, что вещи в крайнем проявлении оборачиваются своими противоположностями.

Вернуться к тексту