Сэр Медолюб и его скакун (джен)

Он никогда не думал, что будет скучать по разговорам. Из-за постоянной работы Медолюб редко посещал его в лосяшне, и Фердинанд откровенно скучал. Лоло его не понимал; да и он сам не понимал других лосей, поэтому даже не имел возможности развеяться, узнать последние лосиные сплетни, если таковые существовали.

Зима и правда пришла рано. Дожди отошли, но на их смену почти сразу пришёл снег — холодный, липкий и мокрый. Дороги развезло, грязь покрывала, казалось, всё и всех вокруг. Фердинанд наконец-то понял, почему Лоло так любил перекладину посреди лосяшни — чесаться об неё было таким удивительным удовольствием, что лось даже загнал глубже всю свою гордость.

А потом случилось то, что он ожидал, но втайне надеялся, что этого не произойдёт.

Однажды, проснувшись, Фердинанд почувствовал лёгкость, которую давно не ощущал. Шея буквально наслаждалась этой лёгкостью, а вот сам лось — нет, когда, оглядевшись, увидел свои рога, валяющиеся в сене. Хотя это было естественно, приятного в этом было мало. Без рогов Фердинанд ощущал себя ещё более мелким и беспомощным, чем раньше, и закутался сильнее в подстилку, когда в лосяшню зашёл Медолюб.

— Ну ты што, дурень? — беззлобно пожурил его медведь, выковыряв из сена. — Это ш природа, ну што ты как маленький.

— Вам-то легко говорить, любезнейший! Вы не знаете, что это такое — потерять рога!

— Как потерял, так и вернёшь. — Медолюб осторожно постучал когтём по одному из "пеньков". — Вырастут, ещё побольше и краше.

Пришлось Фердинанду признать неизбежное — медведь так-то был прав. Против природы не попрёшь. Кстати, о природе...

— А вы...

— Пока не тянет шо-то, — вздохнул Медолюб.

Зашедший в лосяшню Докел прервал их разговор. Увидев рога Фердинанда, он оживился и спросил, хотел ли бы Медолюб продать их. Оказалось, друг кузнеца, местный резчик по кости платил за лосьи рога по три веда за штуку. Ответ Медолюба, когда он об этом узнал, был однозначный.

— Но позвольте, друг мой алчный, — пробурчал Фердинанд, когда довольный Докел ушёл. — Это же мои рога!

— Да на што они тебе, дурень? Што ты с ними делать будешь, в сено закопаешь? — Медолюб хохотнул, и, взглянув в помрачневшие голубые глаза, примирительно добавил: — Да ладно, ну не злися. Накопим на домишко, а там уже будем усё хранить, што захочешь.

Фердинанд лишь вздохнул. Спорить было бесполезно.

Ох, как же он завидовал лосям, головы которых ещё украшали рога! У таверны, возле которой его привязал Медолюб, отправившись пропустить стаканчик-другой медового напитка, было несколько таких — молодых, холёных и надменных. Они фыркали, посматривая свысока на своих более взрослых и уже безрогих собратьев, и, наконец, у Фердинанда сдали нервы.

— Да-да, — проворчал он себе под нос, сложив лапы на груди. — Веселитесь, лицемеры. Скоро и сами оброгеете.

Молодые лоси звонко зафыркали, но, очевидно, не поняли ни слова. Зато его тихий шёпот услышал кто-то другой.

"О нет!" — подумал Фердинанд, когда знакомый ему крольчонок, только более растрёпанный и пыльный, взялся словно из ниоткуда, как чёрт из табакерки. Он голубой энергичной молнией метнулся к лосю и обнял его, словно совсем не боялся, что перепуганный зверь мог лягнуть его копытами.

— Лосяш, — прошептал он, шмыгая носом.

Незнакомая-знакомая кличка вновь больно кольнула Фердинанда где-то внутри. Он слегка подтолкнул крольчонка носом, чтобы тот не пачкал его своей грязной шерстью — и так всё чешется до трясучки! — и малыш отлип от него.

— Лосяш, — повторил он, дёргая уздечку, словно пытался снять её. — Ёлки-иголки, как же я по вам скучаю! Вспомни меня, прошу, вспомни!

"Я вас знаю?" — Фердинанд растерянно смотрел на него. Так и подмывало что-то спросить, узнать, кто такой этот маленький кролик, так сильно вызывающий что-то тёплое в груди... Но лось не решался заговорить с посторонними. Единственный, кто знал о его способности к общению — Медолюб, но он был таким же — попавшим в таинственный голубой свет, потерявшим память, его товарищем по несчастью. Мог ли этот кролик знать о том, что с ними произошло? Мог. Мог ли он быть тем, кто сдаст его, говорящего лося, в лапы Инквизиции? Тоже мог.

— Пожалуйста! Ну прошу!

— Да шо ш такое?!

Из таверны вылетел Медолюб. Крольчонок дёрнулся в его сторону, радостно встопорщив уши, но тотчас отпрыгнул, когда следом за Медолюбом выскочил и Докел. Воспоминания, как этот большой разозлённый слон тряс его за уши, грозясь оторвать их, видно, ещё хорошо сохранилось в кроличьем мозгу. Кинув на Фердинанда отчаянный взгляд, крольчонок стартанул в сторону подворотни. Мгновение — и он исчез, лишь мелькнул вдалеке его белёсый хвостик.

Медолюб не стал догонять его. Остановившись возле Фердинанда, он кинул на лося внимательный цепкий взгляд, после чего расслабил напряжённые плечи. Докел застыл у него за спиной, звонко сопя хоботом.

— Какой-то блаженный, — буркнул он. — Второй раз уже твоего лося цепляет. Рыжий, внемли совету — не привязывай его вот так. Украдут!

— Да понял я, понял, — проворчал Медолюб. И, когда Докел вновь вернулся в таверну, склонился над Фердинандом. — Шо ты, дурень рогатый, не пнёшь этого хлопчика?

— Друг любезный, — шепнул Фердинанд, который всё ещё поглядывал в ту сторону, в которую убежал крольчонок. Сердце его билось быстро и тревожно. — У меня... странное... чувство.

— Да-а? И какое?

— Этот... этот ребёнок... Клянусь, мне кажется, я где-то видел его. Но, хоть режьте, не могу припомнить, где. — Медолюб хмыкнул, и Фердинанд добавил: — Он хотел, чтобы я вспомнил его. Называл каким-то "Лосяшем".

— Дак он так тебя называл, потому што ты лось! — Медолюб покачал головой, не доверяя невесть откуда вылезшим кроликам. — Выбрось из головы! Наверняка какой-то дуралей местный, помогает лосей тырить. Отныне не буду тебя так оставлять.

— Но позвольте, мне что теперь, в стойле вечность стоять?! — взорвался Фердинанд, когда его потащили к выходу из двора таверны. — Друг мой заботливый, это... это чрезмерная опека!

Медолюб хмуро глянул на него.

— Знаешь, шо тут цыганки местные на ярмарке продавали, покуда их не турнули прочь? — Фердинанд мотнул головой, и медведь хмуро добавил: — Лосятину. Свежую.

— По... Постойте. — Фердинанд резко затормозил, его голубые глаза в шоке распахнулись. — Они... они продавали... освежёванного лося?!

— Да. Усё ещё думаешь, што чрезмерно опекаю? — Голубо-серые глаза вспыхнули. Лось стыдливо опустил взгляд, и голос Медолюба смягчился. — Не грусти, Фердинандик. Найдём способ, чтобы, значица, и ты мог отдыхать в безопасности.

Так Фердинанд оказался заперт в лосяшне. Нет, конечно, он и гулял — но только в компании Медолюба и недалеко от кузницы. При учёте, что холода становились продолжительнее, а снег гуще, назревала новая проблема. Рано или поздно медведь, как и все другие его сородичи, впадёт в спячку. Оказаться запертым в лосяшне на несколько долгих зимних месяцев — это звучало очень грустно и уныло. Настроение лося, и без того нерадостное, стабильно опускалось всё ниже. А что Медолюб? Он мог только подбадривать его словами и редкими поглаживаниями, которые Фердинанда не успокаивали, а, напротив, злили, по неясной причине, скрытой где-то за голубым сиянием.

Стояла звонкая снежная ночь. Лоло спал, слегка похрапывая во сне. Фердинанд же, сидя на пороге лосяшни, скучающе разглядывал медленно падающие снежинки. Сон не шёл; мысли тоже никак не могли собраться в кучку и реяли в голове неясной тёмной тучей.

Внезапно хруст снега за оградой привлёк его внимание. Уши лося навострились, ловя звуки в стылом воздухе. Фердинанд осмотрелся, глянул поверх ограды — и вздрогнул, увидев крольчонка в очередной раз. Видит всё вездесущее, это был самый упорный зверёк из тех, кого Фердинанд когда-либо знал! Заметив, что лось пристально наблюдает за ним, крольчонок оживился и помахал ему лапкой.

Фердинанд огляделся. Вокруг было тихо, все спали. Убедившись, что свидетелей нет, лось встал и сделал несколько шагов к ограде, внимательно следя за действиями крольчонка. Ушки того взволнованно задрожали.

— Лосяш! — тихо позвал он, подманивая его лапкой. — Лосяш, ёлки-иголки! Неужели тебя здесь безмолвным сделали?

Подозрительно щурясь, Фердинанд добрался до калитки и, на миг застопорившись, медленно вышел со двора. Крольчонок тотчас спрыгнул с ограды и прыжками приблизился. Он беспокойно вглядывался в глаза Фердинанда, словно пытался в них что-то прочесть. Потом, всхлипнув, обнял его, заставив лося замереть в непонимании.

— Лосяш, — прошептал он, его маленькие голубые лапки подрагивали. — Я так виноват! Если бы не я...

"Точно блаженный", — подумал Фердинанд со вздохом. Видимо, кролик путал его с каким-то другим знакомым лосём. Но отслоняться не стал — жалко, что ли, пусть ребёнок успокоится. В его жизни, поди, ничего хорошего и нет, раз бродяжничает. Вон, даже старше и растрёпанней выглядит, хотя в последний раз его Фердинанд видел не так уж давно.

— Лосяш, — произнёс крольчонок, чуть успокоившись. — Вам надо идти со мной. Не знаю, как всё изменить, но если бы мы могли вернуться... Может... получилось бы...

"Вернуться? Куда?" — Фердинанд настороженно посмотрел на него.

— Идём, я... я покажу тебе... — добавил крольчонок, маня его лапкой. — Может, это поможет тебе вспомнить? Ёлки-иголки, Средневековье! Как бы было легко, если бы вы ничего не забыли...

Фердинанд вскинулся. Робкий луч надежды осветил его душу. Может, кролик блаженный — но вдруг он и правда послан чем-нибудь, какими-нибудь высшими силами, чтобы помочь? Потому что, признаться честно, Фердинанд устал от навязчивых мыслей о забытом прошлом, которые не покидали его голову.

Он направился следом за воодушевлённым крольчонком. Тот, не замолкая, болтал, словно пытался успокоить себя и лося нескончаемым лепетом. Это было по-своему ребячески, и Фердинанд невольно улыбнулся. Крольчонок увидел его улыбку и подпрыгнул.

— Да! Да! Ёлки-иголки!

Он забежал за дерево, звонко выдохнул: — "Давай, тут немного!.." — и затих. Заинтригованный, Фердинанд последовал за ним. Он обошёл огромный раскидистый дуб, запорошенный сугробами, и улыбка медленно увяла. Крольчонок исчез, будто его никто и не было. Лишь снег продолжал безмолвно падать, делая картину ещё более сюрреалистичной и жуткой.

— Эй! — решившись, тихо позвал Фердинанд, осматриваясь. Из носа вырывались клубы пара, которые таяли в ночном воздухе. — Друг мой голубой, вы где?

Крольчонок не отозвался. Его запах таял в воздухе, как и пар из лосиного носа. Где бы ребёнок не был, рядом его больше не было.

Фердинанд переступил с копыта на копыто. Ситуация ему не нравилась. Шерсть медленно распушилась. Лось ещё раз обошёл дерево кругом, но вынужден был признать, что остался один в ночном лесу. Вот уж точно "ёлки-иголки"!

Чу! Едва только он стал двигаться по направлению к кузнице, как услышал рядом хруст снега. Вскинувшись, он обнюхал воздух, но не учуял ничего, кроме запаха холода, старой коры и навоза. Так, стоп. Навоза?!

— Стой, сохатик!

Несколько тёмных фигур вдруг резко выскочили из кустов. От них несло застаревшими фекалиями и немного землёй. Фердинанд прицельно лягнул одного в живот, бросился было по следам обратно, в город, но тут что-то резко дёрнуло его за пеньки рогов. Боль была такая, что Фердинанд, не сдержавшись, взвизгнул — и закашлялся, когда подоспевшие фигуры, навалившись на него снова, опрокинули в снег. Они сноровисто затянули на его морде мешок, пахнущий не менее мерзко, и накинули на шею столько поводков, что лось не знал, в какую сторону броситься, чтобы спастись. Он замер, прижав уши к затылку, затравленно косясь взглядом по торжествующим, горящим в сумраке ночного леса, зеленоватым глазам.

Чёртов крольчонок! Похоже, он заманил его в ловушку. Запоздалое сожаление сжало сердце лося. А потом всё потопил панический страх.

Он в лесу! В плену! У цыган или ещё невесть у кого! И, что самое худшее, идущий снег скоро скроет все следы.

Ничего не останется.

Никто его не найдёт и не спасёт.