Немного о генетике (джен)

Все четверо, в изодранных мантиях, с разноцветными синяками, стояли перед столом директора и хмуро рассматривали трещины в паркете.

С другой стороны директорского стола на них не менее хмуро взирали сама госпожа директор и четверо деканов. Зачем присутствовали деканы всех Домов, коли замешаны были только два самых, как всегда, скандальных — о том ведомо было только директору.

— Невероятно, — наконец прервала молчание директор МакГонагалл. — Не прошло и недели! Вы побили все рекорды. Даже Мародёров. Даже Близнецов. Даже Золотой Троицы.

— Генетика... — грустно прошептала Рози.

МакГонагалл поджала губы, с трудом сдерживая смех. Деканы с двух сторон от нее молча уткнулись лицом в стол. Особенно впечатляюще по синхронности получилось это у профессора Патил (Трансфигурация) , декана Гриффиндора, и профессора Патил (Нумерология), декана Когтеврана. Впрочем, декан Слизерина профессор Забини (Заклинания) и декан Пуффендуя профессор МакМиллан (Травология) практически от них не отстали.

За спиной у ребят стоял Хагрид. Получалось, как будто преподаватели и студенты играли в какую-то странную игру «пять на пять», и то, что на стороне хлипких первоклашек стоял целый Хагрид, как-то вселяло бодрости. Первым поднял голову Невилл:

— Госпожа директор, это... это всё из-за меня.

— Из-за вас?

— Не лопни от самомнения, бурдюк, — сквозь зубы процедила Рози, — стали бы мы из-за тебя...

— Мисс Уизли, минус десять баллов факультету Гриффиндор, — возмутилась профессор Парвати Патил.

Деканат в полном составе смотрел на нарушителей с ужасающим ощущением беспомощности. Этих ребят (за исключением неизвестно откуда взявшегося Невилла) в свое время все подкидывали на руках и таскали на коленях.

Эти дети, вот конкретно эти самые, были тем, ради чего они все двадцать лет назад сражались с силами зла и победили. Профессор МакГонагалл возглавляла оборону замка. Близнецы Патил и Эрни МакМиллан много лет стояли под знаменами Поттера, много раз рисковали жизнью за него и за всё человечество — а он за них. Хагрид всегда был душой Сопротивления, чем-то безусловным, чем-то самым надежным. А Блез Забини, один из немногих слизеринцев, не перешел на сторону Темного Лорда. Альбус догадывался, что, несмотря на всю свою слизеринскую браваду, профессор... тогда еще просто — Блез... был многие годы влюблен в его мать и готов на всё, чтобы спасти ее.

А вот профессор МакГонагалл знала всё точно. Это Блез в ночь сражения не ушел со всеми слизеринцами через тайный ход. а спрятался, остался в замке, и, когда великаны рушили стены Хогвартса, вместе с профессором Флитвиком до последнего держал Щитовые Чары. В той битве он лишился руки, прикрывая Джинни и Молли Уизли от «бомбарды». И когда потом специалисты составили из воспоминаний участников целостную картину битвы — где кто был и кто что делал — Блез безусловно стал одним из Героев. Только трое слизеринцев, трое со всего огромного факультета, все одногодки: Блез Забини со своими Щитовыми чарами, Драко Малфой с Экспеллиармусом и Грегори Гойл, неустанно спасавший раненых.

Альбус незаметно покосился на Скорпиуса: интересно, о чем он сейчас думает?

И профессор МакГонагалл тоже сейчас думала о Скорпиусе. Его отец — слизеринец, мать — гриффиндорка. Когда-то она чуть не погибла от руки своего будущего мужа, а потом они бок о бок сражались в битве за Хогвартс, а потом... кто знает, что было потом. Но ведь всё случилось, правда? Внешностью — вылитый отец, взрывным гриффиндорским характером — в мать. Со Скорпиусом всё понятно.

И с этой парочкой неразлучной — о, гляди-ка, друг от друга отвернулись, набычились... первое знакомство с фактом, что две самые близкие головы — всё же не одна голова... с ними тоже всё понятно. Прямые потомки Троицы во всём великолепии и примкнувшей к ним Джинни Уизли. Директор подумала так и сама поморщилась. Ей всегда было жаль девочку Уизли — ведь у Джинни было всё, чтобы вести за собой. А оставалась всегда пристяжной, запасной. Вот ей, наверное, было обидно! Потому и создала тогда, в Год Битвы, свою Тройку — из двоих таких же пристяжных, запасных, до поры никому не нужных, и вела их на всякие авантюры, вроде похищения меча из кабинета Снейпа... Будем надеяться, что сейчас она счастлива. Вот Невилл нашел себя, и теперь он здесь, внушает ужас студентам... Забавно, этого четвертого тоже зовут Невилл... хотя — популярное имя после войны, у них на третьем-четвертом курсе пяток Невиллов на всех факультетах...

А интересно, что же стало с Луной Лавгуд? Уехала на Алтай искать морщерогих кизляков? От мозгошмыгов избавляться? У них вроде что-то складывалось с Долгопупсом — не сложилось? Вот же я кошка старая, обругала себя МакГонагалл, о каких-то чужих амурах думаю. Она еще раз скользнула по лицу Невилла Эванса, взгляд задержался на выпуклых голубых глазах, взлохмаченных волосах того неопределенного цвета, который иногда называют «пепельным», грушевидном лице — возможно, с возрастом, потеряв детскую пухлость, оно станет волевым, хорошо очерченным, стопроцентно мужским, как стало лицо Долгопупса после того кошмарного Года Войны. Что-то там такое интересное и знакомое было с происхождением этого мальчика, надо уточнить в бумагах... МакГонагалл прищурилась, но черт молодого Долгопупса в этом лице не увидела, разве только это упрямое гриффиндорское выражение: «умру, но не предам». Как ни странно, Невилл Эванс чем-то неуловимо похож был на юного Гарри Поттера. Странно. Ничего же общего ни во внешности, ни...

— Слушайте, вы четверо, — сказала МакГонагалл и опять слегка поморщилась: слишком маггловской получилась фраза, а ведь Минерва происходила из семьи настоящих бессмертных горцев, таких, которым даже Андреевский флаг казался новомодным изобретением, и которые сажали чертополох, зная, что когда-нибудь придут викинги. С высоты ее рода даже Годрик был пришельцем... Ну ладно, — Отдельную отработку вам назначат ваши деканы. И, кроме этого... я уж и не упомню, было ли когда-нибудь такое в истории Хогвартса... я вызываю ваших родителей в школу.