Немного о генетике (джен)

Петуния Дурсль сидела на берегу Озера. Она уж и не думала, что это когда-нибудь случится, что она окажется здесь, в этом волшебном месте.

Много лет она убеждала себя, что такого места просто не существует. Много лет пыталась убедить себя и окружающих, что в ней самой, в ее крови, в ее мыслях нет ничего, ну ничегошеньки волшебного. Дадли уродился абсолютно нормальным, и, с одной стороны, она вздохнула свободнее, а с другой — немножко... пожалела? Ну. не зря же она выбирала супруга по принципу «как можно ближе к земле». Приземленнее покойного Вернона сложно было найти человека.

И всё же... когда Гарри стали приходить эти письма, она с удивлением поняла, что среди писем ищет адресованное Дадли.

Но такого, разумеется, не случилось. Мальчики росли, Гарри учился в Хогвартсе, Дадли — в человеческой школе... А потом разразилась эта война. Для Петуньи она началась с нападения дементоров на Дадли. С того дня и вздохнуть спокойно не могла. Ей всё время вспоминалось то утро, когда она вышла за молоком и наткнулась на... Сидя на ступеньках, ничуть не заботясь о том, что подумают соседи, читала и перечитывала письмо, летящие косые буквы: «Лили и Джеймс... сила Крови... Гарри... сила, которая живет в Вас...»...

Сила, которая всегда была в ней. И ведь чуть-чуть не хватило, чтобы эта сила вылилась во внешний мир. Иногда она думала: а что, если Дамблдор знал всё настолько заранее, что специально не дал поступить ей в Хогвартс? Знал, что Гарри потребуется лучшая защита из всех возможных — защита Крови. Ведь в их семье и до этого рождались волшебники, для Эвансов-старших это было не в диковинку. Недаром они так радовались, когда Лили всё же получила письмо. Слишком радовались. Наверное, потому, что Петуния не оправдала надежд. Но надо же было думать, как детей называть! Лилия, гордый цветок, не терпящий соседства. И петуния, маленькие пестрые цветочки, которые используют только для обрамления, и никто даже вспомнить не может, как они называются. Имена очень важны — знание, давно и прочно просочившееся из мира волшебников в мир обычных людей. У любого писателя, в любой сказке, в любом мифе имя всегда важно. Чем же они думали? Или тоже — знали?

И Петуния приняла свою судьбу. И растила Гарри так, чтобы в любой момент он мог уйти, не оглядываясь. Она понимала, как это важно.

А потом мальчики подросли, началась война, приходилось бежать... Петуния так и не смогла заставить себя сказать Гарри всё то, что передумала за эти долгие годы. Чтобы он смог уйти. Чтобы смог.

Они скрывались в каком-то странном отеле. потом в доме Дедалуса Дингла... Потом им пришлось на время покинуть Англию, когда Гестия пришла и сообщила, что Дедалус погиб. Дедалус, чьи рассказы заворожили Дадли больше, чем что бы то ни было. От которого Петуния в подробностях узнала, как закончила жизнь ее сестра, что происходило потом и что происходит сейчас. Потом умер Вернон, от апоплексического удара. Милый, глупый, приземленный Вернон, не выносивший и мысли о том, что в мире существует что-нибудь, чего нельзя включить в розетку. Вернон, подаривший ей самое дорогое в жизни — Дадли.

А потом война кончилась. Они с Дадли вернулись в Англию, Кингсли, новый министр магии, помог им устроится на новом месте, месте, никак не связанном с их прошлым. Дадли профессионально занимался боксом, его знали под именем Волшебник Дэ, Петуния, как всегда, ухаживала за домом, растила цветы.

Прошло несколько лет, и однажды Дадли пришел домой не один. Точнее, пришел-то один, и принес на руках девушку. Как удалось понять из его бессвязного рассказа, эта девушка появилась буквально ниоткуда — и прямо под колеса его машины. Слава спорту, у Дадли великолепная реакция, и он сумел затормозить и вывернуть руль, но девушка всё же потеряла сознание, и, вместо того чтобы вызвать соответствующие службы, Дадли привез ее домой.

Энергичные меры Петунии помогли, девушка пришла в чувство, открыла свои невероятные, серые, огромные глаза, внимательно посмотрела на чуть живого от волнения Дадли, произнесла:

— Это всё нарглы... — и снова потеряла сознание. Странное слово заставило Петунию заподозрить неладное, и звонить в полицию она не стала. вместо этого связалась с Гестией Джонс. И оказалась права — девушка была волшебницей. Гестия, умелая целительница, подробно допросила Дадли, осмотрела девушку и сказала:

— Похоже, она трансгрессировала и плохо рассчитала точку прибытия. Ничего страшного не случилось, просто шок. Ей необходимо некоторое время не двигаться с места, полежать, прийти в себя. Пять-шесть дней — и она может отправляться домой. Но если вы настаиваете, я вызову бригаду, мы перевезем ее к Мунго...

— Нет, — вдруг сказал Дадли. — Не надо.

И он сидел у ее постели, кормил с ложечки, рассказывал какие-то истории... Слушал то, что она рассказывает ему, и всему верил. А вечерами Петуния слушала, какая удивительная, прекрасная, волшебная девушка эта Луна.

Она оказалась одной из самых близких друзей Гарри, и честно, просто, без драматизма, как умела только она, поведала подробности Войны и Великой битвы за Хогвартс. От ее спокойных рассказов было жутко, так жутко, как не было и во время войны, и вообще за все эти годы.

Луна Лавгуд даже по меркам волшебного мира считалась очень странной. Для Дурслей же, чью упорядоченную обыкновенную жизнь перевернула магия, Луна стала ступенькой к пониманию. К приятию и прощению. За одну короткую неделю ей удалось сделать то, что Петуния не смогла сделать для себя за долгие годы: объяснить, что волшебство есть во всем. Даже если тебе не позволили иметь волшебную палочку.

Когда Луна поправилась настолько, что могла уже отправляться домой, Дадли потерял покой. Петуния видела, как ее мальчик мучается, и тихонько посоветовала:

— Скажи ей, сынок. Скажи, — и уже сама была готова попросить девушку остаться.

Но Луна, только взглянув на краснеющего и подбирающего слова Дадли, сказала:

— Ты хочешь, чтобы я осталась? Да.

— Да? — не поверил своим ушам Дадли.

— Да.

И она осталась.

Кулинаркой она оказалась никуда не годной, но очень скоро аккуратная кухня Петунии оказалась расписана удивительными картинами. И Петунии это... нравилось. А потом Дадли заинтересовался историей семьи, и в один прекрасный день сменил документы. Мистер Дадли Эванс.

Он приглашал Луну на свои... соревнования, как это предпочитала называть его мать. К великому удивлению Петунии, Луне очень нравилось. Однажды после какого-то очень важного боя, где Дадли победил, но получил сотрясение и пару трещин в ребрах, Луна спросила Петунию:

— Можно, я исцелю его?

— Конечно! А почему...

— Вам ведь хотелось самой, — пояснила Луна.

— Луна, я же не волшебница! — хотела возмутиться Петуния и сама удивилась, как тоскливо это прозвучало.

— Я думаю, это не так, — мягко сказала Луна и протянула Петунии свою волшебную палочку — так, как передают нож, рукояткой вперед. Петуния потянулась к палочке, но отдернула руку.

— Нет. Слишком поздно. Лучше ты.

Луна, не говоря ни слова, повернулась и пошла к Дадли. Петуния не последовала за ней.

Ночью она спустилась в кухню — не спалось и хотелось пить. На микроволновке лежала волшебная палочка Луны — тонкая, изящная, длинная, совсем не такая, как была, помнится, у Гарри. Петуния не помнит, чтобы брала палочку — та как будто сама оказалась в ее руке. Петуния сделала неловкий взмах... и ничего не произошло. Очень медленно и осторожно, как будто палочка была из хрусталя, Петуния положила свои несбывшиеся надежды обратно. Потом так же медленно налила себе воды, выпила и, сдерживая рыдание, вернулась в свою комнату. То, что искусственные цветы в одной из ваз превратились в живые, да еще никогда не вянущие, Петуния обнаружила на следующий день, когда вытирала пыль. И решила, что это сотворила Луна.

Дадли и Луна поженились через несколько месяцев. К тому времени Петуния уже успела побывать у Луны дома и кое-что узнать о ее семье. Да и Гестия Джонс, которая, по сути, была единственной подругой Петунии, — по крайней мере, единственной, с кем она могла нормально поговорить, — рассказала о Лавгудах. Главным определением было «ненормальные». Этим словом Петуния когда-то обзывала сестру, и, слушая о Лавгудах, всё время внутренне ёжилась. Мать Луны, погибшая во время какого-то странного эксперимента. Отец, не переживший пытку похищением дочери и Азкабаном во время войны. Лавгуды-старшие верили в то, во что даже волшебники отказывались верить. И Луна, посвятившая жизнь воплощению планов и надежд родителей. Петуния и Дадли с замиранием сердца слушали рассказы Луны о поисках морщерогих кизляков, путешествиях во времени, проделках нарглов и торжестве вампиров в почтенных семействах, а это оказалось... в общем, большинство волшебников считали это бредом. Но Петуния всей душой приняла позицию Луны.

Через год родился Невилл. Невиллом звали одного из друзей Луны и Гарри. Один из тех детей, что посмели сразиться со злом. Луна, называя сына, сказала, что имя принесет ему много добра, хотя и придется много выстрадать. «Но ведь так добро надежнее, правда?» — спросил Дадли. Петуния никогда не спрашивала сына, что пришлось ему увидеть во время нападения дементоров. Но то, что Дадли очень изменился после того кошмара, конечно, сразу заметила. Испытания закаляют душу... она могла бы подписаться под этими словами.

Прошел еще год, маленький Невилл начал ходить и что-то говорить. Петуния уговорила детей поехать куда-нибудь отдохнуть. Они поехали. И не вернулись. И все силы министерства магии, и маггловского Интерпола, и вся королевская рать не смогли их найти.

А еще через десять лет Невилл получил письмо...

— Тетя Петуния? — неуверенный голос почти испугал ее. Она обернулась, выныривая из своих мыслей.

Гарри потоптался и сел рядом. Петуния не спешила ничего говорить.

Гарри вздохнул. Какие у него залысины смешные, отстраненно подумала Петуния. А ведь он ровесник Дадли. Интересно, а Дадли сейчас... и заставила себя думать о другом. Она никогда не верила, что Дадли и Луна могли погибнуть. Нет. они... застряли во времени, или их похитили нарглы, или... в общем, они живы и здоровы, только не могут сейчас вернуться.

— Простите меня, — тихо сказал Гарри. Он столько знал теперь о вещах, которые делают, потому что так предназначено... и так винил себя, что почти за двадцать лет не смог заставить себя приехать к тете и брату.

— И ты меня прости, Гарри, — сказала Петуния и робко погладила Гарри по плечу.