Немного о генетике (джен)

Дверь отворилась, и разговоры немедленно стихли. Первокурсники взволнованно вытянули шеи. Какой он, этот профессор? Кто он, этот властелин зловещего подземелья? Кто повелевает этими страшными банками с заспиртованными тварями и таинственно булькающими котлами? На распределении профессор отсутствовал, и большинство детей не знало, что он из себя представляет.

Рози подтолкнула Альбуса в бок острым локотком. Глазами указала на толстого мальчишку, сидящего за соседней партой. Альбус посмотрел, хихикнул и прошептал:

— Трясется, как студень!..

Рози хохотнула, и тут в класс вошел Зельевар.

Мускулистый, крупный мужчина, весь в шрамах и отметинах от магических ожогов, мрачным взглядом обвел класс и рявкнул:

— Встать!

Класс взвился из-за парт. Больше других старался мальчишка, так развеселивший Рози и Альбуса, и от его старания все школьные принадлежности, лежавшие перед ним на парте, посыпались на пол. Рози и Альбус не выдержали и захохотали в голос. Класс разразился дружным смехом.

— Цыц! — грянул Зельевар. — Сидеть!

Смех оборвался, класс в едином порыве сел.

Кроме неловкого толстячка и его соседа по парте, белобрысого, тощего мальчишки. Они на пару собирали рассыпанные вещи.

Рози и Альбус, не видевшие причин боятся Зельевара, с усмешкой наблюдали за неудачником.

— Уизли, Поттер, — пророкотал Зельевар. Парочка с улыбками повернулась к профессору. — Минус пять очков Гриффиндору.

Улыбка сползла с лиц.

— Но дя... — начала было Рози.

— С каждого. И запомните: никаких любимчиков у меня не будет!

Зельевар подошел к парте, на которую уже вернулись все упавшие вещи. Некоторое время сверлил взглядом двух мальчишек, толстого и тонкого. Толстяк побледнел и старался вжаться в стул. Тощий залился румянцем, но, задрав подбородок, твердо встретил взгляд профессора.

— Имена, — веско уронил Зельевар.

— Скорпиус Малфой, Слизерин — с достоинством сказал тощий. Рози и Альбус, хоть и присмиревшие после внезапного нагоняя, украдкой переглянулись: вот уж с кем-с кем, а с этим типом профессор церемониться точно не будет.

— А ты?

— Н... Невилл Эванс, — выдавил толстяк. — Слизерин.

Брови на суровом лице профессора удивленно взмыли к густому ежику волос. Он немного помолчал, изучая голубые, чуть навыкате глаза Невилла Эванса, и сказал:

— Мистер Эванс, несомненно, так жаждал принести своему факультету баллы... — класс неуверенно заулыбался, — Ну что ж, дадим ему такую возможность, раз уж неймется. Где находят безоаровый камень?

Три руки взметнулись вверх одновременно: Рози, Альбуса и Скорпиуса. Невилл, в ужасе вытаращив на профессора глаза — казалось, еще чуть-чуть, и они выкатятся из орбит, — мучительно пытался пропихнуть из горла какое-то слово, но не мог совладать с голосом.

Профессор подождал, потом покачал головой и, кажется, даже улыбка слегка тронула его изуродованные губы. Не дождавшись связного ответа, развернулся, взметнув полы длинной черной мантии, шагнул к доске...

И вслед ему почти одновременно прозвучали четыре голоса:

— Из козы!

— Из козы!

— Из козы!

— Козел!

Класс коротко ахнул. Зельевар обернулся.

— Минус пять баллов факультету Слизерин, Эванс. За неумение формулировать свои мысли.

— Профессор! — сказал Скорпиус и еще больше порозовел. — Он же почти правильно ответил!

— «Почти» не считается, Малфой. Еще минус пять баллов Слизерину. За пререкания. Желающие выступить есть? Отлично. Сейчас будем знакомиться.

Класс подавленно молчал. Да, всё, что рассказывали родители о страшном Зельеварении, было правдой. Говорят, только один профессор-зельевар не лютовал, но преподавал он недолго, всего два года, во время Великой Магической Войны (ну, и до этого когда-то, в доисторические времена), после чего удалился от мира и доживал свой век где-то на маггловском курорте в теплых странах. Никто и не знал, жив ли он до сих пор.

Практически все профессора, преподававшие в Хогвартсе сейчас, были героями войны. И почти все они были достаточно суровыми людьми. Но мастер Зельевар был одним из самых-самых героев, и имя его особо чтилось магическим сообществом.

Первоклашки подавленно наблюдали, как он, небрежно шевельнув палочкой, вывел на доске четким, ясным почерком свое имя. Потом еще раз просверлил глазами весь класс (даже Рози и Альбус, с детства знавшие Зельевара, — но только в домашней обстановке, когда он с удовольствием покуривал трубку и похохатывал над рассказами их отцов, — замерли). И прогромыхал на весь класс:

— Для самых одаренных напоминаю, что пришли вы сюда изучать тонкое, не всем доступное искусство — Зельеварение. Ко мне вы можете обращаться «сэр». Или «профессор Долгопупс».

Длинная, длинная первая неделя подошла к концу, и вот Альбус и Рози спешат к хижине Хагрида на опушке Запретного Леса. О, да, они знают, что вот-вот начнутся приключаться приключения и совершаться свершения. Что бы там не говорил Джеймс со своими дружками, это на их долю должно выпасть самое интересное. Вот сейчас Хагрид покажет им совершенно случайно добытое драконье яйцо, а может, стая загадочных фестралов подхватит их и унесет в дальние дали...

— Помнишь, что папа говорил? — не останавливаясь, спросила друга и брата Рози. — Не доверяй Малфою! Наверняка уже плетет где-то свои злобные козни!

— А мне он не показался таким уж злобным, — мирно отозвался Альбус. — Ты же помнишь, как он вступился за друга! Даже профессора Долгопупса не побоялся!

— Мерлин бородатый, Ал! — Рози даже остановилась от возмущения, — Да что его бояться! Это же дядя Невилл!

— Ага, я тоже так думал. Я теперь понимаю, почему Джеймс так возмутился, когда мама предложила передать дяде Невиллу привет и поцелуй. Джеймс его просто в школе боится! — в голосе Альбуса звучало торжество. Вот будет теперь чем поквитаться с братцем!

— Джеймс? Боится? — Рози повела плечом и зашагала дальше. Альбус припустил следом.

— Ага. Дядя... то есть профессор Долгопупс за эти два года с него фунт баллов снял!

— Ну да, а другие профессора ему килограмм баллов поставили!

— И что?

— А это больше!!! — Рози, презрительно фыркая, ускорила шаг.

— Ну и ладно! А с нас он за эту неделю тоже сколько баллов снял!

— А потом мне же их и поставил за ответы!

— Ну, иногда Малфой быстрее...

— Он не быстрее! Он нагло втирается в доверие к преподавателям! Мне папа рассказывал!

— Да Рози же! Дядя Рон Скорпиуса впервые вместе с нами увидел, ровно неделю назад[1], на вокзале!

— Ах, он тебе уже Скорпиус! Да ты... — за разговором на повышенных тонах Рози и Альбус не заметили, как дошли до самой хижины Хагрида. Рози в сгущавшихся сумерках наступила на что-то под окном хижины и теперь яростно косилась под ноги.

Из хижины раздавался громкий плач, перемежающийся тоненькими жалобами, и рокочущий, утешающий бас Хагрида. Дети прокрались к самому окошку, как скалолазы вскарабкались по выступающим камням и заглянули в домик.

За огромным столом, баюкая в руках гигантскую чашку, сидел и убивался толстый Невилл Эванс. Хагрид сидел напротив и что-то ласково мальчику втолковывал. Потом встал, достал откуда-то с полок какую-то шкатулку и поставил перед мальчиком. Пошарил по карманам, извлек ключик и протянул Невиллу.

— Это что же, — яростно прошептала Рози, — этому слизеринскому пухлому заглоту достанутся чудеса и приключения?!

— Подслушиваете? — где-то на уровне их лодыжек послышался гневный голос, и за эти самые лодыжки Альбус и Рози были сдернуты на землю.

Перед ними стоял злой Скорпиус Малфой. Кулаки мальчишки были сжаты, на щеках полыхали багровые пятна.

— А ты что здесь делаешь, Малфой? — взвилась Рози. Папа неоднократно рассказывал ей — мечтательно всякий раз вздыхая — как на третьем курсе ее мама от всей души врезала папе вот этого... И Рози знала, что она не будет дожидаться третьего курса, чтобы поквитаться с гнусной хорьковой породой, о нет! Он же явно замышлял что-то гадкое, ошиваясь под окнами Хагрида!

— Вы шпионили! — прошипел Малфой.

Тут возмутился даже Альбус:

— Мы-ы? Это ты шпионил! А я-то за тебя перед Джеймсом заступался!

— Ты заступался перед Джеймсом за этого хорька?! — потрясенно возопила Рози. Но сомневаться в хорошести Альбуса ей еще никогда не приходилось, и она обрушила гнев на Скорпиуса: — Это ты его заколдовал! Наложил непростительное! Ненавижу! — и доблестная дочь Рона Уизли и Гермионы Грейнджер двинулась в бой. Кто сказал, что вендетту можно прекратить?

Малфой никогда не поднимет руки на женщину (если ей, конечно, не нужно врезать хорошенько, чтобы помнила, кто тут хозяин). Но поскольку матерью Скорпиуса была Кэти Белл, чистокровка, гриффиндорка, непобедимый охотник в квиддиче и авантюристка (а вы знали, что людей с авантюрной жилкой проще всего поймать на любое заклятье — это ведь у них чаще всего свербит на тему «а что это там таинственное поблескивает за поворотом»?) — то среагировал Малфой мгновенно. Рози упала.

Альбус взревел и бросился в атаку. Рози вскочила на ноги и тоже принялась махать руками и ногами. К палочкам, слава Мерлину, первокурсники привыкнуть еще не успели, вот и выясняли отношения по-простецки.

В хижине залаял Клык-третий, такой же нерасторопный, как и его предшественники. Дверь резко распахнулась, освещая получившуюся кучу-малу — уже трудно было разобрать, где чьи руки-ноги.

— Это что-й-то... — начал было Хагрид, но тут из-под его руки, коротко взвизгнув, в общую драку кинулся Невилл Эванс.

Хагрид крякнул, ухватил всех четверых, — Рози и Скорпиус болтались в одной руке, Альбус и Невилл — в другой, и при этом все еще пытались драться, — и потопал в замок.

[1]в 2017 году 1 сентября приходится на пятницу

Все четверо, в изодранных мантиях, с разноцветными синяками, стояли перед столом директора и хмуро рассматривали трещины в паркете.

С другой стороны директорского стола на них не менее хмуро взирали сама госпожа директор и четверо деканов. Зачем присутствовали деканы всех Домов, коли замешаны были только два самых, как всегда, скандальных — о том ведомо было только директору.

— Невероятно, — наконец прервала молчание директор МакГонагалл. — Не прошло и недели! Вы побили все рекорды. Даже Мародёров. Даже Близнецов. Даже Золотой Троицы.

— Генетика... — грустно прошептала Рози.

МакГонагалл поджала губы, с трудом сдерживая смех. Деканы с двух сторон от нее молча уткнулись лицом в стол. Особенно впечатляюще по синхронности получилось это у профессора Патил (Трансфигурация) , декана Гриффиндора, и профессора Патил (Нумерология), декана Когтеврана. Впрочем, декан Слизерина профессор Забини (Заклинания) и декан Пуффендуя профессор МакМиллан (Травология) практически от них не отстали.

За спиной у ребят стоял Хагрид. Получалось, как будто преподаватели и студенты играли в какую-то странную игру «пять на пять», и то, что на стороне хлипких первоклашек стоял целый Хагрид, как-то вселяло бодрости. Первым поднял голову Невилл:

— Госпожа директор, это... это всё из-за меня.

— Из-за вас?

— Не лопни от самомнения, бурдюк, — сквозь зубы процедила Рози, — стали бы мы из-за тебя...

— Мисс Уизли, минус десять баллов факультету Гриффиндор, — возмутилась профессор Парвати Патил.

Деканат в полном составе смотрел на нарушителей с ужасающим ощущением беспомощности. Этих ребят (за исключением неизвестно откуда взявшегося Невилла) в свое время все подкидывали на руках и таскали на коленях.

Эти дети, вот конкретно эти самые, были тем, ради чего они все двадцать лет назад сражались с силами зла и победили. Профессор МакГонагалл возглавляла оборону замка. Близнецы Патил и Эрни МакМиллан много лет стояли под знаменами Поттера, много раз рисковали жизнью за него и за всё человечество — а он за них. Хагрид всегда был душой Сопротивления, чем-то безусловным, чем-то самым надежным. А Блез Забини, один из немногих слизеринцев, не перешел на сторону Темного Лорда. Альбус догадывался, что, несмотря на всю свою слизеринскую браваду, профессор... тогда еще просто — Блез... был многие годы влюблен в его мать и готов на всё, чтобы спасти ее.

А вот профессор МакГонагалл знала всё точно. Это Блез в ночь сражения не ушел со всеми слизеринцами через тайный ход. а спрятался, остался в замке, и, когда великаны рушили стены Хогвартса, вместе с профессором Флитвиком до последнего держал Щитовые Чары. В той битве он лишился руки, прикрывая Джинни и Молли Уизли от «бомбарды». И когда потом специалисты составили из воспоминаний участников целостную картину битвы — где кто был и кто что делал — Блез безусловно стал одним из Героев. Только трое слизеринцев, трое со всего огромного факультета, все одногодки: Блез Забини со своими Щитовыми чарами, Драко Малфой с Экспеллиармусом и Грегори Гойл, неустанно спасавший раненых.

Альбус незаметно покосился на Скорпиуса: интересно, о чем он сейчас думает?

И профессор МакГонагалл тоже сейчас думала о Скорпиусе. Его отец — слизеринец, мать — гриффиндорка. Когда-то она чуть не погибла от руки своего будущего мужа, а потом они бок о бок сражались в битве за Хогвартс, а потом... кто знает, что было потом. Но ведь всё случилось, правда? Внешностью — вылитый отец, взрывным гриффиндорским характером — в мать. Со Скорпиусом всё понятно.

И с этой парочкой неразлучной — о, гляди-ка, друг от друга отвернулись, набычились... первое знакомство с фактом, что две самые близкие головы — всё же не одна голова... с ними тоже всё понятно. Прямые потомки Троицы во всём великолепии и примкнувшей к ним Джинни Уизли. Директор подумала так и сама поморщилась. Ей всегда было жаль девочку Уизли — ведь у Джинни было всё, чтобы вести за собой. А оставалась всегда пристяжной, запасной. Вот ей, наверное, было обидно! Потому и создала тогда, в Год Битвы, свою Тройку — из двоих таких же пристяжных, запасных, до поры никому не нужных, и вела их на всякие авантюры, вроде похищения меча из кабинета Снейпа... Будем надеяться, что сейчас она счастлива. Вот Невилл нашел себя, и теперь он здесь, внушает ужас студентам... Забавно, этого четвертого тоже зовут Невилл... хотя — популярное имя после войны, у них на третьем-четвертом курсе пяток Невиллов на всех факультетах...

А интересно, что же стало с Луной Лавгуд? Уехала на Алтай искать морщерогих кизляков? От мозгошмыгов избавляться? У них вроде что-то складывалось с Долгопупсом — не сложилось? Вот же я кошка старая, обругала себя МакГонагалл, о каких-то чужих амурах думаю. Она еще раз скользнула по лицу Невилла Эванса, взгляд задержался на выпуклых голубых глазах, взлохмаченных волосах того неопределенного цвета, который иногда называют «пепельным», грушевидном лице — возможно, с возрастом, потеряв детскую пухлость, оно станет волевым, хорошо очерченным, стопроцентно мужским, как стало лицо Долгопупса после того кошмарного Года Войны. Что-то там такое интересное и знакомое было с происхождением этого мальчика, надо уточнить в бумагах... МакГонагалл прищурилась, но черт молодого Долгопупса в этом лице не увидела, разве только это упрямое гриффиндорское выражение: «умру, но не предам». Как ни странно, Невилл Эванс чем-то неуловимо похож был на юного Гарри Поттера. Странно. Ничего же общего ни во внешности, ни...

— Слушайте, вы четверо, — сказала МакГонагалл и опять слегка поморщилась: слишком маггловской получилась фраза, а ведь Минерва происходила из семьи настоящих бессмертных горцев, таких, которым даже Андреевский флаг казался новомодным изобретением, и которые сажали чертополох, зная, что когда-нибудь придут викинги. С высоты ее рода даже Годрик был пришельцем... Ну ладно, — Отдельную отработку вам назначат ваши деканы. И, кроме этого... я уж и не упомню, было ли когда-нибудь такое в истории Хогвартса... я вызываю ваших родителей в школу.

— А я так надеялся, что приедет Кэти, а не хорек, — шепнул Рон на ухо Гарри. Гарри кивнул.

По холодному взгляду, которым наградил их Малфой, было ясно, что шепот донесся до другого конца стола.

В учительскую вошла профессор Трансфигурации и бросилась обнимать Гарри и Рона.

— Парвати! — радовался Рон.— Всё такая же красивая!

— Точно! — подхватил Гарри. — Как тогда на Святочном Балу!

Парвати захихикала, совсем как тогда.

— Хорошо, что ваши жены вас не слышат, — сказала она и расцеловала мальчишек... то есть мужчин.

Малфой хмыкнул в своем углу, и трое гриффиндорцев — потому что нельзя быть бывшим гриффиндорцем — обернулись к нему. Парвати опустила руки с плеч Гарри и Рона.

— Мистер Малфой, — церемонно кивнула она.

— Мисс Патил, — не менее церемонно кивнул Малфой.

Все помолчали.

Вошел профессор Заклинаний и бросился пожимать руки — Малфою, Уизли... ну и Поттеру тоже. Блеза принимали во всех домах — ему по наследству перешло умение нравиться всем и каждому, но в доме Поттеров он старался появляться пореже. Зато в «Норе» однорукий Забини был частым гостем — Молли взяла над ним отдельное шефство.

Напряжение несколько спало. Забини спросил:

— А где же родители Эванса?

— Эванс? — переспросил Рон. — Какая-то смутно знакомая фамилия...

— Ну, у моей матери, например, была девичья фамилия Эванс, — пожал плечами Гарри. — Но она происходила из магглов.

— Насколько я ознакомился с личным делом, Эванс полукровка, — кивнул Забини.

— Полукровки в Слизерине, — пробормотал Малфой.

— Мы знаем исторические примеры, — процедил Рон.

— И знаете, что забавно! — поспешила вмешаться Парвати, успокаивающе поглаживая Рона по руке. — Нашего Эванса зовут Невилл, а воспитывала его бабушка — ничего не напоминает? И вообще, может быть, какой-нибудь твой дальний родственник, Гарри?

— Вполне возможно, — раздался голос от дверей. Все обернулись.

На пороге стояла директор МакГонагалл. За ее спиной, напряженная, как струна, стояла высокая худая женщина.

— Позвольте вам представить, мадам, — сказала МакГонагалл, заходя в учительскую и жестом приглашая женщину следовать за собой, — профессор Забини, декан факультета Слизерин, и профессор Патил, декан Гриффиндора. Мисс Патил, господа — бабушка мистера Эванса, миссис Петуния Дурсль.

Миссис Петуния кивнула так осторожно, точно боялась, что у нее отвалится голова. Взгляд ее обежал всех присутствующих, задержался на Гарри. Петуния судорожно сглотнула и села в кресло рядом с Малфоем.

Малфой весь подобрался, но не позволил себе даже покривиться от такого соседства.

— Очень приятно, миссис Дурсль, — галантно поклонился Забини.

Гарри молчал, не в силах выдавить ни звука. Рон с интересом посматривал то на друга, то на его тетю.

— Ну что ж, начнем, — сказала директор. Все взгляды обратились к ней. Только миссис Петуния продолжала смотреть строго перед собой.

Перед дверью в учительскую в ряд сидели виновники торжества. Одежда на них была целая, новая, а синяки и ссадины директор залечивать пока запретила, так что все переливались радугой, как вожди краснокожих.

Больше всех волновался Невилл. Рози же, напротив, с видом глубочайшего равнодушия к происходящему читала книжку.

— Как вы думаете, что они там так долго? — не выдержал Альбус.

Скорпиус усмехнулся:

— Решают, выпороть нас вместе или по очереди.

— Уж тебе-то явно не привыкать, — Рози перелистнула сразу две страницы, но, кажется, даже не заметила этого.

— Интересная книга? — в ответ поинтересовался Скорпиус.

— Очень.

— Даже не той стороной?

— Что? О, — Рози только сейчас поняла, что страница, которую она открыла, была заполнена иероглифами, причем чтобы прочесть их, следовало развернуть книгу под прямым углом. Ну, если бы девочка знала иероглифы.

— Много ты понимаешь, — Рози не собиралась сдаваться, но книгу всё же захлопнула.

— Хорошо, что приехали наши отцы, а не мамы, — тихонько сказал Альбус и повернулся к сидящему рядом Невиллу: — А твоя бабушка строгая?

Невилл неопределенно кивнул.

— Да что вы все так трясетесь, ничего страшного не произойдет, — сказала Рози.

— Сама не трясись, — ответил Скорпиус.

— Я?! Это я трясусь! Ну держись, белобрысый! — Рози вскочила на ноги и кинулась к Скорпиусу. Альбус поймал ее за мантию и усадил обратно:

— Рози, перестань. И так всё плохо.

— Правильно ты ее удержал, Поттер. Еще чуть-чуть — и я превратил бы ее в лягушку, — сказал Скорпиус.

— Ой-ой-ой, — фыркнула Рози, — можно подумать, ты знаешь, каким концом палочку держать.

— По крайней мере, знаю, каким концом держать книгу.

— Ну всё, хорек, допрыгался! — Рози одним прыжком перелетела через Альбуса и Невилла и обрушилась на Скорпиуса.

Невилл и Альбус вскочили, вцепились в мантию Рози и стали оттаскивать ее от Малфоя. Скорпиус перехватил ее руки, и Рози стала лягаться ногами.

Дверь учительской распахнулась, на пороге стояла директор, а за ней — все остальные взрослые.

— Так, — сказала МакГонагалл.

Рози отпрянула от Скорпиуса, и Невилл с Альбусом покатились на пол.

— Мисс Уизли, мистер Малфой. Пожалуй, того наказания, которое мы для вас приготовили, недостаточно. Вы на пороге исключения, невзирая на всё уважение к вашим родителям. Отныне на всех уроках вы будете сидеть вместе, вместе готовить домашние задания, вместе сидеть за обедом. И кроме того, вам дается две недели, чтобы написать и сдать лично мне работу на тему «Родословие, принципы и достижения семьи». Мисс Уизли будет писать о семье Малфоев. а мистер Малфой, соответственно — о семье Уизли. И работать вы будете исключительно вместе. Что же касается общего наказания, вам всем четверым расскажут о нем ваши деканы. Всё понятно?

— Да, госпожа директор, — вразнобой проныли нарушители, пряча глаза от отцов.

— Что ж, думаю, ваши родные сейчас тоже скажут вам несколько слов...

Нарушители. как один, сделали движение, чтобы спрятаться друг за друга.

Петуния Дурсль сидела на берегу Озера. Она уж и не думала, что это когда-нибудь случится, что она окажется здесь, в этом волшебном месте.

Много лет она убеждала себя, что такого места просто не существует. Много лет пыталась убедить себя и окружающих, что в ней самой, в ее крови, в ее мыслях нет ничего, ну ничегошеньки волшебного. Дадли уродился абсолютно нормальным, и, с одной стороны, она вздохнула свободнее, а с другой — немножко... пожалела? Ну. не зря же она выбирала супруга по принципу «как можно ближе к земле». Приземленнее покойного Вернона сложно было найти человека.

И всё же... когда Гарри стали приходить эти письма, она с удивлением поняла, что среди писем ищет адресованное Дадли.

Но такого, разумеется, не случилось. Мальчики росли, Гарри учился в Хогвартсе, Дадли — в человеческой школе... А потом разразилась эта война. Для Петуньи она началась с нападения дементоров на Дадли. С того дня и вздохнуть спокойно не могла. Ей всё время вспоминалось то утро, когда она вышла за молоком и наткнулась на... Сидя на ступеньках, ничуть не заботясь о том, что подумают соседи, читала и перечитывала письмо, летящие косые буквы: «Лили и Джеймс... сила Крови... Гарри... сила, которая живет в Вас...»...

Сила, которая всегда была в ней. И ведь чуть-чуть не хватило, чтобы эта сила вылилась во внешний мир. Иногда она думала: а что, если Дамблдор знал всё настолько заранее, что специально не дал поступить ей в Хогвартс? Знал, что Гарри потребуется лучшая защита из всех возможных — защита Крови. Ведь в их семье и до этого рождались волшебники, для Эвансов-старших это было не в диковинку. Недаром они так радовались, когда Лили всё же получила письмо. Слишком радовались. Наверное, потому, что Петуния не оправдала надежд. Но надо же было думать, как детей называть! Лилия, гордый цветок, не терпящий соседства. И петуния, маленькие пестрые цветочки, которые используют только для обрамления, и никто даже вспомнить не может, как они называются. Имена очень важны — знание, давно и прочно просочившееся из мира волшебников в мир обычных людей. У любого писателя, в любой сказке, в любом мифе имя всегда важно. Чем же они думали? Или тоже — знали?

И Петуния приняла свою судьбу. И растила Гарри так, чтобы в любой момент он мог уйти, не оглядываясь. Она понимала, как это важно.

А потом мальчики подросли, началась война, приходилось бежать... Петуния так и не смогла заставить себя сказать Гарри всё то, что передумала за эти долгие годы. Чтобы он смог уйти. Чтобы смог.

Они скрывались в каком-то странном отеле. потом в доме Дедалуса Дингла... Потом им пришлось на время покинуть Англию, когда Гестия пришла и сообщила, что Дедалус погиб. Дедалус, чьи рассказы заворожили Дадли больше, чем что бы то ни было. От которого Петуния в подробностях узнала, как закончила жизнь ее сестра, что происходило потом и что происходит сейчас. Потом умер Вернон, от апоплексического удара. Милый, глупый, приземленный Вернон, не выносивший и мысли о том, что в мире существует что-нибудь, чего нельзя включить в розетку. Вернон, подаривший ей самое дорогое в жизни — Дадли.

А потом война кончилась. Они с Дадли вернулись в Англию, Кингсли, новый министр магии, помог им устроится на новом месте, месте, никак не связанном с их прошлым. Дадли профессионально занимался боксом, его знали под именем Волшебник Дэ, Петуния, как всегда, ухаживала за домом, растила цветы.

Прошло несколько лет, и однажды Дадли пришел домой не один. Точнее, пришел-то один, и принес на руках девушку. Как удалось понять из его бессвязного рассказа, эта девушка появилась буквально ниоткуда — и прямо под колеса его машины. Слава спорту, у Дадли великолепная реакция, и он сумел затормозить и вывернуть руль, но девушка всё же потеряла сознание, и, вместо того чтобы вызвать соответствующие службы, Дадли привез ее домой.

Энергичные меры Петунии помогли, девушка пришла в чувство, открыла свои невероятные, серые, огромные глаза, внимательно посмотрела на чуть живого от волнения Дадли, произнесла:

— Это всё нарглы... — и снова потеряла сознание. Странное слово заставило Петунию заподозрить неладное, и звонить в полицию она не стала. вместо этого связалась с Гестией Джонс. И оказалась права — девушка была волшебницей. Гестия, умелая целительница, подробно допросила Дадли, осмотрела девушку и сказала:

— Похоже, она трансгрессировала и плохо рассчитала точку прибытия. Ничего страшного не случилось, просто шок. Ей необходимо некоторое время не двигаться с места, полежать, прийти в себя. Пять-шесть дней — и она может отправляться домой. Но если вы настаиваете, я вызову бригаду, мы перевезем ее к Мунго...

— Нет, — вдруг сказал Дадли. — Не надо.

И он сидел у ее постели, кормил с ложечки, рассказывал какие-то истории... Слушал то, что она рассказывает ему, и всему верил. А вечерами Петуния слушала, какая удивительная, прекрасная, волшебная девушка эта Луна.

Она оказалась одной из самых близких друзей Гарри, и честно, просто, без драматизма, как умела только она, поведала подробности Войны и Великой битвы за Хогвартс. От ее спокойных рассказов было жутко, так жутко, как не было и во время войны, и вообще за все эти годы.

Луна Лавгуд даже по меркам волшебного мира считалась очень странной. Для Дурслей же, чью упорядоченную обыкновенную жизнь перевернула магия, Луна стала ступенькой к пониманию. К приятию и прощению. За одну короткую неделю ей удалось сделать то, что Петуния не смогла сделать для себя за долгие годы: объяснить, что волшебство есть во всем. Даже если тебе не позволили иметь волшебную палочку.

Когда Луна поправилась настолько, что могла уже отправляться домой, Дадли потерял покой. Петуния видела, как ее мальчик мучается, и тихонько посоветовала:

— Скажи ей, сынок. Скажи, — и уже сама была готова попросить девушку остаться.

Но Луна, только взглянув на краснеющего и подбирающего слова Дадли, сказала:

— Ты хочешь, чтобы я осталась? Да.

— Да? — не поверил своим ушам Дадли.

— Да.

И она осталась.

Кулинаркой она оказалась никуда не годной, но очень скоро аккуратная кухня Петунии оказалась расписана удивительными картинами. И Петунии это... нравилось. А потом Дадли заинтересовался историей семьи, и в один прекрасный день сменил документы. Мистер Дадли Эванс.

Он приглашал Луну на свои... соревнования, как это предпочитала называть его мать. К великому удивлению Петунии, Луне очень нравилось. Однажды после какого-то очень важного боя, где Дадли победил, но получил сотрясение и пару трещин в ребрах, Луна спросила Петунию:

— Можно, я исцелю его?

— Конечно! А почему...

— Вам ведь хотелось самой, — пояснила Луна.

— Луна, я же не волшебница! — хотела возмутиться Петуния и сама удивилась, как тоскливо это прозвучало.

— Я думаю, это не так, — мягко сказала Луна и протянула Петунии свою волшебную палочку — так, как передают нож, рукояткой вперед. Петуния потянулась к палочке, но отдернула руку.

— Нет. Слишком поздно. Лучше ты.

Луна, не говоря ни слова, повернулась и пошла к Дадли. Петуния не последовала за ней.

Ночью она спустилась в кухню — не спалось и хотелось пить. На микроволновке лежала волшебная палочка Луны — тонкая, изящная, длинная, совсем не такая, как была, помнится, у Гарри. Петуния не помнит, чтобы брала палочку — та как будто сама оказалась в ее руке. Петуния сделала неловкий взмах... и ничего не произошло. Очень медленно и осторожно, как будто палочка была из хрусталя, Петуния положила свои несбывшиеся надежды обратно. Потом так же медленно налила себе воды, выпила и, сдерживая рыдание, вернулась в свою комнату. То, что искусственные цветы в одной из ваз превратились в живые, да еще никогда не вянущие, Петуния обнаружила на следующий день, когда вытирала пыль. И решила, что это сотворила Луна.

Дадли и Луна поженились через несколько месяцев. К тому времени Петуния уже успела побывать у Луны дома и кое-что узнать о ее семье. Да и Гестия Джонс, которая, по сути, была единственной подругой Петунии, — по крайней мере, единственной, с кем она могла нормально поговорить, — рассказала о Лавгудах. Главным определением было «ненормальные». Этим словом Петуния когда-то обзывала сестру, и, слушая о Лавгудах, всё время внутренне ёжилась. Мать Луны, погибшая во время какого-то странного эксперимента. Отец, не переживший пытку похищением дочери и Азкабаном во время войны. Лавгуды-старшие верили в то, во что даже волшебники отказывались верить. И Луна, посвятившая жизнь воплощению планов и надежд родителей. Петуния и Дадли с замиранием сердца слушали рассказы Луны о поисках морщерогих кизляков, путешествиях во времени, проделках нарглов и торжестве вампиров в почтенных семействах, а это оказалось... в общем, большинство волшебников считали это бредом. Но Петуния всей душой приняла позицию Луны.

Через год родился Невилл. Невиллом звали одного из друзей Луны и Гарри. Один из тех детей, что посмели сразиться со злом. Луна, называя сына, сказала, что имя принесет ему много добра, хотя и придется много выстрадать. «Но ведь так добро надежнее, правда?» — спросил Дадли. Петуния никогда не спрашивала сына, что пришлось ему увидеть во время нападения дементоров. Но то, что Дадли очень изменился после того кошмара, конечно, сразу заметила. Испытания закаляют душу... она могла бы подписаться под этими словами.

Прошел еще год, маленький Невилл начал ходить и что-то говорить. Петуния уговорила детей поехать куда-нибудь отдохнуть. Они поехали. И не вернулись. И все силы министерства магии, и маггловского Интерпола, и вся королевская рать не смогли их найти.

А еще через десять лет Невилл получил письмо...

— Тетя Петуния? — неуверенный голос почти испугал ее. Она обернулась, выныривая из своих мыслей.

Гарри потоптался и сел рядом. Петуния не спешила ничего говорить.

Гарри вздохнул. Какие у него залысины смешные, отстраненно подумала Петуния. А ведь он ровесник Дадли. Интересно, а Дадли сейчас... и заставила себя думать о другом. Она никогда не верила, что Дадли и Луна могли погибнуть. Нет. они... застряли во времени, или их похитили нарглы, или... в общем, они живы и здоровы, только не могут сейчас вернуться.

— Простите меня, — тихо сказал Гарри. Он столько знал теперь о вещах, которые делают, потому что так предназначено... и так винил себя, что почти за двадцать лет не смог заставить себя приехать к тете и брату.

— И ты меня прости, Гарри, — сказала Петуния и робко погладила Гарри по плечу.