Профсоюз могильщиков (джен)

Мертвец явился к Марджери.

Взошел он на крыльцо,

У двери тихо застонал

И дернул за кольцо...

— О, сжалься, сжалься надо мной,

О, сжалься, пощади.

От клятвы верности меня

Навек освободи!

— Ты клятву верности мне дал,

Мой Вилли, не одну.

Но поцелуй в последний раз,

И клятву я верну.

— Мое дыханье тяжело,

И горек бледный рот.

Кого губами я коснусь,

Тот дня не проживет.

Клятва верности.

Не знаю, как Аберфорт готовил свой самогон, но единственным симптомом похмелья оказалась жажда, голова же была совершенно ясной, и в памяти сохранилось каждое слово из нашего разговора. Значит, в магической Британии мне не устроиться даже сторожем на кладбище? Пожалуй, не устроиться — каждое мало-мальски уважающее себя семейство имеет склеп или хотя бы участок на родовом кладбище под охраной кровной магии. Есть еще могилы-памятники, но их мне точно не доверят. Маги, не имеющие права на родовую усыпальницу — редкое исключение. Уизли отказались от места на фамильном кладбище, как и от других привилегий, не желая платить взнос. Мою маму такого права лишили за брак с магглом, и она похоронена на маггловском кладбище. Я у нее не был... Очень давно не был!

Полуразвалившееся здание ткацкой фабрики наконец снесли. Давным-давно закрытая фабричная церковь осталась, кладбище вокруг продолжало расти. Я поплутал по раскисшим от тающего снега дорожкам, среди появившихся за эти годы новых могильных плит, скромных памятников, редких крестов и вышел к ажурной ограде. Бронзовые буквы на белом камне: «Эйлин Снейп, в девичестве Принц». Голые ветки рябины печально склонялись к могиле, качались алые ягоды. Машинально я сорвал гроздь и положил ее в карман брюк.

Последний приют моей мамы. И мне больше идти некуда. Дом на Спиннерс-Энд выкупила строительная компания, та же, что снесла фабрику. По правде говоря, он мне никогда не нравился, а после устроенного Авроратом и Орденом расследования по делу об убийстве Дамблдора от дома остались только стены и крыша. Так что это была моя самая удачная сделка — на деньги, полученные за непригодный для жилья остов, я и жил все это время. Жаль, они заканчивались. Жаль, других поступлений не предвиделось. Жаль...

Я передернул плечами — бесплодные сожаления еще никому не приносили пользу. Нужно искать средства к существованию. Не в магической Британии, так в маггловской! Над такой возможностью я всерьез размышлял на пятом и шестом курсе Хогвартса.

Мои перспективы в магическом мире были весьма сомнительны: без связей в Министерстве, без протекции влиятельного мага, без первоначального капитала я мог претендовать разве что на должность ученика младшего помощника аптекаря. А в маггловском... в маггловском мире царила бюрократия. До маминой смерти я и не подозревал, сколько бумаг требуется, чтобы устроиться на работу, лечь в больницу, быть похороненным, а их у нас не было.

Моя мама — чистокровная ведьма, для маггловского законодательства ее просто не существовало. У нее никогда не было ни свидетельства о рождении, ни паспорта, а значит, ее брак не был зарегистрирован, как и мое рождение; я не учился в маггловской школе, не ходил в поликлинику и, в сущности, не имел права проживать в доме на Спиннерс-Энд. Чтобы получить необходимые для похорон документы, я наложил на чиновников Конфундус, сознательно нарушив пресловутый Статус. Мне уже было все равно, я даже надеялся, что явятся авроры и посадят меня в камеру — все лучше, чем возвращаться в пустой, холодный дом, пропитанный запахом отчаянья и безнадежной болезни. Исключение из Хогвартса меня не пугало. Денег на продолжение обучения все равно не было, но мне было ужасно стыдно это признать, а еще я боялся прослыть трусом, бросившим школу из-за Поттера и его дружков. Официальное исключение казалось очень привлекательным выходом.

Однако вместо авроров появился Люциус Малфой, уладил все формальности и, несмотря на мое сопротивление, одолжил деньги. Я, конечно, понимал, что действует он не по доброте душевной, но об его истинных целях тогда не догадывался. То есть, не догадывался, что цели эти — не его. Сотрудничать с Люциусом Малфоем и его друзьями казалось более заманчивым, чем приспосабливаться к маггловской жизни.

Теперь я понимал, что легализовать свое существование тогда мне было бы значительно проще. Отсутствие документов прекрасно объяснялось небрежением родителей, тем более что оба они уже были мертвы. Скорее всего, меня отправили бы в какой-нибудь приют. Учиться я всегда умел и любил, пробелы в знаниях быстро восполнил бы, получил аттестат, а потом... Древние языки, фольклор, суеверия, археология и археография... Я мог бы уже быть признанным специалистом! Но я же мечтал стать некромантом, дуэлянтом, мастером зельеварения, не так ли?

Как мне сейчас объяснять, откуда я взялся и как жил без документов, где, на что? Учитывая, каким желанным поводом будет для некоторых применение мной колдовства против магглов. Разве что правда — наняться сторожем на кладбище. Или могильщиком.

Я видел их за чередой скромных памятников. Они работали втроем на недавно расчищенном участке пустоши, где уже появились несколько свежих холмиков. Дело шло туго — смерзшуюся за зиму землю приходилось разбивать киркой, потом выбрасывать лопатой. Пока двое трудились, третий отдыхал, присев на ограду соседней могилы. Я подошел ближе:

— Вам помощник не нужен?

Копавшие не подняли голов, тот, кто сидел, окинул меня насмешливым взором.

— А ты лопату в руках удержишь? — ехидно осведомился он.

Я ощетинился и тут же его узнал. Берк. Кажется, это была фамилия. Имени я никогда не знал. За двадцать с лишним лет он ничуть не изменился — такой же тощий, сутулый, морщинистый. Тогда он казался мне ужасно старым, но раз до сих пор не превратился в развалину, вряд ли ему было больше пятидесяти. Иногда он выпивал в компании моего отца. Не с ним лично, просто садился за тот же стол. К Берку относились с уважением. Профессия могильщика считалась почтенной, вспомнил я внезапно. Получить работу на кладбище для парня без образования в измученном безработицей регионе было удачей. Выходит, я опять замахнулся не по росту?

— Удержу, — процедил я сквозь зубы. — Втроем вы как раз до ночи проковыряетесь. Четвертого не нашли?

— Ему постель и готовим, — распрямился широкоплечий здоровяк, вогнал лопату в землю и вытер со лба пот.

Его напарник легко выпрыгнул из ямы и передал кирку Берку. Тот поднялся на ноги, прищурился, придирчиво оглядел мои руки:

— Ну, попробуй, Снейп. Раз кровавых мозолей не боишься.

Берк повесил свою бесформенную шляпу на прут ограды — за двадцать лет его короткие пегие волосы не поредели. Я закатал рукава свитера — трансфигурировать мантию в пальто после вчерашнего было лень, а на то, чтобы не отправиться в ней к магглам, соображения хватило. Вогнал лопату в землю и сразу же оценил ехидство Берка, но идти на попятную было поздно.

Странно, что он узнал меня через столько лет. Берк хоронил мою маму, а я крутился рядом. Ведьму из рода Принцев нельзя было просто закопать! Магия не исчезает вместе с жизнью, она может поднять мертвое тело. Чтобы ее усмирить, усыпить, необходимы специальные обряды. Потому и хоронят магов на родовых кладбищах, в фамильных склепах, где кровная магия не дает им встать и вредить живущим.

Я шептал заклинания, сжимая амулет. Могильщики закопали гроб, установили временный памятник и разошлись, а Берк остался. Он стоял, опираясь на лопату, смотрел вдаль, словно не замечая моего присутствия. Я на него тоже не глядел, но знал, что он здесь. Я посадил рябину, лилии, отпугивающие призраков, посеял зверобой, нарисовал на четырех углах знаки. Я опасался навещать могилу слишком часто, чтобы не тревожить мертвую, но до конца лета раз пять на кладбище побывал. Рябина прижилась, лилии зацвели. Мама спала спокойно.

Я привычно отстранялся от физических ощущений, уносясь мыслями в далекое прошлое. Тело действовало самостоятельно — вгоняло лопату в грунт, упиралось ногой, наваливалось, поддевало землю, выбрасывало ее из ямы. Когда могила была готова, мы выпили горячего кофе из термоса Берка и пошли на другой конец кладбища, недалеко от ворот. Здесь ограды были солидней, памятники вычурней, портреты выбиты на камне, украшены художественными завитушками и снабжены изречениями, встречались даже скульптурные изображения. Мы выкопали еще две ямы, закончили, когда уже стемнело.

— Обычно так поздно не работаем, — пояснил Берк, — но завтра с утра будем хоронить Энди, потом — выходной.

Я кивнул, позволив себе ощутить, как гудят руки и болят непривычные к физическому труду мышцы. На ладонях действительно вздулись мозоли, некоторые уже успели лопнуть.

— Не знаешь, где можно переночевать? — в крайнем случае я завалюсь к Аберфорту.

Мой вопрос Берка не удивил:

— Переночуй у меня. В сторожке, — он кивнул на домик, примыкающий к церкви.

Точно! Его отец когда-то был церковным сторожем, и Берк жил прямо на кладбище. А я забыл!

— Спасибо.

Ночь прошла спокойно и умиротворяюще. Вечером, пока Берк искал белье и разбирал диван, я заговорил мозоли, к утру от них не осталось и следа.

Наступил день, не по-весеннему серый и пасмурный. Голые ветки кустарника уныло топорщились. Землю за ночь прихватил мороз. Берк ворчал, что вместо глобального потепления мы дождемся очередного ледника — в этом году солнечные дни по пальцам можно было пересчитать.

Мы опустили в землю закрытый гроб и забросали его землей. Бен — светловолосый крепыш — установил деревянный крест. Смуглый черноволосый Рокки пробормотал молитву на латыни, такой искаженной, что я скорее догадался, чем узнал слова. Берк снял шляпу и молча стоял в изножье могилы. Его тень падала на нее, размывая очертания. Тень? Я посмотрел на небо — солнце пряталось за облаками, и теней на земле не было, кроме той, что окутывала могильный холм. Уходя с кладбища, я оглянулся и ничего необычного не увидел, но тревога меня не оставила.

В пабе мы заняли крайний столик. Берк отсчитал деньги, пачка Бена оказалась чуть ли не в два раза больше, чем у Рокки.

— Ты не в профсоюзе, — пояснил Берк.

— А как вступить в профсоюз? — заинтересовался я.

— Поработай с нами. Надумаешь остаться, тогда и порешаем.

— Нужно тебе это? — фыркнул Рокки. — Я вот хочу срубить деньжат и свалить в Манчестер.

Спорить с ним я не стал.

Стоя, выпили за упокой души Эндрю Лоста. Джин оказался на удивление неплохим, особенно для маленького паба в рабочем квартале города с умирающей промышленностью. Рокки трещал как сорока, вскоре я узнал о всех подробностях его двадцатитрехлетней жизни, познакомился с пятью сестрами, многочисленными кузенами и кузинами, узнал планы на будущее. Берк и Бен не обращали на него внимания, пили, изредка перебрасываясь только им понятными фразами. Я цедил джин, лениво пытался угадать по акценту происхождение Рокки и его семейства. Мексиканец, кубинец? Так и не решив эту лингвистическую задачку, мы распрощались и разошлись.

Лежа на грозящем развалиться диване, я все время возвращался мыслями к могиле Энди, к тени, которая окружала ее. Вероятно, я все же задремал, потому что, внезапно очнувшись, увидел в окне сместившийся месяц. Берка в сторожке не было. Смутная тревога выгнала меня наружу. Я медленно шел вдоль церкви и вдруг услышал странные чавкающие звуки. Рванувшись в этом направлении, я выбежал как раз к новому участку, к могиле Энди. Берк, а это должен был быть Берк, изо всех сил лупил лопатой по холмику, земля явно шевелилась, вздувалась, но оседала под его ударами. Жидкая грязь, чавкая, разлеталась. Свою палочку я надежно спрятал, дабы не вводила в искушение, и теперь пытался нащупать в кармане хоть что-то. Рябина! Гроздь рябины. Подбежав к могиле, я швырнул алую гроздь под лопату Берка и зашептал заклятье. Земля медленно успокаивалась. Наконец она перестала колыхаться, и я замолчал. Берк стоял, навалившись на лопату.

— Волшебник, значит, — просипел он и закашлялся. — А палочка твоя где?

— Спрятал.

— Зря. Пригодилась бы.

— Уже понял, — буркнул я и сел на ограду. — Часто у вас так?

— А сам-то как думаешь?

Как, как... Никак я не думаю! Не думал до сегодняшней ночи.

Берк протянул флягу, наполненную вчерашним джином.

— Как ты меня узнал? — задал я вопрос, который мучил меня с момента встречи.

— Не тебя, — ухмыльнулся Берк. — Подумал, Тобиас, покойник, вылез.

Неужели, я так похож? Никогда бы не подумал. Но слова Берка царапнули меня не только этим.

— А он что, — осторожно начал я, — вставал?

— Вставал, — мрачно ответил Берк. — Зимой в самую метель. Намаялись с ним. Месяц вдвоем караулили.

— Почему? Он же простой... человек, — в последний момент я проглотил привычное «маггл».

— А сам не догадываешься?

— Из-за мамы? — спросил я, уже зная ответ.

— Крепко видно его любила.

Крепко. Ломала себя, рвала душу, цеплялась за него. Я не понимал. Обрадовался, когда отец наконец умер, думал, мама без него выпрямится, вздохнет полной грудью. Она не прожила и полугода.

— Мать твоя непростым человеком была, сам знаешь. Неслучайно ты знаки чертил. Не отпускала она его.

— А мне почему не сказал? Я же был зимой здесь, на каникулах.

— Ты пацаном был. Четырнадцать лет, пятнадцать, — Берк махнул рукой.

Я возмутился:

— Шестнадцать! Мне исполнилось шестнадцать!

Он выразительно взглянул мне в глаза, и я заткнулся. Сейчас я бы тоже не стал говорить шестнадцатилетнему пацану такого. Но лучше бы Берк тогда мне рассказал. Я глотнул еще джина и задумался. Моя мама была ведьмой, и я знал, что ее надо хоронить по правилам, но скольких ведьм и магов, живущих среди магглов, просто закапывают на кладбище? А жены, мужья, дети и родители, которых они не отпускают? А магглы, в момент смерти находящиеся под заклятием, необязательно вредоносным, под любовными чарами, например, или Конфундусом? Они все потенциальные ходячие мертвецы! Я содрогнулся:

— Берк, у вас постоянно кто-то встает? Как же вы справляетесь без волшебника?

— Энди был волшебником. Неученым. И без палочки.

То есть не обучался в Хогвартсе.

— Он из приюта для слабоумных. Сирота. Правда, дурачок — ни читать, ни писать не научился, но всю эту нежить чуял. С кем-то договаривался, кого и колом успокаивал.

— Понятно. Мне показалось, или ты видел тень на его могиле?

Берк кивнул:

— Видел. Я многое вижу, но меня они не слышат.

Сквиб. Как не бывает стопроцентной потери зрения и слуха при наличии соответствующих нервов, так нет сквибов, полностью лишенных магии. Вот и еще кандидаты для вставших покойников.

— А откуда ты знаешь о волшебных палочках?

— Откуда? То, что на кладбище случается, здесь и остается, а если за оградой что-то странное происходит, налетают молодчики, палочками машут — и все! Люди потом ходят, как болванчики деревянные, лыбятся, ни черта не помнят, друг на друга натыкаются.

На территории кладбища столько магии, что зафиксировать какие-то изменения извне невозможно. Вот авроры и не появляются.

— Со мной тоже такое было, но Дэйв — он еще до Энди работал — пошептал что-то, я все и вспомнил. С тех пор тихарюсь, чтобы мозги не промыли.

Берк закрутил флягу и поднялся. Наступал серый, тусклый рассвет, сторожить могилу больше не было смысла. Мы пошли в сторону его сторожки. Боковым зрением я заметил какое-то мельтешение, обернулся — Бен размахивал руками. Мы подошли к нему, он посторонился. В ворота кладбища вцепился Рокки. Его горло было выдрано, словно когтистой лапой.

Берк смачно выругался.

— Так же, как Энди, — прошептал побелевшими губами Бен.

— У Энди и лицо было... помято, — буркнул Берк.

Вот почему хоронили в закрытом гробу!

— Что ж это за тварь такая?! — крик Бена прозвучал надрывно.

— Разберемся. Я сообщил ребятам. Эдинбург обещал помочь.

— А у Рокки семья. Как им такое показывать?

Точно, он рассказывал вчера — пять сестер, кузены, кузины, тетушки, дяди. Мама.

— Я могу сделать так, словно никаких повреждений нет, — сказал я осторожно. — Медики решат — остановка сердца. Тромб в легочной артерии.

— Делай, — отозвался Берк.

Бен взглянул на меня с уважением.

— Вы его за церковь отнесите, а я палочку возьму.

Я привел Рокки в пристойный вид, и мы посадили его на ступеньки церкви, словно он, почувствовав слабость, присел отдохнуть и так умер.