Профсоюз могильщиков (джен)

«Неужели этот человек не чувствует, чем он занимается? Ведь он поет, роя могилы».

Здесь Шекспир показал нам, насколько Гамлет ниже могильщика. Сам по себе Гамлет мог бы стать персонажем Метерлинка, и пьесу он хотел бы сделать метерлинковской пьесой — стилистически выдержанной, изысканной, однообразной. Но могильщик не желает вписываться, не таковы могильщики! Простой человек, занятый трагическим делом, никогда не хотел и никогда не захочет стать героем трагедии...

Многим не нравится нагромождение трупов в последней сцене; но, что ни говори, никто не нашел среди них могильщика. Поэты делали королей героями своих трагедий не только из лести, но и из жалости. Люди, которые с начала времен роют, копают, пашут, рубят, претерпели несметное множество правлений, изредка — хороших, как правило — плохих. Однако они пели за работой, даже когда строили гробницы фараонам; поют и в нынешних городах, где строят гробницы самим себе.

Г.К. Честертон. Могильщик.

Согласно английской народной поэзии, в могиле обитают призраки умерших. И менее всего эти призраки напоминают полупрозрачную субстанцию, растиражированную в популярной литературе. Скорее это аналог румынского вампира или скандинавского драуга — покойник, чье тело вопреки христианским законам не желает лежать смирно. Призрак приходит непосредственно из могилы и туда же возвращается.

Екатерина Коути, Наталья Харса. Суеверия викторианской Англии.

Видел в жизни я одно:

Добрым муки и терзанья,

Злым же все разрешено,

Все доступно, все дано,

И не видно воздаянья.

Горький жребий свой кляня,

Стал я злым, чтоб жить счастливо -

Был наказан всем на диво.

Видно только для меня

Мир устроен справедливо.

Луиш ди Камоэнш.

В детстве я мечтал стать великим темным магом, могущественным некромантом, властвующим над жизнью и смертью, но ошибся с местом и датой рождения. В Англии любые манипуляции с мертвецами и могилами были запрещены еще в седой древности, а после принятия Статуса секретности запрет перекочевал в законодательство Магической Британии. И если к настоящему времени магглы пришли к мысли об использовании мертвых тел в науке и допустимости эксгумации, то маги все еще карают осквернителей могил по всей строгости закона XVII века. Занятия темной магией тоже караются, правда наказание следует не за сам факт, а за причинение вреда. Что интересно, причинение такого же вреда, но не темной магией, как правило, остается без последствий. Порицается даже чтение темномагической литературы — считается, что она разлагающе действует на сознание и тот, кто читает такие книги, непременно попробует применить знания на практике. Собственно, сам интерес к темной магии свидетельствует о порочных склонностях и осуждается.

Еще я мечтал стать великим дуэлянтом, мастером боевой магии, повергающим своих противников на поединках. Дуэли в Британии никогда не запрещались. Потому что были непопулярны, а следовательно, не представляли общественной опасности. К ним относились и относятся как к пустой забаве франкофилов, чуждой английскому духу. Зачем драться на поединке, если можно накинуться на врага толпой? Тот, кто настаивает на дуэли по правилам, просто не имеет друзей, готовых его поддержать, полагают у нас.

Расставшись с мечтами детства, я решил стать великим зельеваром. Зельеваром стать получилось, великим — нет. Оказалось, Мастером делает не присвоенное Гильдией звание, а мастерская — ученики и подмастерья, которые варят зелья в достаточных для торгового оборота количествах. Продавать право на патент было противно до зубовного скрежета, и я, как правило, менял свои наработки на редкие ингредиенты и книги или отдавал студентам, участвовавшим в исследовании.

И вот, дожив почти до сорока лет, я могу долго перечислять, кем не стал, чего не достиг, что не сберег. Не знаю, служит ли оправданием то, что я не надеялся до этого возраста дожить. Тем более, пережить и Альбуса Дамблдора, и Темного Лорда, остаться на свободе и, как следствие, столкнуться с проблемой добывания хлеба насущного.

Изначально я не оценил всю серьезность положения — я был уверен, что те, кто пользовался результатами моих исследований, с радостью примут меня на постоянную работу. Не тут-то было! Отказ следовал за отказом, сбережения таяли, а дальнейшие перспективы терялись в туманной мгле. В Хогвартс возвращаться я не хотел, да меня туда никто и не звал, Отдел Тайн оставался таким же заманчивым и недостижимым, как и двадцать лет назад, предубеждение общества оправдательным приговором не снималось.

Умирать надо вовремя. Уж эту нехитрую истину за годы общения с Альбусом Дамблдором мне следовало бы усвоить накрепко! Он и пример показал. Вот только у Дамблдора было смертельное и очень мучительное проклятие, дотошный и ответственный я, непререкаемая вера в Гриффиндор и персонально в Гарри Поттера, а у меня — выработанный иммунитет к ядам, недобросовестный Темный Лорд и сомнения в способности гриффиндорцев понять и выполнить задание. Вот верил бы вместе со всеми в Гарри Поттера, мирно истек бы кровью, а не давился опостылевшей яичницей в «Кабаньей голове».

— В трактире принято пить! — с этими словами Аберфорт опустил на стол глиняный кувшин. В нос ударил пряный запах хмеля.

— Если угостишь, — пожал я плечами.

— Что, расходы на выпивку не потянешь? — он призвал кружки и разлил темный эль. — Скоро, небось, и на еду не найдешь. Можешь тогда травку жевать вместе с моими козами, разрешаю.

— Как-нибудь обойдусь, — я сделал глоток.

Эль Аберфорта по крепости мог сравниться с огневиски.

— На работу устроишься, получишь полновесные галеоны...

Чем-то меня его тон насторожил.

— На это надеешься? — Аберфорт опрокинул кружку себе в рот, вытер пену с усов.

Я молчал, дожидаясь продолжения.

— Забудь. Уизли стали большими людьми, и ты, Снейп, в Магической Британии не устроишься даже сторожем на кладбище.

Уизли? Я вспомнил зал суда — потухшие глаза Молли, ярость на изуродованном лице Билла, недобрый прищур его жены, постоянно оглядывающегося Джорджа. Тогда я не обратил на них особого внимания, мои мысли были заняты Поттером. Я не мог поверить, что он будет защищать меня до конца, по-настоящему. Я все ждал, когда он заявит, что неопровержимые доказательства очередного обвинения заставили его изменить свою позицию, и потребует для меня самого сурового наказания. Однако Поттер только сжимал зубы. Возможно, думал я, он хочет доиграть свою роль до конца — изображает благородство и великодушие, чтобы потом бросить мне: «Я спас твою никчемную жизнь!», как это сделал его отец. Я искал на его лице выражение презрения и тайного торжества, но видел только решимость бороться и уверенность в своей правоте. После оглашения приговора Поттер показался мне несколько растерянным, словно он не знал, что делать дальше. Вроде бы он порывался подойти, морщил лоб, шевелил губами, подбирая слова, но к нашему обоюдному облегчению его отвлекли.

Сейчас я вспомнил, какое упрямое несогласие было написано на лице Рона Уизли, как неохотно давала показания Джинни. С каким единодушием Уизли кивали, когда адвокат Кэрроу заявил, что его подзащитные только выполняли приказы своего непосредственного начальника, и отвечать за все происходившее в школе должен директор.

— Удивлен? — вернул меня к настоящему голос Аберфорта.

— Не слишком, — ответил я честно. — Я слышал, как на суде Артур требовал реального наказания для учеников, поддерживавших Кэрроу, следовало бы догадаться, что и для меня тоже.

— Не прямо. Он требовал тюремного заключения и гражданской смерти для всех, носящих Метку.

— Понятно.

Чего же не понять? Один сын погиб, двое искалечены.

— Ты газеты читаешь?

— Нет.

Раньше я был вынужден их читать, сейчас незачем.

— На них тоже денежки нужны, — понимающе ухмыльнулся Аберфорт и швырнул на стол «Обновленный пророк», раскрытый на статье «История одной битвы».

В ней подробно и обстоятельно рассказывалось о событиях 2-3 мая. Факты были изложены предельно точно, время выверено до минуты. Сдержанный тон, так непохожий на стиль Риты Скитер, подкупал своей искренностью. В статье не было пространных рассуждений или гипотетических построений, но исподволь она подводила к мысли, что если бы я рассказал Гарри Поттеру правду своевременно, то никакой битвы не было бы. А если бы не было битвы, Фред Уизли был бы жив...

— Уизли однозначно дали понять, что общение с тобой чревато неприятностями — проблемы с банком...

Билл.

— ...с министерскими проверками...

Сам Артур и Перси.

— ...порядком...

Джордж, его дружки, оснащенные вредилками «Умников Уизли».

— ...ну, и в том же духе.

— Все-таки для мести это как-то...

— Глупо? — перебил Аберфорт.

— Скорее мелко, — я и не заметил, как мы прикончили кувшин эля. — Словно в суп плюнуть.

Аберфорт призвал новый кувшин и наполнил кружки. Я сделал глоток.

— Да, и глупо. Что я, с голоду сдохну без легальной работы? Флетчер не один десяток лет крутится — и живет.

Аберфорт посмотрел на меня с жалостью.

— Ты в шахматы играешь?

— Нет.

— Оно и видно. Стоит тебе хоть что-то сделать нелегально, как ты откажешься в Азкабане. А сопротивление при аресте поубавит здоровья. Учитывая настроение авроров, сопротивление будет.

Я допил эль и наполнил опустевшую кружку.

— Не кисни, — Аберфорт вылил в свою остатки из кувшина. — Обратись к Поттеру.

Жаловаться Поттеру на Уизли? Гениально!

— Он тебя защищал.

— Я знаю.

— Не знаешь! — Аберфорт обрушил кулак на стол, кружки подпрыгнули, выплескивая эль. — То, что на суде было — тьфу! Мелочь. Малец за тебя грудью встал. И перед Орденом, и перед Визенгамотом разорялся, только что рубаху на груди не рвал. Уизли потому таким хитрым манером тебя и загоняют — с ним ссориться не хотят. Иди к Поттеру, скажи, мол, работа нужна — он устроит. Ему сейчас все угодить хотят. Уизли и пикнуть не посмеют.

— Поттеру в ножки падать? — я помотал головой. — Лучше сторожем на кладбище.

— Гордыня! — поднял узловатый указательный палец Аберфорт.

— Гордыня? А чего ты со мной пьешь? Или министерских проверок не боишься?

— Мне Уизли — не указ! — на стол приземлилась стеклянная бутыль.

— Кто-то, кажется, говорил о гордыне, — заметил я.

— Я под Альбуса не прогибался, а под каких-то Уизли! — Аберфорт яростно сплюнул и плеснул в кружки из-под эля самогон. — Захочу — тебя в долю возьму!

Я выпил залпом. Про самогон Аберфорта ходили разные слухи: кое-кто утверждал, что он гонит его из козлиной мочи, другие настаивали, что добавляет для крепости ягоды тиса. Вкуса напитка я даже не почувствовал — горло продрало, как напильником, но вторая кружка пошла легко, словно масло. Зрение обострилось, ноги стали ватными, рука незаметно, будто по своей воле, подносила кружку ко рту, и самогон свободно лился в глотку.

— Отпишу тебе половину трактира. У стойки, конечно, не поставлю — нечего клиентов пугать. Будешь на кухне управляться — зельевар как-никак. Опять же, за козами сможешь убирать...

Неожиданно идея показалась мне даже очень привлекательной. В конце концов, на старшего брата я уже работал, почему не попробовать с младшим? Эта мысль меня отрезвила — враг моего врага может стать союзником, но не другом. Для Альбуса Дамблдора я был средством борьбы против Волдеморта, для Аберфорта стану средством отстоять свою независимость. Нет, не от посягательств Уизли. Вообще. Собственно, этим Аберфорт всю свою сознательную жизнь и занимался. Отстаивал независимость. Успешно.

— Чего вздыхаешь?

— Завидую, — признался я честно.

— Моему трактиру? Ты прав, собственный кабак — дело хорошее. Будешь работать со мной — наследником сделаю.

— Не-е, — я мотнул головой, и она упала мне на грудь, пришлось подпереть подбородок руками. — Хватит с меня Дамблдоров.

— Понимаю, — Аберфорт опрокинул в себя кружку. — Оставил Альбус осадочек... — он разлил оставшийся самогон.

— Нет, он был хорошим человеком, — Аберфорт нахмурился и впился в меня недоверчивым взглядом. — Просто... с ним нельзя было... — я замолчал, подыскивая слово, — сотрудничать? Нельзя было с ним сотрудничать и не стать его подручным. Или врагом. Как и с Темным Лордом. Либо верным адептом, либо непримиримым противником. Ни другом, ни коллегой... Ты сумел не стать...

— Сумел, — Аберфорт перевернул бутыль над кружкой и вытряс последние капли, напевая под нос:

— Он к замку сестры погнал скакуна

И в башню вошел прямиком,

Где длинные волосы она

Расчесывала гребешком.

Я узнал слова, но отвлечься от своих мыслей не мог:

— И я тебе завидую. Не все даже знают, что ты — его брат. А я... Я заслужил эпитафию: «человек Дамблдора»!

— Эпитафия?— прервал бормотание Аберфорт. — Какая эпитафия?! Тебе лет-то сколько?

— Мне? Тридцать девять.

Забавно, я привык думать о себе как о сорокалетнем, но только два месяца назад мне исполнилось тридцать девять.

— Земную жизнь свою пройдя до половины,

— До половины? Я в три раза старше, а об эпитафиях не думаю! — возмущенный Аберфорт сбил локтем пустую бутыль.

— Я заблудился в сумрачном лесу, — продолжил я, провожая ее взглядом.

— Утратив правый путь...

Бутыль докатилась до края стола и упала на пол, вместо нее передо мной возникла полная.

— ...Утратив правый путь во тьме долины...

Мертвец явился к Марджери.

Взошел он на крыльцо,

У двери тихо застонал

И дернул за кольцо...

— О, сжалься, сжалься надо мной,

О, сжалься, пощади.

От клятвы верности меня

Навек освободи!

— Ты клятву верности мне дал,

Мой Вилли, не одну.

Но поцелуй в последний раз,

И клятву я верну.

— Мое дыханье тяжело,

И горек бледный рот.

Кого губами я коснусь,

Тот дня не проживет.

Клятва верности.

Не знаю, как Аберфорт готовил свой самогон, но единственным симптомом похмелья оказалась жажда, голова же была совершенно ясной, и в памяти сохранилось каждое слово из нашего разговора. Значит, в магической Британии мне не устроиться даже сторожем на кладбище? Пожалуй, не устроиться — каждое мало-мальски уважающее себя семейство имеет склеп или хотя бы участок на родовом кладбище под охраной кровной магии. Есть еще могилы-памятники, но их мне точно не доверят. Маги, не имеющие права на родовую усыпальницу — редкое исключение. Уизли отказались от места на фамильном кладбище, как и от других привилегий, не желая платить взнос. Мою маму такого права лишили за брак с магглом, и она похоронена на маггловском кладбище. Я у нее не был... Очень давно не был!

Полуразвалившееся здание ткацкой фабрики наконец снесли. Давным-давно закрытая фабричная церковь осталась, кладбище вокруг продолжало расти. Я поплутал по раскисшим от тающего снега дорожкам, среди появившихся за эти годы новых могильных плит, скромных памятников, редких крестов и вышел к ажурной ограде. Бронзовые буквы на белом камне: «Эйлин Снейп, в девичестве Принц». Голые ветки рябины печально склонялись к могиле, качались алые ягоды. Машинально я сорвал гроздь и положил ее в карман брюк.

Последний приют моей мамы. И мне больше идти некуда. Дом на Спиннерс-Энд выкупила строительная компания, та же, что снесла фабрику. По правде говоря, он мне никогда не нравился, а после устроенного Авроратом и Орденом расследования по делу об убийстве Дамблдора от дома остались только стены и крыша. Так что это была моя самая удачная сделка — на деньги, полученные за непригодный для жилья остов, я и жил все это время. Жаль, они заканчивались. Жаль, других поступлений не предвиделось. Жаль...

Я передернул плечами — бесплодные сожаления еще никому не приносили пользу. Нужно искать средства к существованию. Не в магической Британии, так в маггловской! Над такой возможностью я всерьез размышлял на пятом и шестом курсе Хогвартса.

Мои перспективы в магическом мире были весьма сомнительны: без связей в Министерстве, без протекции влиятельного мага, без первоначального капитала я мог претендовать разве что на должность ученика младшего помощника аптекаря. А в маггловском... в маггловском мире царила бюрократия. До маминой смерти я и не подозревал, сколько бумаг требуется, чтобы устроиться на работу, лечь в больницу, быть похороненным, а их у нас не было.

Моя мама — чистокровная ведьма, для маггловского законодательства ее просто не существовало. У нее никогда не было ни свидетельства о рождении, ни паспорта, а значит, ее брак не был зарегистрирован, как и мое рождение; я не учился в маггловской школе, не ходил в поликлинику и, в сущности, не имел права проживать в доме на Спиннерс-Энд. Чтобы получить необходимые для похорон документы, я наложил на чиновников Конфундус, сознательно нарушив пресловутый Статус. Мне уже было все равно, я даже надеялся, что явятся авроры и посадят меня в камеру — все лучше, чем возвращаться в пустой, холодный дом, пропитанный запахом отчаянья и безнадежной болезни. Исключение из Хогвартса меня не пугало. Денег на продолжение обучения все равно не было, но мне было ужасно стыдно это признать, а еще я боялся прослыть трусом, бросившим школу из-за Поттера и его дружков. Официальное исключение казалось очень привлекательным выходом.

Однако вместо авроров появился Люциус Малфой, уладил все формальности и, несмотря на мое сопротивление, одолжил деньги. Я, конечно, понимал, что действует он не по доброте душевной, но об его истинных целях тогда не догадывался. То есть, не догадывался, что цели эти — не его. Сотрудничать с Люциусом Малфоем и его друзьями казалось более заманчивым, чем приспосабливаться к маггловской жизни.

Теперь я понимал, что легализовать свое существование тогда мне было бы значительно проще. Отсутствие документов прекрасно объяснялось небрежением родителей, тем более что оба они уже были мертвы. Скорее всего, меня отправили бы в какой-нибудь приют. Учиться я всегда умел и любил, пробелы в знаниях быстро восполнил бы, получил аттестат, а потом... Древние языки, фольклор, суеверия, археология и археография... Я мог бы уже быть признанным специалистом! Но я же мечтал стать некромантом, дуэлянтом, мастером зельеварения, не так ли?

Как мне сейчас объяснять, откуда я взялся и как жил без документов, где, на что? Учитывая, каким желанным поводом будет для некоторых применение мной колдовства против магглов. Разве что правда — наняться сторожем на кладбище. Или могильщиком.

Я видел их за чередой скромных памятников. Они работали втроем на недавно расчищенном участке пустоши, где уже появились несколько свежих холмиков. Дело шло туго — смерзшуюся за зиму землю приходилось разбивать киркой, потом выбрасывать лопатой. Пока двое трудились, третий отдыхал, присев на ограду соседней могилы. Я подошел ближе:

— Вам помощник не нужен?

Копавшие не подняли голов, тот, кто сидел, окинул меня насмешливым взором.

— А ты лопату в руках удержишь? — ехидно осведомился он.

Я ощетинился и тут же его узнал. Берк. Кажется, это была фамилия. Имени я никогда не знал. За двадцать с лишним лет он ничуть не изменился — такой же тощий, сутулый, морщинистый. Тогда он казался мне ужасно старым, но раз до сих пор не превратился в развалину, вряд ли ему было больше пятидесяти. Иногда он выпивал в компании моего отца. Не с ним лично, просто садился за тот же стол. К Берку относились с уважением. Профессия могильщика считалась почтенной, вспомнил я внезапно. Получить работу на кладбище для парня без образования в измученном безработицей регионе было удачей. Выходит, я опять замахнулся не по росту?

— Удержу, — процедил я сквозь зубы. — Втроем вы как раз до ночи проковыряетесь. Четвертого не нашли?

— Ему постель и готовим, — распрямился широкоплечий здоровяк, вогнал лопату в землю и вытер со лба пот.

Его напарник легко выпрыгнул из ямы и передал кирку Берку. Тот поднялся на ноги, прищурился, придирчиво оглядел мои руки:

— Ну, попробуй, Снейп. Раз кровавых мозолей не боишься.

Берк повесил свою бесформенную шляпу на прут ограды — за двадцать лет его короткие пегие волосы не поредели. Я закатал рукава свитера — трансфигурировать мантию в пальто после вчерашнего было лень, а на то, чтобы не отправиться в ней к магглам, соображения хватило. Вогнал лопату в землю и сразу же оценил ехидство Берка, но идти на попятную было поздно.

Странно, что он узнал меня через столько лет. Берк хоронил мою маму, а я крутился рядом. Ведьму из рода Принцев нельзя было просто закопать! Магия не исчезает вместе с жизнью, она может поднять мертвое тело. Чтобы ее усмирить, усыпить, необходимы специальные обряды. Потому и хоронят магов на родовых кладбищах, в фамильных склепах, где кровная магия не дает им встать и вредить живущим.

Я шептал заклинания, сжимая амулет. Могильщики закопали гроб, установили временный памятник и разошлись, а Берк остался. Он стоял, опираясь на лопату, смотрел вдаль, словно не замечая моего присутствия. Я на него тоже не глядел, но знал, что он здесь. Я посадил рябину, лилии, отпугивающие призраков, посеял зверобой, нарисовал на четырех углах знаки. Я опасался навещать могилу слишком часто, чтобы не тревожить мертвую, но до конца лета раз пять на кладбище побывал. Рябина прижилась, лилии зацвели. Мама спала спокойно.

Я привычно отстранялся от физических ощущений, уносясь мыслями в далекое прошлое. Тело действовало самостоятельно — вгоняло лопату в грунт, упиралось ногой, наваливалось, поддевало землю, выбрасывало ее из ямы. Когда могила была готова, мы выпили горячего кофе из термоса Берка и пошли на другой конец кладбища, недалеко от ворот. Здесь ограды были солидней, памятники вычурней, портреты выбиты на камне, украшены художественными завитушками и снабжены изречениями, встречались даже скульптурные изображения. Мы выкопали еще две ямы, закончили, когда уже стемнело.

— Обычно так поздно не работаем, — пояснил Берк, — но завтра с утра будем хоронить Энди, потом — выходной.

Я кивнул, позволив себе ощутить, как гудят руки и болят непривычные к физическому труду мышцы. На ладонях действительно вздулись мозоли, некоторые уже успели лопнуть.

— Не знаешь, где можно переночевать? — в крайнем случае я завалюсь к Аберфорту.

Мой вопрос Берка не удивил:

— Переночуй у меня. В сторожке, — он кивнул на домик, примыкающий к церкви.

Точно! Его отец когда-то был церковным сторожем, и Берк жил прямо на кладбище. А я забыл!

— Спасибо.

Ночь прошла спокойно и умиротворяюще. Вечером, пока Берк искал белье и разбирал диван, я заговорил мозоли, к утру от них не осталось и следа.

Наступил день, не по-весеннему серый и пасмурный. Голые ветки кустарника уныло топорщились. Землю за ночь прихватил мороз. Берк ворчал, что вместо глобального потепления мы дождемся очередного ледника — в этом году солнечные дни по пальцам можно было пересчитать.

Мы опустили в землю закрытый гроб и забросали его землей. Бен — светловолосый крепыш — установил деревянный крест. Смуглый черноволосый Рокки пробормотал молитву на латыни, такой искаженной, что я скорее догадался, чем узнал слова. Берк снял шляпу и молча стоял в изножье могилы. Его тень падала на нее, размывая очертания. Тень? Я посмотрел на небо — солнце пряталось за облаками, и теней на земле не было, кроме той, что окутывала могильный холм. Уходя с кладбища, я оглянулся и ничего необычного не увидел, но тревога меня не оставила.

В пабе мы заняли крайний столик. Берк отсчитал деньги, пачка Бена оказалась чуть ли не в два раза больше, чем у Рокки.

— Ты не в профсоюзе, — пояснил Берк.

— А как вступить в профсоюз? — заинтересовался я.

— Поработай с нами. Надумаешь остаться, тогда и порешаем.

— Нужно тебе это? — фыркнул Рокки. — Я вот хочу срубить деньжат и свалить в Манчестер.

Спорить с ним я не стал.

Стоя, выпили за упокой души Эндрю Лоста. Джин оказался на удивление неплохим, особенно для маленького паба в рабочем квартале города с умирающей промышленностью. Рокки трещал как сорока, вскоре я узнал о всех подробностях его двадцатитрехлетней жизни, познакомился с пятью сестрами, многочисленными кузенами и кузинами, узнал планы на будущее. Берк и Бен не обращали на него внимания, пили, изредка перебрасываясь только им понятными фразами. Я цедил джин, лениво пытался угадать по акценту происхождение Рокки и его семейства. Мексиканец, кубинец? Так и не решив эту лингвистическую задачку, мы распрощались и разошлись.

Лежа на грозящем развалиться диване, я все время возвращался мыслями к могиле Энди, к тени, которая окружала ее. Вероятно, я все же задремал, потому что, внезапно очнувшись, увидел в окне сместившийся месяц. Берка в сторожке не было. Смутная тревога выгнала меня наружу. Я медленно шел вдоль церкви и вдруг услышал странные чавкающие звуки. Рванувшись в этом направлении, я выбежал как раз к новому участку, к могиле Энди. Берк, а это должен был быть Берк, изо всех сил лупил лопатой по холмику, земля явно шевелилась, вздувалась, но оседала под его ударами. Жидкая грязь, чавкая, разлеталась. Свою палочку я надежно спрятал, дабы не вводила в искушение, и теперь пытался нащупать в кармане хоть что-то. Рябина! Гроздь рябины. Подбежав к могиле, я швырнул алую гроздь под лопату Берка и зашептал заклятье. Земля медленно успокаивалась. Наконец она перестала колыхаться, и я замолчал. Берк стоял, навалившись на лопату.

— Волшебник, значит, — просипел он и закашлялся. — А палочка твоя где?

— Спрятал.

— Зря. Пригодилась бы.

— Уже понял, — буркнул я и сел на ограду. — Часто у вас так?

— А сам-то как думаешь?

Как, как... Никак я не думаю! Не думал до сегодняшней ночи.

Берк протянул флягу, наполненную вчерашним джином.

— Как ты меня узнал? — задал я вопрос, который мучил меня с момента встречи.

— Не тебя, — ухмыльнулся Берк. — Подумал, Тобиас, покойник, вылез.

Неужели, я так похож? Никогда бы не подумал. Но слова Берка царапнули меня не только этим.

— А он что, — осторожно начал я, — вставал?

— Вставал, — мрачно ответил Берк. — Зимой в самую метель. Намаялись с ним. Месяц вдвоем караулили.

— Почему? Он же простой... человек, — в последний момент я проглотил привычное «маггл».

— А сам не догадываешься?

— Из-за мамы? — спросил я, уже зная ответ.

— Крепко видно его любила.

Крепко. Ломала себя, рвала душу, цеплялась за него. Я не понимал. Обрадовался, когда отец наконец умер, думал, мама без него выпрямится, вздохнет полной грудью. Она не прожила и полугода.

— Мать твоя непростым человеком была, сам знаешь. Неслучайно ты знаки чертил. Не отпускала она его.

— А мне почему не сказал? Я же был зимой здесь, на каникулах.

— Ты пацаном был. Четырнадцать лет, пятнадцать, — Берк махнул рукой.

Я возмутился:

— Шестнадцать! Мне исполнилось шестнадцать!

Он выразительно взглянул мне в глаза, и я заткнулся. Сейчас я бы тоже не стал говорить шестнадцатилетнему пацану такого. Но лучше бы Берк тогда мне рассказал. Я глотнул еще джина и задумался. Моя мама была ведьмой, и я знал, что ее надо хоронить по правилам, но скольких ведьм и магов, живущих среди магглов, просто закапывают на кладбище? А жены, мужья, дети и родители, которых они не отпускают? А магглы, в момент смерти находящиеся под заклятием, необязательно вредоносным, под любовными чарами, например, или Конфундусом? Они все потенциальные ходячие мертвецы! Я содрогнулся:

— Берк, у вас постоянно кто-то встает? Как же вы справляетесь без волшебника?

— Энди был волшебником. Неученым. И без палочки.

То есть не обучался в Хогвартсе.

— Он из приюта для слабоумных. Сирота. Правда, дурачок — ни читать, ни писать не научился, но всю эту нежить чуял. С кем-то договаривался, кого и колом успокаивал.

— Понятно. Мне показалось, или ты видел тень на его могиле?

Берк кивнул:

— Видел. Я многое вижу, но меня они не слышат.

Сквиб. Как не бывает стопроцентной потери зрения и слуха при наличии соответствующих нервов, так нет сквибов, полностью лишенных магии. Вот и еще кандидаты для вставших покойников.

— А откуда ты знаешь о волшебных палочках?

— Откуда? То, что на кладбище случается, здесь и остается, а если за оградой что-то странное происходит, налетают молодчики, палочками машут — и все! Люди потом ходят, как болванчики деревянные, лыбятся, ни черта не помнят, друг на друга натыкаются.

На территории кладбища столько магии, что зафиксировать какие-то изменения извне невозможно. Вот авроры и не появляются.

— Со мной тоже такое было, но Дэйв — он еще до Энди работал — пошептал что-то, я все и вспомнил. С тех пор тихарюсь, чтобы мозги не промыли.

Берк закрутил флягу и поднялся. Наступал серый, тусклый рассвет, сторожить могилу больше не было смысла. Мы пошли в сторону его сторожки. Боковым зрением я заметил какое-то мельтешение, обернулся — Бен размахивал руками. Мы подошли к нему, он посторонился. В ворота кладбища вцепился Рокки. Его горло было выдрано, словно когтистой лапой.

Берк смачно выругался.

— Так же, как Энди, — прошептал побелевшими губами Бен.

— У Энди и лицо было... помято, — буркнул Берк.

Вот почему хоронили в закрытом гробу!

— Что ж это за тварь такая?! — крик Бена прозвучал надрывно.

— Разберемся. Я сообщил ребятам. Эдинбург обещал помочь.

— А у Рокки семья. Как им такое показывать?

Точно, он рассказывал вчера — пять сестер, кузены, кузины, тетушки, дяди. Мама.

— Я могу сделать так, словно никаких повреждений нет, — сказал я осторожно. — Медики решат — остановка сердца. Тромб в легочной артерии.

— Делай, — отозвался Берк.

Бен взглянул на меня с уважением.

— Вы его за церковь отнесите, а я палочку возьму.

Я привел Рокки в пристойный вид, и мы посадили его на ступеньки церкви, словно он, почувствовав слабость, присел отдохнуть и так умер.

«Но как же конь твой пролетит

Сто миль до утра, милый?

Ты слышишь, колокол гудит:

Одиннадцать пробило». -

«Но месяц встал, он светит нам...

Гладка дорога мертвецам;

Мы скачем, не боимся;

До света мы домчимся».

«Но где же, где твой уголок?

Где наш приют укромный?» -

«Далеко он... пять-шесть досок...

Прохладный, тихий, темный».

Г.А. Бюргер. Ленора.

У девушки были короткие волосы цвета спелой соломы, золотисто-карие глаза, нежный румянец и новенькая полицейская форма.

— Здесь видели труп! — она повысила голос, видимо, не в первый раз пытаясь достучаться до Берка.

Тот упорно разглядывал ее подбородок, не поднимая взгляд ни на миллиметр выше:

— Это кладбище, мэм. Трупы здесь обычное дело.

— С вырванным горлом?!

Берк пожал сутулыми плечами и тяжело оперся на лопату. Я решил вмешаться:

— Простите, быть может, я могу помочь вам, э..?

— Констебль Мун, — представилась она.

Ничего лунного в ней не было!

— Мун? — переспросил я.

— Мунд. На конце «д».

— Быть может, «Мунди»? В этом была бы логика.

Констебль Мунд упрямо тряхнула головой, отвергая предложенную тему:

— Что вы знаете о найденном здесь трупе?

— Два дня назад умер один из могильщиков, Рокки, его нашли на ступенях церкви. Смерть не была насильственной.

— Я в это не верю! Кстати, его звали Риккардо Мендес, а не Рокки, и его видели у ворот с разодранным горлом...

— Сколько выпил тот, кто видел? — проворчал Берк.

— Нисколько! Он был совершенно трезв.

— Как те, кто видел Несси, — гнул свое Берк.

— Если вы не согласны с результатами экспертизы, допросите патологоанатома, потребуйте провести повторную...

— Не учите меня вести расследование! — разъярилась девушка.

Видимо, все это она уже проделала, но не встретила понимания коллег. К нам подошел Бен, и настырная девица вцепилась в него. Мы с Берком тихонько ретировались.

— Настойчивая особа, — усмехнулся я.

— Заноза в заднице, — отозвался Берк.

Специалист из Эдинбурга еще не прибыл, но тварь по неведомой причине затаилась. Над могилами Энди и Рокки я провел все необходимые ритуалы, и они встать не пытались. Во время ночного обхода мне встретилась полупрозрачная особа, закутанная в шаль. Горестно стеная, она удалилась в церковную стену до того, как я успел к ней обратиться. Скелет в сгнившем саване выразил мне свое возмущение фактом разрушения его последнего пристанища. Я клятвенно пообещал разобраться, и он вернулся к себе. С утра Бен отправился искать соответствующую могилу. Оказалось, строители, снеся фабрику, захватили кусочек церковного двора — самую старую часть кладбища. Вполне возможно, они потревожили не только общительный скелет, но и ту самую тварь. До наступления темноты я пытался найти что-нибудь подозрительное, но не преуспел. А потом услышал выстрелы.

Я бросился на звук. Констебль Мунд пятилась к церковной стене, стреляя в двухметрового мужчину с размозженной головой. С каждым ее выстрелом он становился больше и надвигался на нее быстрее. Палочка сама очутилась в моей ладони. Пораженный заклинанием призрак сжался до нормальных размеров и провалился сквозь землю, оставив кровавое пятно и отвратительный смрад.

— Зачем вам понадобилось стрелять в него?

Пистолет в руках констебля прыгал, как вытащенная из воды рыбка.

— Он... он... жи-живой!

— Вряд ли. Вы же видели, что у него нет головы.

— Он двигался! — в ее голосе явственно прозвучали визгливые нотки.

— Ну и что? — я пожал плечами. — Это не доказательство жизни.

— Мне нужно выпить, — хрипло прошептала она, сникнув.

— Пойдемте. Только уберите пистолет.

— Я все патроны расстреляла, — ее голос дрожал, пистолет не сразу попал в кобуру.

Я закутал девушку в свой свитер и, обняв за плечи, повел к сторожке.

— Вы его убили? — констебль сжалась на стуле.

— Нет. Вернул обратно, — я включил чайник и откупорил бутылку рома из запасов Берка. Сам он храпел в соседней комнате.

— Кто это был?

— Так, местный.

Я плеснул в чашку ром, коварно воспользовавшись ее смятением, спросил:

— Как вас зовут?

— Глория.

Ее зубы стучали о край чашки, но, как истинный полицейский, она выпила обжигающий напиток одним духом. Я снова наполнил чашку.

— Зря вы в него стреляли.

— Он вернется мне мстить? — глухим голосом спросила Глория, мужественно вздернув подбородок.

— Нет, — я подавил неуместную усмешку. — Он больше не покажется на этом месте, и мне теперь придется искать, где именно он объявится.

Пока Глория маленькими глотками пила ром, я заварил чай.

— Держите, — протянул ей дымящую чашку. — Только не обожгитесь.

Я перехватил чашку так, чтобы она могла взять ее за ручку, но дрожащие пальцы все же коснулись горячей стенки. Глория отдернула руку, кипяток плеснул мне на руку.

— Простите! — она прикоснулась к моему запястью. — Очень больно?

— Терпимо, — выдохнул через сжатые зубы.

Я накрыл своей ладонью тонкие, но крепкие пальчики. Слегка потянул ее — она прильнула ко мне и замерла. Чашка, кстати, куда-то пропала из моей руки. Я обнял Глорию. Ее волосы пахли полем, кожа была бархатистой, как персик, а губы, которые я целовал, имели вкус малины. Неожиданно она отвернула лицо и уперлась ладонями в мои плечи.

— Не надо.

— Прости, — я отстранился. — Я не хотел тебя обидеть. Извини.

— Ты не обидел. Но я замужем.

— Извини.

— Тебе не за что извиняться.

— Я провожу тебя, — сказал я, когда Глория допила чай. — Все же кладбище. Мало ли кого еще встретим.

— Спасибо, — улыбнулась она с искренней благодарностью.

На пороге аккуратного коттеджа я попрощался и развернулся, чтобы уйти.

— Подожди! — Глория нахмурила брови. — Скажи, если бы я не была замужем, ты предложил бы мне остаться?

— Скорее, напросился в гости, — я не сдержал смешок. — А ты правда замужем?

-Правда. У нас сложный период в отношениях. Я не хочу так... Как предательство.

— Понятно. Желаю удачи.

Мы решили перезахоронить останки тех, кто лежал на потревоженном строителями участке. Три члена профсоюза прибыли из Манчестера — один был слабенький сквиб, двое — магглы, наняли еще пятерых временных работников, не посвящая их в детали. За четыре дня управились, отметили окончание работ в том же пабе.

Я жадно слушал рассказы манчестерских коллег. Они сталкивались с теми же проблемами, что и мы, только в масштабах большого города с пестрым населениям. К счастью, национальные группы, ревниво сохраняющие ценности своей культуры, тщательно соблюдали ритуалы — их покойники не вставали. А если и вставали, то со своей нежитью они разбирались сами. У нас же трагически не хватало магов. Магглы, даже обладая знаниями, не имели магической силы — проведенные ими ритуалы не действовали. Кое-как справлялись сквибы, по крайней мере, они видели нежить, некоторые могли договариваться. Люди, обладающие волшебной силой, видимо, те магглорожденные, которые отказались от обучения в Хогвартсе и не попали в магический мир, действовали зачастую наугад, применяя местные суеверия и подручные средства. К «настоящим» магам, которые появлялись из ниоткуда в странной одежде, отношение было резко негативное. По мнению могильщиков, их хлебом не корми — дай Обливиэйт наложить. В этом я с ними готов был согласиться. На многих магов легкость Обливиэйта и Конфундуса действовала развращающе — они даже не пытались следить за собой, а подчищали все свои промахи магией.

Утром наши коллеги отправились в Манчестер, а мы приступили к повседневной работе, успокоенные молчанием твари. Через два дня на участке, подготовленном к работе, нашли эдинбургского специалиста с вырванным горлом. Оставалось только гадать, когда он прибыл, почему не захотел или не успел встретиться с нами.

— Быть может, сообщить в Аврорат? — преодолевая внутреннее сопротивление, предложил я.

— Чтобы нам мозги спалили? — фыркнул Берк. — Сам же говорил, что в этих делах они разбираются хуже тебя.

Я вздохнул, в очередной раз проклиная царящее в официальных кругах Магической Британии предубеждение против прилагательного «темный».

— Я, конечно, могу попробовать, но не представляю, что получится.

Нашу тварь я так и не сумел идентифицировать. Она походила сразу на многих, но ни на кого в точности. Возможно, это было какое-то совершенно новое существо, порожденное специфическими условиями. А, может быть, с ней уже встречались, тщательно описали это событие, и нужный трактат хранился, скажем, в библиотеке Блэков. Или очередной директор Хогвартса в припадке борьбы с заразой темной магии спалил нужную книгу.

— В конце концов, что мы теряем? — сказал Бен. — Трупы все равно появляются, а так хоть какой-то шанс.

Он, безусловно, был прав. В случае неудачи очередным трупом становился я, а там, глядишь, и помощь подоспеет. Все лучше, чем ждать, на кого упадет жребий следующей ночью — единственное, что я смог понять — будущие жертвы сами приходили на место гибели, видимо, тварь их как-то призывала.

Мы решили, что Берк проведет ночь у Бена, они будут дожидаться меня и до утра на кладбище не сунутся. Как стемнело, я отправился на разворошенный строителями, а потом нами участок. Очертил веткой бузины круг, нарисовал знаки — на самом деле это были искаженные руны, но я не решился их исправить — установил четыре восковых свечи и зажег их одновременно темным заклинанием. Полоснул по руке ножом и трижды обошел по окружности, повторяя слова Призыва. Огоньки свечей задрожали, готовые погаснуть, ярко вспыхнули. Пространство в круге начало искажаться, будто раскаленная стеклянная масса в руках неумелого стеклодува, повалил черный удушливый дым, свечи погасли, я набросил магические путы — они оплели нечто бесформенное. Существо рвалось и металось, выворачивая мне суставы, беззвучный вой раздирал мое сознание, я выкрикивал слова заклинания, и путы сжимались, лепили форму.

Ох, Мерлин! Но почему конь?! Черный-черный, с пылающими глазами, бешено храпящий, выбивающий копытами искры... Лет сто назад, когда конь был другом, помощником и средством передвижения, превратить в него темную тварь — решение логичное. Но кто сейчас возьмется укротить необъезженную лошадь?! Я ж не представляю, как это делается!

Мне никогда не удалось бы вскочить на взбешенного коня, да еще и неоседланного, я просто взлетел на него и вцепился в спутанную гриву. Конь рванулся из круга, я прижался к его шее, изо всех сил сжал коленями бока. Крича в ухо заговор, мне удалось направить его по нужной дороге, прочь от жилых районов, через снесенную фабрику, к реке, вниз по течению, к омуту с нехорошей славой. Из ноздрей коня валил дым, из пасти вырывался огонь, мои колени скользили по взмыленной шкуре, пальцы сводила судорога. В бешеной скачке месяц мелькал то слева, то справа, запах серы забивал нос. Конь внезапно замер, отскочил в сторону, я успел разглядеть известные приметы опасного места. Выкрикнув Круциатус, я погнал обезумевшего от боли зверя в реку и рухнул с обрыва в воду вместе с ним.

Я выбрался на противоположный берег. Конь душераздирающе ржал и бил по воде передними копытами, но что-то тянуло его вниз. Рванувшись последний раз, он скрылся в водовороте. Водяная воронка кружилась все быстрее, словно затягивала нечто невидимое. Воздух над ней плавился, будто от жара, искажался, но сопротивление слабело. Вода поглотила все, круги разошлись и исчезли, река текла, как ни в чем не бывало. Я почувствовал, что продрог до костей и вымотался настолько, что ни аппарировать, ни наложить согревающее заклинание не смогу.

Я брел по берегу к мосту, тихо радуясь тому, что этой позорной пародии на верховую езду никто не видел. Рано радовался — на той стороне меня ждала Глория Мунд, запыхавшаяся и возбужденная.

— Что это было? Это была та тварь, да?! Она не вернется?

— Не вернется, — процедил я сквозь зубы. — Что вы делаете здесь? — прозвучало довольно-таки грубо, но я был мокрым, замерзшим, уставшим, а потому злым.

— Я караулила у ограды кладбища и увидела вас. Побежала, но отстала.

Я мысленно застонал.

— Никогда такого не видела!

— Лучше бы и сейчас не видели. Я не умею скакать на конях.

— На невидимых — никто не умеет!

— Я его видел.

Глория отмахнулась от моих слов.

— А что с ним случилось?

— Затянуло в другой мир. Нам лучше поторопиться, — спохватился я. — Если вспышку магии зафиксировали, здесь могут появиться авроры. Служба безопасности у магов, — пояснил я в ответ на недоуменный взгляд Глории.

Мы пошли быстрее.

— И что они сделают?

— Сотрут вам память об увиденном.

— Что-о? Они это могут?

— Да.

— А ты, — внезапно спросила она, переводя сбитое дыхание — ты можешь?

Только теперь я заметил, что в надежде согреться невольно слишком ускорил шаг, и Глории пришлось бежать.

— Могу, — я пошел медленней. — После этого прибудут авроры, арестуют меня и сотрут тебе память о происшедшем.

— Жуть.

А ведь отцу пару раз стирали память после моего колдовства, вспомнил я. Вместе с другими свидетелями, не разбираясь. Быть может, попадал он под Обливиэйт и раньше.

Мы подошли к дому Бена. Дверь открылась, как только я постучал. Глория вошла вместе со мной, избавив меня от необходимости придумывать предлог для приглашения. Берк вручил огромную кружку горячего чая. Очень сладкого. Я наконец стал отогреваться. Глория восторженно рассказывала об укрощении твари. Отсутствующий камин с успехом заменяла лампа под разрисованным цветами абажуром. Электрический чайник прилежно закипал, и Бен разливал чай по разномастным кружкам. Горка конфет исчезала с пугающей быстротой.

Утром Берк с Беном отправились работать, а я, получив отгул, пошел провожать Глорию.

— Кстати, а что не так с твоим мужем?

— С ним все так. Он — храбрый, сильный, умный, принципиальный, работает в Отделе по борьбе с терроризмом. Мы поссорились.

Глория замолчала. Я ждал.

— Был взрыв на стадионе. Погибли те, кто сидел в VIP-зоне, и сам террорист. Девятнадцатилетний мальчишка-мусульманин. Они это дело расследовали, трясли его семью, друзей, соседей. А местные полицейские подозревали подвох, но их не слушали. Просто отмахивались от них. Потом выяснилось, что жена одного из погибших была любовницей этого горе-террориста и подговорила его убить мужа, инсценировав теракт. Но поменяла время на таймере, чтобы избавиться и от него тоже. Ее арестовали, но семье того мальчишкеи все равно пришлось переехать, продать бизнес. Перед ними даже не извинились. Мы спорили с мужем до крика, я говорила, что таким отношением они разжигают неприязнь, а он утверждал, что эти люди понимают лишь силу и будут теперь уважать наши законы и бояться их нарушать. Но перед полицейскими, которым не давали работать, над которыми насмехались, тоже никто не извинился. А потом друг моего мужа забил насмерть какого-то пьяницу — тот возмущался введенными ограничениями во время футбольного матча, обзывал гестаповцами. Убийце все сочувствовали. Сослуживцы устроили для него алиби... А я не понимаю, как можно подать руку человеку, забившему пьяного болтуна! В общем, мы поругались, и я попросила перевести меня куда-нибудь подальше. Так что теперь мой муж борется с терроризмом, а я ловлю забулдыг и развлекаю местных полицейских рассказами о трупах с вырванным горлом.

— И безголовых мертвецах?

— Нет. Про него мне хватило ума никому не рассказывать, — рассмеялась Глория, и мы расстались на пороге ее коттеджа.

Но меня из тесноты могильной

Некий рок к живущим шлет назад,

Ваших клиров пение бессильно,

И попы напрасно мне кадят;

Молодую страсть

Никакая власть,

Ни земля, ни гроб не охладят!

...Знай, что смерти роковая сила

Не могла сковать мою любовь,

Я нашла того, кого любила,

И его я высосала кровь!

И покончив с ним,

Я пойду к другим, —

Я должно идти за жизнью вновь.

И.В. Гете. Коринфская невеста.

Маргарет Гордон была маленькой, хрупкой женщиной с копной пышных волос, умело подкрашенным треугольным личиком и безмерно усталыми глазами. Она подливала чай в тонкостенную фарфоровую чашечку и расспрашивала о событиях последних дней. Подкладывая мне куски пирога, сама она не проглотила ни кусочка, только вертела чашку тонкими, похожими на паучьи лапки пальцами. Александр Гордон, пресловутый специалист из Эдинбурга, был ее братом.

— Александр не был волшебником, — произнесла она тихим голосом, когда я закончил рассказ. — Он видел то, что не все видят. Я тоже, немного.

— Не все горцы — ясновидящие, но все ясновидящие — немного горцы? — вспомнил я когда-то прочитанное.

— Пожалуй, — слабо улыбнулась Маргарет, но в глазах ее улыбки не появилось. — Александру было четырнадцать, когда наш дедушка пришел после похорон, мне — шестнадцать. Родители его не видели и не поверили нам, а он появлялся каждую ночь, стоял под окном, что-то показывал знаками, потом шел на вересковое поле. Когда дедушка еще был жив, иногда он приводил нас туда. Рассказывал, как встречался на этом поле с колдуньей. Он ее очень любил, говорил, что она была красавица. Гордая, смелая — настоящая дочь гор. Поговаривали, что ее мать — злая ведьма, она околдовала пастора и заставила его жениться на себе. До Святого Крещения она проводила над своими детьми страшный обряд, отвращающий их от Бога, и они обретали колдовскую силу и дьявольскую гордыню. Об этом рассказывали шепотом, никто не смел даже взглянуть косо на ведьму. Но мой дед все равно любил ее дочь и хотел жениться на ней. Девушка ответила согласием, но на следующее же утро без объяснений разорвала помолвку. Дедушка решил, что это мать принудила ее и заставила уехать, он стучал в дверь ее дома, стоял под окнами, умолял отдать невесту, обещал выполнить все, что ему прикажут, но ведьма и ее сыновья только насмехались над ним. Он долго не мог забыть свою красавицу. Потом встретил бабушку. И хотя он был счастлив с ней, а после ее смерти со своей второй женой, временами его неудержимо тянуло на это поле, словно та, первая любовь, звала его колдовским голосом. Мы с братом не очень-то ему верили — дед успевал опустошить бутылку виски и начинал путать меня с мамой — своей дочерью. Но каждую ночь после своей смерти он шел на это вересковое поле и бродил там, словно кого-то искал! — голос Маргарет зазвенел. — Дня через три к нам пришел могильщик и осторожно расспросил, пока не пришли родители. Какое это было облегчение — нам верят! Мы вместе проследили за дедом до верескового поля, потом проводили его до могилы. Когда он лег, могильщик прошептал какой-то заговор и посадил рябину. Чтобы отвадить ведьму, как он сказал. Больше дедушка не вставал.

Какая все-таки наивность — воображать, что магглы не подозревают о нашем существовании и не замечают никаких странностей. Все они замечают! И таинственность, окружающую жизнь соседей, и необъяснимые происшествия, и внезапную амнезию. За сотни лет сосуществования с магами они научились не проявлять свою осведомленность, как мы научились не лезть к кентаврам с просьбой погадать.

— Мы с Александром были потрясены, — продолжала Маргарет. — Мы не хотели оставаться беспомощными и решили научиться бороться с подобными явлениями. Простите, — она вновь потянулась за чайником. — Я злоупотребляю вашим временем и вниманием.

— Нет, что вы. Я подумал сейчас... Я знал одну ведьму, которая долгие годы отказывала влюбленному в нее магу, потому что любила простого человека, но сбежала от него и только после его смерти, вышла замуж за волшебника. Родом она из Шотландии, но я никогда не интересовался, откуда именно. Ее отец был пресвитерианским пастором, а мать — ведьмой.

— Как тесен мир, простите за такую банальность.

— Может быть, это и не она. Вероятно, подобные истории — не редкость. Маги скрывают свое существование от людей в целях безопасности, но, похоже, проблем в обоих мирах становится только больше.

Маргарет сплела хрупкие пальцы в замок и прошептала чуть слышно:

— Бессилие — это ужасно. Я до сих пор помню лицо в окне — покрытое трупными пятнами, искаженное мукой, глаза, затянутые пеленой, в которых вдруг загоралась искра разума и гасла, — Маргарет зябко поежилась. — Мы стараемся узнать как можно больше, собираем легенды, сказки, суеверия, делаем все, что возможно! Но без магической силы заговоры — просто слова. Сильных магов среди нас почти нет, а те, кто есть, не обладают знаниями.

— Тот, кто знает, не имеет силы, тот, у кого есть сила, не владеет знанием. Так бывает очень часто.

— Если вы вступите в профсоюз, это будет огромная удача для нас. Но не обольщайтесь — работать вы будете работать точно также как все могильщики, однако вам придется обеспечивать надежность захоронения не только «своих» покойников, но и помогать другим в сложных случаях. На зарплате это не отразится — вы получите столько же, сколько Льюис Берк, — только сейчас я узнал его имя. — Дергать вас станут часто во все концы страны — волшебник, да еще с палочкой, нужен везде.

— Мисс Гордон, — начал я осторожно, — вы не можете не понимать, что волшебник с палочкой не просто так решил поработать лопатой. В Магической Британии я — преступник, оправданный, но...

Маргарет прервала меня выразительным жестом:

— Это не важно. Магов не интересуют наши проблемы, а нас — их. Имеет значение лишь ваша готовность работать могильщиком.

В детстве я мечтал стать некромантом, похоже, мечта моя сбывалась.

— И я сразу же обращусь к вам с просьбой, — Маргарет вздохнула и убрала свой экземпляр договора. — Побывайте в Барри, там происходит нечто странное. Пропало несколько детей, поползли слухи о чудовище, однако официальным властям ничего неизвестно. Александр пытался разобраться с этим, но не преуспел. А потом Берк попросил о помощи с вашей тварью.

По спине у меня пробежал холодок, едва я услышал название ближайшего от Хогвартса маггловского поселения. Я взял у Маргарет папку и отправился в Барри, терзаемый дурными предчувствиями.

Александр Гордон оказался человеком обстоятельным. Происшествие, встревожившее могильщиков, случилось в марте, но он собрал информацию за несколько лет и пришел к выводу, что все началось, как минимум, с осени. Трагические события, по отдельности вполне объяснимые, вместе складывались в зловещую картину, и резко отличали этот год от предыдущих.

Осенью пропало четверо детей. Детей? Я нахмурился — не такие уж дети. В сентябре исчез четырнадцатилетний подросток — настоящий оторва — сбежал из дома после очередной ссоры с родителями. Они думали, сын пошел на ферму двоюродного брата, но там он не появился. Возможно, заблудился, утонул в озере или отправился бродяжничать.

Через месяц юная парочка отправилась на берег озера на романтическое свидание при луне. Им было по шестнадцать. Мальчика из озера подняли — он умер от остановки сердца, вероятно, вследствие переохлаждения, девочка исчезла бесследно.

Десятилетний мальчик праздновал Хэллоуин с друзьями и не вернулся домой. Ночью в полицейский участок позвонил нетрезвый мужчина и сообщил, что ряженый схватил ребенка и потащил куда-то. Александр тщательно расспросил этого свидетеля, но тот и сам уже сомневался в том, что видел. Праздновал в компании друзей, глянул в окно и выскочил на крыльцо прямо босиком. Переполошил соседей, позвонил в полицию... Может быть, ему что-то спьяну пригрезилось, кто знает? Мальчика, однако, не нашли.

Зимой, похоже, было тихо. Ах, нет! Барри являлся административным и культурным центром для окрестных деревень. Дети ходили в единственную школу, покойников хоронили на единственном действующем кладбище. Когда в январе сгорела одиноко стоявшая ферма, могильщики закопали два закрытых гроба, а в январе семья Кэмпбеллов из крохотного поселка кремировала сына в Глазго и похоронила его там же.

В начале марта погибла пятнадцатилетняя Бриджит. Она была на дне рождения у подруги, через два дома от своего. Возвращаясь затемно, побежала в противоположную сторону, к лесу. Отец подруги — Роберт Энгус — стоял у окна и увидел мчавшееся по улице чудовище. Он схватил ружье и выстрелил в воздух. Погнался за ним, стреляя, попал. Когда подбежал, обнаружил мертвую Бриджит. Согласно официальной версии, ее загрызли бродячие собаки, а Энгус ошибся — он ни в кого не попал, только напугал их и отогнал.

Могильщики мало что могли добавить к этому. Они были убеждены, что в округе нет таких бродячих собак, да и не потащили бы собаки девочку в лес, а Бриджит именно волокли, как минимум, половину пути до опушки. Собачьих следов рядом с телом не было. Никаких следов — ни звериных, ни человеческих. Энгуса знали как опытного охотника и честного человека, если он уверял, что попал, значит, так оно и было. Я обратил внимание, что его описание чудовища совпадает с тем, что дал свидетель, видевший ряженого на Хэллоуин.

Кремирование и похороны в Глазго трудно было объяснить рационально — у Кэмпбеллов был свой участок на кладбище, где покоилось несколько поколений семьи, в том числе их мертворожденная дочь.

Мальчик, найденный в озере, по словам могильщиков был смертельно напуган — на его лице застыл ужас. Он убегал, как убегала Бриджит.

Могилы всех предполагаемых жертв были в порядке, и мне ничего не оставалось, кроме как опросить свидетелей. Я не стал придумывать легенду — наложил на себя иллюзию внешности Александра Гордона. Ему удавалось расположить к себе собеседников, и я решил использовать уже созданные отношения.

Свидетели не помнили ничего из того, что рассказывали раньше. Роберт Энгус сказал, что услышал крик Бриджит, схватил ружье и, выбежав на улицу, несколько раз выстрелил в воздух. Когда он добежал до опушки леса, увидел только тело девочки. Не помнил ряженого и парень, вызвавший полицию на Хэллоуин. Да, сидели, выпивали, байки рассказывали, ему, видать, что-то померещилось. Родители, похоронившие ребенка в Глазго, не помнили даже о его существовании.

Обозлившись, я применил к ним легилименцию и обнаружил Обливиэйт, скрывающий воспоминания о трагедии. Они проснулись ночью от звона разбитого стекла, вбежали в детскую и увидели чудовище, терзающее их сына. С жертвой в зубах оно выскочило в окно, отец погнался за ним с ружьем, мать звонила в полицию, соседям. Утром появились авроры. Не было ни кремации, ни похорон. Родителям стерли память основательно, соседям и полицейским, видимо, более деликатно. На прощание, как это принято у магов, я опять стер память родителям.

Расспрашивать полицейских и врачей, наверное, было бессмысленно. Вряд ли мне удалось бы обнаружить нестыковки. Другое дело человек, работающий в этой системе.

Я достал мобильный телефон — третий за неделю. Ценой двух предыдущих, плейера Бена и электрочайника Берка удалось выяснить, что чудеса маггловских технологий почти не реагируют на чары иллюзии, бесследно исчезают при аппарации и ломаются на любом заклинании стихии, не выдерживая даже Агуаменти. Этот мобильник, ранее принадлежавший Гордону, отдала мне Маргарет.

Глянув на него, я выругался — признаков жизни он не подавал. Не выдержал применение легилименции? Или моей ярости? Пришлось возвращаться в контору на кладбище и звонить с их телефона. У Глории завтра был выходной, она пообещала приехать к полудню. Берк согласился отпустить меня еще на день.

Попрощавшись с коллегами, я аппарировал в Хогсмид и пошел в «Кабанью голову». Аберфорт мне не то чтобы пылко обрадовался, но поговорить согласился, оставил вместо себя помощника и провел меня в свою комнату.

— Скажи, героев Битвы за Хогвартс просто закопали на импровизированном кладбище?

— Почему же просто? — скривился Аберфорт. — Торжественную церемонию провели, Шеклболт с речью выступил, Поттер, Грейнджер... — он махнул рукой, показывая, что выступали многие, всех не перечислишь.

— Ты понял, о чем я.

— Никаких обрядов не проводили, если ты об этом.

Я едва не застонал вслух. Кладбище на территории Хогвартса! Сама мысль об этом вызывала у меня приступ головной боли. Быть может, я циничен, но у меня не было сомнений, что очень скоро детишки начнут с визгом носиться среди могил, разрисовывать памятники, устраивать ночные вылазки за цветами, а Филч будет разгонять влюбленные парочки, отбирать карты, сливочное пиво и более крепкие напитки.

— Многих там закопали?

Аберфорт пожевал губами в задумчивости и ответил:

— Достаточно. Хоть и не всех. Многие родственники предпочли забрать тела и похоронить на родовых кладбищах.

— Кому вообще пришла в голову эта идея? — задал я риторический вопрос, но ответ получил:

— Кому в голову пришла — не знаю, а поддержали ее Уизли, да, и остальной Орден.

— И Шеклболт? — странно, о Кингсли я был лучшего мнения.

— Ему не до того было, — ухмыльнулся Аберфорт. — Он просто не стал спорить. А чего это ты кладбищем заинтересовался?

Я пропустил его вопрос мимо ушей.

— Люпина похоронили там же?

— Да. И его, и жену. Теща была этим недовольна, но ее уговорили. Да, и не в склепе же Блэков хоронить. Чего ты к кладбищу привязался?

Я выложил перед ним бумаги Гордона. Аберфорт покопался в ящике письменного стола, отыскал очки с погнутыми дужками и водрузил их на нос. Я ждал, пока он разберется с записями, разглядывая в окно Хогсмид. На окнах висели обереги.

— Паренек, сбежавший в сентябре, может быть, до сих пор бегает; сгоревшая ферма, вообще, не подозрительна, — проворчал Аберфорт, отталкивая бумаги.

— А ты на календарь взгляни, — я подпихнул к нему листок.

Александр Гордон тщательно зафиксировал все сопутствующие обстоятельства — солнечный, лунный и церковный календари, связанные с ним поверья, погоду.

— Полнолуние? Не сходится: Хэллоуин был на три ночи раньше. А девочка погибла через неделю.

— Полная луна будит темную тварь. Люпин никогда не утолял ее голод — он не охотился, не убивал, не ел человеческой плоти — и после полнолуния возвращался в нормальное, человеческое состояние. Но Ремус Люпин погиб в Битве, его нет здесь, а тварь осталась. Она пробуждается и ее терзает голод. Она утоляет его и становится сильнее. В Хэллоуин ей уже не понадобилось полной луны, чтобы встать, хватило разгула магии. В марте она не успокоилась после полнолуния, а продолжила охоту.

— Ты уверен, что это Люпин? — прервал меня Аберфорт.

— Нет, — вынужден был признать я. — Но эта версия кажется мне правдоподобной, и я хочу ее проверить.

— Та-ак! То есть, ты собрался на кладбище?

Я кивнул.

— Когда?

— Этой ночью.

— А я составлю тебе компанию?

— Если желаешь.

Аберфорт одарил маня выразительным взглядом и спрятал очки.

Со дня Битвы я не приближался к Хогвартсу и кладбища Героев Войны не видел. Картина, что ни говори, открывалась величественная: в лунном свете сияла белая гробница, ее окружали ровные ряды холмиков, усыпанные благоухающими цветами.

Ночь была ясной, и я без труда различал надписи на памятниках. Могила Люпина вскоре нашлась. Собрав с нее цветы, я отложил их в сторону и вогнал в землю лопату. Два часа интенсивной работы — и глухо стукнула крышка гроба. Я счистил с нее землю и вытер заливающий глаза пот. Аберфорт спустился в яму и выдернул клещами гвозди. Мы подняли крышку — гроб был пуст.

— Для пацана это будет ударом, — прервал паузу Аберфорт и пояснил:

— Для Поттера, — как будто я не понял.

— Ну, и не надо ему знать, — ответил я и положил крышку на место.

— Как это не надо! Он же, — Аберфорт кивнул на гроб, — был его другом.

— Был. Его уже нет. Ремус Люпин умер. А с вервольфом я сам разберусь.

— Думаешь, к утру он вернется? — спросил Аберфорт, подавая мне гвозди.

— Подождем.

Я прибил крышку и вылез наверх. Аберфорт начал засыпать яму землей. Когда большая часть работы была закончена, я взял у него лопату и восстановил пристойный вид могилы. Вновь разложил цветы. В полной тишине мы дождались рассвета. Вервольф не появился.

Вернувшись в «Кабанью голову», Аберфорт достал бутыль и разлил самогон по кружкам.

— Все же лучше рассказать Поттеру. Не хочешь — я сам с ним поговорю.

— Нет! Его помощь не понадобится. Он будет только путаться под ногами.

— Он прикроет от закона.

— Если боишься Азкабана, я все сделаю сам!

— Не лезь в бутылку, — Аберфорт предостерегающе поднял ладонь. — Не хочешь — и ладно. Одного я тебя не пущу, разберемся мы с этим вервольфом. Только бы он вернулся.

— К новолунию должен, — сказал я без уверенности. — Я хочу завтра в Барри побывать, расспросить местных магов. Их там много?

— Порядком. Кстати, хозяйка сгоревшей фермы была ведьмой, а сын ее — сквиб.

— Вот как.

Наверное, на этот случай и среагировал Аврорат. Началось расследование. Потом произошло нападение на Кэмпбеллов. Тогда и стали стирать память всем свидетелям.

— Неужели авроры ничего не искали?

— Искали, — Аберфорт наполнил опустевшие кружки до половины и убрал бутыль. — Не авроры, Отдел по контролю за магическими существами. Запретный Лес прочесывали. Видно, они его и спугнули. Уже неделя после полнолуния прошла, а нападений вроде не было.

— Поблизости не было, — согласился я.

Уж если ты разлюбишь, так теперь,

Теперь, когда весь мир со мной в раздоре.

Будь самой горькой из моих потерь,

Но только не последней каплей горя.

И если беды я сумею превозмочь,

Не наноси удара из засады,

Чтоб долгая не разрешилась ночь

Тоскливым утром, утром без отрады.

У. Шекспир. Сонеты.

Я узнал у Аберфорта адреса живущих в Барри магов, однако беседовать со мной они отказались наотрез. Даже через дверь. Чтобы скоротать время до приезда Глории, я зашел в бар «Потерянные мальчишки» и заказал ланч. Жареные колбаски пахли пряными травами и были восхитительны на вкус, корочка на картошке аппетитно хрустела, кофейный аромат кружил голову. К своему стыду, только покончив с едой, я сообразил, какие мальчишки дали название бару.

Заметив в окне автомобиль Глории, я расплатился по счету и пошел к выходу. Там меня уже ждали. Двое в алых мантиях с палочками в руках. Рон Уизли перегораживал своими плечами все пространство холла. Роланд Марчбэнкс был на полголовы ниже, раза в два тоньше и намного опаснее. Он закончил Хогвартс на два года раньше меня, получил орден Мерлина второй степени в первый месяц работы аврором, к семьдесят восьмому стал полным кавалером, а через год попал под следствие за применение Непростительных. После указа Крауча все обвинения были с него сняты, и Марчбэнкс едва не возглавил Аврорат, но опять отличился и чудом избежал Азкабана. В его светлых, как горный хрусталь, глазах плескалось злое веселье:

— Что же тебе все неймется, Снейп, — осклабился он мне в лицо. — Досаждаешь мирным магам, шастаешь здесь, нос длинный суешь!

— Это противозаконно?

— Видать соскучился по Азкабану, — Марчбэнкс, не реагируя на мой вопрос, продолжал свою речь. — Туда ты сейчас и отправишься. Уизли, — кивнул он.

Уизли своего наставника понял, сделал три шага, закрыл за моей спиной дверь и встал справа от меня, впившись взглядом в мою руку.

— У вас есть ко мне какие-то вопросы?

— Ага! — Уизли улыбнулся бесхитростно.

— И задавать мы их будем в Аврорате, — продолжил Марчбэнкс. — Давай, Снейп, шагай и без фокусов, а не то... — с его палочки сорвался луч, и зеркало у моего левого плеча раскололось.

— Вы с ума сошли? — с улицы в бар вошла Глория.

Уизли оглянулся на нее, этой мгновенной заминки мне хватило, чтобы выхватить из рукава палочку и хлестнуть заклинанием по руке Марчбэнкса. Уизли я оглушил, по возможности, нежно.

— Уезжай! Быстро!

— Но...

— Потом поговорим. Иди!

Марчбэнкс перехватил палочку из отбитых пальцев левой рукой. Я успел поставить щит. Мой Ступефай в свою очередь разбился о щит Марчбэнкса. Мы снова обменялись заклинаниями. И еще. Собственно, так сражаться можно было до бесконечности, точнее, до полного изнеможения одного или обоих сражающихся. Моему противнику, видимо, пришла в голову такая же мысль. Я увидел в его глазах свое, искаженное дикой болью лицо, еще до того, как он произнес «Круцио!», и успел опередить, плеснув расплавленным свинцом. Взвыв от боли, Марчбэнкс скрючился на полу. Я забрал палочку, убрал свинец и, обездвижив его, стал накладывать исцеляющие чары. Краем глаза я заметил встающего с выражением мрачной решимости на лице Уизли. Раньше, чем он поднял палочку, Глория стукнула его рукоятью пистолета по голове.

Я залечил ожог Марчбэнкса и связал Уизли.

— Тебе нужно уезжать.

— А как же ты?

— Ерунда, — я махнул рукой. — Разберусь и приеду.

Мы вышли из бара и подошли к машине Глории.

— Езжай. И прости за то, что так получилось.

— Это было здорово! — неожиданно сказала она и, поднявшись на цыпочки, поцеловала меня в губы.

Глория уехала. Я вернулся в бар и столкнулся в дверях с разгневанной Грейнджер и двумя аврорами.

— Вы! Что вы творите?!

— Я? Мисс Грейнджер, вас неверно информировали...

— Вы терроризируете мирных магов! Применяете колдовство к магглам! Нападаете на сотрудников Аврората! Оказываете сопротивление при аресте! — она выкрикивала обвинения в мой адрес, склоняясь над Уизли.

— Сопротивление? Да разве я сопротивляюсь? — я широко развел руки и освободил невербальным заклинанием Марчбэнкса и Уизли.

Один из авроров, кажется, Стентон выхватил у меня палочку и стянул запястья магической веревкой так туго, как мог. Сволочь.

— Что касается магглов, — продолжал я, заставляя себя забыть о рвущих кожу веревках. — Я исправлял ваши промахи: бедные родители забыли, что у них вообще были дети. Представляете, придут они на семейное кладбище и обнаружат лишнюю могилу.

Я не имел в виду, что Обливиэйт накладывала именно Грейнджер, определение «ваши» относилось к официальным лицам Магической Британии в целом, но она вскочила на ноги и залилась пунцовой краской. Предоставленную возможность упустить я не мог.

— Раз уж вы взяли на себя миссию избавлять родителей от горестных переживаний из-за детей, почему вы не поможете чете Уизли? Или ваша благотворительная деятельность распространяется только на магглов?

— Ты мерзкий... — заорал Уизли.

— Не надо! — Грейнджер вцепилась в него. — Не надо. Он просто злобствует. Он ничего не может сделать, ему нечего сказать — вот он и вымещает свое недовольство жизнью на нас.

— Браво! Мисс Грейнджер, вы решили переквалифицироваться в надежде, что психолог из вас выйдет лучший, чем реаниматолог? Открою вам тайну: определить характер психологических проблем пациента без тщательного исследования с помощью специальных методик так же невозможно, как установить факт смерти «на глазок».

Продолжить мне не дали, а жаль! Дрожащая от ярости Грейнджер велела доставить меня в Аврорат, а сама аппарировала с Уизли и Марчбэнксом в Мунго.

Следующие два часа я провел в уютной одиночной камере, любуясь на свои распухающие пальцы. Веревку с меня никто не снял. Справедливости ради, меня не обыскали и не напоили веритасерумом — похоже, не знали, что со мной делать, и дожидались распоряжений сверху. Я тоже не знал, что мне делать. Вся эта схватка была абсолютно не нужной — я просто не хотел, чтобы Глории стирали память. В сущности, успокаивал я себя, ничего серьезного мне предъявить не могут. Вынесут какое-нибудь порицание, назначат штраф, наложат ограничения на палочку. Все это мелочи! Только бы не прицепились к Глории.

Наконец явился дежурный аврор, снял веревку, восстановил содранную кожу и пригласил пройти с ним в кабинет. Вполне ожидаемо из-за стола встал Поттер. А вот увидеть в кресле для посетителей Аберфорта я не рассчитывал. Поттер предложил мне сесть и отдал палочку.

— Профессор... — начал он, но я его перебил:

— Я не профессор, аврор Поттер, я — могильщик.

Лицо у него вытянулось.

— Не верите? У меня даже трудовой договор есть с собой. Глядите, — я бросил ему бумагу.

Поттер, наверное, трижды перечитал текст, даже проверил на чары.

— Но... зачем? Почему? — он смотрел на меня с неподдельным отчаянием. — Зачем вы так... юродствуете?

— Вам не нравится моя профессия? Чем же она плоха? Шекспир посвятил могильщику целую сцену, а Честертон эссе. Вы, разумеется, не знаете, кто такой Честертон, впрочем, можете поинтересоваться у высокоумной любительницы облегчать родительское горе Обливэйтом, хотя она вряд ли читала Честертона — иначе выбрала бы другой метод — но для вас найдет книгу и ткнет в соответствующую страницу; вот о Шекспире вы должны были слышать, однако...

— Причем здесь Шекспир? — перебил меня Поттер. — Вы... зачем вам надо так... так унижаться? Вы ведь свободны теперь, вы можете делать все, что захотите!

— Представьте себе, Поттер, я хочу быть могильщиком. Недавно я осознал это. В сущности, именно этим я занимался почти всю свою сознательную жизнь — копал могилу Темному Лорду и выкопал такую глубокую, что в ней поместился и Альбус Дамблдор, и еще пятьдесят с лишним человек; а еще раньше я копал могилу для своих врагов, и в нее легли ваши родители; а если копнуть еще глубже — какая аллегория, заметьте — я копал могилу своему однокурснику Люпину и чуть не лег в нее сам, если бы...

— Могилу Люпину? — ошарашено переспросил Поттер.

— О, неужели вы думаете, я собирался стать ужином для оборотня? Я шел его убивать — единственного Мародера, которого я мог убить безнаказанно. Это был прекрасный план, и Блэк здорово мне помог, любезно подставив мохнатого друга под мою палочку.

— Я вам не верю! — Поттер замотал головой, словно, вытряхивая залетевшие в уши слова.

— Правильно делаешь, — вмешался Аберфорт. — Он тебя нарочно с толку сбивает — хочет отвлечь от девушки.

Невероятным усилием воли я не обернулся к нему.

— Какой девушки? — удивился Поттер.

— Той, которая оглушила Рона, — усмехнулся Аберфорт. — Видимо, из-за нее и было «оказано сопротивление при аресте». Как только она удалилась, господин могильщик сдался и даже освободил авроров. В рапорте же написано, — Аберфорт взял со стола пергамент.

— Точно. Я читал. У меня все из головы вылетело.

— Он этого и добивался, — довольно заключил Аберфорт. — Кто же эта девушка, а?

— Констебль Филиппс расследует путаницу в рапортах из Барри. Ваши штатные обливэйтеры не смогли разобраться в бюрократических тонкостях, их поделки повергли в шок полицейское управление. Я полагал, что очередной корявый рапорт из Барри только усугубит подозрения, и постарался не допустить этого.

Не знаю, проглотил бы Поттер такую байку, но Аберфорт откровенно скалился.

— Что вы предъявляете мне, аврор Поттер, какие обвинения?

— Погодите, — он запустил пальцы в волосы и с силой потянул, словно хотел выдрать. — Сэр, пожалуйста, давайте поговорим нормально. Я знаю, что вы ничего дурного не делали. Вы хотели поймать чудовище, мы тоже хотим его поймать.

— Чудовище? — я изобразил удивление.

— То, которое ожило в теле профессора Люпина.

— Я все ему рассказал, Снейп, — вмешался Аберфорт.

— Все?

— Все, — пожал он плечами.

— Сколько Дамблдоров не авадь — все под палочку лезут, — прошипел я.

Поттер едва не подскочил, но промолчал. Аберфорт вздохнул:

— Поставь себя на его место, Снейп. Ты бы согласился не участвовать? Позволил бы себя отстранить?

То я, а то — мальчишка! Он смотрел на Аберфорта с надеждой.

— Гарри должен участвовать. Да и я, признаться, не хочу в Азкабан.

Можно подумать, я хочу.

— Мы должны работать вместе, — заговорил Поттер. — Не только потому, что там профессор Люпин. Хотя поэтому тоже. Но, — кажется, он запутался. — Вы не представляете, как мы его ловили! — произнес он с горечью. — Мы же весь Запретный Лес облазили! Даже не приблизились к нему.

— Поттер, вы аврор, вот и занимайтесь своей работой — ищите преступников, собирайте доказательства и... что там еще в ваших должностных инструкциях прописано? Не лезьте в то, о чем не имеете понятия!

— Я не лезу. Я буду вам помогать. Честное слово, я все сделаю, как вы скажете.

Честные-честные глаза, на лице решимость и трогательная вера в свои слова. Ну да, сейчас он готов все мои инструкции выполнять и беспрекословно подчиняться, а как дойдет до дела, начнется сплошная импровизация. Это же Поттер! Ему непременно нужно лично, с голыми руками на чудовище. А я буду изображать Фоукса с мечом в клюве.

— Нечего вам там делать, — отрезал я.

Поттер открыл было рот, но Аберфорт его перебил:

— Хватит! Мы все знаем, что Гарри будет участвовать. Ты можешь согласиться сейчас, и мы спокойно обсудим дело. Ты можешь упорствовать и дальше — тогда просидишь в камере до новолуния и все-таки согласишься. В последний момент.

— Почему это? — фыркнул я.

Аберфорт ухмыльнулся:

— Ты же не веришь, что мы без тебя справимся.

Можно было продолжать упираться и дальше. Вплоть до новолуния. Но Аберфорт был прав. Рассказав все Поттеру, он загнал меня в угол. В случае моего отказа они полезут сами, и я даже не смогу проверить, что именно они сотворят. Мне ничего не оставалось, кроме как согласиться. Поттер, как ни удивительно, просиял. Он связался с Кингсли, и я получил свободу.

Выйдя из Министерства на улицу, я нашел телефонную будку и позвонил Глории — ее домашний телефон не отвечал, а номер мобильного я не помнил. Я хотел убедиться, что она благополучно доехала, и вспоминал, где ее можно найти. Помимо дома, работы и ночных прогулок по кладбищу, я смог вспомнить кафе «На перекрестке», где работала ее одноклассница. Туда я и отправился. Глория действительно стояла у стойки. Увидев меня, она улыбнулась с облегчением, и тут же на ее лице появилось смущенное, чуть встревоженное выражение.

— Здравствуй, Северус. Я не смогла до тебя дозвониться.

Стоявший рядом с ней мужчина обернулся. Я сразу понял, что это и есть тот самый муж, у которого «все так». Его сияющая улыбка в тридцать два зуба прекрасно смотрелась бы на рекламном плакате стоматологической клиники, обтянутый трикотажным джемпером торс — на плакате спортивного зала... Да что мелочиться — он шикарно смотрелся бы на любом рекламном плакате! Ясный взгляд карих глаз, мужественный подбородок, коротко стриженные, чуть волнистые темные волосы — все было «так» и даже лучше.

— Познакомьтесь, — сказала Глория, — мой муж.

— Джеймс Блэк, — представился он.

У мироздания, определенно, извращенное чувство юмора.

— Северус Снейп, — сказал я, — могильщик.

Его улыбка не потускнела, просто приобрела несколько снисходительный оттенок.

— Рад познакомиться, — кивнул я.

— Северус, ты разобрался с проблемой? — Глория тревожно нахмурилась.

— Да, все нормально.

— Вам была нужна помощь полиции, — констатировал Джеймс Блэк. — Вам следует написать заявление, чтобы дать делу ход.

— Благодарю. Произошло недоразумение — оно разрешилось.

Я заказал чашку кофе и пожалел об этом. Зерна были пережарены, смолоты в пыль, и успели выдохнуться. В Барри варят лучше. Допив отвратительный напиток, я кивнул Глории и прошел к выходу. Она оставила увлеченного трансляцией футбольного матча мужа и догнала меня.

— Джим неожиданно приехал, полдня просидел на крыльце коттеджа, ждал. Я ему сказала, что проверяла юридические формальности по твоей просьбе. Он бы не поверил, если бы я рассказала обо всем, что тут было — стал бы искать сектантов, мошенников, наркоторговцев.

— Понятно.

— У тебя правда все в порядке?

— Да. Мы разобрались с недоразумениями. Следствие ведется, преступник уже обнаружен. Я влез не в свое дело.

— Ну и хорошо, — вздохнула Глория с облегчением. — Я пошла?

— Пока.

Сама она с ним не стояла рядом:

Он хладный труп один узрел...

А мрачный бес, в нее вселенный Адом,

Ужасно взвыл и улетел.

Р.Саути. Доника.

Время летело стремительно. Я работал на кладбище, варил зелье для вервольфа, читал присланные Кингсли книги. Отметил свое вступление в профсоюз могильщиков и получил в подарок мобильный телефон. С третьей попытки загнал в угол неразговорчивую даму и выяснил, что она покончила с собой, отравившись синильной кислотой, и теперь ее смущает запах изо рта. Бен отыскал могилу самоубийцы и перезахоронил ее. Луна убывала.

В «Кабаньей голове» посетителей не было, Аберфорт поил Поттера подозрительным на вид чаем.

— Здравствуйте. Мы караулили могилу. Каждую ночь.

Судя по черным кругам вокруг глаз, действительно караулил ночи напролет.

— Сегодня караулить не нужно.

— Почему?

— Чтобы не спугнуть.

— Он может не вернуться, если увидит нас? А куда же он пойдет?

— Не знаю.

— Вы же говорили, он вернется в могилу!

— Поттер, я не знаю! Никто не знает! Тьма многолика и изменчива, ее создания разнообразны, их больше, чем вы можете вообразить себе, они постоянно множатся, меняются, и не существует универсального свода правил, который можно зазубрить и применять, просто найдя соответствующий пункт. Если прозрачное, значит, привидение — можно не опасаться, а непрозрачное, значит, инфери — нужно огонь вызывать!

Поттер опешил. На его лице отразилась детская обида, даже губы задрожали:

— Вы... не знаете?!

— Я предполагаю с большей долей вероятности.

— Вы не знаете!

— Караулить могилу сегодня не будем, — вмешался Аберфорт. — Ждем сутки. Отсыпаемся. Завтра луны не будет, и эту ночь мы пропускаем. Послезавтра пойдем на кладбище. Все верно?

— Да. Поттер, отправляйтесь спать — у вас будет ответственное задание, дрожащими от недосыпа руками его не выполнить.

Для порядка повозмущавшись, Поттер ушел. В его отсутствие распланировать предстоящую операцию оказалось гораздо проще. Незадолго до рассвета мы с Аберфортом отправились на кладбище. Могила Люпина выглядела нетронутой. Я несколько раз обошел вокруг нее, но не заметил ничего подозрительного. Разве что запах. Я принюхался — цветы благоухали, но в их аромате едва различимо присутствовала нотка тления. Чары обнаружения слабо пульсировали, обозначая нечто, почти несуществующее, спящее. Я щедро полил могилу своей версией аконитового зелья. Цветы почернели, словно обуглились, и рассыпались в прах.

— Сдохнет? — с надеждой спросил Аберфот.

— Был бы жив, сдох бы. Надеюсь, ослабнет и не сможет перекидываться.

— Да-а, если пацан увидит, как он превратится в Люпина, прибить не позволит.

— А я говорил, не надо его посвящать!

— А зачем ты сказал, что не знаешь? Сделал бы морду уверенную и лепил так, мол, и так, и никак иначе! Альбус так и делал — вот его всезнающим и почитали, а он знал-то... — Аберфорт безнадежно махнул рукой.

Я возразил:

— Альбус никогда не говорил, что знает. Он позволял заблуждаться на свой счет, но не врал. Поэтому ничего не сказал Поттеру сам.

— Через тебя передал!

Почему-то прозвучало это, как обвинение.

— Не так, — сказал я тихо. — Пойми, я передал мальчишке воспоминания, чтобы он сам мог решить. Посмотрел, как бы со стороны, послушал, что мы обсуждаем, и решил, можно ли довериться этим догадкам.

— Гениально, — буркнул Аберфорт, отнюдь не восхищенно.

Следующую ночь мы пропустили и встретились на пороге «Кабаньей головы», когда на небе появился тоненький месяц. Его середина была не толще рогов, и светился он слабо. Зато ярко сияли звезды.

— Приступим, — буднично сказал Аберфорт и, поплевав на ладони, взял лопату.

Я вручил Поттеру короткое копье с серебряным наконечником:

— Постарайтесь пробить сердце.

— Да! — воскликнул он, будто давал торжественную клятву, и восхищенно уставился на блистающий наконечник.

На самом деле я долго не мог выбрать между колом и мечом. Серебра в таком количестве, чтобы трансфигурировать меч, у меня не было, а в том, что Поттер сможет проткнуть тело деревянным колом, я сомневался. Поэтому и получился гибрид с наконечником из пожертвованной Аберфортом семейной реликвии.

Поттер примерял самодельное копье к руке и был до жути похож на мальчика, играющего в рыцарей Круглого стола. Я вздохнул:

— Просто ткните со всей силы в грудь.

Я плеснул на могилу зелье, и мы с Аберфортом принялись копать. Показалась крышка гроба. Аберфорт выпрямился и перевел дыхание. Я взял лежащий на краю ямы лом. Поттер застыл в ожидании, сжимая копье двумя руками. Крышка у меня под ногами зашевелилась, накренилась, словно палуба корабля, пополз омерзительный запах, раздался жуткий скрежет. Одним движением я выпрыгнул из могилы, упал на колени и, схватив за руку Аберфорта, втащил его наверх. Крышка слетела с гроба, упала рядом с нами. Вервольф поднимался из могилы, похожий на гигантского волка, но стоящий на задних лапах, с лютой злобой в оранжевых, как пламя, глазах. С оскаленных клыков капала желтая слюна, жесткая, как кабанья щетина, шерсть стояла дыбом.

Я полоснул его по горлу краем лопаты. Остро отточенным краем, надо сказать. Но пробить не смог. Показалась черная кровь, зверь взревел. Поттер со всей силы ударил его копьем в грудь. Рев перешел в вой, плоть вокруг серебряного наконечника дымилась. Я приложил его еще раз, по морде. Аберфорт рубанул топором по шее. Зверь оседал в могиле. Поттер навалился на копье, загоняя глубже. Аберфорт ударил снова, я услышал, как хрустнули шейные позвонки. Вервольф сползал по стенке вниз, увлекая вцепившегося в копье Поттера. Я схватил мальчишку за руку и рванул на себя. Копье он выпустил и схватился за палочку. Аберфорт положил Поттеру на плечо руку.

Я взял нож для разделки туш и спрыгнул вниз. Отделил голову от туловища, вскрыл грудную клетку и присвистнул — в сердце Поттер не попал, но сломал ребра и пробил легкое. Если бы не мягкий металл наконечника, пронзил бы насквозь. Я вырезал сердце, вместе с головой выбросил наверх и вылез сам. Невнятное восклицание заставило меня обернуться — тело вервольфа плавилось, искажалось, меняло очертания. Не отрываясь, мы смотрели на него. Исчезла шерсть, изменились пропорции — в гробу лежали человеческие останки. Останки, пролежавшие в земле почти год, но принадлежавшие именно человеку.

— А голова? — спросил Аберфорт.

На земле лежал человеческий череп с остатками гниющей плоти и кишащий червями комочек мяса. Я заключил их в сферу, внутри которой зажег огонь. Пламя вспыхнуло, уничтожая предложенную пищу. Горсточку пепла Аберфорт ссыпал в железную фляжку, спешно очищенную от содержимого. Он передал ее Поттеру:

— Потом закажешь что-то подходящее. Вазу какую-нибудь, сосуд бронзовый. И похорони лучше подальше. На всякий случай.

Поттер кивнул и спрятал флягу в карман. Он сам взял лопату и помог закопать могилу. Молча постоял перед памятником, потрогал рукой портрет и решительно зашагал к выходу.

В «Кабаньей голове» нас встретил сам министр Магической Британии Шеклболт с кувшином эльфийского вина. Пока я рассказывал о всем случившемся за последний месяц, Аберфорт усердно подливал вина себе и Поттеру. Лицо у мальчика раскраснелось, взгляд не фокусировался, очки сползали с потного носа. Намучившись с ними, он снял их и положил на край стола, тут же сбил локтем. Кингсли подобрал очки и спрятал в свой карман. Поттер расстегнул воротник, он беспокойно ерзал на стуле. Я не выдержал:

— Вы хотели о чем-то спросить?

— Скажите, — произнес он умоляюще, ну, насколько может умоляюще говорить Поттер, — вы ведь не собирались тогда убивать Люпина? Пожалуйста, скажите правду.

Сам не знаю почему, я захотел сказать правду. Должно быть, обманчиво легкое эльфийское вино ударило в голову.

— Не хотел. По всему выходило, что Люпин — оборотень, но ваш отец, Блэк и Петтигрю проводили с ним полнолуния, и он их не трогал. Я не знал, что Мародеры — анимаги, и ломал голову над загадкой. Хотя лезть к оборотню в полнолуние все-таки не решался. А когда Блэк показал вход, я не смог отступить. Испугался, что меня сочтут трусом.

— А что было потом?

— Потом? Ничего, — моя правдивость была исчерпана.

— Неужели вы с моим отцом так и не поговорили?

— Нет, — я покачал головой, — мы не говорили.

«Я спас твою никчемную жизнь!»

«Ты сделал это только из-за Люпина! Ты его спасал!»

«Ну и что? Ты мне обязан! Жизнью обязан! Попробуй теперь только палочку на меня поднять! Ты знаешь, что такое Долг Жизни?»

«Ты знаешь!»

«Знаю».

Я с силой провел ладонями по лицу, словно надеялся стереть воспоминания.

— А я не решился подойти к вам после суда, — виновато улыбнулся Поттер. — Должен был, но не смог, — он замолчал и отхлебнул вина. — Все неправильно, — пробормотал он, — неправильно.

Поттер так и заснул на стуле. Аберфорт уложил его на свою кровать и выпроводил нас с Кингсли за дверь. Министр отправился на свой пост, а я — в Эдинбург, на встречу с Маргарет Гордон.

Потом я дремал в поезде. Мне снилась невообразимая мешанина из школьных воспоминаний, отрывков прочитанных за последний месяц книг, страшных сказок детства. Просыпаясь, я видел мелькающий за окном пейзаж и не мог вспомнить ничего из этих сумбурных сновидений.

Пред замком шумная толпа

Цыган поет, играет...

Хозяйка замка вниз сошла

И песням их внимает...

«Пойдем, — сказал ей Джонни Фа, —

Красавица, со мною,

И мужу не сыскать тебя,

Ручаюсь головою!..»

И обнял правою рукой

Красавицу он смело,

Кольцо на палец Джонни Фа

Она свое надела.

Джонни Фа. Шотландская баллада.

У ворот кладбища стояла Глория.

— Привет, — улыбнулась она чуть смущенно. — Я пыталась тебе сообщение отправить, но твой мобильник недоступен. Я опустил руку в карман — телефона не было. Я же аппарировал на встречу с Маргарет! Все-таки интересно, лежит мой телефон на дорожке в Хогсмиде или распался на атомы при аппарации?

— Я хочу пригласить тебя в гости, — Глория кивнула на свою машину.

— Хорошо.

На переднем сидении лежал пакет из супермакета, перекладывая его назад, я почувствовал бутылочное горлышко. Это действительно было вино. Глория разлила его по бокалам, когда мы расположились в уютной гостиной. На мой вопросительный взгляд она пожала плечом:

— Завтра выходной. Неделя была тяжелой. Просто хочется посидеть с бокалом красного вина.

Коттедж раньше принадлежал ее двоюродной бабушке, и Глория, похоже, ничего из обстановки не меняла. Крохотная гостиная была вся заставлена мягкими креслами, низкими столиками, хрупкими этажерками. Лампа под оранжевым абажуром бросала мягкий золотистый свет на вышитые подушечки и кружевные салфетки, на фарфоровые статуэтки и чайный сервиз в буфете, на хрустальную вазу с искусственной розой.

— Джим хочет дать нам второй шанс, — Глория села, поднесла к губам бокал и усмехнулась. — Я проявила мещанскую узколобость и местечковый эгоизм, не понимая высокого долга перед человечеством, но он верит, что я повзрослею и научусь верно расставлять приоритеты.

— И как, научилась?

— Нет. Не получается у меня забыть о том, что происходит здесь и сейчас, ради будущего блага. Наступит ли мир во всем мире — неизвестно, а получать пинки под ребра больно всегда. Не поехала я в Лондон с мировым злом бороться.

Глория улыбалась. Вино из супермаркета не могло сравниться с эльфийским вином Кингсли, но я не замечал его вкуса, я пил малиновый нектар ее губ.

На узкой кровати двоим едва хватало места. Глория лежала частично на мне. Она приподнялась на локте:

— Над чем ты смеешься?

— В детстве я мечтал о славе. А сейчас держу тебя в объятиях, Глория Мунди.