На краю света (гет)

Суд над Снейпом занял вдвое больше времени, чем изначально планировалось. Зато прошло все гладко, как он и предполагал. После показаний Гермионы его полностью оправдали. И хотя Гермиону это очень злило, но лживому типу действительно вручили орден Мерлина.

К сожалению, ее объяснение с Гарри и Роном прошло гораздо сложнее. Особенно плохо отреагировал Рон, обвинив ее в двуличности. Он никак не мог простить, что Гермиона скрывала от него настолько важную правду и при этом пилила его несколько месяцев за единственную ошибку, совершенную под действием эмоций и проклятого медальона. Изображала из себя праведницу, а сама все время лгала, глядя в глаза. А еще он не мог понять, почему после окончания войны, когда отношения между ними двумя стали больше чем дружескими, она не пошла к Снейпу и не попросила снять с нее клятву. Почему нужно было непременно дожидаться суда? Гермиона пыталась объяснять, что это — не ее тайна и не ей было решать, когда раскрыть. Она извинялась, упрашивала понять и извинялась снова. Но Рон, похоже, мстил за те месяцы, когда на ее месте находился он, а Гермиона все никак не желала проявить великодушие и простить его оплошность.

Гарри воспринял новость проще. Он легко согласился не давать показаний и не обнародовать воспоминания Снейпа, раз тот желал сохранить их в тайне. И если Гарри и злился, то больше на Дамблдора — за то, что не доверил настолько важный секрет ему, когда он мог бы сильно облегчить всем жизнь в тот ужасный год. Труднее всего Гарри было принять мысль, что Снейп чуть не умер прямо у него на глазах, а все из-за параноидальной скрытности старого директора. И хотя Гарри напрямую не винил Гермиону, ему тоже было трудно простить ее за то, что она одна из них троих знала правду, но не попыталась спасти Снейпа, предпочитая хранить тайну, даже когда на кону оказалась его жизнь. Отношения между неразлучной троицей не разладились окончательно, но были слишком натянутыми и напряженными, так что Гермиона даже радовалась предстоящей поездке в Австралию и возможности побыть наедите со своими мыслями. Казалось правильным дать мальчикам немного свободного пространства и времени, чтобы свыкнуться с открывшейся на суде историей. После целого года, проведенного в одной палатке и почти без контактов с другими людьми, было совсем не лишним отдохнуть друг от друга и впервые за долгое время соскучиться по общению, а не продолжать жаться к неразлучным друзьям, словно они по-прежнему одни против всего мира, и за ними все еще гонится стая адских псов. Немного свободы и самостоятельности — это именно то, что им троим давно требовалось.

Собирая чемоданы, Гермиона уверяла себя, что короткая разлука с друзьями окажется полезной и сгладит неприятную размолвку. Сложнее получалось убеждать себя, что общество Снейпа, которое она отныне вынуждена будет терпеть, окажется не слишком неприятным и обременительным. Снейп являлся редким образцом человека с отрицательным обаянием. Стоило лишь увидеть его, и настроение моментально портилось. Гермиона не удивилась бы, узнав, что Снейп не пьет чай с молоком потому, что молоко от одного его вида киснет. В общении Снейп умудрялся казаться еще менее приятным, чем внешне. Стоило ему открыть рот, как с его губ тотчас же слетали язвительные комментарии и саркастичные замечания. И это еще в случае, если ты не успел чем-то лично насолить Снейпу, а просто оказался в поле действия его неподражаемой ауры.

Да, как-то не слишком хорошо Гермионе давался позитивный настрой. Но главное, что в результате она вернет своих родителей. Ради такого можно потерпеть и Снейпа.

Чтобы получить портключ, понадобилась всего неделя, и в первые дни сентября Гермиона Грейнджер и Северус Снейп оказались на специальной площадке для межконтинентальных волшебных перемещений. В первые секунды Гермионе показалось, что она попала не в Австралию, а на другую планету, бурлящую жизнью и пестрящую красками. И окружающие люди оглядывались на странную прибывшую пару именно так — как на инопланетян. Оно и не удивительно — среди загорелых, улыбчивых местных жителей в шортах и светлых рубашках, двое бледных хмурых людей в чопорных черных мантиях, закрывающих почти с головы до пят, выглядели инородно. И все же им улыбались, приветствовали, впихивали в руки яркие брошюры для туристов, не обращая никакого внимания на сердитые взгляды, которые бросал Снейп на всех, попадающихся на пути.

* * *

Выбравшись наконец из пестрого столпотворения возле площадки для портключей, Гермиона огляделась по сторонам и вдохнула поглубже морской воздух со сладковатой примесью цветочной пыльцы. Это в осеннем Лондоне сейчас сыро и промозгло, и его блеклые улицы утопают в клубах серого смога. А в Австралии ранняя весна, всюду зелень и лазурь, а цветущие деревья джакаранды устилают землю крупными ярко-фиолетовыми лепестками. За последние пару месяцев Гермионе не раз довелось побывать в этой части света, и все же она никак не могла привыкнуть к поразительному контрасту между родной, но мрачноватой Англией и этим цветущим островком рая.

В районе Брисбена, где жили ее родители, недавно прошли сильные ливни, вызвавшие наводнение. Приютившиеся в низине улицы города оказались полностью затоплены, и безумные мальчишки-серферы рассекали на своих досках прямо посреди проезжей части, покоряя стремительный поток воды, сносивший вниз по течению оставшиеся припаркованными на обочине машины. Сейчас как никогда Гермиона понимала, чем так приглянулся этот город мистеру и миссис Грейнджер. Они всегда мечтали поселиться здесь, перенести сюда свою стоматологическую клинику и работать вместе, как и прежде, но по вечерам, возвращаясь после изнурительного трудового дня, встречать закаты на теплом песчаном пляже. Это служило единственным утешением Гермионе с тех пор, как она поняла, что не сможет самостоятельно вернуть родителям память. Во всяком случае, они жили в воплощенной мечте, даже если не помнили, что всегда этого хотели.

Еще в самый первый после войны визит в Брисбен, Гермиона очень обрадовалась, что чета Уилкинсов сдает в аренду туристам часть слишком большого для двоих дома. Не раздумывая ни минуты, она внесла плату за аренду за три месяца вперед и договорилась, чтобы комнаты не сдали кому-то другому, даже если она немного задержится с визитом. Хозяева удивлялись, что она провела в Австралии всего четыре дня, а остальное время комнаты пустовали, но девушка платила исправно, и жаловаться было не на что.

Снейп поначалу воспринял в штыки идею жить под одной крышей с родителями Гермионы, но в результате его удалось уговорить. Нужен был удобный повод, чтобы находиться рядом с Уилкинсами и не вызывать беспокойства или подозрений, а аренда комнат в их доме позволяла незаметно провести обследование и использовать магию, не привлекая внимания других магглов.

Хотя идея жить у родителей принадлежала Гермионе, она все же чувствовала себя очень странно и неуютно, когда пришлось знакомить их со Снейпом. Глупо конечно — родители ничего не помнили не только о письмах, в которых Гермиона жаловалась на несправедливого преподавателя, но и вообще не помнили, что у них есть дочь или что в мире существует магия. Но Гермионе постоянно казалось, что вот-вот ее отец обернется, сурово посмотрит на человека, столько раз доводившего его любимую доченьку до слез, и выставит мерзавца за дверь. Но Венделл Уилкинс вежливо улыбался, показывая новому гостю дом и даже предложил сыграть вечерком в бридж за стаканчиком виски. От этого Гермионе становилось ужасно грустно.

В начале, когда только узнала, что не сможет самостоятельно вернуть родителям память, она утешала себя мыслью, что сумеет заново с ними подружиться. И пусть Уилкинсы не будут знать, что Гермиона их родная дочь, но зато они останутся близкими людьми. Теперь же, наблюдая за поведением отца, Гермиона ясно как никогда осознавала: ее идея о вновь созданной семье была лишь утопией, и если бы все осталось как сейчас, она не смогла бы находиться рядом с людьми, постоянно напоминающими обо всем, что она потеряла, и ничуть не разделяющими ее чувства. Это свело бы ее с ума, как сводило с ума своих прошлых владельцев воскрешающее кольцо. Видеть перед собой лица любимых людей, но не чувствовать ни капли тепла, только безграничную пропасть, разделяющую ваше существование, — это пытка, которую Гермиона не пожелала бы и врагу. Разумеется, она не смогла бы сказать это вслух при Гарри, потерявшем родителей и крестного, или при Роне, совсем недавно лишившегося брата. Утраты ее друзей были безвозвратны, и они не смогли бы понять, что смириться с потерей гораздо проще, когда у тебя есть право оплакать ее и оставить в прошлом. Возможно, Невилл понял бы ее. Или обвинил бы в малодушии. Все же у Гермионы было так много. Ее родители были живы, она могла видеть их, разговаривать с ними — несказанная роскошь для мальчика, чьей самой большой наградой были фантики от конфет, подаренные потерявшей рассудок мамой. Поэтому Гермиона молчала, держалась как могла, не позволяла себе жаловаться или плакать, но изнутри чувство вины и невосполнимой потери жгло раскаленным железом и больше всего хотелось выть и проклинать Волдеморта, войну, себя...

* * *

Всю ночь в чудном, просторном родительском доме, который она сама выбирала так тщательно и любовно, Гермиона ворочалась в мягкой кровати и не могла сомкнуть глаз. Вечером мама так и не вышла к гостям, Венделл сказал, что ей нездоровится, и к уже привычному чувству вины перед родителями добавилась тревога. Не могла ли Гермиона нарушить что-то, когда стирала память? Что если невозможность обратить процесс — это только первый симптом, а недомогания матери, случавшиеся все чаще, свидетельство серьезного вреда, нанесенного магией, и дальше ее здоровье будет ухудшаться? Гермиона с трудом дождалась наступления утра, когда Снейп сможет рассказать о результатах обследования. Он должен был проверить обоих родителей, пока они спали, и Гермиона лежала как на иголках, посматривая каждые несколько минут на настенные часы, чтобы определить, когда, наконец, можно будить и расспрашивать Снейпа.

Чтобы хоть чем-то себя занять, Гермиона спустилась на кухню и сварила кофе. Аромат, разлетевшийся по дому, подействовал на Снейпа лучше будильника. Или это совпадение, и он всегда вставал так рано? Но как только Гермиона умостилась в плетеном кресле на веранде, потягивая обжигающий крепкий напиток, Снейп оказался рядом с точно такой же чашкой в руках.

— Вы смогли их обследовать? Сколько времени понадобится, чтобы вернуть память? Есть какие-то последствия для их здоровья? — Гермиона мгновенно засыпала вопросами Снейпа.

Он недовольно поморщился от слишком бодрого утреннего приветствия и сонно потер глаза.

— Вам говорили, что вы невыносимо болтливы, Гермиона? Не удивлюсь, если вы не замолкаете даже во сне.

— К вашему сведению — нет, никто, кроме вас, не считает меня слишком болтливой. Нормальные люди называют меня общительной и находят эту черту характера моим достоинством, а не недостатком.

— Если под нормальными людьми, вы подразумеваете Поттера и Уизли...

— Под нормальными людьми я подразумеваю всех, кроме одного особо ворчливого мизантропа, чей несносный характер способен испортить даже самое чудесное солнечное утро.

— Я бы с удовольствием избавил вас от моего столь неприятного общества, но почему-то решил, что вы разнесете дом в приступе беспокойства и нетерпения, если не услышите новости утром первым же делом.

В Гермионе боролись смущение, легкое чувство вины за то, что без повода напала на Снейпа, и нетерпение. Но победило последнее.

— Да говорите уже. Вы сможете вернуть память моим родителям? — выпалила она.

— К сожалению, нет. Целители, с которыми вы консультировались ранее, оказались правы. Снять такое обширное заклинание памяти может только наложивший его волшебник. В данном случае — вы.

Гермиона почувствовала, словно ее сильно пнули в живот. Тупая боль скрутила тело пополам, она с трудом хватала воздух открытым ртом, а перед глазами расплывались черные круги.

— Дышите, Грейджер, черт вас побери! Мне только ваших истерик не хватало! — возмущенно зашипел Снейп, прижимая к ее губам холодный стеклянный флакон с резко пахнущим зельем. Гермиона послушно сделала глоток и ее чуть не стошнило от отвратительного кислого вкуса склизкого варева, но зато боль мгновенно прошла и дышать стало легче. Взгляд прояснился, и Гермиона со злостью посмотрела на Снейпа. Это было как в ожившем кошмаре. Она поссорилась с друзьями, лгала ради него на суде, и все лишь для того, чтобы услышать слова, которые повторяли ей десятки людей до него.

— Но вы обещали! Вы дали непреложный обет! — вместо внятных разъяснений воскликнула Гермиона.

— Напомните мне, что именно я обещал, давая обет? — лениво поинтересовался Снейп, и Гермиона тут же поняла, что совершила ужасную ошибку. Она была так поражена известием, что воспоминания Снейпа оказались фальшивкой, что не обдумала как следует формулировку клятвы, которую потребовала от него.

— Помочь вернуть память моим родителям, — охрипшим голосом прошептала она.

— Вот именно, помочь вам восстановить их память, а не сделать это самому. И прежде чем вы закатите новую истерику, должен сказать, что намерен выполнить свое обещание. Не то чтобы у меня был выбор, даже я не способен нарушить непреложный обет и при этом остаться в живых. И смею вас заверить, смерть не входит в мои ближайшие планы.

— Но я не могу этого сделать, как вы не понимаете! Я перепробовала все, что можно, и никакого результата, даже малейшего проблеска!

— Разумеется, вы не можете. Ваших знаний и навыков катастрофически недостаточно для работы с ментальной магией такого уровня. Я удивлен, что вам вообще удалось заменить их воспоминания в полном объеме, не повредив сознание.

— Значит, я не навредила им? Моя магия не станет причиной болезни или безумия?

— Я бы сказал, если бы обнаружил нечто подобное.

Казалось, Снейпа удивило ее предположение. Но Гермионе вдруг пришла в голову новая догадка. Невыносимый, заносчивый, лживый предатель, он...

— Вы с самого начала знали, что не сможете этого сделать и намеренно обманывали меня! — Ее голос неприятно сорвался на визг.

— Я не обманывал. Не моя вина в том, что вы приняли мои слова за то, что хотели слышать, а не то, что было сказано. Людям свойственно заблуждаться.

— Не увиливайте от ответа. Вы знали, что все выйдет именно так.

— Я предполагал нечто подобное, да.

— Тогда как вы намеряны выполнить свою клятву, если знаете, что я не способна вернуть родителям воспоминания? Потратите всю оставшуюся жизнь на то, чтобы изображать, что помогаете мне?

— Не говорите глупости, непреложный обет не обмануть дешевыми трюками.

— Тогда как?

— Я научу вас, разумеется.

— Что?

Гермиона смотрела на Снейпа и не понимала, что вообще происходит. Каким-то образом ему удавалось вышибать любую способность к здравомыслию из ее головы.

— Вы повредили слух, Гермиона? Не поверю, что моя дикция внезапно настолько ухудшилась. Кажется, я выразился вполне ясно — я научу вас основам ментальной магии, чтобы вы смогли снять свое заклинание.

— Но... Но на этом могут уйти недели!

— Вы себе льстите, Гермиона. Скорее месяцы.

— И вы готовы пожертвовать стольким временем, чтобы помочь мне?

Нет, она совершенно не понимала, что происходит.

— Гриффиндорцы, вы все готовы превратить в предательство или акт героизма и самопожертвования. Может, вы забыли, Гермиона, но мы заключили сделку. Вы выполнили свою половину, так что обучение будет не жертвой, а платой за оказанную мне услугу. И прежде чем вы снова начнете возражать, что от вас потребовалось всего несколько дней, а от меня — месяцы работы, хочу напомнить, что это вы находились в неведении, как все обернется, я же точно знал, на что подписываюсь. Надеюсь, вам все ясно и нам не придется возвращаться к этому разговору.

* * *

Ясно Гермионе не было. Если до сих пор Снейпу удавалось сбить ее с толку, но поддерживать иллюзию, что ничего особенного не происходит, то теперь Гермиона полностью запуталась. Она решительно не понимала мотивов Снейпа, не понимала предыстории и не знала, что ждет ее впереди. Но доставлять Снейпу удовольствие, показывая, насколько потерянной и беспомощной себя чувствует, Гермиона не собиралась. Если Снейп в очередной раз не солгал, он действительно не может нарушить обет, а значит, научит ее, как снять чары ложной памяти. Она вернет своих родителей, а во всем остальном можно разобраться позже.