Разреши мне тебя отогреть (гет)

Гарри стоял посреди комнаты с явственным ощущением нереальности происходящего. Снейп просто-напросто спал в его присутствии. Это было настолько диким явлением, что какое-то время Гарри продолжал тупо пялиться на своего преподавателя, отмечая нюансы во внешности последнего, которые раньше никогда не бросались в глаза: пробивающуюся седину на висках, глубокие морщины на лбу и менее заметные в уголках глаз, огрубевшую кожу рук, испещренную мелкими шрамами от порезов – любая наука не дается просто так, а зельеварение может быть еще и достаточно болезненным. А еще на трех пальцах левой руки, покоящейся на подлокотнике кресла, можно было заметить неправильно сросшиеся фаланги, которые бугорками выделялись на тонких мозолистых кистях. Почему Снейп не вправил их назад? Ответ вырисовывался сам собой – Гарри, наверное, и сам бы сейчас ходил, размахивая кривыми руками и ступая ногами с вывернутыми в обратную сторону пятками, если бы его каждый раз после происшествий не тащили силком в Больничное крыло к мадам Помфри. А ведь у профессора, кажись, не было никого, кто смог бы о нем позаботиться…

Эта мысль ошарашила и испугала Гарри. Он никогда не думал в таком ключе о нелюдимом преподавателе. Как должно быть тяжело и одиноко жить одному, когда основная часть окружающих людей ненавидит тебя, а оставшаяся просто избегает?!

Правду говорят, что когда от человека перестаешь чего-либо ждать, он предстает перед тобой в совсем ином свете. Вот и сейчас Гарри видел обыкновенного мужчину, который выглядел так, словно чертовски… невероятно устал… Это зрелище было довольно необычным, если можно так выразиться. В тот момент Снейп не представлял никакой угрозы, не оскорблял и не унижал. Но даже не это было самым странным. Такой образ вызывал какие-то добрые человеческие эмоции – нет, не жалость, а скорее сочувствие…

Да, Гарри определенно сочувствовал, но не злобному существу, каким того привыкли видеть все учителя, дети, родители, а взрослому человеку, который до сих пор тянул крест собственных юношеских ошибок и огромной ответственности непонятно ради кого и ради чего.

Поттер поднял палочку и заклинанием отлевитировал диван по левую сторону Драко как раз напротив Снейпа. Затем установил вокруг декана полог тишины, чтобы того ничто не беспокоило, вытащил из его руки стакан, готовый вот-вот выскользнуть из ослабевших пальцев, отодвинул его подальше от края комода и перевел взгляд на кровать.

Драко был в состоянии глубокого сна, об этом говорила мерно вздымающаяся грудная клетка и тихое свистящее дыхание. Рубцы по всему телу выглядели страшно, они покраснели и напухли, готовые, казалось, лопнуть при каждом вздохе. Вина за содеянное волнами накатывала на Поттера, заставляя мучиться и не находить себе места от осознания жестокости собственного поступка и тяжести последствий для человека, которому, судя по истерике в туалете, и так было не сладко.

В голове роилась масса вопросов, ни на один из которых не находилось достойного ответа. Что так расстроило Малфоя, который, как порой казалось, не был способен в принципе на подобные глубокие переживания и столь эмоциональные проявления? Почему он отреагировал так, словно Гарри был виновником его бед? Почему Снейп не размазал его по стенке еще там, в туалете? Да к тому же попросил помочь! Помочь спасти того, кого он только что чуть не убил?! И пускай Гарри не знал о том, какое действие имело то проклятие из злополучного учебника. Это не оправдание.

Все были уверены, что младший Малфой пойдет по стопам своего главного авторитета – отца. Так почему же у Драко до сих пор не было Темной метки? А он теперь твердо мог это утверждать единственно потому, как тот лежал перед ним абсолютно голый, и только раны выделялись отвратительным узором на его белой чистой коже.

Кстати, о наготе… Гарри взял тонкую простыню и невесомый флисовый плед, висевшие на быльце, и укрыл ими Драко почти до самой шеи, попутно в очередной раз удивляясь характеру и качеству вещей, принадлежавших хозяину комнаты. Как-то это было логично и правильно побеспокоиться о потерпевшем, создать более комфортные условия, хотя глубоко в душе Гарри осознавал, что сделал это по большей части потому, что хотел скрыть сам от себя следы собственного страшного преступления.

Памятуя о предупреждении Снейпа, что ночь должна была быть тяжелой, а сам зельевар находился в блаженном забытьи, Поттер боялся уходить далеко, поэтому растянулся на диване так, что если б не мешала стоявшая в изголовье тумба, они с Малфоем лежали бы почти совсем рядом. Он протянул правую руку под одеяло Драко, нащупал прохладную кисть и легонько сжал. Дело было совсем не в жесте поддержки, просто так он смог бы в любой момент проснуться, едва почувствовав ответное шевеление.

Лишь на грани яви и сна в голове Гарри легким отсветом оформился вопрос, который не давал покоя последние несколько часов.

Почему весь вечер профессор выглядел так, словно в происшедшем не было ничего неожиданного, и словно он чувствовал в этом свою вину?!

* * *

Гарри проснулся ночью, услышав приглушенные стоны. Мгновенно подскочив, он нагнулся над Драко в попытке разглядеть, что того беспокоит.

Лихорадочный румянец неестественно ярко горел на лице Малфоя, волосы липкими прядями пристали колбу и вискам, пот градом стекал на постель, а рот судорожно открывался, желая захватить побольше воздуха за один глоток.

Испугавшись, что снова открылось кровотечение, Гарри одним рывком снял плед с простыней, но под ними не обнаружилось ничего нового. Единственное, казалось, что порезы стали еще более багровыми и налитыми.

Оголенное влажное тело резко начал бить озноб, пальцы сжимались на матрасе, пытаясь остановить эту бешеную дрожь. Гарри отбросил в сторону мокрую насквозь простыню, накинул более-менее пригодное покрывало просто так, а сверху попытался завернуть Малфоя в свою мантию и подоткнуть со всех сторон как конверт. Как-никак, но этот древний метод всегда спасал от холода.

Совершая эти нехитрые действия, Поттер заметил, что Малфой начал бредить. Сквозь глухое бормотание четко можно было расслышать только: «Нет… Прошу… не надо… Я все сделаю…»

Проклиная задним числом свое любопытство, он придвинулся ближе и всмотрелся в искаженное мукой лицо, пытаясь хоть так догадаться, какой кошмар в принципе может мучить человека, который, по искреннему мнению Гарри, должен был знать все только лучшее и светлое, судя по его аристократическим замашкам. Из чего, собственно, и получился эдакий избалованный сынок и редкостная зазноба в одном пакете.

Если честно, то Гарри ему моментами по-настоящему завидовал. Даже в тех скупых жестах, которые перепадали на людях младшему представителю высшего магического сословия от Люциуса, видна была и любовь, и забота, и отцовская гордость. А разве может быть в этом мире что-то лучше?

Вдруг Гарри почувствовал, как его крепко схватили за кисть левой руки. В одном этом простом движении было столько силы, сколько не должно было быть у тяжело раненого. Невольно удивляясь такому порыву, он так и застыл, склонившись над изголовьем кровати и уставившись в широко распахнутые в ответ глаза.

Пару секунд ничего не происходило, а затем обветренные губы продолжили свое бессвязное лепетание, и Гарри осознал, что Драко на самом деле не видит его. Но мутные, застланные бурой пеленой зрачки все никак не отпускали, вызывая еще больший интерес и заставляя вникать глубже, так как казалось, что картинка на дне не только меняется, а и движется. Как будто там внутри происходило какое-то действо.

С каждым мгновением желание знать всю правду нарастало и становилось навязчивой идеей, и Поттер до рези напрягал собственные глаза, все сильнее окунаясь в темные провалы. Палочка сама по себе появилась в руке, а рот еле слышно шепнул: «Легилименс»…

* * *

— Люциус, в последнее время ты меня сильно огорчал. Я даже начал подумывать о том, насколько ты в принципе можешь быть мне полезен. Правда, то, как ты ловко выкрутился прошлым летом, получив оправдательный приговор и избежав Азкабана, заслуживает определенной похвалы твоих талантов и способностей. Благодаря этому, сегодня для твоего сына настал великий день, — негромко, но торжественно прозвучал голос мерзеннейшего существа на планете. – Гордись, ибо я решил, что пора приобщить Драко к нашему великому делу.

«Однажды за то, что ты сделал со мной и моей семьей, тебя будет ждать расплата. Когда все это закончится, безызвестной падалью сгинешь ты в мельнице времен, и гореть огнем будет твой пепел, и миллионы людей будут топтаться на твоих останках, не вспоминая ни твоей адской славы, ни твоих мнимых заслуг…»