Я завяжу узел на твоей шее (гет)

Громкий выстрел разорвал гнетущую тишину в маленькой железной коробке, что стала нашей тюрьмой. Я вздрогнула, сжимая пальцы в кулак и в очередной раз бессмысленно ударяя им по стеклу. То чуть дрогнуло, но отказалось подчиняться. Резкие порывы ветра заставляли длинные ветви деревьев наклоняться почти до самой земли, царапать машину, с противным визгом врезаясь в краску все глубже и глубже. Я сильнее вжалась в спинку кресла и инстинктивно сползла ниже. Сердце бешено стучало, эхом отдаваясь в ушах. Голова гудела, а тело парализовало крепчайшими оковами, что не позволяли мне сделать хоть одно лишнее движение. Еще одна очередь выстрелов, уже более громких, более слышимых. Или, может быть, то наше сознание играло с нами в страшную игру. Неестественно яркая вспышка на уровне горизонта заставила меня крепче сжать челюсти, скрипя зубами. Мы молча нажимали на все попадающиеся кнопки, и с каждой попыткой инициативы становилось все меньше и меньше. С каждым нашим отчаянным движением силы покидали тела и отказывались возвращаться. Усталость потихоньку брала свое, погружая нас в пучину отчаяния. Пока мы находились тут, на небольшой полянке в центре леса, или того, что являлось его подобием, некая безопасность витала в воздухе, пропитывая его. Но она была лишь сладкой иллюзией, которая туманила плохо соображающий разум. Она манила той сказкой, в которую нам пришлось поверить, чтобы окончательно не спятить. Казалось, стоит нам только покинуть временное укрытие, и смерть тут же занесет над нашими головами свою острейшую косу. Мы могли поклясться, что видели ее силуэт среди деревьев. Высокий, костлявый, в неком подобии шляпы скелет рисовало наше замученное воображение.

Я согнула ноги в коленях, подтягивая их к животу, и скосила взгляд в сторону Макса. Он с непривычно сосредоточенным видом всматривался в лесную тьму, освещаемую лишь вспышками выстрелов. К слову, теперь они появлялись реже, чем раньше. Паузы затягивались на долгие и мучительные минуты. Кажется, стреляющие начинали постепенно выдыхаться. Или больше некому стрелять.

— Да что же там происходит? — очередная вспышка, сопровождаемая хлопком, озарила извивающиеся, полуголые деревья, и Макс еще сильнее напрягся. По его лицу пробежала страшная морщинка.

— Если бы мы только могли объяснить.

Я на автомате сжала кофту в районе сердца, прислушиваясь к нему. Оно стучало. Бежало галопом, будто боялось опоздать, чуть болело, неприятно тянуло, но, тем не менее, мне тогда казалось, что я отчетливо ощущала все его границы. Сглотнув слюну, что скопилась во рту, прикоснулась подушечками пальцев к прохладному, слегка запотевшему стеклу, оставляя на нем след, на автомате вырисовывая “Помогите”.

— Болит? — в голосе друга чувствовалась тревога и надежда, вот только на что именно он уповал, я понять не могла.

— Немного тянет, — ответила правду, которая слетела с языка еще быстрее, чем я успела осмыслить слова.

Быть запертыми в маленькой коробке — не лучшее из всего, что происходило. Но худшим оставалось другое — теперь (вот уже полчаса точно) барьер вокруг надежно защищал нас от проникновения внутрь любого вещества, даже газообразного. Кажется, снаружи витало нечто, убивающее не хуже ножей, или создатель сего купола имел крайне скверное чувство юмора. Кислорода становилось меньше с каждым нашим вдохом, а закрытые наглухо двери и окна не давали воздуху и шанса проникнуть в эту изощренную ловушку. Мысли судорожно крутились в черепной коробке, со стоном отражаясь от ее стенок. Одна из них, самая упрямая, приводила меня в крайний ужас. Если мы не сможем в ближайшее время покинуть наше убийственное убежище — кислород окончательно заменит углекислый газ, выдыхаемый нами же. И тогда шансы на выживание резко упадут до нуля.

Я нервно вглядывалась в темноту, что окружала машину, стуча пальцами по стеклу. Температура в средстве передвижения нарастала с каждой минутой, или это нам только казалось. Тогда сложно было различать реальность и ужасающие картинки, которые подкидывало нам бурное воображение.

Макс же сидел неподвижно, вслушиваясь и будто ожидая чего-то. Но что же может быть хуже, чем медленная и мучительная смерть от нехватки воздуха? Или же это будет быстро и легко, как сон? Быть может, благосклонная к нам судьба позволит уйти в мир иной тихо и безболезненно?

И, словно в подтверждение моих слов, раздался очередной хлопок. С невероятной скоростью светящийся шар пронесся мимо, разрывая темноту ночи, и упал где-то между многовековыми деревьями. Задорная искра вспыхнула, цепляя сухую траву, и через краткий миг небольшое пламя уже уверенно карабкалось вверх по сухим, потрескавшимся стволам, веткам и листьям, съедая все без остатка. Языки ярко-оранжевого пламени лизали камни и мох, хрустели ветвями на земле. Огонь освещал поляну, все стремительнее подбираясь к машине. Мы в ужасе замерли, не понимая, что делать. Сердце пропускало удары. Кровь шипела в висках.

А после огромная ветка, откушенная пламенем, упала аккурат рядом с машиной, с противным ревом царапая ее. И в ту же секунду мы судорожно забили кулаками по стеклам.

Я переползла назад, стуча ногами по тем, что оставались сзади. Разум захватывал страх. Он сковывал, мешая думать, подчиняя себе. Потеряв последние силы, я осела, обреченно опуская руки, исподлобья наблюдая за тем, как Макс все еще всячески старается вырвать нас из железного плена. Тщетно. Все удары поглощались, не нанося и капли вреда. Машину окружал барьер, который, с одной стороны, защищал нас от языков пламени, посягавших на нее, но с другой, более пессимистичной, не пускал к нам и капли кислорода, запирая в пространстве, почти полностью заполненном непригодным для жизни газом.

Ко всему прочему, в машине становилось нестерпимо жарко. Пот крупными каплями стекал по раскаленной коже, шипя и извиваясь. Мокрые вещи, словно измазанные клеем, прилипали к телам. Руки дрожали, и из глаз катились предательские слезы. Нет, только не такая глупая смерть. Я жадно хватала ртом воздух, что раскаленными клочками опалял слизистую, заставляя сгибаться от кашля. Мы дышали, но чувство нехватки кислорода не исчезало, а наоборот, обрушивалось на нас с удвоенной силой.

Невыносимо страшно. Одинокие, запертые в маленьком кусочке металла, мы дрожали от страха, прижимаясь друг к другу и тихо прося прощения за все обиды. Перед глазами мелькали картины прошлого — смех, слезы, улыбки и ненависть. Все это казалось таким же мелким, непостоянным и далеким, как и звезды, к которым сейчас тянулся едкий серый дым.

— Ты хороший брат, — шептала я, постепенно теряя связь с реальностью. Перед глазами все плыло, растекаясь неровными, дрожащими линиями. Сознание уходило прочь.

— Эй, — легкий шлепок по щеке горячей ладонью, и я чуть вздрогнула, поднимая взгляд на Макса. — Держись, не смей засыпать!

Он выглядел очень напуганным. Рука против воли поднялась, касаясь его лица. Колючая щетина немного оцарапала меня, и кончики губ чуть дернулись вверх.

— Юнис! — мое имя эхо билось где-то рядом. — Мы выживем!

И, казалось, легкий ветерок неожиданно начал гулять по машине, чуть цепляя русые волосы друга. А там, снаружи, бушевало пламя.

Я засыпала. И этот сон манил меня к себе, каким бы гибельным он не казался. Сейчас этот страшный сон был слаще любого меда.

* * *

Мощеные неровным камнем улицы путались, терялись среди таких же неровных домов, низких и обшарпанных. Длинные ленты веревок перебрасывались через улочки, и с них безвольными куклами падали вниз некогда светлые предметы одежды. По всему городку уверенно блуждал запах человеческих испражнений и смерти, что повсюду следовала за местными жителями. Окна, в большинстве своем наглухо забитые практически сгнившими досками, давно уже такие грязные, что даже упрямый свет догоравших свечей не мог пробиться сквозь них.

Маленькие дети в рваных одеждах, которые им явно велики, сжались в кучку, тыкая измазанными в грязи пальцами с черными ногтями в идущего мимо высокого мужчину. Худая фигура в черном балахоне передвигалась крайне неуверенно, словно каждый шаг стоил неимоверных усилий.

В руке, иссохшей, такой худой, что отчетливо проступали все сухожилия, позвякивал грязный колокольчик. Он служил своего рода сигналом — к мужчине приближаться нельзя. Он заразен, опасен. В его присутствии не стоит даже дышать, иначе рискуешь стать таким же. Завидев странную фигуру, тучная женщина подбежала к детям, пряча их за полами своего платья, приказывая молчать. Она яростно шипела, прикрывая им глаза отекшими ладонями, пытаясь усмирить разыгравшееся детское любопытство.

А мужчина, шатаясь, шел дальше, тихо произнося слова:

— Нечистый… нечистый.

Его некогда красивый голос хрипел и дрожал, слова терялись, а окончания часто проглатывались.

Мужчина свернул за угол, подходя к краю городка. Там, на отшибе, вдали от “цивилизации”, стоял маленький домик, заросший плющом и еще чем-то чуть меньше, чем полностью. Почти оторванная калитка, которая никогда не видела масла, противно скрипнула и пропустила худого посетителя внутрь. Он ступил на каменную дорожку, краем глаза отмечая заросшую высокой травой неухоженную лужайку. Через зеленые заросли упрямо пробивались яркие цветы, они настойчиво тянулись к солнцу своими еще не до конца раскрывшимися бутонами. Они слепо верили в то, что коснуться его опаляющего диска — их единственная цель в короткой жизни.

Он вошел в тускло освещенное помещение, скованным движением сбросил капюшон, обходя кусочек зеркала, наспех прибитого к деревянной стене. Он прекрасно знал, что там увидит. Некогда розовощекий, пышущий здоровьем, сейчас мужчина напоминал мученика. Теперь на него смотрел тощий человек на вид лет сорока или даже старше, с большими, круглыми пузырями по всему лицу, его ослабленное тело покрывали страшные папулы, что сливались между собой, образуя кольца. Пальцы уже не двигались, как раньше, принимая одно, крайне неудобное положение. Его постоянно тошнило, голова раскалывалась на мельчайшие кусочки. Он не мог нормально есть и пить. И от него жутко пахло грязью, потом и испражнениями, ведь мыться под проточной водой вместе с остальными горожанами теперь для него — запретное удовольствие. Мужчина нахмурился, делая неуверенные шаги в комнату, освещенную тусклым светом дрожащей от каждого вдоха свечи, и замер, чуть дергая тут же зазвеневший колокольчик.

— Доктор, — хриплый голос заставил развернуться, отвлечься от работы, не выпуская из рук склянку со странным содержимым, что пахло мятой и еще чем-то знакомым.

— Я нечистый, — не дожидаясь ответа, прошептал мужчина, тяжелым грузом падая на пол, — верните мне мою красоту.

— Боюсь, здесь я бессилен, — темноволосый мужчина грациозно встал, словно в его жилах текла кровь, по меньшей мере, королей, отряхнул некогда бывший белым длинный плащ и поставил склянку рядом с книгой.

— Вы — последняя надежда, — гость на коленях подполз к доктору, хватая того за полы "халата". — Верните мне жизнь!

Доктор поморщился в ответ, будто обдумывал крайне тяжелое решение. Он прекрасно видел, как обращаются с прокаженными. Знал, как их изгоняет общество, как их сторонятся семьи. Как сбегают жены, как уводят детей, как клеймят на всю жизнь, отбирая элементарные права. Он видел, что прокаженным запрещают практически все. Им нельзя даже говорить, если рядом — здоровые люди. И тщетно пытался помочь, раз за разом проводя бессонные ночи над горами книг, ища лекарство, которое, казалось, не существовало вовсе. Ничего из того, что он знал, не могло вернуть людям их прежний облик. Он недоедал, недосыпал, он сам все больше походил на труп, но лекарства не помогали. Люди так же заражались, и так же умирали.

— Дайте мне ваше снадобье, — отчаянно хрипел мужчина, цепляясь за стремительно убегающую надежду.

— Оно не доработано, — широко распахнув глаза, доктор отступил на шаг назад, чем вызвал панику у пациента. Чуть смягчившись, он постарался успокоить колотившееся изо всех сил сердце, мягко улыбнувшись. — Вы можете погибнуть. Еще никто не пробовал именно эту формулу. Результат может быть летальным…

— Я и так мертв для них! Для всех… — отчаянно громкий крик, эхом оттолкнувшийся от стен, пробился в самую глубь сознания. Что-то щелкнуло там, и в ту секунду доктор уже знал ответ, понимал, что надо делать и вполне принимал любой риск, чтобы вылечить пациента.

Мужчина в некогда белом халате резво подбежал к старому, измученному временем шкафу, открыл одну из стеклянных дверок и достал оттуда закупоренный деревянной пробкой флакон.

— Это лишь эксперимент… — снова начал предупреждать он, надеясь рассказать о возможных неприятных последствиях, но его бесцеремонно прервал мужчина, выхватив из рук лекарство, обхватывая горлышко губами и делая жадные глотки. Горькая жидкость была столь отвратительна на вкус, что тут же просилась обратно, не позволяя проглотить все вещество за один раз. Оторвавшись, пациент с усилием глотнул лишь малую часть и остервенело вытер саднившие губы тыльной стороной ладони. Его руки дрожали, а все тело теплело от предвкушения чуда.

Резкий удар в дверь, и та, жалобно скрипнув, почти слетела с петель, жалобно качаясь на них. В помещение нарочито медленно вошли люди в кипенно белом, чьи лица скрывали расписанные причудливыми яркими узорами маски. Они бегло оглядели комнату и инстинктивно сжались в кучку вокруг того, кто значился среди них самым главным. Колокольчик в руке прокаженного дрогнул, и мужчина вновь упал на колени, поднося к губам флакон. Резкий выпад, и тот вылетел из рук, звякнув, разливая на пол все содержимое. Мужчина зарыдал, упал на пол в тщетных попытках шершавым языком слизать все, что еще не утекло через огромные щели, как его резко одернули, вновь и вновь ставя на колени. Они старались не касаться его. Толкали тростью, пинали ногами, будто боялись стать такими же прокаженными.

— Виновен! — не знавший пощады голос приговорил беднягу к вечным мукам, и аура белого света поглотила того, пожирая клеточку за клеточкой. С каждым вдохом доктора пациент все быстрее растворялся в воздухе, кричал и шипел проклятия, плюясь в лица тех, кто ничего не знал и отказывался что либо понимать. Щелчок, и он исчез, оставив после себя лишь тихо позванивавший колокольчик.

— Это лишь лекарство, — доктор, подняв руки, пятился к столу, упираясь в него. От резкого удара тот зашатался, и часть пробирок с грохотом оказалась на полу. Неясного цвета жидкость отражала неровное пламя свечи.

— Виновен. Виновен.

А дальше вспышка белоснежного, обжигающего света.

— Виновен.