Я завяжу узел на твоей шее (гет)

Я прикрыла глаза, делая робкий шаг назад, еле наступая на холодную землю. Сердце колотилось со страшной силой, без продыху гоняло кровь по сосудам, и я отчетливо слышала, как та шумит в ушах и яростно пульсирует на шее. Перед глазами мелькали разноцветные мушки, ноги упрямо подкашивались, организм отказывался контролировать мышцы, и те судорожно сокращались, готовясь полностью расслабиться. Я падала. Ноги не слушались меня, голова, словно не моя, гудела, будто машиностроительный цех в самом разгаре своей работы. Меня тошнило. К горлу то и дело подкатывали рвотные позывы, и я еле сдерживала себя, постоянно отводя расфокусированный взгляд от страшной картины, что открывалась моему взору. Порыв холодного ветра ударил по оголенной коже, и я вздрогнула, застывая на месте, и лишь мелкая дрожь заставляла мое тело хоть как-то шевелиться.

Они находились передо мной. Эти головы со стеклянными глазами, что смотрели вперед, не видя ничего. Прозрачная пленка покрывала глазные яблоки, делая мутными, будто смазанными чем-то. Черты лица несчастных жертв заострились, стали до одури симметричными. Кожа побледнела до цвета школьного мела, потеряла эластичность. Они смотрели невидящим взглядом, моля только лишь о покое. Не о спасении, оно им уже не нужно, а просто о том, чтобы их, наконец, оставили. Кровавые лоскуты кожи с разорванными сосудами и нервами присохли к неровному дереву частокола, создавая свои, до смерти красивые узоры. Капли алой жидкости, извиваясь в причудливом змеином танце, покрывали доски, притягивая к себе мой взгляд. Я рефлекторно сглотнула, и отчего-то раскаленный, сухой воздух нещадно оцарапал слизистую, оставляя после себя столь неприятные ощущения, что захотелось плакать. Я сделала еще один, крайне неуверенный шаг, но теперь уже вперед.

Макс тоже последовал за мной, подходя к жертвам совсем близко. Вот с этой шатенкой он вчера кружил в быстром танце. Вот эта шатенка сейчас здесь. Вот эта шатенка сейчас мертва. Вот эти глаза вот этой шатенки сейчас винили нас во всех смертных грехах. Он, трясясь от шока и сожалений, что грызли его душу, словно дикие твари, упал на колени, прямо в не успевшую засохнуть лужу крови, что пропитала почву, вливаясь между ее слоями и неровными ходами. Дернув руку вверх, Макс долго смотрел, как та подрагивает, отказываясь подчиняться импульсам, судорожно посылаемым уставшим мозгом. Он протянул ее вперед, легко, почти невесомо касаясь пряди упавших волос. Те были мягкие, шелковистые, холодные, мертвые. Покачав головой, Макс убрал ее за ухо, оголяя ровную линию отреза, сделанную с хирургической точностью, казалось, кто-то скальпелем рассекал кожу и следующие за ней слои, миллиметр за миллиметром вымеряя расстояние между надрезами.

— Почему одни головы оторваны, — неожиданно начал он и еле коснулся дрожащими пальцами холодных век, закрывая глаза девушке, — а другие отрезаны с такой удивительной точностью? — казалось, он спрашивал пустоту, ибо ответа у меня не было. Я не понимала, кто виновен в произошедшем. Я не могла думать. Я лишь наблюдала, как он ходит по кругу, раз за разом опускаясь на колени, извиняясь, словно имел шанс спасти, но не смог, и закрывая глаза.

— Что ты видишь? — ссутулившись, я ощутила резкое желание провалиться сквозь землю. Слова застревали на языке, их прибивали к плоти степлером.

— То, что видишь и ты, — в очередной раз падая на колени, пачкая перекрашенные в кровавый темно-красный штаны, прохрипел он, скрывая за напускной яростью отчаяние.

— А именно? — что-то темное, бесформенное, тянуло меня вперед. Я вдавливала себя в землю, но нечто звало меня. И я не могла сопротивляться.

— Головы! — рявкнул он и закрыл ладонями лицо. Вина за эти смерти упала на его плечи тяжелейшим грузом, и сейчас он был способен лишь мелко дрожать от бессильного ужаса. Никогда еще такого не происходило. Холодные, застывшие в вечном кошмаре обреченные люди смотрели на нас с таким укором, что сердце сжималось в маленький комочек, стуча так сильно, словно хотело убежать прочь, туда, где не было этих глаз. — Мы ведь могли их спасти…

Он шептал это себе под нос так тихо, будто напевая любимую детскую песенку, а я просто не знала, что сказать. Могли ли? Мы же даже не имели представления о том, что такое может произойти. Как мы могли предугадать то, что произошло здесь тем самым вечером, когда я проклинала всех? В случившемся не было нашей вины, но я тоже чувствовала на себе ее тяжелый отпечаток.

Что-то темное, аморфное, вновь зашевелилось в центре. Кажется, Макс не видел, что творилось внутри. Черные тучи обрывками столпились над кругом из частокола, заслоняя собой некогда голубое небо, что безвольно пряталось за ними, не в силах сопротивляться. Казалось, они тоже страдают. Переполненные водой, раздутые, мрачные, почти черные, они теснились в этом маленьком клочке небес, готовые растерзать друг друга, лишь бы только избавиться от той невыносимой ноши, что скопилась внутри. Они хотели рыдать, но могли лишь безвольно болтаться, сторожимые суровыми порывами ветра, что хлестал их бока.

Темное нечто в центре тьмы, что становилась все непрогляднее, начиная от периферии, не двигалось. Его размытые очертания притягивали к себе. Длинные, дрожащие щупальца выныривали из мрака, и мое дыхание останавливалось, а глаза сами закрывались так плотно, как позволяло смертное тело. Руки-щупальца с неописуемой скоростью рвались вперед и бесшумно ударялись о барьер из частокола.

Мне стало трудно дышать. С каждым немым стуком я все сильнее сжимала рубашку там, где бешено колотилось сердце. Расплывчатые иллюзии тьмы подползали ко мне все ближе, охватывали липкими лапами, как паук, сплетающий вокруг жертвы паутину. Я ничего не понимала. Страх сковал тело, пригвоздил меня намертво к земле, пропитанной невинной кровью. Я тяжело дышала, ловя воздух крыльями носа и втягивая его в щель между приоткрытыми губами. Его холодные следы остужали язык и нёбо, успокаивая меня на считанные мгновения. Я сейчас напоминала себе куклу. Безвольно обвисшие руки, мраморно-бледная кожа, по которой змейками бегали синие нити сосудов, и артерии, что симметрично пульсировали на шее, будто запертая в клетке птичка.

Щупальца опять потянулись вперед, и я сжала пальцы в кулак так сильно, что они начали медленно неметь. Нечеловечески больно, будто сердце разрывали тупыми ножами без всякой анестезии, отламывая ребра, одно за одним. Ладони потели, становясь липкими, холодными, как и та пустота впереди, что тянула к себе и проникала в каждую клеточку моего ослабленного тела.

— Юнис! — на задворках сознания слышался обеспокоенный голос. Я продолжала сжимать рубашку, кусая губы до крови, что тонкими струйками капала вниз.

Щелчок, и все стало сжиматься, сворачиваясь в маленькую трубку. Какофония звуков превратилась в сплошной гул. Темноту тянуло в непонятную воронку в земле. Она кричала, стонала и сопротивлялась, но сила, что затягивала вниз, явно имела преимущество. Щелчок, и я упала на колени, опираясь руками о землю и тяжело дыша. Боль прекратилась, и, хотя голова еще кружилась и я ничего не видела перед собой, тело почему-то стало невыносимо легким, будто перышко.

— Ты что там видела? — обеспокоенный голос друга разорвал пелену тишины вокруг меня, и я подняла на него уставшие глаза.

— Тьму, — сама удивилась, как осип голос. Он дрожал, словно кленовый листок на ветру.

— Ты в своем уме? — сначала на его лице отразился ужас, потом его сменило непонимание, а дальше тонкие губы растянулись в неком подобии улыбки.

— Я видела темноту внутри, — ко мне постепенно возвращались силы, я чувствовала, как дышать становилось легче, а тело переставало существовать отдельно от мозга.

— Тебе в кофе ничего не подсыпали? — он испугался на не шутку. Быть может, в моем взгляде плясало безумие, может, я выглядела, как сумасшедшая, а может, все сразу, но, кажется, мой друг стал воспринимать мои же слова всерьез. — Третье измерение? — прошептал Макс, падая на землю рядом со мной. — Не может этого быть…

— Это не третье измерение! — не заметила, как повысила голос. — Это же детские сказки, выдуманные, чтобы пугать шаловливых ребятишек!

— А ты знаешь, как тонка грань между сказкой и реальностью? — его лицо стало странно задумчивым, и я не выдержала, начиная хихикать. — В сказке лишь половина сказки… остальное… — он сделал театральную паузу, а после прошептал слово по слогам, — прав-да.

— Ты говоришь ерунду, просто признай это, — я понимала, что мое мнение так же имеет право на существование, как и его, но, кажется, это наша семейная черта — жуткое упрямство, которое, порой, не дает нам увидеть то, что лежит под самым носом. — Нет никакого третьего мира, там нет монстров, там нет чудовищ.

— Там просто пустота, что иногда, из-за нестабильности завесы между мирами, прорывается наружу, — закончил он за меня, словно я вечно повторяю одну и ту же фразу. А ведь так и было, если мне не изменяет память. — Тогда откуда все монстры?

— Нет никаких монстров, — я была загнана в угол, у меня нет доказательств, но это не значит, что я сдалась, — их всех создала природа… или люди.

— А не мистическая энергия, что со временем превращает людей в чудовищ, — не унимался Макс, будучи упрямым в точности, как я.

— Нет, — выдох, шумный, театральный. Он значил, что я не хочу продолжать спор.

Ходят слухи, что то пространство, разделяющее наши миры — мир людей и наш мир — не просто сплошь темнота, а оно живое. Точнее, там обитают те, кого, в былые времена, более жестокие по сравнению с теми, в коих мы живем, ссылали туда за тяжкие преступления. Иными словами, Третий Мир — огромная тюрьма с самыми опасными преступниками, весь воздух которой наполнен тьмой, что порабощает разум. Так говорят слухи. Никто не знает, так ли это. Никто до сих пор не в силах истолковать внятно, откуда берутся чудовища… ибо никто до сих пор не выходил за пределы наших миров. И никто не возвращался из Третьего Мира, если он вообще существует. Тайна, покрытая мраком. Эта тайна всегда манила к себе людей, обрастая все новыми и новыми подробностями, и, в конце концов, превратилась в детскую сказку, где даже самые древние умы современности не проведут грань между тем, что является выдумкой, и тем, во что придется поверить.

Споры на эту тему не утихают и по сей день, ведь достоверно не известно, а приводился ли приговор в действие. И как, если сделать допущение, что приводился, они отправляли людей в измерение тьмы, запирая клетку навечно? Это могли знать лишь те, кто жил в то время. Кто жил много столетий назад. А нам остаются лишь ошметки правды, приправленные бурной фантазией.

Пока я предавалась своим вполне обычным размышлениям, мой разум медленно восстанавливал способность соображать, возвращая жизнь в прежнее русло. Приступ паники исчез, сердце больше не болело, осталась лишь слабая тяжесть в месте его расположения, что я упорно списывала на стресс.

Я затылком почувствовала взгляд. Он, по всей видимости, следовал за мной с момента нашего прибытия, но только сейчас я отдифференцировала его от остальной суматохи. Взгляд тяжелый, словно тот, кто смотрел, крайне устал, но пристальный, внимательный. Я резво завертела головой, ища того, кто прячется от моих глаз, но вокруг не было ни души, кроме нас и голов, что теперь безжизненными куклами висели на кольях. Все, что делало их живыми, растворилось в какие-то мгновения. Я еще раз оглянулась, и Макс напрягся, не понимая, что происходит, а после проследовал взглядом за мной.

Я поежилась. Взгляд теплый, родной. Он не пугал, как те, что смотрели вчера… он был одним из тех, кто смотрел вчера. Точно, я ведь и тогда его ощутила. Вот и теперь кто-то очень переживал, окружая меня некой заботой, что, в конечном счете, больше пугало, нежели радовало. Интересно, чьи это глаза живо изучают пейзаж, заставляя сердце их обладателя раз за разом сжиматься в тревожном беге? Это их ли обладатель звал меня? Или он защищал меня? Или всего-навсего наблюдал за бесплатным представлением? У меня было так много вопросов, и ни одного ответа. А взгляд становился все спокойнее. Кажется, опасность миновала, и теперь он медленно таял, растворяясь в действительности. Я ощутила неясную пустоту, когда он исчез совсем.

— Давай их похороним? — вытягивая затекшие ноги перед собой, Макс достал из кармана брюк пачку сигарет и спички, ловко выбивая одну из никотиновых бомб ребром ладони, зажимая ее зубами и прикуривая от вспыхнувшего пламени.

— Кого? — засмотревшись, я потеряла счет времени и не уловила, о чем он говорил.

— Головы же, — втягивая в легкие сигаретный дым, что смолами оседал на альвеолах, Макс блаженно прикрыл глаза, чувствуя, как он расправляет их, попутно проходясь по слизистой. Кратковременное удовольствие растекалось по его венам, и он шумно выпустил дым через замысловато сложенные, горькие на вкус губы, облизывая их.

— Видимо, тел мы уже не найдем, — я в который раз завертела головой, подскакивая с сырой земли и отряхиваясь.

Вокруг — лишь трава, что щекотала лодыжки, сочно-зеленая, местами чуть пожелтевшая, влажная от утренней росы, лишь серая земля, присыпанная причудливыми камнями самых разных размеров, лишь чистое голубое небо, что упрямо пробивалось сквозь вату пушистых белоснежных облаков, гонимых вперед чуть прохладным ветром. Редкие деревья верными солдатами стояли, перезванивая листвой и шурша веточками, охраняя вечный покой. Я прошла вперед, обходя искусственно сделанный частокол, и подошла к обрыву. Волны с остервенением набрасывались на каменный берег, вгрызаясь в него, будто мечтая откусить кусочек побольше, а после с шорохом утаскивали за собой наиболее слабые камушки и ракушки. Голубое море волновалось, ему явно что-то не нравилось. Оно шумело, поглощало плавающие на его волнах веточки и листья, раз за разом бросалось на берег, как любовница, что бросается в постель к неверному мужу.

Я прикрыла глаза и расставила руки, позволяя морскому, наполненному влагой воздуху перебирать мои волосы.

Нечто противно шершавое упало мне на голову, перекрыв доступ длинным лучикам солнца, я и машинально схватила это рукой. Мешок.

— Вперед, я не буду один их таскать.

Макс говорил крайне серьезно, я бы сказала, настолько, что ослушаться его приказа (хотя предыдущие слова и не были им) даже не подумала. Схватив мешок, я начала медленно двигаться к частоколу, падая перед одной из голов на колени. Теперь, когда их веки были опущены, они не смотрели на нас своим невидящим взглядом, теперь нам было проще глядеть на них.

Аккуратно обхватив ладонями лицо девушки, я с силой дернула его вверх, и голова с хлюпаньем поддалась, оказываясь у меня в руках. Я, не думая ни мгновения, швырнула ее в мешок, приступая к другой. Спустя минут эдак десять, мы тихо простонали, поднимаясь и позволяя мышцам расслабиться. Половина работа была позади.

— Есть лопата? — я прекрасно понимала, что тащиться через весь город с таким любопытным грузом — идея плохая, а значит, нам придется собственноручно выкопать им последнее пристанище. Небольшой участок земли, отгороженный парочкой многовековых деревьев, подходил как нельзя лучше. Я открыла багажник, схватила одну из лопат и прошлепала туда, попутно пытаясь подвязать волосы.

Земля под деревьями оказалась тверже и упрямее, чем нам казалось. Лопата с усилием разрывала успевшую подсохнуть почву, и с каждый разом пронзить ее становилось все труднее. Деревянный черенок был неровным и скользким, поэтому уже через пять минут работы маленький его кусочек вонзился мне в кожу в районе тенара. Руки нещадно горели, мозоли пульсировали, а поясница, казалось, совсем уже не моя. Адская боль пронзала ее, сопровождая каждое движение. Крупные капли пота скатывались вниз, падая на ненавидимую мной землю, а ноги вновь подкашивались, только теперь от усталости. И в утешение яма не становилась глубже.

Спустя долгие минуты труда нам все же удалось выкопать более-менее приличную могилу, в которую мы с некой заботой уложили мешки с головами, равномерно присыпая их землей, что возвращалась на свое законное место с тихим шелестом и стуком.

Чуть утрамбовав могилу, я плюхнулась рядом, переводя сбившееся дыхание. Выбившиеся из хвостика волосы прилипли к шее, а покрасневшие руки болели еще сильнее, чем я вообще способна себе представить.

— Мы молодцы, — из последних сил хлопнув меня ладонью по спине, тут же кривясь от боли, прохрипел Макс.

— Там в салоне есть вода, — горло сводило от жажды, язык словно прилип к деснам, становясь непомерно большим, но встать, чтобы вдоволь удовлетворить свою естественную потребность, я не могла.

А после я опять ощутила на себе тот взгляд. Казалось, он смотрел с одобрением. Так ли это?

* * *

Мужчина, чуть сгорбившись, сидел за темным письменным столом, выводя слова обтрепанным временем пером. Он иногда морщился, и тогда по его бледному — быть может, из-за недостатка света в этой плохо освещенной комнате — лицу пробегала морщинка, делая его более увлеченным и страстным. Он писал, прерываясь лишь затем, чтобы макнуть перо в чернила. Тень от свечи, бывшей единственным источником света, падала на пожелтевшую бумагу. Темноволосый мужчина с низким хвостом, заколотым сзади подобием черного бантика, был так увлечен тем, что пишет, что даже не заметил, как дверь с тихим, протестующим скрипом приотворилась, пропуская внутрь полоску яркого света, в которой тут же затанцевали пылинки.

Высокий мужчина с неописуемой легкостью подошел к нему, потягивая ему руку с чем-то, зажатым между пальцами. Тот скосил сосредоточенный взгляд на пожелтевшие кости, напрочь лишенные мышц и кожи, и отвернулся, игнорируя шариковую ручку, что держал гость.

— Тебе пора приобщиться к цивилизации, — бархатный, завораживающий голос пролетел над маленькой комнатой, эхом отбиваясь от стен.

— Если цивилизация не может ничего, кроме беспощадных убийств, я, пожалуй, останусь вдали от нее, — не поднимая глаз, спокойно ответил он, продолжая выводить замысловатые символы на непонятном языке.

— Ты ищешь только плохое, — с тяжелым вздохом мужчина вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь, но оставив на столе ручку.

Его упрямый собеседник поморщился, облизывая пересохшие губы, и прикоснулся к ней подушечками пальцев, хватая ее и пробуя писать. Глаза чуть распахнулись, когда тонкая черная линия пробежалась по бумаге, и он вновь вернулся к работе, теперь, к удовлетворению подглядывающего мужчины, отложив в сторону потрепанное перо.

* * *

Мы ехали, казалось, бесконечно долго. Ухабистая дорога то и дело сворачивала в неясном направлении, оставляя нас в полной растерянности. Я искренне недоумевала, как утром мы смогли проехать, ни разу не заблудившись. Сейчас же мы в который раз проезжали мимо этого высоченного дерева с раздвоенным стволом, чертыхаясь, кто про себя, а кто и вслух.

Макс в очередной раз дернул руль, а после нажал на тормоз, отчего машину чуть занесло, и та с протестующим скрипом остановилась, закапывая себя в грязи. Он стукнул руками по рулю, словно тот был виновен во всех грехах, и выглянул в окно.

Лес. Деревья, причудливо извивающиеся и стремящиеся проткнуть небо. Обрезанные, покрытые мхом пни, такие же бородатые валуны. Мимо то проскальзывали пушистые белки, то пролетали птицы. Сквозь оконца между раскидистыми ветвями проникали теплые солнечные лучи.

— Мы заблудились, — выдохнула я, отворяя дверь и выходя из машины. — И застряли в грязи, — невеселое окончание дня, если подумать.

— Да чтоб его! — Макс последовал моему примеру, от досады громко хлопая дверью. — Эта дорога всегда вела в город! Так какого же лешего мы тут!

Он с детской злостью вертел головой, готовый разорвать в клочья все, что нас окружало. Приятное щебетание птиц, кажется, капало ему на мозги лучше самой изощренной пытки.

— Ничего, — пыталась подбодрить его я, — пойдем пешком, мы же не так далеко уехали от развилки.

— Не уверен, что стоит оставлять машину, — буркнул он про себя, и мы все же пошли.

Необычная штука — интуиция, не так ли? Если бы мы послушали ее, возможно, того, что произошло дальше, не случилось бы. А возможно, все случилось бы независимо от нашего желания.

Но мы шли вперед, отодвигая упрямые ветки, что грозились выколоть нам глаза, перешагивая через камни и извивающиеся стволы деревьев, следуя за солнцем, храня в сердце хрупкую надежду на то, что оно выведет нас из лесной чащи, не позволив ночи поглотить заблудившихся путников. Раскидистые сети блестящей от влаги паутины манили к себе, а их пушистые обладатели перебирали своими маленькими лапами, прячась от наших глаз за зеленой листвой.

Постепенно темнело. С наступлением вечера температура воздуха опускалась все ниже, и я начала мелко дрожать от холода, судорожно растирая ладошки друг о друга. Макс молчал, уверенно шагая вперед, но я отчетливо знала — он ни черта не понимает и напуган не меньше меня.

— И как это объяснить? — вот уже в третий раз мы вышли на ту же поляну, где и оставили нашу машину.

Казалось, невидимая нами сила водит нас по кругу, словно не пуская из леса. Словно мы добыча, что попалась в сети, и сейчас, когда солнце совсем нырнет за горизонт, главный охотник появится из непроглядной тьмы с одной единственной целью — поглотить нас без остатка.

Я заползла в машину, захлопывая двери, повернула ключ в замке зажигания и включила обогреватель. Макс счел это хорошей идеей и повторил мои действия, потирая покрасневшие от резкого прилива крови ладони и дыша на них теплым воздухом.

— Это уже не смешно, — я стучала зубами, отогреваясь.

— Именно, — он с тревогой закрыл двери, словно опасался того, что произойдет дальше.

— Может, опять неполадки с завесой? — неуверенно предположила я.

— Я надеюсь, что так оно и есть, — начал Макс, и тут же замер. — Но как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — со страхом прошептала я.

Благодаря своим бесполезным способностям я всегда чувствовала, когда завеса рушилась или открывалась. Это раз за разом отражалось острой болью в сердце, но сейчас оно лишь обеспокоенно стучало. Никакой боли. Завеса, если верить мне самой, оставалась нетронутой. По крайней мере, пока. По крайней мере, не здесь, ведь мои способности тоже имеют радиус действия.

— Нам остается только подождать того, кто это все устроил, — я обреченно пожала плечами, складывая руки и опуская на них голову.

— Верно, — любимый друг и начальник так и не заснул в ту ночь, а вот мой разум окутала сладкая дрема. Согревшись, я совсем провалилась в царство Морфея, забывая про все беды и лишения.

Из нежных объятий сна меня вырвал громкий выстрел. А потом еще один. Целая очередь прозвучала где-то невыносимо рядом. Я замерла, слыша, как тарабанит сердце.

— Что это? — глупый вопрос сам сорвался с губ.

А дальше крики, стоны и звериный рык.

Мы с силой дернули ручки машины, чтобы бежать на помощь — или на смерть — но та оказалась плотно заперта. Что-то держало нас внутри, не выпуская до самого рассвета.

Мы колотили по стеклам кулаками, силились разбить его ногами, думая, что на каких-нибудь туристов напали дикие звери. Детские мысли, не имеющие под собой фактов, скажете вы. Но это приятнее, чем думать обо всяких чудовищах, что нам удалось повидать за свою жизнь. Время медленно шло и шло, цепляясь когтями за уходящие секунды, а мы ждали, запертые в маленькой железной коробке.

Однако тогда мы и понятия не имели, с какой стороны придет беда.