Я завяжу узел на твоей шее (гет)

Война. Война. Война.

Она здесь, она рядом, она уже дышит вам в спину, а вы все еще предпочитаете не замечать ее.

Война. Война.

Кричали со всех сторон. Мир медленно рушился. Сквозь трещины в нем, бывшие когда-то маленькими и незаметными, а сейчас ставшие настолько огромными, что их увидит и слепой, в наш мир проникала та сила, что зовется злом. Создатель, какое пафосное название для тех, кто хочет сравнять мир с землей, попутно вываляв в крови и грязи. Мы находились на грани войны, но, Создатель, как же порой незрячи люди! Как сильно им охота притворяться, что все хорошо. Пока их не коснулась беда, они, каждый, каждый, предпочтут борьбе глупое отсиживание в своем углу, не таком уж и нерушимом, как кажется на первый взгляд. Пока беда лично не постучит к ним в окно, они и не подумают бороться с ней. А что до остальных — пусть сами решают свои проблемы.

Как же сильно заблуждаются они, предпочитая закрыть глаза на происходящее. Но я не могу. Это моя работа, мой долг. Моя гибель. Если бы мы только знали, к чему это в итоге приведет, стали бы бороться? Стали бы ввязываться в то, что отнимет у нас самое дорогое? Но мы не знали. Мы просто слепо следовали долгу и тому, что требовала от нас честь.

* * *

Унылый вечер только-только начинался, а моя несчастная голова уже желала расколоться пополам. Не понимаю я тех, кто придумал глупые вечеринки — лишний повод столкнуть в одном помещении тех, кто друг друга ненавидит столь яро, что готов перегрызть глотки даже вставной челюстью. Выряженные в блестящие вечерние платья всех существующих оттенков, и даже больше, молоденькие девушки кокетничали с мужчинами, медленно потягивая игристое шампанское из высоких узких бокалов. Сейчас их игривые подмигивания, закусывания губ и их облизывания считались нормой. Сейчас им можно быть раскованными, даже распущенными. Свет в просторном зале был слегка приглушен, по замыслу дизайнера создавая некую атмосферу доверия и таинственности, но в суровой реальности все больше походило на малобюджетный фильм ужасов. Со всех сторон от меня крутились и болтали люди. Кто о чем, и каждый ни о чем. Погода, кино, музыка, — но никто и не думал касаться темы войны. А зачем? Ее ведь не будет. Так думает каждый, кто пришел сюда, дабы напиться и наесться досыта, а после найти девушку подешевле и скрыться в плотном сумраке ночи. Высокий потолок, расписанный в готическом стиле, с огромной люстрой аккурат в центре, манил к себе остатки моего рассеянного внимания весь вечер. Вы никогда не думали, что будет, если она упадет? Люстра? Раздавленные тела, кровь, крики. Паника. Сколько людей погибнут? Эта мысль не давала мне покоя, жвачкой приклеившись к извилинам мозга.

Ритмичная музыка неожиданно сменилась более плавной, и я сделала шаг назад, прячась в тени одной из колонн, чтобы не мешать танцующим в центре парам. Маленькие бутерброды на тарелке, что я неуверенно держала в руке, вызывали необъяснимое отвращение. Лицемеры. Твари. Подлецы и невежды. Вот, кто сейчас кружился в обманчивом танце. Вот, кто через мгновение с улыбкой вонзит ножи в спины друг друга, а после скроется с места преступления, выйдя из дела сухим. Еще бы, деньги и власть решают все.

Я сделала еще один шаг назад, все больше приближаясь к стене. Черт, такое ощущение, словно за мной наблюдают. Во всей этой суете, торопливости, я явственно чувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Глаза против воли забегали по залу, мельком оглядывая и оценивая окружение. Пьяные и богатые, молодежь, элита. Что я здесь забыла?

Тряхнув головой, я сунула в рот мини-бутерброд, еле проглатывая его. Кусочек хлеба с чем-то неясным, словно наждачная бумага, оцарапал слизистую пищевода и противно нырнул в желудок.

На мгновение отвлекшись на поиски воды, или хотя бы чего-то безалкогольного, я успела позабыть о том взгляде, что буравил меня вот уже минут десять.

Задумавшись о том, что платье одной из леди было уж чересчур вычурным, я умудрилась проворонить тот момент, когда мне на плечо легла теплая и большая рука, слегка встряхивая. На задворках сознания раздался знакомый голос:

— Хей, — голубые глаза столкнулись с моими карими, и парень напротив слегка сощурился, — я вам рассказывал о моем зам'е, — он кивнул в сторону мужчины лет тридцати и почесал русые волосы. — Разрешите представить: Юнис Сатклифф.

Выдавив из себя самую приличную улыбку из всех, что имелась в моем скромном арсенале, я протянула руку вперед и ощутила, как тонкие сухие губы касаются моей кожи. Чуть поморщившись, я услышала фразу в ответ:

— Приятно, безумно приятно видеть столь очаровательное создание среди этого болота, — хихикнул новый знакомый, и я брезгливо отдернула руку. — Я — Гарольд, для вас, леди, просто Гарольд.

— А вы, стало быть, мните себя важной лягушкой в этом болоте? — чуть вздернув бровь вверх, не удержалась от мелкой колкости. Острый локоть слегка проехался по моим ребрам, и я тут же прикусила язык, проклиная себя.

— Он — один из представителей Министерства наших глубокоуважаемых и любимых соседей, — заметил Макс, уводя его от меня и от греха подальше.

Вот же Дьявол, важная шишка, а я так себя веду. А вообще, если говорить честно, сдалось мне это! Почему я должна унижаться перед теми, кто искренне мечтает расширить границы собственных владений за счет наших территорий? И пусть он лишь пешка, если смотреть правде в глаза, к войне с нами людей подтолкнули именно они, — Эйлест, чертово государство размером со спичечный коробок и самомнением большим, чем вся планета. Они всегда плели интриги, не скрываясь и не таясь. А мы всегда разгребали то, что оставалось после устроенного хаоса. Вот и сейчас ситуация повторялась. Нападения на нас участились, теперь имелись погибшие. Но выглядели они не так, как раньше. Люди, в основном, убивают незамысловато — пули, ножи, бомбы, на худой конец. Для них во время боевых действий важно количество, а не качество тел. Но последние жертвы растерзаны, буквально разорваны на кусочки кем-то нечеловечески сильным. Только кем?

От печальных размышлений меня отвлекла музыка, которая вновь стала живой и игривой. По стенам забегали разноцветные лучи света, и в центр зала вышли те, кто не особо любил медленные танцы, начиная резво дергаться под шустрые ритмы барабанов и гитар.

— Ты б его еще прямым текстом послала, — раздался над ухом гневный шепот, а я лишь повела плечом — мол, отстань, не до нравоучений сейчас. — Ты меня игнорируешь или принципиально не замечаешь?

— Не в твоем стиле меня отчитывать, — хихикнула я, чуть повернув голову, наблюдая за широкой белозубой улыбкой лучшего друга.

— А когда еще мне выпадет шанс стать на твое место? — закивал он.

Ленивый от природы, он никогда не торопился выполнять свои обязанности. Даже так, он никогда не думал даже думать о них, поэтому мне, как его заместителю, всегда приходилось делать все самой. Не то, чтобы меня это бесило, просто иногда так хочется помощи.

— Ну вот, теперь тебе придется искать себе другую мечту, — улыбнулась я, откидывая голову на его плечи и устраиваясь на них поудобнее.

— Ничего, в мире еще столько неизведанного, — он приобнял меня и начал внимательно вглядываться в толпу впереди.

— А сколько всего за пределами твоего дивана.

Вечер тянулся со скоростью загустевшего меда, что еле-еле капал с перевернутой ложки. Долго, нудно и очень жарко. От тоски не спасали даже мысли о люстре, а чей-то странный взгляд, что буравил меня с его начала, уже вызывал нервное подергивание мышц вокруг глаза. Я мечтала убежать отсюда куда-нибудь подальше, но обречена еще полчаса кивать и улыбаться всем, кто соизволит подойти и морально унизить меня. Еще бы, я же не богатый подросток без тормозов. Мне всего двадцать три, и самое большое мое богатство — старая гитара и десяток потертых книг.

* * *

Невыносимо длинные коридоры, в которых потеряться еще проще, чем дышать, вели к северной части здания — той, где находился наш офис. Все еще в стадии ремонта, он напоминал помещение после пробежки стада слонов, но от него все-таки веяло еще какой-то теплотой. Это было родное место, и я бы не променяла его ни на что другое.

Свернув за угол, я крепче сжала в руке стакан с горячим кофе, толкнула дверь от себя, улыбаясь рыжеволосой девушке, что выполняла роль секретарши.

— Доброе утро, Юни, — лучисто улыбнулась она, и я не смогла сдержать ответной улыбки, настолько заразительной та оказалась. Веснушки, россыпью покрывающие ее молодое личико, делали Миру еще привлекательнее, и не я одна так думала.

Отворив еще одну дверь, я с шумным вздохом упала в потрепанное кожаное кресло черного цвета, вытягивая ноги и скидывая с них неудобные туфли.

— Вам звонили, — после короткого стука, скорее для приличия, в дверном проеме показалась фигура рыжеволосой, и я напряглась. Кто? Еще же так рано.

— И?

— Найдено несколько тел за городом, — девушка свела брови к переносице, она очень не любила все разговоры про трупы, поэтому всегда тщательно их избегала.

— Я тебя поняла.

Делая пару глотков растворимого подобия настоящего кофе, я пнула сопящего в кресле, повернутом к окну, Макса, хватая со стола ключи от его машины. Так как наш отдел презирали и ненавидели все, кто только мог, людей в нем работало мало, а, следовательно, на вызовы ездили мы сами и сами же выполняли всю грязную работу.

Двери потрепанной временем машины жалобно хлопнули. Пристегнув ремень, мы сорвались с места, выезжая за пределы города. Происшествие случилось недалеко от небольшой деревушки, что находилась по правому берегу реки, что, в свою очередь, впадала в огромное синее море, поэтому для начала нужно пересечь мост, на котором, казалось, собирались все пробки города. Мутная, покрытая чем-то серо-зеленым, вода этой реки гипнотизировала не одного самоубийцу. Свернув на извилистую проселочную дорогу, машина чуть замедлилась. Внимательно вглядываясь в деревья, хаотично растущие невнятными зелеными клочками, в открытое зелено-серое поле, что маячило где-то рядом с горизонтом, и в чистое, голубое небо, мы, кажется, и представить себе не могли, что увидим дальше.

В районе сердца что-то кольнуло, и я с силой сжала ткань клетчатой рубашки, тем самым обращая на себя внимание. Машина с визгом остановилась, и наши тела по инерции толкнуло вперед. Голова начинала гудеть, все тело горело до скрежета зубов, казалось, меня без всякой анестезии резали на тоненькие полосочки странным лазером. Перед глазами все плыло, а ладони потели. Шум в ушах становился сильнее, грозясь разорвать голову. А после все в одно мгновение стихло.

— Кто-то нарушил завесу, — вытирая тыльной стороной ладони капельки крови с прикушенной губы, прохрипела я.

Выйти из машины и пойти своим ходом тогда показалось нам хорошей идеей.

Ноги уверенно ступали по мягкой земле, чуть проваливаясь, словно она являлась такой же хрупкой, как песок или болотная топь. Пение птиц звучало со всех сторон, сливаясь в одну красивую мелодию, что радовала колотящееся изо всех сил сердце. Голова начинала противно гудеть от обилия кислорода в загородном воздухе.

Солнце продолжало нещадно палить землю и всех ее обитателей, бросая свои теплые лучики на колыхавшуюся от дуновения ветра траву. По голубому небу медленно плыли пушистые клочки облаков.

— Что за чертовщина? — я вздрогнула от неожиданности, отвлекаясь от созерцания красот природы, и статуей застыла от непередаваемого ужаса.

Высокий частокол отделял небольшой клочок земли от этого мира. Небо над ним было черным, словно крыло ворона, тяжелые дождевые тучи грозились затопить промерзшую землю, окроплённую чем-то красным. Деревья, лишенные листвы, извивались пугающими фигурами, мечтая выцарапать глаза случайным прохожим своими острыми ветвями. Часть деревянных столбов стояла на расстоянии друг от друга, как раз на таком, чтобы насаженные на них головы людей не мешали друг другу. По старому дереву медленно стекала еще не успевшая засохнуть до конца темно-вишневая кровь, а стеклянные глаза смотрели сквозь нас, бессловно умоляя избавить их от позора. Эти испуганные лица были нам хорошо знакомы. Даже закрывая глаза, я все еще вижу их смеющимися и кружащимися в танце на вчерашней вечеринке.

Я прикрыла глаза, делая робкий шаг назад, еле наступая на холодную землю. Сердце колотилось со страшной силой, без продыху гоняло кровь по сосудам, и я отчетливо слышала, как та шумит в ушах и яростно пульсирует на шее. Перед глазами мелькали разноцветные мушки, ноги упрямо подкашивались, организм отказывался контролировать мышцы, и те судорожно сокращались, готовясь полностью расслабиться. Я падала. Ноги не слушались меня, голова, словно не моя, гудела, будто машиностроительный цех в самом разгаре своей работы. Меня тошнило. К горлу то и дело подкатывали рвотные позывы, и я еле сдерживала себя, постоянно отводя расфокусированный взгляд от страшной картины, что открывалась моему взору. Порыв холодного ветра ударил по оголенной коже, и я вздрогнула, застывая на месте, и лишь мелкая дрожь заставляла мое тело хоть как-то шевелиться.

Они находились передо мной. Эти головы со стеклянными глазами, что смотрели вперед, не видя ничего. Прозрачная пленка покрывала глазные яблоки, делая мутными, будто смазанными чем-то. Черты лица несчастных жертв заострились, стали до одури симметричными. Кожа побледнела до цвета школьного мела, потеряла эластичность. Они смотрели невидящим взглядом, моля только лишь о покое. Не о спасении, оно им уже не нужно, а просто о том, чтобы их, наконец, оставили. Кровавые лоскуты кожи с разорванными сосудами и нервами присохли к неровному дереву частокола, создавая свои, до смерти красивые узоры. Капли алой жидкости, извиваясь в причудливом змеином танце, покрывали доски, притягивая к себе мой взгляд. Я рефлекторно сглотнула, и отчего-то раскаленный, сухой воздух нещадно оцарапал слизистую, оставляя после себя столь неприятные ощущения, что захотелось плакать. Я сделала еще один, крайне неуверенный шаг, но теперь уже вперед.

Макс тоже последовал за мной, подходя к жертвам совсем близко. Вот с этой шатенкой он вчера кружил в быстром танце. Вот эта шатенка сейчас здесь. Вот эта шатенка сейчас мертва. Вот эти глаза вот этой шатенки сейчас винили нас во всех смертных грехах. Он, трясясь от шока и сожалений, что грызли его душу, словно дикие твари, упал на колени, прямо в не успевшую засохнуть лужу крови, что пропитала почву, вливаясь между ее слоями и неровными ходами. Дернув руку вверх, Макс долго смотрел, как та подрагивает, отказываясь подчиняться импульсам, судорожно посылаемым уставшим мозгом. Он протянул ее вперед, легко, почти невесомо касаясь пряди упавших волос. Те были мягкие, шелковистые, холодные, мертвые. Покачав головой, Макс убрал ее за ухо, оголяя ровную линию отреза, сделанную с хирургической точностью, казалось, кто-то скальпелем рассекал кожу и следующие за ней слои, миллиметр за миллиметром вымеряя расстояние между надрезами.

— Почему одни головы оторваны, — неожиданно начал он и еле коснулся дрожащими пальцами холодных век, закрывая глаза девушке, — а другие отрезаны с такой удивительной точностью? — казалось, он спрашивал пустоту, ибо ответа у меня не было. Я не понимала, кто виновен в произошедшем. Я не могла думать. Я лишь наблюдала, как он ходит по кругу, раз за разом опускаясь на колени, извиняясь, словно имел шанс спасти, но не смог, и закрывая глаза.

— Что ты видишь? — ссутулившись, я ощутила резкое желание провалиться сквозь землю. Слова застревали на языке, их прибивали к плоти степлером.

— То, что видишь и ты, — в очередной раз падая на колени, пачкая перекрашенные в кровавый темно-красный штаны, прохрипел он, скрывая за напускной яростью отчаяние.

— А именно? — что-то темное, бесформенное, тянуло меня вперед. Я вдавливала себя в землю, но нечто звало меня. И я не могла сопротивляться.

— Головы! — рявкнул он и закрыл ладонями лицо. Вина за эти смерти упала на его плечи тяжелейшим грузом, и сейчас он был способен лишь мелко дрожать от бессильного ужаса. Никогда еще такого не происходило. Холодные, застывшие в вечном кошмаре обреченные люди смотрели на нас с таким укором, что сердце сжималось в маленький комочек, стуча так сильно, словно хотело убежать прочь, туда, где не было этих глаз. — Мы ведь могли их спасти…

Он шептал это себе под нос так тихо, будто напевая любимую детскую песенку, а я просто не знала, что сказать. Могли ли? Мы же даже не имели представления о том, что такое может произойти. Как мы могли предугадать то, что произошло здесь тем самым вечером, когда я проклинала всех? В случившемся не было нашей вины, но я тоже чувствовала на себе ее тяжелый отпечаток.

Что-то темное, аморфное, вновь зашевелилось в центре. Кажется, Макс не видел, что творилось внутри. Черные тучи обрывками столпились над кругом из частокола, заслоняя собой некогда голубое небо, что безвольно пряталось за ними, не в силах сопротивляться. Казалось, они тоже страдают. Переполненные водой, раздутые, мрачные, почти черные, они теснились в этом маленьком клочке небес, готовые растерзать друг друга, лишь бы только избавиться от той невыносимой ноши, что скопилась внутри. Они хотели рыдать, но могли лишь безвольно болтаться, сторожимые суровыми порывами ветра, что хлестал их бока.

Темное нечто в центре тьмы, что становилась все непрогляднее, начиная от периферии, не двигалось. Его размытые очертания притягивали к себе. Длинные, дрожащие щупальца выныривали из мрака, и мое дыхание останавливалось, а глаза сами закрывались так плотно, как позволяло смертное тело. Руки-щупальца с неописуемой скоростью рвались вперед и бесшумно ударялись о барьер из частокола.

Мне стало трудно дышать. С каждым немым стуком я все сильнее сжимала рубашку там, где бешено колотилось сердце. Расплывчатые иллюзии тьмы подползали ко мне все ближе, охватывали липкими лапами, как паук, сплетающий вокруг жертвы паутину. Я ничего не понимала. Страх сковал тело, пригвоздил меня намертво к земле, пропитанной невинной кровью. Я тяжело дышала, ловя воздух крыльями носа и втягивая его в щель между приоткрытыми губами. Его холодные следы остужали язык и нёбо, успокаивая меня на считанные мгновения. Я сейчас напоминала себе куклу. Безвольно обвисшие руки, мраморно-бледная кожа, по которой змейками бегали синие нити сосудов, и артерии, что симметрично пульсировали на шее, будто запертая в клетке птичка.

Щупальца опять потянулись вперед, и я сжала пальцы в кулак так сильно, что они начали медленно неметь. Нечеловечески больно, будто сердце разрывали тупыми ножами без всякой анестезии, отламывая ребра, одно за одним. Ладони потели, становясь липкими, холодными, как и та пустота впереди, что тянула к себе и проникала в каждую клеточку моего ослабленного тела.

— Юнис! — на задворках сознания слышался обеспокоенный голос. Я продолжала сжимать рубашку, кусая губы до крови, что тонкими струйками капала вниз.

Щелчок, и все стало сжиматься, сворачиваясь в маленькую трубку. Какофония звуков превратилась в сплошной гул. Темноту тянуло в непонятную воронку в земле. Она кричала, стонала и сопротивлялась, но сила, что затягивала вниз, явно имела преимущество. Щелчок, и я упала на колени, опираясь руками о землю и тяжело дыша. Боль прекратилась, и, хотя голова еще кружилась и я ничего не видела перед собой, тело почему-то стало невыносимо легким, будто перышко.

— Ты что там видела? — обеспокоенный голос друга разорвал пелену тишины вокруг меня, и я подняла на него уставшие глаза.

— Тьму, — сама удивилась, как осип голос. Он дрожал, словно кленовый листок на ветру.

— Ты в своем уме? — сначала на его лице отразился ужас, потом его сменило непонимание, а дальше тонкие губы растянулись в неком подобии улыбки.

— Я видела темноту внутри, — ко мне постепенно возвращались силы, я чувствовала, как дышать становилось легче, а тело переставало существовать отдельно от мозга.

— Тебе в кофе ничего не подсыпали? — он испугался на не шутку. Быть может, в моем взгляде плясало безумие, может, я выглядела, как сумасшедшая, а может, все сразу, но, кажется, мой друг стал воспринимать мои же слова всерьез. — Третье измерение? — прошептал Макс, падая на землю рядом со мной. — Не может этого быть…

— Это не третье измерение! — не заметила, как повысила голос. — Это же детские сказки, выдуманные, чтобы пугать шаловливых ребятишек!

— А ты знаешь, как тонка грань между сказкой и реальностью? — его лицо стало странно задумчивым, и я не выдержала, начиная хихикать. — В сказке лишь половина сказки… остальное… — он сделал театральную паузу, а после прошептал слово по слогам, — прав-да.

— Ты говоришь ерунду, просто признай это, — я понимала, что мое мнение так же имеет право на существование, как и его, но, кажется, это наша семейная черта — жуткое упрямство, которое, порой, не дает нам увидеть то, что лежит под самым носом. — Нет никакого третьего мира, там нет монстров, там нет чудовищ.

— Там просто пустота, что иногда, из-за нестабильности завесы между мирами, прорывается наружу, — закончил он за меня, словно я вечно повторяю одну и ту же фразу. А ведь так и было, если мне не изменяет память. — Тогда откуда все монстры?

— Нет никаких монстров, — я была загнана в угол, у меня нет доказательств, но это не значит, что я сдалась, — их всех создала природа… или люди.

— А не мистическая энергия, что со временем превращает людей в чудовищ, — не унимался Макс, будучи упрямым в точности, как я.

— Нет, — выдох, шумный, театральный. Он значил, что я не хочу продолжать спор.

Ходят слухи, что то пространство, разделяющее наши миры — мир людей и наш мир — не просто сплошь темнота, а оно живое. Точнее, там обитают те, кого, в былые времена, более жестокие по сравнению с теми, в коих мы живем, ссылали туда за тяжкие преступления. Иными словами, Третий Мир — огромная тюрьма с самыми опасными преступниками, весь воздух которой наполнен тьмой, что порабощает разум. Так говорят слухи. Никто не знает, так ли это. Никто до сих пор не в силах истолковать внятно, откуда берутся чудовища… ибо никто до сих пор не выходил за пределы наших миров. И никто не возвращался из Третьего Мира, если он вообще существует. Тайна, покрытая мраком. Эта тайна всегда манила к себе людей, обрастая все новыми и новыми подробностями, и, в конце концов, превратилась в детскую сказку, где даже самые древние умы современности не проведут грань между тем, что является выдумкой, и тем, во что придется поверить.

Споры на эту тему не утихают и по сей день, ведь достоверно не известно, а приводился ли приговор в действие. И как, если сделать допущение, что приводился, они отправляли людей в измерение тьмы, запирая клетку навечно? Это могли знать лишь те, кто жил в то время. Кто жил много столетий назад. А нам остаются лишь ошметки правды, приправленные бурной фантазией.

Пока я предавалась своим вполне обычным размышлениям, мой разум медленно восстанавливал способность соображать, возвращая жизнь в прежнее русло. Приступ паники исчез, сердце больше не болело, осталась лишь слабая тяжесть в месте его расположения, что я упорно списывала на стресс.

Я затылком почувствовала взгляд. Он, по всей видимости, следовал за мной с момента нашего прибытия, но только сейчас я отдифференцировала его от остальной суматохи. Взгляд тяжелый, словно тот, кто смотрел, крайне устал, но пристальный, внимательный. Я резво завертела головой, ища того, кто прячется от моих глаз, но вокруг не было ни души, кроме нас и голов, что теперь безжизненными куклами висели на кольях. Все, что делало их живыми, растворилось в какие-то мгновения. Я еще раз оглянулась, и Макс напрягся, не понимая, что происходит, а после проследовал взглядом за мной.

Я поежилась. Взгляд теплый, родной. Он не пугал, как те, что смотрели вчера… он был одним из тех, кто смотрел вчера. Точно, я ведь и тогда его ощутила. Вот и теперь кто-то очень переживал, окружая меня некой заботой, что, в конечном счете, больше пугало, нежели радовало. Интересно, чьи это глаза живо изучают пейзаж, заставляя сердце их обладателя раз за разом сжиматься в тревожном беге? Это их ли обладатель звал меня? Или он защищал меня? Или всего-навсего наблюдал за бесплатным представлением? У меня было так много вопросов, и ни одного ответа. А взгляд становился все спокойнее. Кажется, опасность миновала, и теперь он медленно таял, растворяясь в действительности. Я ощутила неясную пустоту, когда он исчез совсем.

— Давай их похороним? — вытягивая затекшие ноги перед собой, Макс достал из кармана брюк пачку сигарет и спички, ловко выбивая одну из никотиновых бомб ребром ладони, зажимая ее зубами и прикуривая от вспыхнувшего пламени.

— Кого? — засмотревшись, я потеряла счет времени и не уловила, о чем он говорил.

— Головы же, — втягивая в легкие сигаретный дым, что смолами оседал на альвеолах, Макс блаженно прикрыл глаза, чувствуя, как он расправляет их, попутно проходясь по слизистой. Кратковременное удовольствие растекалось по его венам, и он шумно выпустил дым через замысловато сложенные, горькие на вкус губы, облизывая их.

— Видимо, тел мы уже не найдем, — я в который раз завертела головой, подскакивая с сырой земли и отряхиваясь.

Вокруг — лишь трава, что щекотала лодыжки, сочно-зеленая, местами чуть пожелтевшая, влажная от утренней росы, лишь серая земля, присыпанная причудливыми камнями самых разных размеров, лишь чистое голубое небо, что упрямо пробивалось сквозь вату пушистых белоснежных облаков, гонимых вперед чуть прохладным ветром. Редкие деревья верными солдатами стояли, перезванивая листвой и шурша веточками, охраняя вечный покой. Я прошла вперед, обходя искусственно сделанный частокол, и подошла к обрыву. Волны с остервенением набрасывались на каменный берег, вгрызаясь в него, будто мечтая откусить кусочек побольше, а после с шорохом утаскивали за собой наиболее слабые камушки и ракушки. Голубое море волновалось, ему явно что-то не нравилось. Оно шумело, поглощало плавающие на его волнах веточки и листья, раз за разом бросалось на берег, как любовница, что бросается в постель к неверному мужу.

Я прикрыла глаза и расставила руки, позволяя морскому, наполненному влагой воздуху перебирать мои волосы.

Нечто противно шершавое упало мне на голову, перекрыв доступ длинным лучикам солнца, я и машинально схватила это рукой. Мешок.

— Вперед, я не буду один их таскать.

Макс говорил крайне серьезно, я бы сказала, настолько, что ослушаться его приказа (хотя предыдущие слова и не были им) даже не подумала. Схватив мешок, я начала медленно двигаться к частоколу, падая перед одной из голов на колени. Теперь, когда их веки были опущены, они не смотрели на нас своим невидящим взглядом, теперь нам было проще глядеть на них.

Аккуратно обхватив ладонями лицо девушки, я с силой дернула его вверх, и голова с хлюпаньем поддалась, оказываясь у меня в руках. Я, не думая ни мгновения, швырнула ее в мешок, приступая к другой. Спустя минут эдак десять, мы тихо простонали, поднимаясь и позволяя мышцам расслабиться. Половина работа была позади.

— Есть лопата? — я прекрасно понимала, что тащиться через весь город с таким любопытным грузом — идея плохая, а значит, нам придется собственноручно выкопать им последнее пристанище. Небольшой участок земли, отгороженный парочкой многовековых деревьев, подходил как нельзя лучше. Я открыла багажник, схватила одну из лопат и прошлепала туда, попутно пытаясь подвязать волосы.

Земля под деревьями оказалась тверже и упрямее, чем нам казалось. Лопата с усилием разрывала успевшую подсохнуть почву, и с каждый разом пронзить ее становилось все труднее. Деревянный черенок был неровным и скользким, поэтому уже через пять минут работы маленький его кусочек вонзился мне в кожу в районе тенара. Руки нещадно горели, мозоли пульсировали, а поясница, казалось, совсем уже не моя. Адская боль пронзала ее, сопровождая каждое движение. Крупные капли пота скатывались вниз, падая на ненавидимую мной землю, а ноги вновь подкашивались, только теперь от усталости. И в утешение яма не становилась глубже.

Спустя долгие минуты труда нам все же удалось выкопать более-менее приличную могилу, в которую мы с некой заботой уложили мешки с головами, равномерно присыпая их землей, что возвращалась на свое законное место с тихим шелестом и стуком.

Чуть утрамбовав могилу, я плюхнулась рядом, переводя сбившееся дыхание. Выбившиеся из хвостика волосы прилипли к шее, а покрасневшие руки болели еще сильнее, чем я вообще способна себе представить.

— Мы молодцы, — из последних сил хлопнув меня ладонью по спине, тут же кривясь от боли, прохрипел Макс.

— Там в салоне есть вода, — горло сводило от жажды, язык словно прилип к деснам, становясь непомерно большим, но встать, чтобы вдоволь удовлетворить свою естественную потребность, я не могла.

А после я опять ощутила на себе тот взгляд. Казалось, он смотрел с одобрением. Так ли это?

* * *

Мужчина, чуть сгорбившись, сидел за темным письменным столом, выводя слова обтрепанным временем пером. Он иногда морщился, и тогда по его бледному — быть может, из-за недостатка света в этой плохо освещенной комнате — лицу пробегала морщинка, делая его более увлеченным и страстным. Он писал, прерываясь лишь затем, чтобы макнуть перо в чернила. Тень от свечи, бывшей единственным источником света, падала на пожелтевшую бумагу. Темноволосый мужчина с низким хвостом, заколотым сзади подобием черного бантика, был так увлечен тем, что пишет, что даже не заметил, как дверь с тихим, протестующим скрипом приотворилась, пропуская внутрь полоску яркого света, в которой тут же затанцевали пылинки.

Высокий мужчина с неописуемой легкостью подошел к нему, потягивая ему руку с чем-то, зажатым между пальцами. Тот скосил сосредоточенный взгляд на пожелтевшие кости, напрочь лишенные мышц и кожи, и отвернулся, игнорируя шариковую ручку, что держал гость.

— Тебе пора приобщиться к цивилизации, — бархатный, завораживающий голос пролетел над маленькой комнатой, эхом отбиваясь от стен.

— Если цивилизация не может ничего, кроме беспощадных убийств, я, пожалуй, останусь вдали от нее, — не поднимая глаз, спокойно ответил он, продолжая выводить замысловатые символы на непонятном языке.

— Ты ищешь только плохое, — с тяжелым вздохом мужчина вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь, но оставив на столе ручку.

Его упрямый собеседник поморщился, облизывая пересохшие губы, и прикоснулся к ней подушечками пальцев, хватая ее и пробуя писать. Глаза чуть распахнулись, когда тонкая черная линия пробежалась по бумаге, и он вновь вернулся к работе, теперь, к удовлетворению подглядывающего мужчины, отложив в сторону потрепанное перо.

* * *

Мы ехали, казалось, бесконечно долго. Ухабистая дорога то и дело сворачивала в неясном направлении, оставляя нас в полной растерянности. Я искренне недоумевала, как утром мы смогли проехать, ни разу не заблудившись. Сейчас же мы в который раз проезжали мимо этого высоченного дерева с раздвоенным стволом, чертыхаясь, кто про себя, а кто и вслух.

Макс в очередной раз дернул руль, а после нажал на тормоз, отчего машину чуть занесло, и та с протестующим скрипом остановилась, закапывая себя в грязи. Он стукнул руками по рулю, словно тот был виновен во всех грехах, и выглянул в окно.

Лес. Деревья, причудливо извивающиеся и стремящиеся проткнуть небо. Обрезанные, покрытые мхом пни, такие же бородатые валуны. Мимо то проскальзывали пушистые белки, то пролетали птицы. Сквозь оконца между раскидистыми ветвями проникали теплые солнечные лучи.

— Мы заблудились, — выдохнула я, отворяя дверь и выходя из машины. — И застряли в грязи, — невеселое окончание дня, если подумать.

— Да чтоб его! — Макс последовал моему примеру, от досады громко хлопая дверью. — Эта дорога всегда вела в город! Так какого же лешего мы тут!

Он с детской злостью вертел головой, готовый разорвать в клочья все, что нас окружало. Приятное щебетание птиц, кажется, капало ему на мозги лучше самой изощренной пытки.

— Ничего, — пыталась подбодрить его я, — пойдем пешком, мы же не так далеко уехали от развилки.

— Не уверен, что стоит оставлять машину, — буркнул он про себя, и мы все же пошли.

Необычная штука — интуиция, не так ли? Если бы мы послушали ее, возможно, того, что произошло дальше, не случилось бы. А возможно, все случилось бы независимо от нашего желания.

Но мы шли вперед, отодвигая упрямые ветки, что грозились выколоть нам глаза, перешагивая через камни и извивающиеся стволы деревьев, следуя за солнцем, храня в сердце хрупкую надежду на то, что оно выведет нас из лесной чащи, не позволив ночи поглотить заблудившихся путников. Раскидистые сети блестящей от влаги паутины манили к себе, а их пушистые обладатели перебирали своими маленькими лапами, прячась от наших глаз за зеленой листвой.

Постепенно темнело. С наступлением вечера температура воздуха опускалась все ниже, и я начала мелко дрожать от холода, судорожно растирая ладошки друг о друга. Макс молчал, уверенно шагая вперед, но я отчетливо знала — он ни черта не понимает и напуган не меньше меня.

— И как это объяснить? — вот уже в третий раз мы вышли на ту же поляну, где и оставили нашу машину.

Казалось, невидимая нами сила водит нас по кругу, словно не пуская из леса. Словно мы добыча, что попалась в сети, и сейчас, когда солнце совсем нырнет за горизонт, главный охотник появится из непроглядной тьмы с одной единственной целью — поглотить нас без остатка.

Я заползла в машину, захлопывая двери, повернула ключ в замке зажигания и включила обогреватель. Макс счел это хорошей идеей и повторил мои действия, потирая покрасневшие от резкого прилива крови ладони и дыша на них теплым воздухом.

— Это уже не смешно, — я стучала зубами, отогреваясь.

— Именно, — он с тревогой закрыл двери, словно опасался того, что произойдет дальше.

— Может, опять неполадки с завесой? — неуверенно предположила я.

— Я надеюсь, что так оно и есть, — начал Макс, и тут же замер. — Но как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — со страхом прошептала я.

Благодаря своим бесполезным способностям я всегда чувствовала, когда завеса рушилась или открывалась. Это раз за разом отражалось острой болью в сердце, но сейчас оно лишь обеспокоенно стучало. Никакой боли. Завеса, если верить мне самой, оставалась нетронутой. По крайней мере, пока. По крайней мере, не здесь, ведь мои способности тоже имеют радиус действия.

— Нам остается только подождать того, кто это все устроил, — я обреченно пожала плечами, складывая руки и опуская на них голову.

— Верно, — любимый друг и начальник так и не заснул в ту ночь, а вот мой разум окутала сладкая дрема. Согревшись, я совсем провалилась в царство Морфея, забывая про все беды и лишения.

Из нежных объятий сна меня вырвал громкий выстрел. А потом еще один. Целая очередь прозвучала где-то невыносимо рядом. Я замерла, слыша, как тарабанит сердце.

— Что это? — глупый вопрос сам сорвался с губ.

А дальше крики, стоны и звериный рык.

Мы с силой дернули ручки машины, чтобы бежать на помощь — или на смерть — но та оказалась плотно заперта. Что-то держало нас внутри, не выпуская до самого рассвета.

Мы колотили по стеклам кулаками, силились разбить его ногами, думая, что на каких-нибудь туристов напали дикие звери. Детские мысли, не имеющие под собой фактов, скажете вы. Но это приятнее, чем думать обо всяких чудовищах, что нам удалось повидать за свою жизнь. Время медленно шло и шло, цепляясь когтями за уходящие секунды, а мы ждали, запертые в маленькой железной коробке.

Однако тогда мы и понятия не имели, с какой стороны придет беда.

Громкий выстрел разорвал гнетущую тишину в маленькой железной коробке, что стала нашей тюрьмой. Я вздрогнула, сжимая пальцы в кулак и в очередной раз бессмысленно ударяя им по стеклу. То чуть дрогнуло, но отказалось подчиняться. Резкие порывы ветра заставляли длинные ветви деревьев наклоняться почти до самой земли, царапать машину, с противным визгом врезаясь в краску все глубже и глубже. Я сильнее вжалась в спинку кресла и инстинктивно сползла ниже. Сердце бешено стучало, эхом отдаваясь в ушах. Голова гудела, а тело парализовало крепчайшими оковами, что не позволяли мне сделать хоть одно лишнее движение. Еще одна очередь выстрелов, уже более громких, более слышимых. Или, может быть, то наше сознание играло с нами в страшную игру. Неестественно яркая вспышка на уровне горизонта заставила меня крепче сжать челюсти, скрипя зубами. Мы молча нажимали на все попадающиеся кнопки, и с каждой попыткой инициативы становилось все меньше и меньше. С каждым нашим отчаянным движением силы покидали тела и отказывались возвращаться. Усталость потихоньку брала свое, погружая нас в пучину отчаяния. Пока мы находились тут, на небольшой полянке в центре леса, или того, что являлось его подобием, некая безопасность витала в воздухе, пропитывая его. Но она была лишь сладкой иллюзией, которая туманила плохо соображающий разум. Она манила той сказкой, в которую нам пришлось поверить, чтобы окончательно не спятить. Казалось, стоит нам только покинуть временное укрытие, и смерть тут же занесет над нашими головами свою острейшую косу. Мы могли поклясться, что видели ее силуэт среди деревьев. Высокий, костлявый, в неком подобии шляпы скелет рисовало наше замученное воображение.

Я согнула ноги в коленях, подтягивая их к животу, и скосила взгляд в сторону Макса. Он с непривычно сосредоточенным видом всматривался в лесную тьму, освещаемую лишь вспышками выстрелов. К слову, теперь они появлялись реже, чем раньше. Паузы затягивались на долгие и мучительные минуты. Кажется, стреляющие начинали постепенно выдыхаться. Или больше некому стрелять.

— Да что же там происходит? — очередная вспышка, сопровождаемая хлопком, озарила извивающиеся, полуголые деревья, и Макс еще сильнее напрягся. По его лицу пробежала страшная морщинка.

— Если бы мы только могли объяснить.

Я на автомате сжала кофту в районе сердца, прислушиваясь к нему. Оно стучало. Бежало галопом, будто боялось опоздать, чуть болело, неприятно тянуло, но, тем не менее, мне тогда казалось, что я отчетливо ощущала все его границы. Сглотнув слюну, что скопилась во рту, прикоснулась подушечками пальцев к прохладному, слегка запотевшему стеклу, оставляя на нем след, на автомате вырисовывая “Помогите”.

— Болит? — в голосе друга чувствовалась тревога и надежда, вот только на что именно он уповал, я понять не могла.

— Немного тянет, — ответила правду, которая слетела с языка еще быстрее, чем я успела осмыслить слова.

Быть запертыми в маленькой коробке — не лучшее из всего, что происходило. Но худшим оставалось другое — теперь (вот уже полчаса точно) барьер вокруг надежно защищал нас от проникновения внутрь любого вещества, даже газообразного. Кажется, снаружи витало нечто, убивающее не хуже ножей, или создатель сего купола имел крайне скверное чувство юмора. Кислорода становилось меньше с каждым нашим вдохом, а закрытые наглухо двери и окна не давали воздуху и шанса проникнуть в эту изощренную ловушку. Мысли судорожно крутились в черепной коробке, со стоном отражаясь от ее стенок. Одна из них, самая упрямая, приводила меня в крайний ужас. Если мы не сможем в ближайшее время покинуть наше убийственное убежище — кислород окончательно заменит углекислый газ, выдыхаемый нами же. И тогда шансы на выживание резко упадут до нуля.

Я нервно вглядывалась в темноту, что окружала машину, стуча пальцами по стеклу. Температура в средстве передвижения нарастала с каждой минутой, или это нам только казалось. Тогда сложно было различать реальность и ужасающие картинки, которые подкидывало нам бурное воображение.

Макс же сидел неподвижно, вслушиваясь и будто ожидая чего-то. Но что же может быть хуже, чем медленная и мучительная смерть от нехватки воздуха? Или же это будет быстро и легко, как сон? Быть может, благосклонная к нам судьба позволит уйти в мир иной тихо и безболезненно?

И, словно в подтверждение моих слов, раздался очередной хлопок. С невероятной скоростью светящийся шар пронесся мимо, разрывая темноту ночи, и упал где-то между многовековыми деревьями. Задорная искра вспыхнула, цепляя сухую траву, и через краткий миг небольшое пламя уже уверенно карабкалось вверх по сухим, потрескавшимся стволам, веткам и листьям, съедая все без остатка. Языки ярко-оранжевого пламени лизали камни и мох, хрустели ветвями на земле. Огонь освещал поляну, все стремительнее подбираясь к машине. Мы в ужасе замерли, не понимая, что делать. Сердце пропускало удары. Кровь шипела в висках.

А после огромная ветка, откушенная пламенем, упала аккурат рядом с машиной, с противным ревом царапая ее. И в ту же секунду мы судорожно забили кулаками по стеклам.

Я переползла назад, стуча ногами по тем, что оставались сзади. Разум захватывал страх. Он сковывал, мешая думать, подчиняя себе. Потеряв последние силы, я осела, обреченно опуская руки, исподлобья наблюдая за тем, как Макс все еще всячески старается вырвать нас из железного плена. Тщетно. Все удары поглощались, не нанося и капли вреда. Машину окружал барьер, который, с одной стороны, защищал нас от языков пламени, посягавших на нее, но с другой, более пессимистичной, не пускал к нам и капли кислорода, запирая в пространстве, почти полностью заполненном непригодным для жизни газом.

Ко всему прочему, в машине становилось нестерпимо жарко. Пот крупными каплями стекал по раскаленной коже, шипя и извиваясь. Мокрые вещи, словно измазанные клеем, прилипали к телам. Руки дрожали, и из глаз катились предательские слезы. Нет, только не такая глупая смерть. Я жадно хватала ртом воздух, что раскаленными клочками опалял слизистую, заставляя сгибаться от кашля. Мы дышали, но чувство нехватки кислорода не исчезало, а наоборот, обрушивалось на нас с удвоенной силой.

Невыносимо страшно. Одинокие, запертые в маленьком кусочке металла, мы дрожали от страха, прижимаясь друг к другу и тихо прося прощения за все обиды. Перед глазами мелькали картины прошлого — смех, слезы, улыбки и ненависть. Все это казалось таким же мелким, непостоянным и далеким, как и звезды, к которым сейчас тянулся едкий серый дым.

— Ты хороший брат, — шептала я, постепенно теряя связь с реальностью. Перед глазами все плыло, растекаясь неровными, дрожащими линиями. Сознание уходило прочь.

— Эй, — легкий шлепок по щеке горячей ладонью, и я чуть вздрогнула, поднимая взгляд на Макса. — Держись, не смей засыпать!

Он выглядел очень напуганным. Рука против воли поднялась, касаясь его лица. Колючая щетина немного оцарапала меня, и кончики губ чуть дернулись вверх.

— Юнис! — мое имя эхо билось где-то рядом. — Мы выживем!

И, казалось, легкий ветерок неожиданно начал гулять по машине, чуть цепляя русые волосы друга. А там, снаружи, бушевало пламя.

Я засыпала. И этот сон манил меня к себе, каким бы гибельным он не казался. Сейчас этот страшный сон был слаще любого меда.

* * *

Мощеные неровным камнем улицы путались, терялись среди таких же неровных домов, низких и обшарпанных. Длинные ленты веревок перебрасывались через улочки, и с них безвольными куклами падали вниз некогда светлые предметы одежды. По всему городку уверенно блуждал запах человеческих испражнений и смерти, что повсюду следовала за местными жителями. Окна, в большинстве своем наглухо забитые практически сгнившими досками, давно уже такие грязные, что даже упрямый свет догоравших свечей не мог пробиться сквозь них.

Маленькие дети в рваных одеждах, которые им явно велики, сжались в кучку, тыкая измазанными в грязи пальцами с черными ногтями в идущего мимо высокого мужчину. Худая фигура в черном балахоне передвигалась крайне неуверенно, словно каждый шаг стоил неимоверных усилий.

В руке, иссохшей, такой худой, что отчетливо проступали все сухожилия, позвякивал грязный колокольчик. Он служил своего рода сигналом — к мужчине приближаться нельзя. Он заразен, опасен. В его присутствии не стоит даже дышать, иначе рискуешь стать таким же. Завидев странную фигуру, тучная женщина подбежала к детям, пряча их за полами своего платья, приказывая молчать. Она яростно шипела, прикрывая им глаза отекшими ладонями, пытаясь усмирить разыгравшееся детское любопытство.

А мужчина, шатаясь, шел дальше, тихо произнося слова:

— Нечистый… нечистый.

Его некогда красивый голос хрипел и дрожал, слова терялись, а окончания часто проглатывались.

Мужчина свернул за угол, подходя к краю городка. Там, на отшибе, вдали от “цивилизации”, стоял маленький домик, заросший плющом и еще чем-то чуть меньше, чем полностью. Почти оторванная калитка, которая никогда не видела масла, противно скрипнула и пропустила худого посетителя внутрь. Он ступил на каменную дорожку, краем глаза отмечая заросшую высокой травой неухоженную лужайку. Через зеленые заросли упрямо пробивались яркие цветы, они настойчиво тянулись к солнцу своими еще не до конца раскрывшимися бутонами. Они слепо верили в то, что коснуться его опаляющего диска — их единственная цель в короткой жизни.

Он вошел в тускло освещенное помещение, скованным движением сбросил капюшон, обходя кусочек зеркала, наспех прибитого к деревянной стене. Он прекрасно знал, что там увидит. Некогда розовощекий, пышущий здоровьем, сейчас мужчина напоминал мученика. Теперь на него смотрел тощий человек на вид лет сорока или даже старше, с большими, круглыми пузырями по всему лицу, его ослабленное тело покрывали страшные папулы, что сливались между собой, образуя кольца. Пальцы уже не двигались, как раньше, принимая одно, крайне неудобное положение. Его постоянно тошнило, голова раскалывалась на мельчайшие кусочки. Он не мог нормально есть и пить. И от него жутко пахло грязью, потом и испражнениями, ведь мыться под проточной водой вместе с остальными горожанами теперь для него — запретное удовольствие. Мужчина нахмурился, делая неуверенные шаги в комнату, освещенную тусклым светом дрожащей от каждого вдоха свечи, и замер, чуть дергая тут же зазвеневший колокольчик.

— Доктор, — хриплый голос заставил развернуться, отвлечься от работы, не выпуская из рук склянку со странным содержимым, что пахло мятой и еще чем-то знакомым.

— Я нечистый, — не дожидаясь ответа, прошептал мужчина, тяжелым грузом падая на пол, — верните мне мою красоту.

— Боюсь, здесь я бессилен, — темноволосый мужчина грациозно встал, словно в его жилах текла кровь, по меньшей мере, королей, отряхнул некогда бывший белым длинный плащ и поставил склянку рядом с книгой.

— Вы — последняя надежда, — гость на коленях подполз к доктору, хватая того за полы "халата". — Верните мне жизнь!

Доктор поморщился в ответ, будто обдумывал крайне тяжелое решение. Он прекрасно видел, как обращаются с прокаженными. Знал, как их изгоняет общество, как их сторонятся семьи. Как сбегают жены, как уводят детей, как клеймят на всю жизнь, отбирая элементарные права. Он видел, что прокаженным запрещают практически все. Им нельзя даже говорить, если рядом — здоровые люди. И тщетно пытался помочь, раз за разом проводя бессонные ночи над горами книг, ища лекарство, которое, казалось, не существовало вовсе. Ничего из того, что он знал, не могло вернуть людям их прежний облик. Он недоедал, недосыпал, он сам все больше походил на труп, но лекарства не помогали. Люди так же заражались, и так же умирали.

— Дайте мне ваше снадобье, — отчаянно хрипел мужчина, цепляясь за стремительно убегающую надежду.

— Оно не доработано, — широко распахнув глаза, доктор отступил на шаг назад, чем вызвал панику у пациента. Чуть смягчившись, он постарался успокоить колотившееся изо всех сил сердце, мягко улыбнувшись. — Вы можете погибнуть. Еще никто не пробовал именно эту формулу. Результат может быть летальным…

— Я и так мертв для них! Для всех… — отчаянно громкий крик, эхом оттолкнувшийся от стен, пробился в самую глубь сознания. Что-то щелкнуло там, и в ту секунду доктор уже знал ответ, понимал, что надо делать и вполне принимал любой риск, чтобы вылечить пациента.

Мужчина в некогда белом халате резво подбежал к старому, измученному временем шкафу, открыл одну из стеклянных дверок и достал оттуда закупоренный деревянной пробкой флакон.

— Это лишь эксперимент… — снова начал предупреждать он, надеясь рассказать о возможных неприятных последствиях, но его бесцеремонно прервал мужчина, выхватив из рук лекарство, обхватывая горлышко губами и делая жадные глотки. Горькая жидкость была столь отвратительна на вкус, что тут же просилась обратно, не позволяя проглотить все вещество за один раз. Оторвавшись, пациент с усилием глотнул лишь малую часть и остервенело вытер саднившие губы тыльной стороной ладони. Его руки дрожали, а все тело теплело от предвкушения чуда.

Резкий удар в дверь, и та, жалобно скрипнув, почти слетела с петель, жалобно качаясь на них. В помещение нарочито медленно вошли люди в кипенно белом, чьи лица скрывали расписанные причудливыми яркими узорами маски. Они бегло оглядели комнату и инстинктивно сжались в кучку вокруг того, кто значился среди них самым главным. Колокольчик в руке прокаженного дрогнул, и мужчина вновь упал на колени, поднося к губам флакон. Резкий выпад, и тот вылетел из рук, звякнув, разливая на пол все содержимое. Мужчина зарыдал, упал на пол в тщетных попытках шершавым языком слизать все, что еще не утекло через огромные щели, как его резко одернули, вновь и вновь ставя на колени. Они старались не касаться его. Толкали тростью, пинали ногами, будто боялись стать такими же прокаженными.

— Виновен! — не знавший пощады голос приговорил беднягу к вечным мукам, и аура белого света поглотила того, пожирая клеточку за клеточкой. С каждым вдохом доктора пациент все быстрее растворялся в воздухе, кричал и шипел проклятия, плюясь в лица тех, кто ничего не знал и отказывался что либо понимать. Щелчок, и он исчез, оставив после себя лишь тихо позванивавший колокольчик.

— Это лишь лекарство, — доктор, подняв руки, пятился к столу, упираясь в него. От резкого удара тот зашатался, и часть пробирок с грохотом оказалась на полу. Неясного цвета жидкость отражала неровное пламя свечи.

— Виновен. Виновен.

А дальше вспышка белоснежного, обжигающего света.

— Виновен.

Прогресс пришел в каждый дом, постучал в каждую дверь, звонким и бодрым голосом сообщая о своем присутствии, и люди с великим удовольствием распахивали свои души ему навстречу, покупая все новые и новые, порой до ужаса бесполезные вещицы. Они скупали мебель, технику, что только вышла и теперь стала непременным хитом и лидером продаж, они захламляли ею свои дома, следуя модным веяниям более развитых стран. Они продавали себя за гроши, заменяя живых — мертвыми вещами, казавшимися более ценными и важными. Они становились рабами прогресса, мечтая только о том, чтобы денег в их переполненных кошельках становилось еще больше.

Но этот город, если так вообще можно было назвать маленькое поселение где-то на отшибе пестрящей синими красками планеты, казалось, будто и не слышал о прогрессе. Словно город не знал, что есть машины, что теперь есть такие чудеса техники, как газовые плиты и разная-разная сантехника, что мир давно вступил в век прогресса, увлекая за собой в небытие.

Нет, этот маленький, до безобразия серый городок жил своей, отдельной жизнью, не подчиняясь законам природы и элементарной логики. Он, отделенный от всего мира, был закован в прозрачные оковы купола, который тормозил время. О, под ним оно текло так медленно, что порой складывалось явственное ощущение, будто кто-то не просто уверенно держит на месте стрелки часов, но даже крутит их назад, раз за разом возвращая все население во вчерашний день.

Этот городок создавался магией — как террариум для людей в натуральную величину, где жили призраки давно ушедшего века. Люди, не слышавшие о том, что такое прогресс, не видевшие этих блестящих машин, люди, чьи жизни по злобной шутке создателя созданы лишь для того, чтобы быть куклами, услаждая кукловода. Они несли огромную ценность — напоминали о том, каким было далекое прошлое. Они возвращали в мир прошлых веков, давали извращенное утешение тому, кого вырвали из рамок привычной жизни столь жестоким способом.

Этот серый город с серыми домами, тесно прижавшимися друг к другу, покосившимися крышами и зловонным воздухом, пропитанным запахом отходов и экскрементов, становился отрадой для души доктора. Всякий раз, когда ему приходилось особенно дурно, когда четыре стены его кабинета сдавливали настолько, что становилось тяжело дышать, когда разум взрывался серыми красками, и его тошнило от жалости к самому себе. Тогда он вставал из-за поцарапанного временем письменного стола и подходил к единственной радости в своей жизни — к оконцу между мирами, дрожащему, с неровными, покусанными краями, высотой примерно с его рост. Проводил по его поверхности тонкими, чуть дрожащими и скорченными пальцами, при этом выпрямляясь, разминая затекшие мышцы, и смотрел. Долго, неотрывно, почти не моргая и дыша через раз. Он улыбался, злился, печалился, наблюдая за жизнью людей в маленьком городке, которые и понятия не имели, каков на самом деле мир за его пределами.

* * *

Рыжеволосая девушка кружилась в быстром танце на мощеной камнем главной площади. Длинные волосы аккуратными локонами подпрыгивали при каждом движении, ловя лучики яркого диска Солнца. Она маняще улыбалась, стуча по камню крошечными каблучками, уверенно переставляя стройные ноги, прикрытые расписной тканью платья. Она кружилась и пела, привлекала к себе все внимание, заставляя торговцев лавочек и прохожих терять бдительность и любоваться красотой юного тела. Большой фонтан в центре бросался крупными каплями прохладной, прозрачной и невероятно голубой воды, что блестела на солнце, немного ослепляя.

Паренек в шапке с потрепанным козырьком, хитро прищурившись, высунулся из переулка, уверенно оглядывая толпу зевак, завороженную прекрасным пением его напарницы. Пока она усыпляла их бдительность, рыжий мальчишка с россыпью веснушек на лице прикидывал, какой из толстых, лопающихся от количества монет кошельков ему украсть в этот раз.

Вот он заметил юношу, что со скучающим видом оглядывал толпу. На его поясе болтался коричневый мешочек, так хрупко и ненадежно закрепленный, будто всем своим существованием манящий к себе.

Воришка облизнул сухие, местами потрескавшиеся губы, и рванул вперед, поглощенный азартом. Ловкое движение перепачканных в грязи рук под шумные аплодисменты, и мешочек с тихим звоном упал ему прямо в ладонь. Резво сжав пальцы, он сверкнул лезвием карманного ножа, пряча его за пояс, и скрылся в толпе.

Девушка лишь лучисто улыбнулась, забирая свою долю круглых, звенящих монет, пробуя их на зуб. Настоящие.

— Вот свезло же! — шепнул парнишка, натянул на лоб шапку и скрылся в тени.

* * *

— И не надоело же тебе наблюдать за ними? — высокий мужчина, как и сотни раз до этого, бесшумно подкрался сзади, окликая единственного собеседника. — Алекс, — чуть повысил голос он, заставляя его отвлечься от созерцания и перевести на него уставший взгляд.

— Этот мир со всеми его красками не может надоесть, — уклончиво ответил тот, подходя к столу и хватая шариковую ручку, что недавно, неожиданно для ее владельца, перестала писать. — Дай мне еще одну, — тихо прошептал он, отводя взгляд.

— Ха, — улыбка озарила правую половину лица мужчины, открывая ряд белоснежных зубов, так странно контрастировавших с желтизной костей черепа, которые составляли левую его половину. Кожи там не было, как и мышц, и фасций. Только кости и белый глаз, провалившийся в глазницу. Мужчина коснулся рукой поверхности стола, тихо стуча по ней костяшками пальцев, а после резко дернул ее вперед, поднося к пламени свечи, что задрожало от порыва искусственно созданного ветра. — Ты послушал меня и дал шанс новому миру. — Он перебирал пальцами, которые состояли только лишь из костей, довольно улыбаясь.

— Не понимаю я, отчего ты так защищаешь прогресс, — темноволосый устало вздохнул и смахнул выпавшую прядь с лица.

— Потому же, почему ты защищаешь людей, — расплывчато пояснил собеседник. — Ты вот, доктор, даже в этом мире борешься за их жизни, — он отодвинул стул и уселся, кладя ногу на ногу и поднимая лицо, чтобы хорошо разглядеть мужчину в свете свечи, бросавшей на него свои тени. — А мне кажется хорошей идеей то, что приносит в их жизни радость и облегчение, я же изобретатель, — и тут он замолчал, прикрыл глаза, точнее, глаз, — хотя, правильнее будет сказать, когда-то считался им.

— И, тем не менее, ты мечтаешь стереть их с лица земли, — в ответ доктор сжал пальцы в кулак, и в воздухе повисло напряжение.

— Не всех, — весело заявил мужчина после минуты раздумий, — только часть из них.

Он встал, отряхиваясь, и только направился к выходу, намереваясь принести своему единственному собеседнику и другу новую ручку, как его резко дернули за плечо, разворачивая и придавливая к стене.

— Какое право ты имел ей вредить? — Александр шипел, а в его глазах яростно плясали черти.

— Ей? — ухмыльнулся мужчина, и его лицо стало еще более ужасающим, чем обычно. Он злился, и черты его становились грубее, словно он существовал лишь как небрежный набросок художника. — Кому это, ей?

— Ты знаешь, кого я имею в виду! — рявкнул Алекс, изо всех сил сжав ворот рубашки оппонента. Он редко выходил из себя, но сейчас злость в ударных концентрациях циркулировала в его крови, вытесняя из разума все мысли, кроме одной, что тисками сжимала сердце, и, тем самым, причиняла невыносимую боль. — Юнис!

— А, ты о той, что была на проклятой вечеринке? — хихикнул мужчина, кладя ладонь поверх кулака и мягко убирая его. — Я не думал ее убивать, — он пожал плечами, выравнивая ворот рубашки. — Подумаешь, чуть поиграл с ней, но это же позволено?

— Нет, — тихо прорычал в ответ Александр, и резко отошел от мужчины на несколько шагов. — Тебе не позволено играть с ней. А если бы она задохнулась?

— То я непременно расстроился бы, ибо она весьма забавна, — ухмыльнулся в ответ мужчина.

— Она тебе не игрушка, слышишь? — ярость накрывала новыми волнами, которые возвращались много сильнее предыдущих. Она душила в своих жарких объятиях, заставляя его неестественно краснеть, покрываясь алыми пятнами, и тяжело дышать, шумно втягивая воздух.

— Они тоже, — неожиданно став слишком серьезным, собеседник указал костлявым пальцем на дыру в завесе и прищурился. — Или думаешь, она простит тебе домашний террариум?

— Я… — Александр пятился назад, закрывая лицо руками и крупно дрожа, — они там счастливы… они не знают тех бед, что готовит им мир…

— Они в клетке, смердящей и серой, — грубо поправил мужчина, давя на доктора все сильнее.

— Я могу отпустить их, — тот упал на колени и уставился в пол немигающим взглядом.

— Это мы уже проходили, Алекс, — мужчина опустился рядом с ним, успокаивающе гладя его по темноволосой макушке. — Они не выживут в реальном мире. Тебе придется убить своих питомцев, рано или поздно.

— Никогда, — доктор шептал, не совсем понимая, что происходит. Да, он признавал, что поступил крайне глупо и безрассудно, когда, поддавшись своей сентиментальности, позволил себе маленькую хитрость — запер крошечную часть людей во временной ловушке. Но он же видел, как опасны все нововведения. Он видел, как с каждым столетием люди становятся все злее, все жаднее и алчнее. Как они продают всех, даже родных, за лишний грош. Как они устраивают кровопролитные войны, убивая невинных. И как он, доктор, цель жизни которого — спасение, мог просто смотреть на все безобразие, что творили люди? Верно, никак.

— Я не стану их убивать, — Александр медленно сгонял мысли в кучку, еще медленнее собирался с духом. К таким противостояниям он давно привык. С того самого злополучного дня, когда спас прокаженного и отправился за ним следом в кромешную тьму. С того самого дня, как потерял все, ради чего жил, в какой-то краткий миг.

— И это тоже я так часто слышал, — не убирая руки, ответил собеседник.

— Я сделаю все, чтобы они смогли жить спокойно в новом мире.

— Ты ненавидишь новый мир, — мужчина сел, вытягивая ноги перед собой. Сейчас их разговор походил на беседу отца и сына, и тот втайне наслаждался им, ловя каждое слово столь увлеченного и непокорного великовозрастного ребенка. — Из-за своей ненависти ты и запер их внутри клетки. И хоть бы сделал ее золотой, так нет же, она такая зловонная, что даже твои носки проигрывают в состязании, — последние слова были произнесены без всякой злобы.

— Я уже взял в руки предмет прогресса, — кивнув в сторону ручки, прошептал темноволосый мужчина. — И… я изучаю их, людей современности. И тех, кто живет по ту сторону завесы, тоже.

— И все из-за Юнис, — если изначально фраза и предполагалась вопросом, то тон, с коим она была произнесена, явно относил ее к утверждению.

— Не только, — чуть покраснев, проговорил в ответ. — Но и из-за нее тоже.

— Тебе ведь не обязательно изучать все это, — мужчина блаженно прикрыл глаза, — мы же тут тоже в клетке. Не такой зловонной, но и, увы, не золотой.

— Не смей впредь трогать ее, — выпрямляясь и садясь за стол, доктор принялся что-то писать, полностью погружаясь в свой собственный мир.

А мужчина молча вышел, напоследок тихо прошептав:

— Может, и хорошо, что она выжила.

* * *

Я медленно разлепила глаза. Все плыло, теряло четкость. Я плохо видела, и еще хуже слышала. В голове стоял непонятный шум и звон, а во рту пересохло так сильно, что я боялась даже шевельнуть языком.

— Проснулась? — я дернула головой в сторону голоса, и замерла от радости, увидев, что Макс сидит на переднем сиденьи, живой и невредимый, а двери в салоне нашей основательно потрепанной огнем машины находились в распахнутом состоянии.

— Да, — сил хватило лишь на то, чтобы глупо кивнуть.

— Вот, попей и скушай булочку, — он протянул мне шуршащий пакет. Никогда еще я не ощущала такой радости при виде простой воды, слегка теплой, но такой вкусной.

Вокруг нас повсюду намекали на прошедшую ночь следы пожара. Обгоревшая земля, присыпанная сверху серым пеплом и черной золой, черные, искореженные стволы деревьев, что гордо стремились вверх, протыкая своими острыми верхушками бледно-синее небо без единого облачка.

Корявые пни, выжженные, черные, упавшие ветки, которые безжалостно надкусывало пламя, и тот запах, что долго еще будет витать в воздухе, — все это надолго отпечатается в моей памяти кошмарными картинами.

Я вышла из салона, потягиваясь. Мышцы дико ныли и нестерпимо болели, ноги подкашивались. Я их почти не чувствовала. Лишь там, в районе пальцев, что-то неприятно покалывало.

— Думаю, теперь мы точно пойдем пешком, — констатировал Макс, указывая на дерево, упавшее аккурат на капот машины, безжалостно сцарапывая остатки краски, которые каким-то чудом не тронуло пламя. Оно выглядело слишком большим, казалось, нужно немало сил, чтобы сдвинуть его и на миллиметр, а их у нас не было в принципе. Я с сожалением глянула на разбитое стекло, кусочки которого валялись на панели, на полу и на переднем сиденьи, и на дыру в его центре, от которой паутиной расходились извивающиеся трещины.

— Знаешь, — голос осип, поэтому я говорила очень тихо, — я теперь в машину долго сесть не смогу.

— Я тоже, — Макс улыбнулся, шагая вперед.

И вот мы опять шли, аккуратно отодвигая нетронутые ветви, мечтавшие ударить нас как можно сильнее, срезая тоненькие и перепрыгивая через большие камни и журчащие ручейки, для которых все беды и лишения казались далекими и ничтожными. Отдирали влажную, покрытую прохладной росой паутину с разгоряченных лиц. Я жадно вдыхала свежий воздух, возвращаясь в эту ночь и содрогаясь от пережитого страха.

А потом сердце резко заболело. Оно кололо, стучало столь сильно, что я сжала кофту до побелевших костяшек и упала на колени в надежде найти у земли опору и поддержку. Макс сразу же забеспокоился, бегая вокруг меня и не понимая, что стоит сделать и как помочь. А я лишь кусала щеки до крови, боясь откусить язык, и тихо стонала от невыносимой боли, что заглушала любые звуки и чувства. В который уже раз перед глазами простиралась пелена, по холодным щеками тонкими дорожками текли слезы. Как же адски больно.

И вновь, как по взмаху волшебной палочки, сердце начинало стучать ровно. Вновь боль отступала назад, оставляя место лишь неприятной тяжести. Всего миг, и я вернулась из состояния ужаса в этот мир, падая на землю и устремляя взгляд в небо, по которому медленно плыло белоснежное облако, напоминавшее мне бегемота.

— Ты как? — Макс сел рядом. Его трясло еще сильнее, чем меня.

— Жить буду, не волнуйся, — я попыталась выдавить из себя улыбку, но это выходило катастрофически плохо.

Вдалеке послышался шум. Крики людей, теперь я слышала их так отчетливо, словно те стояли совсем близко, скрываемые от взора зеленой растительностью. По небу с пугающим гулом пролетел самолет, оставляя после себя белые полосы, и мы вскочили на ноги, следуя за ним.

Та самая поляна у обрыва встретила нас далеко не радостно. Всюду вырывали огромные ямы с неровными краями следы снарядов, уходящие далеко вглубь, рядом с коими были насыпи земли, разбросанной небрежными клочками; деревья, кое-где превращенные в решето, стояли, согнувшись под собственным весом. Небо заволокло серым дымом, который закрывал даже яркое солнце, иногда рассеиваясь от порывов ледяного ветра.

Повсюду разлагались под палящим солнцем тела, заполняя воздух сладковатым запахом гнили. Без рук, ног, разорванные на куски, они кровавыми кучками лежали на черной земле, подминая под себя некогда зеленую траву. Оборванные куски плоти, разорванные снарядами, словно разбросало вращающееся колесо. Живых я не видела. Все были мертвы, они смотрели неживыми глазами, полными ненависти, друг на друга, сжимая в руках автоматы, еще не остывшие от выпущенных пуль. Они лежали в неестественных позах, со сломанными ногами, торчащими кровавыми костями, с перерезанными и оторванными конечностями, переломанными позвоночниками. Головы некоторых был повернуты почти на триста шестьдесят градусов, так, что кожа на шее неестественно натягивалась, а местами просто разрывалась, обнажая налитые кровью, разодранные мышцы.

Иные закопаны по колено в земле, словно из них делали цветы, падающие вниз из-за отсутствия всякой опоры, другие просто лежали, сжимаясь в позу эмбриона, истекая бордовой кровью, что блестела на солнце, оставаясь неприятным привкусом на языке.

Я вновь упала на колени, скрипя зубами от боли, когда в центре всего этого кровавого безобразия и пира смерти открылась неровная дыра, пестрящая всеми цветами радуги. Внутри что-то ходило, кричало и шипело, а после появилась нога в военном сапоге. А за ней показался человек. Он хмуро осмотрелся, заметил засаду из кучки выживших, что ютились в кустах, и достав из-за спины автомат, прицелившись, открыл огонь. Он не видел, кто именно там прятался, были ли то люди, или, быть может, твари куда страшнее и опаснее. Он просто продолжал стрелять, пока патроны не кончились.

Я зажала уши ладонями, плача от боли и страха, и лишь потом почувствовала, как сильные руки хватают меня и тащат в один из окопов, укрывая от пуль, свистевших над головой. Выстрелы не прекращались, люди кричали, проклинали друг друга и каких-то чудовищ, истекали кровью и падали навзничь.

Один из людей свалился прямо в наше укрытие. Молодой, еще совсем неопытный, он замертво упал с простреленной головой, из крошечной дырочки в которой тонкой алой струей стекала лента крови, смешиваясь с грязью.

Я только собиралась вскрикнуть, но ладонь друга с силой зажала мне рот, прекращая поток ругательств.

Он шикнул, и замолчал, вслушиваясь в тишину, прерываемую свистом снарядов.

Я сильнее вжалась в землю, подтянула согнутые в коленях ноги и старалась не обращать внимания на отчаянно ноющее сердце, когда его снова пронзила острая, кинжальная боль.

Потеряв всякое чувство самосохранения, резко выглянула из небольшого окопа, замечая дыру в завесе, из которой спокойным и гордым шагом выходил человек.

Он, одетый во все черное, высокий, в шляпе и фраке, скорее подходящем прежним векам, чем нашим, уверенно шел вперед, с неким презрением переступая через трупы, что еще секунду назад дышали и ненавидели. И двигался он по направлению к нам. Я с силой толкнула Макса, забывая все слова, что прилипли к языку, так там и оставшись. Но он прекрасно понял, отчего я нервничаю.

Ведь тот, кто шел к нам, оставался жив после всех пуль, что в него попали. Он словно не замечал их, словно его просто укусил надоедливый комар.

Он все шел уверенной поступью, и с каждым его шагом мое сердце пропускало удар. Непонятно, друг этот человек, или враг. Что он замыслил, и куда эти мысли в конечном итоге приведут. Внутри все сжималось, волнение распространялось по венам с феноменальной скоростью. Макс же заинтересованно и открыто пялился, не сводя со странного гостя взгляда.

Шаг. Шаг. Шаг. И вот я уже могу разглядеть некоторые черты лица незнакомца. Ужас постепенно зарождался из крошечного импульса. Я видела его. Вчера, на вечеринке. По телу прошло полчище мурашек, воспоминания о тонких сухих губах на моей руке вспыхнули с новой силой.

— Я искренне прошу прощения за такое нелепое появление, — сейчас он выглядел иначе. Даже голос отчего-то звучал по-другому, но манеры, жесты, построение речи, — во всем угадывался тот самый член министерства наших недружелюбных соседей.

— Кто вы? — в тот момент, когда я закопалась в куче затягивающих в пучину мыслей и страхов, Макс сохранял непробиваемое спокойствие. Именно с таким лицом он всегда выслушивал мои претензии на тему его лени.

— Меня зовут Гарольд, — он усмехнулся, обнажая ряд идеально ровных белоснежных зубов, казавшихся чересчур неестественными. — Хотя обычно меня не зовут, я сам прихожу туда, где меня не ждут увидеть.

— Так больше никто не шутит, — мой любимый друг боялся, и его разум реагировал защитной реакцией — колкостями. Его руки мелко подрагивали.

Если этот человек причастен к недавним событиям, нам точно следует быть осторожными, мало ли что творится в его голове. Лучше не провоцировать его, неприятностей нам и так хватает.

— И снова, миледи, вы единственный очаровательный цветок посреди этого болота, — он натянуто улыбался, или, по крайней мере, пытался. У меня складывалось стойкое ощущение, что половина лица мужчины — совсем не его, что ему тяжело ее контролировать, она словно жила своей жизнью.

— Это вы устроили? — я решилась на обтекаемый вопрос, сосредоточенно наблюдая за его реакцией. Выражение лица Гарольда ни капельки не изменилось.

— Если вы, миледи, имеете в виду это побоище, то нет, если пожар, то, увы, тоже нет, — он немного помолчал, подбирая слова, словно пробуя их на вкус. — Ну, а попытка вас спасти, или, как считает мой дорогой друг, убить, да, это моих рук дело.

Я впала в некоторое оцепенение. Вот так просто неизвестно откуда появившийся человек описал все, что мы пережили за прошедшие сутки, будто все время находился в непосредственной близости.

— Собственно, за порчу вашего средства передвижения, — он поморщился, — и за пережитые минуты без кислорода я бы хотел попросить прощения. Искренне верю, что вы найдете в себе силы меня понять. В воздухе витала страшная зараза…

— Да вы нас там сначала хотели задушить, а потом поджарить! — мои щеки пылали от стыда вперемешку с гневом. Я явственно ощущала, как за мной внимательнейшим образом следят. И сейчас неизвестный шпион был явно чем-то недоволен.

— Вы — проводник, так? — как ни в чем не бывало Гарольд сменил тему, видимо считая прошлую исчерпанной.

— Да.

— Так и думал, это все объясняет, — он хлопнул кулаком по раскрытой ладони.

— Что, черт возьми, это объясняет? — в разговор гневно ворвался мой друг.

— Попробую объяснить проще, — как для не особо развитых, почти добавил тот, — твоя подруга чувствует малейшие колебания завесы, причем физически, а завеса, в свою очередь, чувствует ее, тоже физически, если так можно выразиться относительно чего-то неодушевленного. Там, где проходит миледи, завеса колеблется сильнее, вызывая разрывы. Они-то в свою очередь и меняют ход времени на неопределенный срок. Шагают вперед, назад.

— Этот эпизод войны, он из прошлого? — я не могла поверить в сказанное. Выходит, я частично виновна в происходящем. И если бы нас не защитил сей странный тип… я бы стала причиной нашей скоропостижной кончины. Такое тяжело переварить и на свежую голову, а уж после всех событий... Я не удивлюсь, если они решат, что меня следует изолировать от мира, пока не произошло еще чего.

— Нет, миледи, вас ни за что не стоит изолировать, — неожиданно отрицательно замотал головой Гарольд, похоже, читая мои мысли или улавливая малейшие изменения мимики. — Вы — наш призрачный шанс, наш проводник.

— И? — кажется, мой словарный запас иссяк.

— Завеса рушится. Что-то подтачивает ее с каждой секундой все сильнее. Не успеете опомниться, как она окончательно рухнет, и тогда два мира сольются. И это соитие никому, уж поверьте, не придется по душе. — Макс было открыл рот, но гость рявкнул, — сначала выслушайте, а после уж делайте поспешные выводы, юноша! Мир рвется, куски его летают во времени, что вы воочию наблюдали. Равновесие уже пошатнулось, еще одно, самое невесомое перо на весы, и нас утянет в пучину. Мы заметили это пару месяцев назад, но проявился хаос только сейчас. Миры потому и разделились, что существовать вместе не могут, как не в состоянии жить друг без друга.

— И как Юнис поможет?

— Да никак особо, — пожал плечами Гарольд, и мы в который раз изумились бегу его мыслей. — Но пока она жива, цела и ниточка, что позволяет нам перемещаться между мирами. А это шанс помочь вам и нам одновременно.

Ниточка эта, по всей видимости, соединяла наш мир с третьим измерением.

— Вас изгнали? За что?

— Это уже не имеет значения. Соглашайтесь выполнять наши требования, и мы попробуем стабилизировать завесу.

— А если ничего не получится? — моя голова раскалывалась от потока новой информации, лавиной свалившейся буквально за пару минут.

— Значит, мы умрем. Точнее, вы умрете. Третье измерение постепенно убьет все живое. И придет тьма.

— Невеселая перспектива вырисовывается, — я случайно озвучила мысли вслух.

К нам в мир заявился обитатель Третьего мира, разрушив все детские догадки по поводу того, что жуткая тюрьма между мирами есть сказка и выдумка фантазеров, созданная, дабы пугать непослушных ребятишек. И, хотя я до сих пор толком не осознавала, что же находится за этой завесой, ощущение надвигающейся опасности разгоралось во мне все сильнее. С каждым словом мужчины я все меньше понимала, какой прок будет от того, кто вызывает губительные колебания вещи, не имеющий право на разрушение. Если наш мир окажется под угрозой уничтожения, виновата буду я (ну и те редчайшие проводники кроме меня, о которых мне ничего не известно), если ничего не предпринять, виновата опять же окажусь я. Хотя, возможно, о вине моей никто и не узнает. Но была еще одна сторона — наша личная безопасность. Если подобная история с путешествиями во времени и пространстве повторится, мы можем не выбраться. И что-то мне смутно подсказывало, что, умерев во временном разломе, мы умрем окончательно и бесповоротно.

Пока я стояла, разговаривая сама с собой на тему того, как быть дальше, Гарольд сверлил меня взглядом, иногда слабо кивая, словно одобряя особо гениальную мысль.

Мы были втянуты против воли, и, у меня так точно, не оставалось очевидного выбора. Любое решение предполагало кучу последствий, и вряд ли они станут приятными. Кажется, взросление и предполагает ответственность за свои поступки. Пожалуй, пора окончательно вырасти.

Я собрала последние жалкие остатки мужества в кучку, еле заметно кивая.

— Вот и славно, славно, — голову даю на отсечение, он знал, что будет именно так. Кажется, ход его мыслей, тон речи, жесты, — все было спланировано заранее и имело единственную цель — использовать меня как мостик, чтобы выбраться из тюрьмы.

Лишь сейчас я поняла, что добровольно согласилась выпустить из Третьего мира тех, кого засунули туда как опаснейших преступников того мира. Кто знает, сколько жертв у них в шкафу припрятано.

— Ну ты блин, — дальше я не услышала, но Максу явно не импонировала мысль выпускать некое вселенское зло на волю. Не зря же их туда отправили?

— Во-первых, есть некий манускрипт, где-то в старом здании национальной библиотеки, — Гарольд явно точно распланировал наши действия еще до получения согласия на помощь. — Найдите его, там должны быть хоть какие-то упоминания о древнейших артефактах, рушащих завесу.

— Но кто их включил? — Макс, судя по выражению лица, стал уставать от этого разговора.

— Не имеет значения. Даже если убрать виновника, артефакты не дадут обратный ход.

В голове роем жужжала целая сотня вопросов.

Неожиданно раздался хлопок, и Гарольд исчез. К нашему изумлению, он не картинно растворился в воздухе, а действительно испарился в один миг.

Мир перевернулся с ног на голову. Если бы мне рассказали эту историю за чашечкой чая, я бы просто рассмеялась рассказчику в лицо. Но мы на собственной шкуре испытали разрыв и его последствия, и, честно, второй раз сталкиваться с подобным не было никакого желания.

— Давай просто попробуем найти эту бумагу, — Макс устало сел на землю, давая ногам и голове отдых. — Все равно мы увязли в этом дерьме по самые уши. Сидеть сложа руки нет смысла.

Я лишь кивнула, падая рядом. Сейчас хотелось одного — поскорее добраться домой.

* * *

Трудности начались уже с первых попыток осмыслить сказанное Гарольдом. Если его действительно звали именно так.

Вся загвоздка в том, что старое здание национальной библиотеки ушло под землю после серьезного землетрясения. Тогда пласт аккурат под ним просто провалился вниз, окутывая улицы и площадь рядом тоннами пыли. Это было двадцать лет назад.

Попасть туда на первый взгляд не представлялось возможным, что значительно осложняло дело. Более того, как найти среди книг нужную? В сравнении с этим даже поиск иголки в стоге сена никогда не открывал перед нами столько перспектив.

Машину мы мужественно похоронили. А общественный транспорт не привык нас баловать — в единственном автобусе, который ехал в нужную часть города, кажется, собралось почти все его население. Люди, словно кильки в банке, липли друг к другу, дыша в спину, или кто куда дотягивался. Меня прижало к окну, даря незабываемые ощущения, которые чувствует раздавленное насекомое на лобовом стекле. Дышать становилось все труднее, капли пота стекали по лицу, шее. Стоял на редкость противный запах людей, нестиранных носков и какой-то еды. Сорок минут езды нам показались Адом.

Мы вышли на давно заброшенном людьми и нелюдями пустыре. Слева проходила усеянная старыми шинами и каким-то металлоломом прореженная неизвестными силами лесополоса, и конца ей видно не было. Мрачные деревья копьями устремлялись вверх, пронзая пушистое от облаков голубое небо. Солнце нещадно палило землю, и я сотню раз пожалела, что мы не дождались прохладного вечера. Справа — пустота, голая земля, на которой даже трава отказалась расти. Лишь свалка каких-то почерневших от времени досок, заколоченных огромными гвоздями. Туда-то нам и надо. Местные любители экстрима поделились с нами информацией о подземных тоннелях, ведущих к разрушенной библиотеке, даже постарались начертить карту, для наглядности. Хотя, говоря честно, от корявых линий и странных квадратиков было мало проку.

— Идем? — Макс поправил кепку, еще раз проверил, все ли лежит в рюкзаке, и направился к доскам.

Уж сколько раз их намертво забивали, юные проныры всегда находили себе вход. Вот и сейчас, аккуратно вынув ловким движением пальцев пару ржавых, искореженных временем гвоздей, Макс отодвинул доски, расчищая дорогу вниз.

Повеяло плесенью и затхлостью. Палящее солнце в те секунды казалось уже не таким плохим вариантом. Но, лишенные права выбора, мы достали фонарики и шагнули во мрак. Как только жалкие крохи света из приоткрытого люка перестали хоть как-то освещать нам путь, стало совсем невыносимо. Узкие, низкие, одинаковые по всем параметрам коридоры петляли в разные стороны, порой раздваиваясь, заводя в тупики. Воздух с каждым шагом все менее походил на подходящий для жизни. Дыхание перехватывало. Легкие словно наполнялись свинцом. От закрытого пространства ныла голова. Паника и страх того, что вот-вот что-то обвалится нам на головы, погребая заживо, шли с нами, не отставая. Я постоянно пила воду, маленькими глотками, чтобы унять воображение и успокоить тарабанящее сердце.

Макс же уверенно двигался вперед. Тоннель еще раз повернул, и мы снова уткнулись в тупик. Кажется, здесь была импровизированная стоянка, ибо пара камней, пустая фляга и какие-то обрывки бумаг явно не возникли в таком месте сами собой.

— Привал? — я не чувствовала ног. По моим скромным подсчетам, мы прошли уже много миль.

— Пора бы, я скоро с ума сойду от этого однообразия.

— Мы же не потерялись?

— Надеюсь, нет, иначе…

— Иначе никто и никогда не догадается нас здесь искать, — я закончила свое пессимистичное предположение и замерла. Уже знакомый взгляд пробежался по моей спине. Кажется, обладатель сих глаз беспокоился за нашу маленькую операцию.

— Кто ты? — возможно, мне не ответят, но попытаться спросить стоило, да?

— Я? — Макс чуть не подавился водой. — Или с кем ты разговариваешь?

— С тем, кто давно за нами наблюдает.

Никто не отвечал. Надежда провалилась так же легко, как и возникла.

Не знаю, сколько времени мы провели в этом тупике, любая электроника здесь начинала сходить с ума.

Продолжать путь стало еще тяжелее. Потолки становились все ниже, в некоторых местах Максу приходилось пригибаться, и это пугало меня до жути. Что, если мы сможем найти выход, но он будет маленький, как проход в нору?

Пока я предавалась грустным размышлениям, начал дуть легкий ветерок. Его слабые порывы приятно ласкали кожу. Дышать с каждой секундой становилось легче, легкие словно расправлялись под его целебным воздействием. Мы приближались к свету, который слепил не хуже неоновых ламп наши адаптировавшиеся к мраку глаза. Впереди явно был выход, и эта мысль невероятно грела, придавая сил.

Забравшись по большим валунам, мы оказались в полуразрушенном зале. Высокие стеллажи, частично упавшие к нашим ногам, разбросали по мраморному полу с замысловатым рисунком кучу пожелтевших пыльных книг. Люди оставили это сокровище гнить под землей. И сами гнили рядом, судя по разнообразным костям, порой встречаемым на пути. Некоторые полки еще держались, создавая подобие той атмосферы, что царила в библиотеке двадцать или больше лет назад. Высоченный потолок когда-то украшала огромная люстра, величественно свисавшая вниз на пару метров. Сейчас же она лежала посреди помещения, рассыпавшись на миллионы сияющих осколков, в которых отражались лучики солнца, пробивающиеся сквозь щели в некогда красивейшем куполе с витражной мозаикой. Сейчас же вся роскошь была погребена под слоем пыли, плесени и грязи.

— И куда дальше? — я не могла оторвать глаз от витиеватых линий, соединяющихся в непонятый рисунок. По этому полу ступали ботинки сотни студентов, а сейчас — лишь крысы имеют такую роскошь.

— Хранилище было еще глубже, если мне не изменяет память.

И мы пошли дальше. Длинные коридоры, кучи комнат с огромными окнами до самого потолка, и все заполненные стеллажами с книгами. Здесь истории сотен миров и стран, здесь все человечество на расстоянии вытянутой ладони, стоит лишь захотеть и протянуть руку. Вот и витиеватая лестница, ведущая наверх. Ее перила представляли собой искусно выкованные сцены битвы с драконами, великолепные пиры, а вот здесь изображался пышный бал.

Я еле сдерживала свое воображение, желание изучить здесь каждый камешек росло с каждой секундой.

— Туда, — Макс указал на неприметную дверь.

Лестница, простая, ничем не выделяющаяся среди десятков таких же, вела глубоко вниз. Часть ступеней была разрушена, но этот досадный факт не помешал нам добраться до небольшого помещения. Здесь даже сейчас температура была явно ниже, чем наверху. Стены казались вечно влажными от сырости, где-то вполне комфортно рос пушистый зеленый мох. С потолка капала вода, звонко ударяясь об осколки истории. Под стеклами, разбитыми напрочь, или покрытыми паутинами трещин, лежало когда-то самое ценное наследие наших миров. Его, естественно, меркантильные люди перенесли в новый корпус.

— Где же она может быть-то? — я скользила взглядом по комнате, но тот не ни за что не цеплялся. Мы искали не просто иголку в стоге сена. Мы искали соломинку.

“— Посмотри направо, под стол”, — я подпрыгнула и вскрикнула от неожиданности.

Гость в моей голове решил дать о себе знать. И его голос был очень приятен. Он ласкал слух, словно божественная музыка ангелов… или у меня просто слишком хорошее воображение.

Так или иначе, я полезла под стол. Камни, балки, осколки стекла, все еще острые. И вот он. Свернутый в рулон, пожелтевший от времени, такой хрупкий свиток. Мой голос эхом пронесся по стенам:

— Нашла!

Нашей радости не было тогда предела. Еще бы, я держала в руках спасение всех и вся, способ закрыть завесу и остановить разрывы.

Только одной мелочи мы тогда не учли. Значительной весьма мелочи. Когда, почти не дыша, мы нежно развернули манускрипт, внутри все похолодело. Черными, почти выцветшими чернилами искусно выведенные иероглифы пересекались с рисунками, набросками, явно сделанными вручную кем-то очень усидчивым и старательным. Вот только смысла их понять мы не могли. Кажется, сей язык исчез из употребления уже много столетий назад. По крайней мере, ни один из нынешних видов письменности, знакомых нам, не походил на то, что попало к нам в руки.

— Остается надеяться, что этот подозрительный тип действительно такой древний, как кажется, — фыркнул Макс, аккуратно пряча свиток в заранее приготовленный чехол. — Надеюсь, он прольет свет на эту загадку.

Подниматься наверх оказалось куда тяжелее. Ноги гудели от усталости, кислорода не хватало, а вода подходила к концу. Каждая ступенька отзывалась болью в мышцах, которые так и не оправились после недавних событий.

Снова лестница, снова зал. И резкая боль в сердце, будто кто-то вонзил туда кинжал.

Я захрипела, сжимая кофту на уровне грудины, и камнем осела на пол под полным ужаса взглядом моего друга. В ушах звенело, кровь стучала в висках и где-то на бедре. Ладони жутко потели. Каждый вдох сопровождался дикой, обжигающей дыхательные пути болью. Перед глазами стелилась пелена, мышцы расслаблялись, а тело стало необычайно легким, будто не мое вовсе.

После все потемнело.

Живая музыка, струящаяся отовсюду, вырывала мое сознание из лап страха смерти. Я с большим усилием разлепила глаза и охнула. В воображении, конечно, зал был превосходен. Но то, что я видела сейчас перед собой, не поддавалось никаким описаниям. Все витражные окна сияли на солнце, мраморный пол отдавался ритмичным стуком каблучков. Люстра, золотая, напоминающая древнего китайского дракона, затмевала все, что я когда-либо видела.

Вокруг меня синхронно кружились в очаровательном танце юные леди в пышных платьях с туго затянутыми корсетами, расшитых атласом, жемчугом, драгоценными камнями и всем, что только приходило на ум, и стройные мужчины во фраках, галантно приобнимающие их за талию. Рядом бегали слуги в парадных одеяниях, поднося пунш и какие-то закуски. То тут, то там звучал звонкий смех.

Это не было похоже на прошлый разрыв. Атмосфера нескрываемой роскоши притягивала и била в самое сердце одним точным выстрелом. И на этом фоне я явно выбивалась не в лучшую сторону — джинсы, кофта, кеды, как хорошо, что все эти люди не видят меня.

Я отошла подальше, стараясь не упустить из сердца то волнующее чувство. И снова этот взгляд. Кажется, теперь обладатель самых настойчивых глаз мира находился всего в паре шагов от меня. Может, это он? Или вон тот, в странном парике?

Навстречу мне почти уверенно шел высокий мужчина. Темные, почти иссиня-черные волосы были собраны в хвост неким подобием бантика. Он шел ровно, но медленно, словно раздумывая и собираясь с силами. Кажется, сейчас он оживленно спорил с собой.

Пара шагов, и мужчина склонился, одну руку держа за спиной на уровне талии, а второй, очень горячей, беря мою. Поцелуй его губ был иной. Каждая клеточка встрепенулась, стремясь навстречу.

— Миледи, разрешите пригласить вас на танец, — сердце жило само по себе, оно так стучало, что скоро должно было свалиться в пятки, устроив очередное землетрясение.

— С удовольствием, — еще никогда мой голос так не дрожал.

Крепкая рука на талии, соприкосновение ладоней, теплое, размеренное дыхание на моей щеке.

По телу растекалась сладкая патока. Музыка заполняла каждую клеточку. Ноги сами двигались в такт, ведомые таким знакомым незнакомцем. Мир вокруг нас кружился яркими красками, и я, кажется, потеряла счет времени.

Хлопок, и все исчезло.

Я сидела на полу посреди разрушенной комнаты и глупо улыбалась под обеспокоенный крик брата. Это несомненно был лучший танец в моей короткой жизни.

* * *

— Если ты сейчас же меня не отпустишь, я вколю тебе транквилизатор, фанатик влюбленный, — Гарольд попытался вырвать свои кости из крепкой хватки Александра, кружащего его в танце посреди своего кабинета. — Эй, черт тебя дери! Я не она!

— Мог бы и замолчать на пару минут, — голос мужчины звучал немного раздраженно и очень печально.

— Они нашли свиток, но я там ни черта не понимаю, — вырываясь, проговорил не до конца регенерировавший, а потому оказавшийся в этом мире наполовину скелетом человек. — А-у-у, я с кем говорю? План провалился, мы все еще пленники, а тебе лишь бы… тьфу, блин.

— Мы что-нибудь придумаем, я уверен, — темноволосый устало опустился в кресло, бросая тяжелый взгляд на террариум. — У нас ведь тоже нет иного пути. Либо побег, либо забвение.

— Умеешь ты разрядить обстановку.

Люди под куполом продолжали жить своей жизнью. Тонкие пальцы Александра пробежали по столу, и он шумно выдохнул, думая, как хорошо было бы оказаться там. Вдали от суеты, от забот и прочих мешающих жить вещей. Просто быть рядом с теми, кто дорог. Делать то, что мило сердцу. И каждое утро радоваться теплым лучам солнца, радугой отражающегося в фонтане.

Я молчала, смотря куда-то через Макса. Он уже оставил всякие попытки до меня докричаться, и сейчас просто сидел рядом, рисовал найденной где-то палочкой замысловатые узоры на каменном полу. Рядом гулял прохладный ветерок, невесомо касаясь открытой кожи, и по телу пробегали мурашки. Да и сам пол был отнюдь не теплым, отчего мне становилось все холоднее с каждой минутой.

— Разрыв?

Я запоздало кивнула. Состояние шока после осознания того факта, что дыры в завесе могут приносить нечто приятное, а не пытаться нас убить, накрыло меня с головой. Ко всему прочему растерянность, неуверенность в том, что мы сможем вообще что-то сделать, страх, — эмоций было так много, а наши возможности уже находились на пределе.

— Я начинаю замерзать, — и с каких пор я перестаю узнавать собственный голос? Откуда в нем столько усталости?

— Давай выбираться, — Макс резко вскочил, отряхивая брюки.

Мы снова приближались к извитым туннелям, и сердце, сжавшись в комочек, начинало отбивать тревожную дробь. Мы еще даже не вошли туда, а чувство нехватки воздуха уже стесняло грудь. Оказалось, что спрыгивать вниз с каменного уступа куда проще, чем пытаться вскарабкаться на него. Мокрые ладошки соскальзывали с гладких камней, кожу царапали до крови острые выступы.

— Я подсажу тебя, — Макс защелкнул лямки рюкзака, чтобы не мешали, и безо всяких видимых усилий поднял мою не особо сопротивляющуюся тушку вверх. Я изо всех сил ухватилась за холодный камень, подтягиваясь и вскарабкиваясь на выступ.

И снова темнота и духота поглотила нас. Потолки, сначала очень низкие, сейчас возвышались над нашими головами, позволяя не сгибаться почти пополам. Мы шли медленно. Я вела ладонью по стене, словно прощупывая путь. Сердце ныло, ноги подкашивались от замкнутого пространства с затхлым воздухом.

— Где будем искать этого мужчину? — Макс говорил, чтобы разрядить обстановку.

— Мне кажется, он сам нас найдет, — тупая боль разливалась волнами из маленького очага где-то в районе верхушки сердца.

Обратный путь занял куда меньше времени. Мы уже не останавливались, чтобы передохнуть и выпить воды, — ее просто не осталось. Шли максимально быстро, прерываясь лишь на минуты, дабы перевести дух. Порыв свежего воздуха вдохнул в нас новые силы. Ускорившись, мы выбрались на поверхность, с маниакальным удовольствием вдыхая почти чистый воздух и подставляя лицо теплым лучам солнца.

— А вы в курсе, что эта территория считается частной собственностью, и проникновение сюда — уголовно наказуемое деяние? — грубый мужской баритон раздался из-за спины, и я поежилась.

— Сэр, мы, — Макс перебирал слова, подбирая самые нейтральные выражения.

— Я вынужден задержать вас до выяснения обстоятельств, — он потянулся к поясу, отцепляя наручники, отчего я застыла в безмолвном ужасе. — Проникновение на запрещенную территорию, порча имущества, кража ценностей, — он кивнул на манускрипт, будто уже знал, что там.

— Мы ничего не делали, — я ощутила себя маленьким ребенком, оправдывающимся перед родителями за сломанный горшок.

— Молчи, — шикнул Макс, обрывая меня на полуслове.

Наручники с противным лязгом защелкнулись на запястьях. Тупая боль усиливалась. Она концентрировалась в одной точке, выталкивая воздух из легких. Мой спаситель (или мучитель?) тревожно смотрел на нас, по всей видимости соображая, нужно ли вмешиваться в происходящее.

— Не надо, — прошептала я, когда невидимая рука изо всех сил сжала сердце своими корявыми пальцами. — Не мешайте…

Очередной разрыв завесы вряд ли принесет пользы, она и так уже напоминала решето. Да и методы спасения у наших союзников были весьма специфичные, так что я предпочитала выбираться из передряг своими силами. Целее будем.

Полицейская машина встретила нас жаркими объятиями. Невыносимая духота в замкнутом пространстве вызывала приступы неконтролируемой паники. Сосуды пульсировали у виска, повторяя глухие биения сердца. Мы ехали быстро, обгоняя редкие автомобили. Иногда водитель включал сирену, нервно тарабаня пальцами по рулю.

— Может, стоило позволить им вмешаться? — Макс шептал тихо, надеясь, что нас не услышат.

— Что-то мне подсказывает, что их способ решения проблем будет весьма радикальным.

Дальше мы молчали. По приезде нас грубо вытолкали из машины, заводя в старое, изрядно побитое временем здание. Вещи отобрали почти моментально, разве что в трусы не полезли в попытках изъять все якобы украденные ценности. Явно разочаровавшись, рослый парнишка хрюкнул что-то невнятное, и нас под конвоем, ей-Богу, как монстров, повели в сторону камеры.

Железная решетка захлопнулась перед моим носом. Что ж, не густо. Пара потрепанных и изрисованных неприличными символами и словами деревянных скамеек, — вот и все скудное убранство нашего временного пристанища. На одной из скамеек уже похрапывал лицом к стенке изрядно отдающий перегаром и отсутствием душа мужчина, отчего мы поморщились, устраиваясь на краю второй, подальше от странного субъекта. Ноги сводило от усталости, а голова отдавалась пульсирующей болью.

— Манускрипт у них, — я озвучила очевидное, говоря сама с собой. Макс даже не шелохнулся.

Может, все же стоило принять помощь? Или научиться хоть иногда думать наперед? И с чего я решила, что наши союзники жаждут именно кровожадной расправы, а не просто предвидят конфискацию всех вещей в участке?

Нам разрешили сделать один звонок. Кому? На свете не было ни одного человека, поручившегося бы за нас. Нет, родители не считаются. Вряд ли у них будет достаточно влияния, чтобы вызволить и нас, и свиток. А выходить по одиночке — бессмысленная затея.

— Расслабься, — Макс недобро усмехнулся, видимо, видя напряженный мыслительный процесс на моей физиономии. — Нас все равно до утра оставят здесь.

Время текло липким, засахаренным медом. Я смотрела в стенку, выискивая на ней тайные знаки, напевала знакомые мелодии в тщетных попытках отвлечься. Ничего. Мы все так же сидели за решеткой, вокруг нас все так же бегали люди в форме, сетуя каждый на свое. И лишь наш доблестный охранник неизменно пялился в телевизор, жуя нечто, смутно смахивающее на сэндвич. Так шли минуты, за ними часы. Вскоре я погрузилась в какую-то полудрему. Происходящее вокруг словно заволокло дымкой. Все расплылось, теряя четкость. Звуки смешались в один далекий гул. В голове стало пусто.

Из оцепенения меня вывел стук тяжелой двери. Рабочий день подходил к концу, и все спешили по домам, прощаясь с коллегами. Яркий свет погас, погружая помещение в полумрак. Звуки стихли. Слышно было, как где-то неподалеку капает вода, ударяясь о жестяную посуду, и как летает муха, кружа над недоеденным бутербродом.

Макс тихо посапывал, свернувшись на скамейке и уложив голову мне на колени.

* * *

— Дел-то на пару секунд, — полукостлявый мужчина сидел на стуле, массируя пальцами виски и наблюдая, как Александр мерит шагами комнату. Пламя свечей всякий раз подрагивало, бросая на стены причудливые тени, когда тот тревожил его своими резкими движениями.

— Она просила не мешать, ты не слышал? — он явно нервничал.

— Да она сама не понимала, чего просила, — Гарольд привстал, дергая собеседника за полы пиджака, таким образом останавливая бесконечный двигатель.

— И все же, — Александр был в растерянности. С одной стороны желание ворваться в камеру и «спасти принцессу из заточения» подтачивало его изнутри. Но он же слышал ее просьбу, дал обещание, или нечто вроде того. Негоже было его нарушать. Да и сейчас ее жизни ничего не угрожало, уж за этим они следили крайне внимательно.

— Тогда хватит бегать из угла в угол, — Гарольду уже порядком надоели метания друга. Он категорически отказывался понимать, отчего нельзя щелкнуть пальцами, и вуаля, свобода. Алекс вечно загонял себя в несуществующие рамки приличия.

— К тому же, у них будут проблемы, если сбегут.

— Ты сейчас свое бездействие оправдываешь?

Воцарилась напряженная тишина.

Александр остановился, замирая около террариума. Люди под куполом все так же смеялись, радовались жизни. И ничто не омрачало их день. Там не было болезней, страданий. Никто не лишал свободы. Вечно голубое небо и теплое солнце. Беззаботное, бесконечное существование.

— Хорошо, если бы она была здесь, — он грустно водил пальцами по переливающемуся от его прикосновений куполу. — Я бы мог ее…

— Угробить, — услужливо подсказал Гарольд.

— Защитить, — Александр поморщился, ощущая неприятное покалывание под кончиками пальцев. Резкая вспышка, и девушка в джинсах и кедах приземлилась аккурат посреди оживленной площади.

— Кажется, тебе стоит тщательнее формулировать свои желания, — Гарольд вскочил, подходя к террариуму и смотря на ошарашенную Юнис.

* * *

Сердце странно тянуло уже минут пять. Я морщилась, стараясь сменить положение и при этом не разбудить сопящего Макса. Да что это такое? Уши закладывало, перед глазами плясали мушки. Состояние походило на предобморочное. С каждой секундой я ощущала, как тело все больше отдаляется от земли. Оно становилось легким, как пушинка.

Хлопок. Я зажмурилась от кинжальной боли в сердце.

Она волнами пульсировала в разом потяжелевшем теле. Отчего-то стало очень жарко. И шумно. Словно я была не в камере, а на рыночной площади. Кругом звучали голоса, лилась музыка, слышался топот ног о брусчатку. Я медленно приоткрыла глаза, резко закрывая их ладонью — слишком яркий свет причинял боль. Адаптировавшись к новым условиям, я судорожно оглядывалась по сторонам. В спину мне били прохладные брызги фонтана. Вокруг жили люди. Они торговались, сбивая цену, курили трубки, смотрели представление. Они пели и плясали. Зазывали покупателей громкими криками.

Я поежилась. Страшно. Где это я? В прошлом? Их одежда, прически, манеры, — явно не из нашего времени. Я белой вороной выделялась среди них, но меня, похоже, не замечали.

— Э-э-эй, — я вжалась спиной в бортик фонтана, — если это ваша помощь, то верните меня обратно.

Ответа, естественно, не последовало.

Люди проходили мимо, не замечая моего присутствия. Кажется, это было больше хорошо, чем плохо. Тем более, так выделяясь на фоне происходящего, я всеми силами манила к себе беду. Состояние первичного шока потихоньку отходило на второй план. Нужно было как-то выбираться, а слезы отчаяния можно приберечь на потом.

— А для начала неплохо бы слиться с толпой, — я тихо шептала себе под нос, выискивая торговцев одеждой. Даже будь у меня в карманах хоть какие-то деньги, сомневаюсь, что они оказались бы в ходу в это время. Видимо, придется пробовать стащить.

Я медленно поднялась на ноги, сетуя на гудящую поясницу — в полете сюда я хорошо приложилась ею о все тот же фонтан. Благо, толпа все сгущалась. Возможно, сейчас полдень.

Солнце нещадно палило голову, грозясь расплавить последние остатки разума. Его длинные прямые лучи, словно раскаленное в пламени клеймо, вгрызались в кожу. Я тихо осыпала проклятиями того, кто придумал такую жару, и собрав все мужество, двинулась в толпу.

Липкие тела касались друг друга, приклеиваясь кусочками оголенной кожи. Соленые дорожки пота стекали по лбу, я явственно ощущала их на языке. Сердце тарабанило часто, но хоть не болело. Усатый и пухлый торговец вертел головой по сторонам, приманивая к себе рассказами о прекрасных шелках и диковинных заморских мехах.

Я просочилась мимо зевак, обступивших весьма неловкого клоуна, что ронял шары для жонглирования с завидной постоянностью. Вокруг лавочки с мехами (в такую-то погоду?) громоздились ящики с тканями, украшениями, готовой одеждой. Одно серое-синее платье почти выпало из него, да так и полувисело, забытое в спешке. На него я и нацелилась, искренне надеясь, что размер будет подходящим.

— Но как же тебя достать?

Я медленными шагами пробиралась через толпу, попутно наступая им на ноги. Жара мешала трезво мыслить. Липкое тело требовало холодного душа, и я почти готова была с разбегу прыгнуть в фонтан, только бы избавиться от преследующей духоты.

— Эти шелка были привезены из-за моря, мадам, — голос со смешным, явно поддельным акцентом, принадлежал торговцу.

— Но вот там такие же шелка, и на три галеона дешевле!

Спор был на руку. Я медленно оттолкнула от себя зазевавшуюся около сочно-алой ткани женщину, приближаясь к цели. Пальцами на долю секунды подцепила платье. Черт. Далековато. Ящик, придвинутый почти к прилавку, издалека казался куда ближе. Пришлось изогнуться невиданной фигурой, чтобы как-то ухватить хоть кончик приятной на ощупь ткани. Ну же, еще немного. Влажные пальцы скользили по платью, по лбу ручьем стекал пот. От напряжения пересохло в горле. Есть. Мне удалось уверенно ухватиться за кончик рукава.

— Вот так, медленно.

Я тянула его на себя. Платье шуршало о бортики деревянного ящика, грозясь привлечь к себе ненужное внимание. Еще пара аккуратных рывков, и треть предмета одежды провисала над раскаленной брусчаткой. Я поморщилась, стирая рукавом пот. Снова дернула на себя.

И тут раздался звон. Маленький серебряный колокольчик, который какой-то умник пришил на уже почти мое платье, вывалился из ящика, ударяясь о его стенки.

— Черт!

Люди вокруг на мгновение затихли. Они вертели головами в поисках необычного звука, а я тем временем почти висела над прилавком, судорожно хватаясь за рукав. Напряжение в руке росло, мышцы подергивало судорогой.

— Воровка!

Колокольчик изо все сил противно звякнул, когда я дернула платье на себя. Толпа сжималась вокруг меня плотным кольцом, а торговец уже спешил покинуть прилавок, дабы наказать виновницу. Адреналин забурлил в крови. Комичность ситуации доводила меня до истерики. А люди тем временем смеяться отчего-то не желали.

— Свинья, там! — крикнула первое, что пришло в голову, указывая пальцем в противоположную сторону.

Один из мужчин замялся, поворачивая голову вслед за моим пальцем. Резкий удар ноги в район паха, его сдавленный стон, и он согнулся пополам. Я, съедаемая ужасом заживо, перелетела через него, пускаясь прочь. Ноги сами неслись подальше от этого ужаса. Чертов колокольчик предательски позвякивал. Замешкавшись, я нащупала его среди кучи ткани и резко дернула на себя.

— Прощай, предатель.

Колокольчик полетел в толпу со всего размаху, с глухим стуком попадая в чью-то голову. Я не разбирала дороги, просто бежала вперед, подгоняемая криками пустившихся в погоню. Их топот глухо метался в черепной коробке, заставляя меня бежать на пределах своих возможностей. Волосы, разметавшись, закрывали мне обзор. Они липли к лицу, залетали в рот, заставляя отплевываться. Я то и дело спотыкалась о камни, почти теряя равновесие. Пологие скаты крыш отвлекали внимание. Я вписалась в чьи-то панталоны, путаясь и чертыхаясь. А после споткнулась, падая разогнутыми ладошками на землю. Мелкая каменная крошка впилась в кожу. Правая рука отозвалась резкой болью. Кажется, я даже слышала хруст. Слезы лились против воли, мешая дышать. Сердце гудело в ушах не хуже машиностроительного цеха.

— Держи воровку!

За спиной кричали. Топот приближался. Последние усилия, и я смогла, качаясь, встать на ноги. Плохо. Я не смогу вечно убегать. Нужно где-то спрятаться и переждать. Но бежать приходилось. Узкие улочки петляли, будто кишка. Они все походили друг на друга. Редкие прохожие с криками прыгали в стороны, посылая мне вслед кучу проклятий. Я судорожно озиралась по сторонам. Мне кажется, или дома уже не так липли друг к другу? Пространства между ними становилось больше. Возможно, я даже слышала где-то рядом шустро бегущую реку. А может, это кровь гудела в ушах.

Я резко свернула, прильнув спиной к прохладному кирпичу. Нужно было отдышаться. Шаги преследователей немного стихли, у меня было немного времени. Я пыталась сообразить, куда же себя деть, как взгляд наткнулся на потрепанный временем дом. Весь покрытый плющом, заросший травой, он, возможно, был нежилой.

За неимением иного выбора я шустро двинулась вперед. Калитка легко поддалась, отворяясь в противным скрипом. Под ногами похрустывала сочно-зеленая трава. Входная дверь была приоткрыта. Я нырнула в пыльную темноту, захлопывая за собой дверь.

— Здесь есть кто-нибудь? — голос дрожал от страха и боли. Ответом мне служила тишина.

Рука начала отекать. Я не могла ею пошевелить, каждое движение приносило катастрофическую боль, кинжалами бьющую в мозг. Я баюкала ее, будто ребенка. Осторожно ступая по скрипящему полу, я вышла в просторную комнату. На полу, в лучах обеденного солнца, блестели осколки стекла. Какая-то жидкость, разлитая очень давно, въелась в дерево причудливыми оттенками. Это напоминало лабораторию.

Затхлый воздух не давал вдохнуть полной грудью. Пылинки кружили в неведомом танце, заметном только в конусе света.

Видимо, этот дом был покинут очень давно. И в спешке, учитывая разбросанные книги, листки бумаги. Вон там, на столе, балансировало потрепанное перо. Я подобрала один из пожелтевших листков, исписанных аккуратным, красивым почерком. Что-то про пузыри, внутренние органы и настойку листьев алоэ. Ученый? Доктор?

Я , тряхнув головой, неожиданно вспомнила цель своего вторжения. Тихо прокравшись к входной двери, выглянула в окно. Толпа людей стояла в нескольких метрах, в растерянности озираясь по сторонам. Пока они не заметили меня, я оставалась в некой безопасности. И зачем мне все это надо было? Платье! Точно. Я, вероятно, выронила его, когда упала, и даже не заметила. Что ж, за неимением другого выхода, я тяжело вздохнула, прислонилась головой к двери и прикрыла глаза.

* * *

— Юнис! — Александр склонился над своим террариумом, забывая, как дышать. Он вглядывался в пространство под куполом, внимательно следя за девушкой. Та сидела неподвижно. Мысли клубком ядовитых змей шипели в голове. А если она ранена? Пострадала при перемещении? Ударилась о землю или фонтан?

— Этого никто не мог предвидеть, — слегка ошарашенно проговорил Гарольд.

— Нужно вытащить ее оттуда, — мужчина снова начал ходить кругами. Лоб пересекла глубокая морщинка.

— Ты же понимаешь, какой ценой?

— Я не смогу ее вызволить, не убив всех, — Александр тяжело осел на стул, подпирая кулаками подбородок. — Если я нарушу целостность купола, время пойдет своим чередом. Мы здесь так долго, что все они...

— Умрут.

— Но мы не можем оставить ее там, — Александр сам мало верил своим словам.

— Не торопись, — Гарольд с нехорошей ухмылкой наблюдал, как девушка медленно приходит в себя. Вот она закивала сама себе, вскочила на ноги и потерялась в толпе. — Пока ей не грозит опасность. Если не будет делать глупостей, останется незаметной.

— Глупости, — Александр скрипел зубами, — например, это?

Тоненькая рука потянулась за платьем. Александр вздрогнул. Из его легких одним пинком вышибли весь воздух. Она же так себя обнаружит. Их хрупкая защита и так трещала по швам, такого вмешательства в ход событий она не выдержит.

— Кажется, я все время ее недооцениваю, — для костлявого прокаженного все превратилось в шоу. Глупая девчонка вечно лезла куда не надо, а не менее глупый Алекс прыгал за ней.

— Нужно ее как-то остановить, — Александр судорожно соображал, но мысли корабельными крысами бежали прочь. Площадь. Прокаженный. Колокольчик. Его звон должен остановить ее, или хотя бы на время отвлечь.

Глубокая морщинка перекрыла переносицу. Маленькое вмешательство защита должна выдержать, не дав сбой. Небольшой серебряный колокольчик взвился в воздухе, прочными нитками цепляясь за ткань желаемого Юнис платья. Его слабое позвякивание должно сбить ее с толку, не потревожив при этом остальных. Но если бы все было так просто. Если б люди могли читать мысли друг друга на расстоянии. Юнис схватила платье и рванула вперед. Гарольд тихо захихикал в кулак, вовремя отходя в сторону, — ему в глаз чуть не воткнулась шариковая ручка.

Александр судорожно наблюдал, как она петляет по узким улочкам. Теряется, забывает дорогу, снова оказывается на том же месте. Упала. Хруст. Разгибательный перелом лучевой кости. Он поежился, понимая, что выбора не остается. Защита треснула с характерным скрежетом.

Ей удалось на время спрятаться, вот только его дом — не лучшее место, чтобы защитить себя. Он втянул воздух через полусомкнутые губы, задерживая дыхание и шумно выдыхая.

— Стой, попробуем ее вывести, — Гарольд мертвой хваткой перехватил его руку.

* * *

Я плавала в полудреме. Рука ныла, мышцы дергались от боли. За дверью гудели голоса, и я слышала какое-то шевеление. Обнаружили, да? Встать и проверить не было сил. Из меня выбили всю энергию.

Что-то с грохотом свалилось с полки, и я ошарашенно подпрыгнула. Нужно найти источник шума. Вдруг кто-то уже проник в дом?

На шатающихся ногах я пошла вперед, поддерживая больную руку здоровой. Никого. Пустые комнаты оставались такими же, как и некоторое время назад. Облегченно вздохнув, я только решила вернуться на свой наблюдательный пост, как раздались крики. Нервы сжались в тугой ком.

Я подбежала к окну и замерла в ужасе. Напротив стояли мужчины с горящими факелами в руках. А обзор постепенно перекрывал дым. Он сквозь щели проникал в дом. Я изо всех сил толкнула дверь — заперто! Едкий запах гари проникал в легкие. Я начала кашлять, и от каждого толчка грудной клетки боль в руке становилась все сильнее. В лаборатории вновь что-то упало. Потом опять. Вы зовете меня?

Дым медленно заполнял помещение. Словно кто-то очень большой вдохнул его в прозрачный шар, предварительно сделав затяжку. Языки пламени уже лизали дверь. Они ползли по комоду, обкусывали зеркало. Я хотела закричать, но дым ворвался в легкие, заставляя меня схватиться за горло. Горечь драла слизистые. Из глаз текли слезы. Рука адски болела. Я шла на звуки падающих предметов, уже плохо разбирая дорогу. Пару раз наткнулась на что-то, что со звоном разбилось о пол. Ударилась об угол стола. Звуки вели дальше.

Сюда.

Вниз, в подвал. Спуск по ступенькам в темноту давался тяжело. Я еле дышала от гари, огонь уверенно прогрызал путь вперед. Я уже видела его яркое пламя. Я видела в нем свое испуганное отражение. Но продолжала идти, прощупывая дорогу.

Гул, хлопок. Дым, если это вообще возможно, стал более едким. Что-то взорвалось в лаборатории, и хорошо, что меня не было в тот момент рядом.

Слезившиеся глаза уже не различали почти ничего. Кислорода не хватало, каждый вдох мог стать последним. Пара ступенек, теперь вверх. Дверь из подвала открывалась на задний двор. Она пологим скатом нависала над головой. Только бы хватило сил ее открыть.

Я всем телом навалилась на нее, толкая вверх. Она не поддавалась. Силы покидали меня со скоростью урагана. Рука болела. Легкие горели. Пламя уже лизало ступеньки вниз. Я вжалась в дверь и закрыла глаза. Спасите.

Невесомость. Хлопок.

* * *

Громкий визг разлетающегося в дребезги купола. Осколки с огромной скоростью впивались в тело Александра, в стены, в мебель, в Гарольда. Кровь тонкими струйками текла по его лицу.

Он стоял на коленях, крепко прижимая к себе Юнис, окончательно потерявшую сознание.