Холодное сердце пустыни (гет)

Часть 2. Пустыня

Белый шелковый песок её судилища приятно ласкал ноги. Её капище, место её силы — в котором она была сильнее, чем где-либо, если, конечно, ступала сюда своими ногами.

Сальвадор стояла посреди круга из двенадцати белых камней, на вершине каждого из которых сиял белым светом кристалл. Кристаллы светили внутрь капища. За камнями же стояла плотная непроглядная темень.

Она стояла в чем была — в тонкой рубашке, в которой спала, и черных шароварах с распущенными подколенными завязями.

Ночной наряд, не дневной. Под безжалостные очи Шии-Ра нельзя было являться в черном, если, конечно, не хотел превратиться в хорошо прожаренный кусочек мяса. Солнцеликая терпеть не могла ночь, её цвет и имя Мафрея, накрывающего мир смертных своим шелковым покрывалом, в складках которого прятались только звезды и сны.

Что она делала здесь? На капище — и в таком очень смертном виде. Смертным не дано было увидеть её такой. На их зов она являлась именно Судьей, укрытой от их ненужного внимания синим широким нарядом.

Но почему сейчас и здесь она — не в форме духа?

— Сальвадо-о-ор, — протяжно провыл ветер за спиной, пройдясь по спине холодом.

Повернулась она медленно, вглядываясь в густую пелену мрака за незримой чертой, отделявшей её капище от пустыни.

Пустота. Тишина.

— Сальвадо-о-ор, — снова хриплый, измученный, будто даже голодный стон.

Кто-то будто хотел её напугать. Кто-то очень глупый решил, что ему это по силам.

Она не боялась, но чутье — чутье ничего хорошего ей не сообщало. Ни одной живой души на добрый десяток фарсов вокруг. Но кто-то её призвал сюда, кто-то достаточно сильный волей, чтобы дозваться до духа.

Достаточно сильный, чтобы вытягивать её сюда каждую ночь, с той самой минуты, как караван вышел из-под защиты солевых озер. Стоило только смежить веки — и она тут же оказывалась тут, на капище, и слушала его вой.

Голодный, захлебывающийся, яростный.

Вой чрезвычайно сильной и не живой твари…

Шесть дней она уже проводила здесь ночи. Сначала — звала. Пыталась выманить тварь на белый песок её капища, под ослабляющий свет кристаллов.

Потом — просто ждала, не реагируя.

Сегодня — окончательно потеряла терпение.

Трего и Тейлат, два кинжала её правосудия, легли в ладони, стоило только их призвать.

Она спала сейчас, и тело её дрыхло в одной из палаток караванщиков, укутанное в тонкое одеяло из верблюжьей шерсти. Здесь, на капище, был только дух без каких-либо ограничений.

В черную тьму она шагнула без страха. Здесь, и на три фарса во все стороны — была её земля. Ни один мелкий дух, ни один наглый демон здесь не смел творить произвол, все они трусили, боясь привлечь её внимание.

Ноги сделали пятнадцать шагов вперед, увлекая свою хозяйку подальше от защитного света камней Судилища. Здесь её нечему было защищать кроме неё самой.

— Где ты? — спокойно произнесла Сальвадор, прикрыв бесполезные в этой густой темноте глаза и обратившись в слух. — И кто ты?

За спиной её заскрипело, засипело, зашелестело.

Нет, точно мертвяк...

В пустыне скрипеть нечему. Это скрипели кости…

Мервяки, неупокоившиеся души, ничем новым для Сальвадор не были. Много их было, тех, кто ненавидел её, тех, кто, умирая — очень хотел расквитаться с Королевой Скорпионов.

— Сальвадо-о-ор, — протяжно взвыл мертвяк. Но не подошел.

— Ну же, давай, вот же она — я, — шепнула девушка в темноту, танцующим движением скользнув еще на пару шагов в направлении скрипа.

Она ощутила, как вздрогнул воздух, и руки сами взметнулись вверх, встречая сведенными вместе концами кинжалов ржавый меч её врага.

Мертвяк был огромный. Такой высокий, что короткий меч пешего воина в его руках смотрелся простой игрушечкой. У него, как и у всякого выходца из Царства Вечных Снов, была серая кожа и черные, без всякого зрачка, глаза. И темные волосы, собранные на затылке, были заплетены в длинную толстую косу. Он был главой семьи когда-то.

— Верни… — прохрипел мертвяк и, сделав шаг назад, резко взмахнул клинком, — верни…

— С этим не ко мне, сладкий, жизни мне не подвластны, я дарую только правосудие, — Сальвадор нырнула вниз, уклоняясь от клинка, а потом сделала еще два шага вперед, чтобы ужалить своего соперника кинжалом в подмышку. Здесь, в её снах, все уязвимые точки его тела работали как у живого.

Повлиять на ловкость врага почти не удалось, он просто перебросил клинок из раненой руки в целую. Но она и не собиралась останавливаться. Скользнула вперед с кинжалом наперевес до того мгновения, как сталь не встретилась с серой плотью умертвия. И сам выходец из царства Мафрея упал на колени на песок, выронив меч тут же.

Он осыпался мелкой пылью, медленно, но неминуемо.

— Спи спокойно, — шепнула Сальвадор, опускаясь на колени рядом с мертвецом. Она не очень любила выходцев, но в конце концов, любая душа была достойна покоя. Хотя Мафрею и надлежало лучше следить за своими приемными детьми.

Холодная рука выходца вдруг сгребла её за шею. Это было настолько неожиданно, что сердце в груди испуганно подскочило.

— Здесь ты меня победила, — прорычал мертвец, демонстрируя перед своим исчезновением чудеса красноречия, — но я найду тебя там, Сальвадор. И там ты вернешь мне…

Он не успел договорить, потому что кинжал Тейлат в его груди вспыхнул, ускоряя процесс уничтожения.

Проснулась Мун, все еще ощущая на своем горле ледяную хватку выходца.

Встала, выглянула из шатра наложниц, вгляделась в темноту, сгущающуюся над караваном. Спокойная ночь — никаких криков, даже хорлы голодные не воют.

Но вот надолго ли?

Только умертвия ей и не хватало...

Выходец обещал найти её там — то есть тут, в теле смертной, с запечатанной магией.

Ей не было страшно. У неё был Анук, и он мог её защитить, даже смертную. Его магии было более чем достаточно, не нужно было бы даже снимать печати.

Но в этом караване было полно смертных, которые могли не справиться с умертвием. Были здесь и женщины, которых защищала Сальвадор. Подставлять их всех под удар ей не хотелось...

Уснуть снова не получилось. Жаль, конечно, сон никогда не был лишним в жизни простой рабыни, а в пустыне — даже если ты едешь верхом на верблюде, нельзя сказать, что ты не устаешь во время пути.

Солнцеликая Шии-Ра любила мучить странников в своей пустыне. Хотя она и называет это более приятным словом “испытывать”.

Мун предпочла бы, чтобы её не испытывали. Женское тело и так было слабым, не особенно пригодным для таких путешествий.

Уже на рассвете в Махаккаре было пекло. Ночной холод отпускал за два часа до пробуждения Шии-Ра.

Анук явился по первому зову. Принес соль и похищенный с кухни нож из галламской стали.

Отлично. Охранных рун нет, значит, магией вора не отследишь. Да и вряд ли местный повар поднимет тревогу из-за мешка с горстью соли, если будут разбираться — прознают, что он и сам приворовывает из общего караванного продуктового запаса. Мун только и оставалось, что спрятать мешок с солью и ножом в самой глубине дорожного мешка, и спокойно отправиться к колодцу, вокруг которого и разбили лагерь караванщики. Грех пренебречь возможностью нормально умыться, следующий колодец — в трех днях пути. И до него весь караван будет воду только пить и вообще тщательно экономить. А умываться собственным потом — благо сомнительное.

— Доброе утро, Мун, — Халима, рабыня торговца, что вез в Хариб тончайший Турфанский шелк, приветливо кивнула, — становись за мной.

— Спасибо, Хали, — вздохнула Мун, обозревая столпившихся у колодца караванщиков. В основном — слуг и рабов, господа купцы так рано не просыпались.

Очередь была приличная, несмотря на ранний час. Слуги вообще редко имели право и смелость просыпаться поздно. Если господин проснется, а вчерашнее похмелье в честь остановки у колодца ему запить будет нечем — кому-то не поздоровится.

Поэтому все и явились сюда, чтобы набрать воды для своих господ впрок.

И тем не менее, пусть от долгожданного умывания её и отделяло не меньше трех четвертей часа, пусть смертное тело и бесило тем, что уже заранее изнемогало от духоты, на вкус Мун — утро начиналось прекрасно.

У неё была сталь и соль — все что нужно для того, чтобы провести защитный контур вокруг лагеря, чтобы выходцы держались на расстоянии. Осталось только понять, какими силами удержать некоторых непоседливых караванщиков внутри этого контура вечером. Можно было бы использовать магию Анука, но… Это слишком большое воздействие, оно наверняка заинтересует Эльяса.

А он и так не давал ей проходу, еще и в караван этот влез как участник. Ходил с отрядом охотников на духов, магичил и делал вид, что охотой на диких вайгов ужасно перенапрягается.

На самом деле — он, кажется, просто следил, чтобы один конкретный смертный болван не попал под раздачу раньше срока.

— Доброе утро, лилия моя, — раздался за спиной негромкий вздох.

Пауль…

Её упрямая проблема, не желающая отступаться от намеченной цели.

Она так старательно избегала мыслей о нем все это время, пыталась найти выход, как ей избавить этого идиота от магического контракта и самой избежать поединка — но… Она не могла действовать без его просьбы. Это бы нарушило условия её пари, по которому она не могла вмешиваться в дела смертных по своей инициативе.

И Эльяс бы выиграл. Её бы выиграл. Как она ненавидела его за саму суть этого унизительного пари — никакими словами не передать.

Северянин коснулся её плеча — Мун пришлось им дернуть, чтобы оттолкнуть его руку. Он совершенно не соображал — здесь же были и слуги Мансула, да и в принципе — в караване сплетни разлетались быстро.

Сама она к Паулю не повернулась. Он все еще не передумал, и разговаривать им было не о чем.

Но вот глазами Анука, стоящего слева от неё, она на Пауля все-таки поглядывала.

Он выглядел усталым. Одну ночь из двух он выходил с караванным отрядом наемников в охоту на вайгов. Купцы, не умелые в охоте и воинском искусстве, платили за каждого убитого вайга поголовно, и Пауль пользовался этой возможностью заработать себе на обратный корабль до Эффин.

Он хотел домой… Она могла его понять на самом деле. Но из четырнадцати открытых контрактов халифа он выбрал именно тот, который ничего хорошего ему не обещал.

— Мун, может, хватит меня мучать? — хрипло произнес северянин, глядя в её спину.

— Ты передумал? — она уже устала произносить эту фразу. За эти две недели она произносила её иногда два раза за день. Ведь Пауль как назло постоянно искал с ней встречи.

— Я устал тебе говорить, я не могу нарушить слова, — негромко откликнулся Пауль, — на кону слишком многое. И ты.

Халима тихо хихикнула. Но она была хотя бы не сплетницей и помалкивала. О том, что Пауль никак не оставляет рабыню Мансула в покое, она знала давно. Находила это романтичным. И молчала. Это было хорошо — потому что еще не хватало, чтобы Мансул имел на непутевого эффинца зуб.

— Тоже мне, большая ставка, — Мун поморщилась.

— Сердце мое, да, большая, — вздохнул этот болван, чьи таланты в упертости превосходили тысячу ишаков, — я без тебя дышать не хочу.

Халима тихонько вздохнула. Не без зависти. Романтичная дурочка. Впрочем, Пауль умел забалтывать и водить за нос. Видимо, не все купеческие привычки отшибла ему Харибская Арена.

— Не стоит ради приступа похоти рисковать своей жизнью, Пауль, — холодно откликнулась Мун, — красоток в этом мире достаточно. Не обязательно ради всякой лезть на рожон.

Пауль же стиснул зубы, глядя в её спину. Разозлился. Мун уже две недели прохаживалась по тому, что отнюдь не высокие чувства его к ней влекут, раз уж одного дня ему хватило для того, чтобы «влюбиться».

Это было жестко и некрасиво, но она только отчаянно надеялась, что сможет до него достучаться. В конце концов — Сальвадор никогда не славилась особой церемонностью. Было даже странно, что она сейчас чувствовала эту странную неловкость за свою прямолинейность.

А Пауль… Ну, если серьезно, он ведь и вправду был влюблен не в неё. Не в неё настоящую.

Он любил рабыню Мун, а не Сальвадор, что была заточена в этом хрупком смертном теле. Ему нравилось смазливое личико, фигуристое тело, но ни в коем случае не его содержимое. И что? Это не похоть разве?

И никогда бы он не смог полюбить именно её. Никто на это не был способен. За эти несколько сотен лет в пустыне никто не нашел хоть сколь-нибудь очаровательным её бунтарский дух. Все они хотели её сломать, усмирить, заставить опустить руки.

Зато все были уверены, что именно мужа ей и не хватает, мол, именно поэтому она и не унимается!