Tied for Last / Нити привязанностей (гет)

Гермиона очнулась со стойким ощущением, что сейчас уже утро следующего дня. Внушительного размера шишка у нее на голове также свидетельствовала о том, что она пробыла без сознания достаточно долго.

По непонятной причине она находилась в классе зельеварения. Впрочем, гораздо более странным было то, что ее руки оказались прикованы к стене.

Усилием воли Гермиона отогнала воспоминания, грозившие снова нахлынуть на нее под влиянием знакомого ощущения цепей на запястьях. Какого черта она здесь делает? Кто ее оглушил? На столе примерно в метре от нее стояли два больших котла. В одном из них зелье было подозрительного коричневого оттенка, а во втором — ярко-золотистого, но определить на глаз, что конкретно они собой представляли, Гермиона не смогла. Слева от котлов она заметила длинную металлическую коробочку, в которой, по всей видимости, лежала ее волшебная палочка, раз уж у себя в кармане Гермиона ее не обнаружила.

— Акцио, — шепнула она, слегка дернув головой. Однажды, когда палочка была относительно близко, у нее уже получилось. Правда, тогда не было этой железки…

Да. До слуха Гермионы донесся тихий стук, шедший изнутри металлического чехла. К сожалению, он был слишком тяжелым, чтобы слабый порыв ее беспалочковой магии смог сдвинуть его с места.

Гермиона сдула со лба прядь волос и нахмурилась, стараясь изо всех сил подавить нарастающее беспокойство. Кто мог настолько заморочиться, чтобы все это провернуть, но при этом не быть здесь, когда она очнется? Сколько сейчас было времени? Какое сегодня число?

Внутри нее постепенно начала нарастать паника.

* * *

Риддл зевнул. В комнате, кроме него, никого не было. Удивительно. Впервые за долгое время он проснулся в полном одиночестве. Абраксас наверняка был на тренировке по квиддичу, а Гермиона, скорее всего, пошла навестить свою подругу. Хотя вчера она вроде говорила, что целители разрешили Миранде покинуть больничное крыло…

Так, ладно. Гермиона сказала, что сегодня он должен будет принять половину оставшегося зелья. Можно пока разделаться с этим.

Поморщившись от легкой боли, он потянулся к флакону с комковатой жижей. Задержав дыхание, Риддл отпил до половины, сделал вдох и закашлялся — рот наполнился отвратительным привкусом зелья. Смерив полупустую склянку ненавидящим взглядом, он вернул ее на прикроватный столик. Часы на стене показывали уже одиннадцать утра. Странно. Гермиона всегда появлялась у него не позднее девяти.

Риддл сдул упавшие на глаза волосы, искренне надеясь, что его вчерашняя реакция на ее слова не смогла ее отпугнуть. Хотя, учитывая, насколько спонтанным вышло это признание, маловероятно, что она всерьез рассчитывала услышать от него какой-то внятный ответ.

Ручка на его двери повернулась.

— Долго же тебя не было, — лениво протянул Риддл. — И где, спрашивается, твоя хваленая пунктуаль…?

Он не договорил и нахмурился. Несмотря на попытки ее открыть, дверь не подавалась. Но ведь Гермионе было известно, что пароль — его день рождения, чего же она ждет?

— Гермиона? — неуверенно окликнул он слегка охрипшим со сна голосом.

Его ожидал неприятный сюрприз.

— Нет, Том, это я, — ответил из-за двери голос Араминты.

— О… — выдал Риддл после секундного замешательства. И как только ей удалось пробраться через первую дверь? В любом случае говорить ей пароль от второй он не собирался. Взмахнув палочкой, Риддл отпер дверь. С тех пор, как он в последний раз видел кого-то из девушек, помимо Гермионы, прошло много времени, и сейчас, увидев перед собой Араминту, Риддл поначалу даже несколько опешил, настолько непривычными ему показались ее тонкие черты.

— Здравствуй. Ты э-э-э… тебе что-то нужно?

Араминта вздохнула. Том, как всегда, в первую очередь думал о других. Он будет рад услышать, что она наконец-то избавит его от этой не дающей ему прохода девицы.

— Нет, Том. На самом деле я пришла сообщить тебе хорошую новость, — сказала она, опускаясь в кресло Гермионы.

Подавив внезапно охвативший его порыв сказать ей, чтобы она немедленно пересела, что это было не ее место, Риддл изобразил на своем лице вежливый интерес.

— Я просто хотела сказать, что тебе больше не стоит беспокоиться, что эта грязнокровка снова начнет тебе докучать, — улыбнувшись ему своей самой очаровательной улыбкой, сообщила она.

Риддл почувствовал, как внутри у него все похолодело — прежде незнакомое ему ощущение.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, внешне оставаясь невозмутимым, но… Мерлин помоги ей, если она что-то сделала с Гермионой…

Араминта поднялась.

— Пусть тебя это не волнует, — снова улыбнувшись, сказала она. — У меня все под контролем, так что можешь спокойно приходить в себя, не опасаясь, что тебе будут досаждать непрошеные гости.

Не будь Риддл в этот момент ужасно встревожен, он бы по достоинству оценил всю иронию ситуации с «непрошеными гостями». Какого черта она несет?

— Что ты сделала? — спросил он, прилагая недюжее усилие, чтобы его голос звучал ровно.

— Ничего, — ответила Араминта, направляясь к двери. — Пока что.

Дверь за ней захлопнулась.

Добрую четверть часа Риддл просидел неподвижно, чувствуя, как по его телу разливается холод. Что он мог предпринять? Что собиралась предпринять Араминта? План… какой у него был план? Позвать на помощь он не мог — у него не было связи с теми, кто его навещал, они всегда сами приходили в удобное для них время. Абраксас нередко заглядывал лишь во второй половине дня, но к тому времени Араминта уже успеет навредить Гермионе.

От этой мысли Риддлу стало тошно. Он не мог этого допустить — он слишком многим был ей обязан. Будь он проклят, если позволит какой-то мстительной ведьме причинить зло девушке, которая смогла в одиночку поставить Тома Риддла на ноги. Будь он проклят, если вновь допустит повторения того дня, когда он ничего о ней не знал; когда просто стоял и смотрел, как дружок Араминты практически утопил Гермиону; когда с безразличием наблюдал, как она, силясь сделать вдох, лежала полуживая там на берегу, лишь слегка заинтригованный тем, что она оказалась способна вылечить свой сломанный нос и, как ни в чем не бывало, вернуться в замок.

Риддл откинул с себя одеяло. Резкое движение отозвалось в руке болью, и он крепко сжал зубы. Это еще только начало… Действительно ли он в состоянии это сделать? Готов ли он рискнуть своим телом, своим здоровьем ради спасения какой-то девушки?

Она со своей стороны для него это сделала. Если он отплатит ей тем же, то, возможно, больше не будет перед ней в долгу.

Развернувшись, он спустил ноги с кровати и с громким хрустом согнул колени. Приподнявшись на руках, Риддл застонал от боли. Ощущения были такие, словно в его грудь яростно втыкали сотни иголок. Его голые ступни коснулись пола, и он поднялся на ноги, распрямившись во весь свой внушительный рост впервые с того дня, когда его ранили.

Вцепившись рукой в столбик кровати, Риддл сделал шаг и несколько раз выругался. На смену легкому дискомфорту от движения ног пришла распространившаяся по всему телу агония, достигнувшая пика у него в груди. Он отчетливо ощущал то место, где раньше была рана. Если бы ему сейчас дали перо и чернила, он мог бы с легкостью очертить ее контур, внутри которого страдания каждого, точно объятого пламенем, миллиметра его кожи, сливались между собой в мучительную какофонию боли.

Он взмахнул волшебной палочкой, подзывая рубашку, и медленно надел ее, выверяя каждый свой жест и всячески стараясь избегать резких движений. Затем всунул ноги в ботинки. Не имея возможности наклониться, чтобы их завязать, он снова взмахнул палочкой и сжал зубы, почувствовав, как туго зашнурованная обувь сдавила ему ноги. О, Мерлин…

Сделав пару мучительно-болезненных шажков по направлению к двери, Риддл передумал и, сев в кресло Гермионы, отлевитировал его в коридор.

Даже просто сидеть выпрямившись было жутко больно. Левую руку Риддл прижимал к животу, точно страхуя свои внутренности, которые, судя по ощущениям, могли в любую минуту выскочить наружу. Он мелко дышал — дышать по-другому не получалось из-за боли — а его сердце заходилось бешеным ритмом, неравномерно и до тошноты тяжело отбивая удары…

Его правая рука с палочкой дрожала, контролируя левитацию. Как унизительно. Это было самое элементарное из всех заклинаний, но сейчас он, похоже, не был способен даже ровно держать руку. Все силы его бицепса и дельтовидной мышцы уходили на то, чтобы едва приподнять его предплечье над подлокотником.

Когда кресло помчалось вниз вдоль Большой лестницы, Риддл стиснул зубы. По пути ему попалась лишь какая-то когтевранка, изумленно проводившая его взглядом. Должно быть, это было почти комичное зрелище: Том Риддл, летящий по коридорам замка в оранжевом кресле и выглядящий так, будто вот-вот отдаст богу душу…

Когда он достиг подземелий, его рука уже ходила ходуном. Не долетев до входа в слизеринскую гостиную около шести метров, Риддл, обессилев от боли, уронил руку на подлокотник. Кресло рухнуло вниз и, низвергнув Риддла на пол, со страшным скрипом заскользило по каменным плитам.

Упав, Риддл сдавленно застонал. Ему показалось, что все органы у него внутри перемешались и что его кожа сейчас лопнет, выпуская наружу мощный поток крови… но нет, его левая рука была все так же крепко прижата к животу, который по-прежнему оставался целым…

Зажмурившись и сжав зубы, Риддл, пошатываясь, поднялся на ноги. Приоткрыв глаза, перед которыми стояла красная пелена боли, он назвал пароль слизеринцев. У него было мелькнула мысль, что пароль сменился… но нет, он смог беспрепятственно войти.

В гостиной на диване сидели развалившись Ревеленд и Герпий. Обернувшийся, чтобы посмотреть, кто пришел, Ревеленд обомлел.

— Мерлин… с тобой все нормально?

Они оба тут же вскочили на ноги, но опёршийся рукой на каминную полку Риддл только прорычал:

— Араминта… Где Араминта?

Герпий среагировал мгновенно:

— Она что-то говорила про зелье, но, куда идет, не сказа…

На слове «зелье» Риддл уже ковылял к выходу, опасно кренясь и, судя по всему, еле держась на ногах.

Герпий и Ревеленд обменялись обеспокоенными взглядами.

* * *

Снова пнув стену, Гермиона беспомощно плюхнулась на пол. Кем бы ни был ее похититель, представляться он явно не спешил, хотя к этому времени у нее уже имелись на этот счет кое-какие догадки. В конце концов, разве Годрик не упоминал, что зельеварение всегда было сильной стороной Араминты? Гермиона опять с тревогой покосилась на котлы, как вдруг дверь отворилась.

Ее худшие опасения подтвердились: в класс вошла ухмыляющаяся Араминта.

— О, я смотрю, ты уже ожила? — сказала она. — Какая жалость.

— О, я смотрю, ты все еще жива? — парировала Гермиона. — Какая жалость.

Араминта рассмеялась, чем несказанно ее удивила.

— По чему-чему, а по твоей дерзости скучать точно никто не будет.

Взяв две мензурки, она наполнила каждую из них содержимым одного из двух котлов, поставила на стол перед Гермионой и достала свою волшебную палочку. Гермиона сглотнула.

— Прежде, чем ты сделаешь то, что задумала, могу я хотя бы узнать, почему ты это делаешь? — спросила она.

Араминта вздохнула.

— Я столько раз говорила тебе держаться от Тома Риддла подальше. Я знаю, что он, очевидно, слишком мягок, чтобы сразу дать тебе решительный отпор… как, например, вчера. Но тебе правда не следовало забывать, что молчание порой бывает красноречивее любых слов.

От услышанного у Гермионы даже челюсть отпала, и очень некстати, потому что в этот самый момент Араминта взмахнула палочкой — Винкулум Минима — и Гермиона так и замерла на месте с открытым ртом. Взяв в руки склянку с коричневым зельем, Араминта пару секунд его созерцала.

— Я не стану тратить время и объяснять тебе, что это такое, — сказала она. — Ты и сама очень скоро все поймешь.

С этими словами она приблизилась к Гермионе, чуть отклонила ее застывшее тело назад и влила содержимое мензурки прямо ей в горло. У Гермионы сработал рвотный рефлекс, но пошевелиться, чтобы выплюнуть зелье, она не могла, и пузырящаяся жидкость, слегка обжигая пищевод, беспрепятственно попала в желудок. Сознание Гермионы сковал страх. Что Араминта ей дала? Боли не было, во всяком случае, пока… За коричневым зельем последовало ярко-золотистое. Первое имело металлический привкус, второе было абсолютно безвкусным.

Араминта со вздохом взмахнула палочкой, снимая заклятие, и Гермиона вновь обрела способность двигаться.

— Что ты со мной сделала? — прошептала она, чувствуя, как по ее членам распространяется странное покалывающее ощущение.

— Увидишь, — ответила Араминта, переворачивая песочные часы. — У тебя осталось примерно три минуты, пока зелье не подействовало полностью.

Ярость исказила лицо Гермионы. Точно обезумев, она задергалась, пытаясь освободиться от кандалов с таким неистовством, что у нее на запястьях выступила кровь.

— Я тебе хоть раз что-нибудь сделала?! — вскричала она. — Какого черта ты творишь?

Араминта опять вздохнула.

— Ну вот, как раз с подобной клоунадой я и пытаюсь покончить. — Она снова подняла волшебную палочку. — Думаю, стоит на всякий случай перемешать зелья получше. Рендира.

Глаза Гермионы расширились от внезапно скрутившей ее внутренности боли. Было такое чувство, что ее желудок выворачивают наизнанку. Рухнув на колени и крепко зажмурившись, она повалилась набок. Тем не менее всё закончилось раньше, чем она ожидала. Дверь в класс с грохотом распахнулась, и пытка моментально прекратилась.

— Том? — услышала она недоуменный голос Араминты.

Глаза гриффиндорки резко распахнулись и остановились на песочных часах. У нее оставалось еще пара минут…

— Том? — прошептала Гермиона.

Он стоял на пороге, взмокший, с перекошенным от боли лицом. Когда же он двинулся в их сторону, казалось, что каждый шаг дается ему с невероятным трудом. Волшебная палочка подрагивала в его руке.

— Пошла вон, — процедил он, обращаясь к Араминте. — Пошла вон.

Голос Риддла был холоден. Араминта еще никогда не слышала, чтобы он говорил таким ледяным тоном. Испуганно на него оглянувшись, она в смешанных чувствах бросилась вон из класса.

Риддл покачнулся и, прислонившись к стене, сполз по ней на пол рядом с Гермионой. Коснулся палочкой цепей, и они исчезли.

— Что она сделала? — прошептал он, с мучительным выражением вглядываясь в лицо Гермионы.

— Я не знаю. Она насильно напоила меня этими двумя зельями и сказала, что у меня в запасе вот столько времени, прежде чем… — она указала на песочные часы. — Мне так жаль насчет вчерашнего, — лихорадочно затараторила она, поднимаясь на колени, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. Ей самой ее тело казалось сейчас каким-то желеобразным. Может быть, это были яды, чтобы погрузить ее в кому или вроде того? — Я никогда не… Я не знаю, что на меня… Тебе же вообще нельзя вставать с кровати! Я…

Он приложил к ее губам дрожащий палец.

— Я не знаю, что это за зелья, — сказал он хриплым, сдавленным от боли голосом, — поэтому на всякий случай…

Взгляд Риддла полыхнул тем, что Гермионе доводилось видеть в его глазах лишь однажды. Призывавший к молчанию палец на ее губах исчез, и в следующее мгновение ему на смену пришли его губы.

Внутри у нее что-то лопнуло, и Гермиона перепугалась, что это как-то связано с действием зелья, но нет… у нее просто неестественно сильно екнуло сердце, требуя стать к нему ближе настолько, насколько это только было возможно, настолько, насколько у нее хватит времени…

Прильнув к Риддлу, Гермиона ответила на поцелуй. Задыхаясь, теряя ориентацию в пространстве, желая большего…

Ее взгляд упал на песочные часы. У них оставалось лишь несколько секунд.

Она посмотрела на Тома. Их взгляды встретились. Закрыв глаза, Гермиона снова подалась вперед и прижалась своими губами к его. В груди у нее точно завязался узел, а рука сама потянулась прикоснуться к щеке Риддла, но он неожиданно прервал поцелуй. Гермиона открыла глаза и… поняла, что не видит собственной руки, застывшей всего в паре сантиметров от его лица.

Темные глаза Риддла распахнулись. Схватившись за грудь, он слегка покачнулся и прошептал:

— Гермиона?

Он смотрел точно сквозь нее. Гермиона попыталась ему ответить, но не смогла. С большим опозданием до нее наконец дошло, что это были за зелья: коричневое было Растворяющим раствором, вызывающим перманентную невидимость, а золотистое — зельем-молчанкой, эффект которого следовал из его названия. То, что Араминта в принципе знала об их существовании, было уже само по себе поразительно. Разумеется, для любого зелья можно было подобрать антидот, однако на этот раз Гермиона не знала даже, с чего ей начать поиски… возможно, имело смысл заглянуть в Запретную секцию…

Риддл выглядел ужасно растерянным и, судя по его лицу, продолжал страдать от невыносимой боли.

— Гермиона? — повторил он.

Она дотронулась до его плеча, отчаянно пытаясь выдавать из себя хоть звук, но ее голос просто исчез…

Вглядываясь в пространство перед собой, Риддл нащупал и сжал ее руку.

— Ты… ты здесь?

Гермиона наклонилась и подняла с пола его волшебную палочку, которая, как только она ее взяла в руку, тут же стала невидимой. Прикрыв глаза от нахлынувшего на нее раздражения, Гермиона невербально применила Флагрейт и начала писать в воздухе. На лице у Риддла отразилось огромное облегчение, когда он прочел:

Я не ранена, мне не больно. Коричневое зелье — Растворяющий раствор, золотистое — молчанка. Я прямо перед тобой.

Смотреть на то, как он ухватился за ее руку, словно боясь, что она исчезнет окончательно, тщетно пытаясь понять, куда ему смотреть, было ужасно удручающе.

— Ты меня слышишь? — спросил он.

Гермиона закатила глаза и снова подняла палочку.

Не будь идиотом. Конечно, слышу. Это же был не Оглушающий отвар.

Ухмыльнувшись, Риддл чуть пошевелился, но тотчас громко вскрикнул от боли. Его рука снова машинально прижалась к животу.

Колдовать с палочкой Тома Гермионе было не очень удобно. Сделав пробный взмах, она призвала к себе металлический чехол со стола и, заставив его исчезнуть, с неописуемым облегчением наконец схватила древко из виноградной лозы.

Вложив палочку Риддла ему обратно в руку, она аккуратно высвободила свои пальцы из хватки его другой руки.

— Гермиона, — резко сказал он, — не уходи.

Она быстро написала в воздухе:

Я никуда не уйду, но тебе нужно вернуться в постель. Немедленно.

На искаженном гримасой боли лице Риддла проступила полуулыбка. Он покачал головой. Как это на нее похоже: печься о его здоровье, в то время как сама она была нема и невидима. Оперевшись рукой о стену, он, шатаясь, поднялся на ноги и удивленно моргнул, увидев, что в полуметре над землей перед ним зависли носилки. Кое-как на них улёгшись, Риддл почувствовал, что на смену колющей боли постепенно приходит тупая и ноющая. Подчиняясь задаваемому невидимой Гермионой направлению, носилки рванули к двери.

Обратная дорога до его комнаты оставила у него лишь смутное воспоминание о прохладном ветерке и щелчке дверного замка. Не успел он опомниться, как уже снова лежал в постели, а боль практически утихла. Носилки исчезли. Рядом с кроватью из ниоткуда вновь появилось знакомое оранжевое кресло. В одном месте его сидение слегка вдавилось под весом невидимого тела Гермионы.

— Не садись там, — тихо сказал Риддл. — Так мне сложнее поверить, что ты здесь.

Он увидел, как сидение кресла разгладилось, а в воздухе вспыхнули слова: Ну, и куда же я, по-твоему, должна сесть? Может, еще маршрут мне составишь? Он практически слышал, с какой интонацией она бы это произнесла, если бы могла.

— Как насчет того, чтобы сесть сюда, — предложил он, похлопывая по кровати рядом с собой.

Какое-то время ничего не происходило, а затем матрас сбоку от него немного просел, и Риддл ощутил шероховатое прикосновение рукава ее кофты к своей руке. Нерешительно коснувшись ее предплечья, его пальцы двинулись вниз, пока не нашарили и не сжали ее ладонь.

— Так-то лучше, — сказал он тихо.

И снова в воздухе замелькали буквы. Быстро и небрежно она написала:

Поверить не могу, что ты встал с постели. Это ж надо додуматься.

Риддл криво усмехнулся.

— И тем не менее в данный момент моя главная проблема не это, — сказал он, поворачивая голову и обращаясь к пустоте сбоку от себя. — Тебе известен антидот от этого идиотизма?

Нет.

Он вздохнул и, точно до конца не веря, что все это правда, сжал ее руку. Он и подумать не мог, что ему настолько будет недоставать возможности ее видеть, что он будет настолько скучать по ее еле заметным веснушкам, по ее вздёрнутому носу и улыбающимся розовым губам, по ее честным карим глазам, по ее невообразимо пышной копне волос. Если бы он мог хотя бы слышать ее голос, было бы еще более-менее терпимо, но нет… Араминта все продумала и не оставила ни малейшей лазейки. Вероятно, она намеревалась просто уйти, бросив Гермиону там, в подземелье, безоружной и прикованной к стене. Подобное уже никак нельзя было расценивать как жестокий розыгрыш или очередную ревнивую выходку. Это был по-настоящему коварный, злой план, отличающийся особой мстительностью даже для Араминты…

Гермиона написала:

Араминта слышала то, что я сказала тебе вчера.

— А-а-а, — протянул Риддл. Теперь причина столь кардинальных мер прояснилась.

В воздухе появились новые слова:

Ты меня поцеловал.

Пауза.

Снова.

Риддл перевел взгляд на полог кровати и вздохнул.

— Ты бы предпочла, чтобы я этого не делал?

Нет.

— Так к чему, собственно, ты…?

Просто это было неожиданно. Во время вчерашнего разговора тебе явно было не по себе.

— Ну, просто это тоже было неожиданно, — с ухмылкой ответил он, готовый поклясться, что в этот самый момент она буравит его недовольным взглядом, хоть, разумеется, и не мог ее видеть.

Я правда не хочу уходить.

Риддл вздохнул.

— Тебе выбирать. Это ведь твоя жизнь, и, полагаю, всё в ней — твой выбор. Хотя, если честно, то не уверен, что являюсь достаточно хорошей и подходящей альтерна…

Матрас просел еще сильнее, и глаза Риддла на миг удивленно расширились, когда он почувствовал ее теплые губы на своих. Опустив веки и ориентируясь на ощупь, он провел руками вверх по телу Гермионы и обхватил ее лицо. Такая нежная, такая гладкая кожа. Медленно втянув воздух через нос, Риддл вдохнул ее запах, прежде чем медленно запустить пальцы одной руки в ее жесткие волосы и еще больше углубить поцелуй, впиваясь в ее губы с каким-то греховным упоением. Кровь пульсировала в его теле, обостряя ощущения в самых неожиданных местах, о которых в обычной жизни Риддл редко задумывался. Например, в губах, ставших как никогда чувствительными в ответ на легкие, ласкающие, тающие и обжигающие прикосновения ее губ. Несмотря на то, что у Гермионы пропал голос, он мог слышать ее шумное дыхание и шорох от ее руки по подушке. Маленький прохладный пальчик скользнул по его щеке, отчего температура тела Риддла резко подскочила до невозможно высокой отметки, и он снова и снова принялся целовать ее алчущими, ноющими губами, неспособный в эту минуту думать ни о чем другом…

Ее попытка отстраниться вызвала у него недовольный рык.

— Гермиона, — прошептал он, — что ты делаешь?

Мне нужно кое-что проверить.

— «Кое-что проверить»? — переспросил он, не веря своим глазам, но в следующую секунду рубашка на его груди распахнулась, и губы Риддла изогнулись в довольной усмешке. — А ты заметно смелее, когда невидима, — прокомментировал он, за что сразу же получил тычок в плечо невидимым кулачком. Состроив скорбную мину, Риддл потер место удара.

На его обнаженную грудь легла чужая рука, и на мгновение все ощущения Риддла сконцентрировались лишь на этом обжигающем прикосновении. Следом последовало знакомое ощущение кончика волшебной палочки, и он закатил глаза:

— Ты что, серьезно затеяла проверять мое…

Ее вторая ладошка прижалась к его рту, и Риддл прищурился.

— Твое занудство начинает действовать мне на нервы, — проворчал он, однако из-за ее руки слова прозвучали невнятно, а потому совсем не так грозно, как ему хотелось бы. Риддл раздосадованно откинулся на подушку.

Какое-то время кончик волшебной палочки исследовал его торс, а затем в воздухе начали загораться одно за другим слова:

К счастью, твой сегодняшний самоотверженный порыв не свел на нет все лечение. Если сегодня ты останешься в постели, а завтра примешь остатки зелья, то, в принципе, как мы и ожидали, будешь на ногах уже в этот четверг.

Он кивнул.

— Чу́дно, уверен, так и будет, — его голос был полон всеобъемлющей скуки. — Может, наконец теперь ты…

Его глаза остановились на ее палочке, которая появилась на его прикроватном столике, как только Гермиона выпустила ее из рук, а потом его лицо обдало волной воздуха. Риддл прикрыл глаза и с наслаждением вдохнул этот восхитительный запах, казалось, принадлежавший самóй жизни.

Нерешительно подняв глаза и посмотрев в пространство перед собой, он медленно оторвал голову от подушки и закрыл глаза. Да. Ее губы. И так невыразимо сладок был тот поцелуй, что Риддл ни за что не смог бы до конца запечатлеть всю его сладость в своей памяти. Не открывая глаз, он медленно опустился на подушку, увлекая за собой Гермиону. Он ощутил, как сбоку к нему прижалась ее нога, как ее ладони оглаживают его плечи, и губы его двинулись вправо, покрывая ее нежную кожу поцелуями, пока не достигли ее уха.

— Дотронься до меня, — прошептал он, зарывшись носом в ее волосы, и почувствовал, как она окаменела. — Ты краснеешь, — с лукавой усмешкой угадал он, а затем, легко прижав руку к ее щеке, снова нашел ее губы своими, — всё хорошо.

Гермиона провела рукой от груди до плеча Риддла, опаляя своей ладонью его кожу, выжигая своими прохладными нежными касаниями каждую клеточку. Не сдержавшись, он застонал ей прямо в губы — Гермиона на мгновение замерла — после чего немного наклонил голову и поцеловал ее еще более настойчиво.

Способность думать понемногу начала к нему возвращаться, однако замелькавшие у него в голове мысли совсем не походили на те, что обычно возникали у него в подобной ситуации. Возможно, это лучшее, что я когда-либо делал. Лучше могло бы быть, только если бы я видел ее лицо. Никогда бы не подумал, что это может быть так. Тем не менее отгонять их он не спешил. Наоборот, он позволил им затопить все его сознание, позволил им сбить себя с привычного хода мысли и увлечь туда, где единственное, что имело значение — это то, что он чувствовал ее запах, ее прикосновения, ее льнущее к нему тело.

Запустив руку ему в волосы, Гермиона пропустила между пальцами темные пряди, отчего вдоль позвоночника Риддла побежали мурашки. Выгнувшись ей навстречу, он скривился от боли. Его ладони плавно заскользили по ребрам, талии Гермионы, и, вынуждая опуститься на него сверху, надавили ей на спину. Игнорируя боль, причиняемую тяжестью ее тела, Риддл крепко прижал Гермиону к своей груди. И, кроме нее, больше ничего в этом мире не имело значения.

* * *

Прошло два дня, и первое, что сделал Риддл, когда снова смог твердо стоять на ногах — это отправился вместе с не отстающей от него ни на шаг Гермионой в больничное крыло.

— Риддл, — нервно приветствовал его Джаред, во все глаза вытаращившись на живого и невредимого слизеринца.

— Мне нужен антидот, — спокойно произнес тот, холодно глядя на целителя. Он уже и забыл, как легко ему было угадывать по лицам людей, о чем они думают, как легко ему было заставить их подчиняться. — Он для Гермионы, — продолжил он, — которая, насколько ты сам можешь видеть, стала невидимой.

Джаред вылупился на него, как на умалишенного. Риддл вздохнул:

— Гермиона, не могла бы ты…

Перед Джаредом, начинавшему уже подозревать, что Том Риддл малость тронулся умом, вспыхнули слова:

Здравствуй, Джаред. Как ни печально это признавать, но Араминта Мелифлуа силой напоила меня Растворяющим раствором, и, если бы ты помог мне перестать быть невидимой, я была бы тебе за это крайне признательна.

— Я… э-э-э… к-конечно, — заикаясь, пробормотал Джаред, — только боюсь, что у меня нет антидота для подобного случая.

Он выглядел слегка напуганным — точнее, очень даже напуганным — видя, как на лице Риддла появляется мрачное выражение.

— Ну, а сварить его ты можешь? — поинтересовался у него Риддл. — Или можешь просто дать мне рецепт, чтобы я сам его приготовил.

Пиппин кивнул.

— Думаю, ты легко его найдешь в Запретной секции, — ответил он. — Есть одна книга, «Наиприскорбнейшие недуги страждущих», в ней должно быть сказано что-нибудь на этот счет.

Коротко ему кивнув в знак благодарности, Риддл развернулся на каблуках и вышел. Закатив глаза, Гермиона поспешила следом. Даже если Джареду уже было известно про Круциатус, вести себя немного цивильнее Риддлу бы точно не помешало.

Мысли Гермионы невольно вернулись к этому странному случаю с Круциатусом. Как Пиппина вообще угораздило оказаться там, где Том мог применять к кому-то Непростительное? Кого Том пытал? Когда?

Вдвоем они относительно быстро отыскали нужную книгу — старинный бурый фолиант, который, казалось, был готов в любую минуту рассыпаться у них в руках. Антидот к Растворяющему раствору обнаружился ближе к концу. Увидев, что время приготовления составляет три часа, Гермиона вздохнула с облегчением. Она боялась, что на это могут уйти дни, или хуже того — недели. С этими антидотами никогда нельзя было знать наверняка; какой-либо определенной закономерности просто не существовало.

К сожалению, к этому моменту уже вся школа была в курсе того, что приключилось с Гермионой. В первую ночь после приема Растворяющего раствора Каталина Лайтфут заметила, что постель Гермионы пустует и поделилась с одной из своих гриффиндорских подруг опасениями, что Гермиона могла перейти в другой мир. Гермиона поспешила сразу же внести ясность, и, в результате, теперь всем обитателям замка было известно, что Араминта Мелифлуа сделала так, что Гермиона Грейнджер стала немой и невидимой. Конечно, вероятнее всего, изначальный план Араминты состоял в том, чтобы, сделав Гермиону немой и невидимой, запереть ее в таком виде в подземельях, однако осуществиться этому было не суждено.

Как бы то ни было, в последние пару дней Гермиона чувствовала себя просто умопомрачительно счастливой. То, что она, лишившись на неопределенное время своего голоса, своего тела, своих лучших друзей, в обмен на это заполучила Тома Риддла, не должно было казаться ей выгодной сделкой. И тем не менее… с ее точки зрения, такой исход можно было считать вполне удовлетворительным. Если честно, даже более чем удовлетворительным. То, как он целовал ее… Гермиона готова была поклясться, что смогла бы выжить без еды и воды, при одном только условии, что он продолжил бы ее целовать. Собственно, то, что с ней происходило, ей и самой казалось не вполне здоровым. Это внезапное желание проводить с ним как можно больше времени, каждую доступную минуту… Гермионе казалось, что если бы она сейчас описала свое состояние на бумаге, а затем по прошествии какого-то времени вернулась к этим записям, то наверняка решила бы, что находилась тогда под действием какого-то любовного зелья. При этом она всё так же сохраняла полную ясность сознания, всё так же не питала иллюзий относительно его пороков и всё так же, если не еще более отчетливо, помнила, что произошло между ними в прошлом.

— Может быть, антидот для зелья-молчанки тут тоже есть, — пробормотал Риддл, листая страницы. — Хотя, стоит признать, идея оставить тебя без возможности мне перечить представляется мне весьма заманчивой…

Получив от нее тычок локтем, он хохотнул и умолк.

Находиться в ее обществе стало для него теперь чем-то самим собой разумеющимся. Гермиона в определенном смысле находила даже лестным то, каким расслабленным он становился рядом с ней.

— Да, он тоже здесь есть, — сказал Риддл. — Эх…

Он поднял глаза от книги.

— И нет нужды прожигать во мне взглядом дыру, — прибавил он, коварно ухмыльнувшись. — Я все равно тебя не вижу.

Недовольное выражение лица Гермионы смягчилось, и она издала беззвучный смешок. Затем подняла свою волшебную палочку:

Сколько времени требуется на его приготовление?

— Тоже несколько часов, — вздохнул он. — Думаю, к вечеру ты будешь уже в порядке.

Как ты себя чувствуешь после долгого нахождения на ногах?

Риддл пожал плечами.

— Чувствовать слабость мне несвойственно.

Ты чувствуешь слабость? Это плохо.

— Ты вообще слышала, что я тебе только что сказал?

Внимательно тебя слушать мне несвойственно.

— Ой, лучше молчи.

Кстати об этом…

Риддл вздохнул:

— Ладно, пошли уже варить эти зелья.

Несмотря на то, что в составах антидотов присутствовали некоторые необычные ингредиенты, сам процесс приготовления не был трудным. Движения Риддла были настолько отточенными, что создавалось впечатление, будто он варит эти зелья уже по меньшей мере раз в тысячный.

Хватит уже делать все с таким видом, будто это элементарно и не требует ни малейших усилий.

Он недоуменно выгнул бровь.

— В инструкции на странице все четко сказано. Не понимаю, как тут можно сделать что-то не так.

В ответ на это Гермиона беззвучно рассмеялась. Именно так думала и она. На самом деле Гермиона всегда считала зельеварение самым легким предметом для изучения, но самым трудным ­для сдачи, поскольку на экзамен по нему приходилось заучивать больше всего материала.

Ты сильно удивишься, но еще как можно.

Так же сильно, как всегда удивлялась она, когда Рон или Гарри ухитрялись добавить в свои зелья что-то, что даже не значилось в списке ингредиентов…

Риддл наполнил первым антидотом маленькую склянку.

— Готово.

Гермиона медленно поднесла зелье к губам и сделала глоток. Сперва теплое, оказавшись у нее в животе, зелье неожиданно обожгло ее изнутри холодом. Когда же это ощущение исчезло, в горле у Гермионы точно щелкнул, открываясь, маленький замочек.

— Раз-раз, — пробуя, произнесла она осипшим от долгого молчания голосом. — О, слава тебе господи, я уже замучилась все бесконечно писать.

— А я еще больше замучился разбирать твои каракули, — вздохнул Том, глядя в пространство, откуда доносился ее голос с выразительно поднятой бровью.

— Ну, простите, не всем дано быть мастерами каллиграфии, — буркнула Гермиона. Слегка позабавленный ее комментарием Риддл вернулся к помешиванию второго зелья.

Четверть часа спустя переставшая быть невидимой Гермиона Грейнджер уже занималась тем, что приводила в порядок свой внешний вид:

— Я даже понятия не имела, что они могут так запутаться… — она пригладила волосы взмахом палочки. — Дай мне минутку. Когда я одевалась, вещи тут же становились невидимым, — с этими словами она поправило криво надетый свитер, и наконец одарила Риддла своей долгожданной улыбкой.

— У меня такое чувство, будто все это длилось целую вечность, — сказал он.

— У меня тоже. Знаешь, что я собираюсь сделать?

— Понятия не имею. Никто не в силах угадать, что ты опять там задумала, — протянул Риддл, очищая котлы от остатков зелий и возвращая их на место.

— Я собираюсь вызвать Араминту в Дуэльном клубе, — твердо сказала Гермиона. — Давно уже было пора это сделать.

Риддл на это лишь пожал плечами и, прислонившись к столу, окинул ее удовлетворенным взглядом.

— Знаешь, если бы я был тобой, то, скорее всего, начал бы нести всякую чушь о том, что тебе следует простить ее вместо того, чтобы вызывать на дуэль кого-то, кого ты легко можешь победить с закрытыми глазами, — он снова пожал плечами. — Но я не ты, а потому скажу лишь, что всецело одобряю это решение и надеюсь, что ты так сильно отделаешь Араминту, что ее будет не узнать.

Вздохнув, Гермиона была вынуждена признать, что он прав. Единственной причиной, по которой Араминте все эти разы удавалось ей навредить, было то, что слизеринка всегда заставала ее врасплох. Чары и заклинания давались Араминте неплохо, но звезд с неба она не хватала. При столь неравном соотношении сил вызывать ее к барьеру со стороны Гермионы было бы нечестно.

— Надо же, мистер Риддл, вы только что убедили меня сделать правильный выбор, поступив по совести, — она наградила его торжествующей улыбкой.

— Неужели в это так трудно поверить?

— О, да.

— Скажем так, за последние дни мне уже не раз удавалось сделать правильный выбор, — произнес Риддл, лениво растягивая губы в улыбке и приближаясь к ней.

Гермиона вскинула на него уже знакомый взгляд, в котором читался вызов.

— Приведи мне хоть один пример.

Подойдя к ней почти вплотную, Риддл поднял руку, коснулся ее щеки, а затем медленно, не разрывая зрительного контакта, склонился к ее лицу.

Его губы нежно накрыли ее, и Гермиона прикрыла глаза, чувствуя, как желудок ее в очередной раз совершает кульбит — ощущение, неизменно продолжавшее ее удивлять. Когда же Риддл отстранился, она, качнувшись на носках, слегка подалась вперед.

— Например, это, — сказал он. — А теперь пошли ужинать. Я проголодался.

Улыбнувшись сама себе, Гермиона последовала за ним в сторону кухни.

* * *

По целому ряду причин, лишь три из которых были известны самой Гермионе, их совместное появление в Большом зале произвело среди участников Дуэльного клуба настоящий фурор.

Во-первых, Гермиона перестала быть невидимкой. Во-вторых, она шла рядом с самим Томом Риддлом. В-третьих, Риддл появился в Дуэльном клубе впервые со дня новогоднего побоища.

В-четвертых, два дня назад Миранда забыла принять одно из прописанных ей целителями зелий, в результате чего все мысли у нее в голове перепутались, и она нечаянно поделилась с Годриком и Альбусом тем, что не понимает, как Гермиона могла стать немой и невидимой, когда должна была тайно лечить Тома Риддла у него в комнате.

В-пятых, Джаред Пиппин имел неосторожность сболтнуть под большим секретом близняшкам-сплетницам Марк, что Риддл применил к Мине заклятие Круциатус; сестры поделились этим еще с несколькими людьми, которые в свою очередь передали новость дальше… разумеется, тоже под большим секретом.

В совокупности пять этих обстоятельств привели к тому, что появление Гермионы и Тома в Большом зале наделало в буквальном смысле много шума. Не в последнюю очередь благодаря Годрику, повинуясь взмаху палочки которого, тяжелые створки дверей захлопнулись за вошедшими с таким треском, что оглушили всех собравшихся.

Поднявшись на каменную платформу, где происходили дуэли, Годрик опасно сузил глаза и, указав на Гермиону, произнес ее имя.

Вопросительно, будучи не до конца уверенной, что не ослышалась, Гермиона указала на себя, ощущая растущую тревогу от поднявшихся вокруг нее перешептываний. В конце концов, то, что представители разных факультетов пришли на встречу Дуэльного клуба вместе, не было чем-то неслыханным, и едва ли могло послужить для Годрика уважительной причиной, чтобы вызвать ее на поединок.

— Но почему… — Риддл шагнул вперед, чтобы вмешаться и принять вызов вместо нее, однако, вскинув руку, Гермиона его остановила. — Ты еще не в том состоянии, чтобы драться, — прошипела она и направилась к платформе, беспокойно оглядываясь по сторонам.

Почему все присутствующие смотрели на Тома с таким убийственным выражением? Почему от устремленных на нее некоторых взглядов даже ей становилось не по себе?

Гермиона поднялась на платформу и нерешительно достала свою палочку.

— Годрик, что…

— Не смей ко мне даже обращаться, — прорычал он, и Гермиона опешила, встретившись взглядом с его полными злобы зелеными глазами, — пока ты с ним после всего, что он сделал.

— О чем ты… Протего! — в смятении воскликнула Гермиона, и Оглушающее заклинание отскочило от ее щита. Атаковать без предупреждения — да и вообще, просто атаковать первым — было совершенно не в духе Годрика. Обычно право начать он предоставлял оппоненту. Почему сейчас он вдруг решил изменить своему правилу? Почему сейчас вел себя так, словно Гермиона всадила ему нож в спину? Что он имел в виду? Что такого сделал Том?

Гермиона выжидала, предвидя с его стороны новую атаку, и Годрик не заставил себя долго ждать. К ней уже ползло облако серого газа. Гермиона сделала палочкой хлесткое движение в сторону, и электрический разряд ударил в середину облака, развеяв его. Вспарывая на своем пути каменную платформу, к ней помчался огромный сгусток темно-синей энергии. Гермиона рассекла воздух палочкой сверху вниз и сжала зубы, когда от столкновения ее зеленого луча с голубым шаром прогремел взрыв страшной силы. Их дуэль с Годриком все больше начинала напоминать бой без правил.

Сотворив из воздуха стайку золотых птичек, она при помощи Оппуньо натравила их на Годрика — никому неизвестная здесь атака, придуманная Гермионой еще в школьные времена, вновь сослужила ей службу — и тут же блокировала устремившийся к ней опасный поток красного света.

Депульсо! Достаточно банальное атакующее, но она не хотела причинять Годрику вред — только помешать ему причинить вред ей. Хотя, учитывая то, какие заклятия и приемы он использовал, Гермиона удивлялась, что в принципе еще пока держится. Она уже практически исчерпала весь свой перечень заклинаний-щитов, начиная с выросшей перед ней прямо из платформы каменной стены и заканчивая фиолетовым шаром, который еле смог втянуть в себя угрожающе приближающийся к ней ярко-желтый вихрь.

Энергичный росчерк палочки Годрика вниз и вверх — и вот перед Гермионой уже стоит огромный, вытесанный из камня рыцарь с острым мечом в руке. С расширившимися от страха глазами она попыталась разбить немедленно попытавшуюся атаковать ее статую на кусочки, однако заклятие лишь отскочило от каменной брони. Тогда, воскликнув: «Вивифика!», Гермиона превратила платформу под ногами рыцаря в зыбучий песок, в котором статуя немедленно увязла, несмотря на все свои попытки выбраться.

Вместе с тем, не успела Гермиона разделаться с одним противником, как была вынуждена вновь уворачиваться, на этот раз от летящего на нее хищно настроенного ястреба. Мановением волшебной палочки она трансфигурировала птицу в ложку — почему именно в ложку? — с безобидным стуком упавшую на пол. К тому моменту песчаная воронка уже окончательно поглотила рыцаря, и Гермиона распространила действие заклинания на весь противоположный конец платформы, где стоял Годрик. Тот подпрыгнул и, взмахнув своей палочкой, приземлился уже на материализовавшуюся прямо в воздухе тонкую голубую плоскость.

Холодно взирая на Гермиону сверху вниз, Годрик вскинул руку с палочкой, и на нее обрушился такой бесперебойный поток заклинаний, что она невольно подивилась, как только он успевал мысленно проговаривать слова на такой скорости. Пенумбрум! Из кончика ее древка вылетела светящаяся точка, которая, застыв над серединой платформы и разросшись до полупрозрачной серой сферы, начала поглощать все заклятия, направленные в Гермиону, выстреливая их потом в других направлениях. Хмуро взглянув на сферу, Годрик сделал колючее движение волшебной палочкой, и с пронзительным скрежетом та обратилась в нечто, напоминающее большой черный диск, еще взмах — и Гермиона поняла, что летит к этому диску, притягиваемая им точно гигантским магнитом. Вскинув свою палочку вверх, она судорожно наколдовала вокруг своих запястий цепи, приковавшие ее к платформе, но магнитное поле диска была настолько мощным, что крепления цепей вырвало с корнем.

С болезненным возгласом Гермиона врезалась в черный диск. Пальцы ее по-прежнему сжимали волшебную палочку, поэтому, с сарказмом подумав: «Фините Инкантатем», она без особого энтузиазма взмахнула ей, полагая, что дуэль окончена.

Ее ждал сюрприз. Черный диск неожиданно исчез, и Гермиона рухнула на платформу, глядя на то, как голубоватое основание, на котором стоял Годрик исчезло, а сам он ловко спланировал на каменную платформу — как он это сделал? — чтобы тут же метнуть в нее красный луч заклятия, распознать которое она не сумела. В попытке защититься Гермиона выставила перед собой плотный серый щит, но заклятие пробило его насквозь и ударило ее в плечо. Отлетев назад, Гермиона покатилась по платформе. Лежа на земле и все еще пытаясь понять, что же это было за заклинание, она внезапно осознала, что все ее лицо покрыто кровью. Неужели он проклял ее носовым кровотечением? Но такую атаку ее щит бы точно выдержал… При этом, ощупав свой нос, Гермиона обнаружила, что с ним все в полном порядке. Потоки крови, заливающие ее лицо, струились из ее глаз.

В то, что подобное заклинание могло принадлежать к одному из стандартных разделов чар, верилось слабо. Скорее, было похоже на какое-то темномаг… но нет, Мерлин свидетель, Годрик ни за что не стал бы использовать темную магию… тем более против нее… тем более в Дуэльном клубе. Наполовину ослепленная то и дело мешающими видимости красными разводами, она поднялась на ноги, размышляя над тем, какое контрзаклятие могло бы ей сейчас помочь.

Моргнув, Гермиона невольно вздрогнула — густая горячая кровь вызывала в глазах резь. Тергео!

Ее лицо очистились, но ненадолго. Кровавые слезы почти сразу потекли снова. Годрик же тем временем опять перешел в нападение. Гермиона в отчаянии выставила новый щит, наколдовав вокруг себя желеобразный пузырь с оболочкой толщиной в несколько сантиметров, и поочередно опробовала на себе несколько базовых целебных заклинаний. Последнее из них сработало, и глаза Гермионы вновь пришли в норму. Тем не менее вызванное кровопотерей головокружение никуда не делось. Подняв глаза, она увидела, что снаружи ее защитный пузырь покрывается паутиной чего-то, отдаленно напоминающего вены, и взмахнула палочкой, укрепляя его стенки. Сфера засияла, ярче, ярче и еще ярче, пока — Гермиона сжала зубы и закрыла руками уши — Большой зал не содрогнулся от сильнейшего бабах и «вены» не разлетелись во все стороны.

Последовавшее за этим Режущее заклинание рассекло защитную оболочку без малейшего усилия. Гермиона еле успела отбить его в самый последний момент, в ответ запустив в Годрика Связывающим заговором. Свободной от палочки рукой он сделал движение, как будто что-то отрывая от своей груди, и из кончика его древка вырвалось синее пламя. Гермиона, решившая, что имеет дело с хорошо знакомым ей Волшебным огнем, уже приготовилась его должным образом парировать, однако в трех метрах от нее пламя резко замерло в воздухе, опало на платформу, а потом взметнулось высоко вверх, образовав плотную огненную стену, за которой виднелся чей-то силуэт. Из синих языков пламени навстречу Гермионе шагнул Лорд Волдеморт.

В толпе зрителей раздались крики ужаса. Но с чего им бояться того, кого они видели первый раз в жизни?

— Поклонись мне, грязнокровка, — раздался властный ледяной голос.

Расширившимися от ужаса глазами Гермиона уставилась на Волдеморта не в состоянии ни понять, ни воспринять происходящее. Затем взгляд ее метнулся к Тому, неподвижно замершему в толпе.

— Посмотри на меня, — прошипел Волдеморт и поднял свою волшебную палочку. — Поклонись. Или хочешь, чтобы я снова применил наше с тобой любимое заклинание?

— Нет, — всхлипнула Гермиона. Давно уже ее сердце не билось так отчаянно, а страх, словно кислота, не разъедал душу и тело. — Нет, только не это… Я клянусь, я… — она рухнула на колени, сотрясаемая сильной дрожью. — Нет…

Подняв глаза, Гермиона сквозь пелену слез наблюдала, как, приблизившись, Волдеморт опустился перед ней на корточки. Склонив свое бледное лицо к ее уху, он прошептал:

— Они все мертвы.

Из груди Гермионы вырвался истошный вопль, и, вся сжавшись в комок, она повалилась вперед, захлебываясь в слезах и хрипя:

— Нет…

Когда же она наконец снова смогла поднять глаза, Темного Лорда уже не было. Как и пламени. Зато в паре метров от нее стоял Годрик. Небрежный взмах его палочки, и вот уже древко из виноградной лозы у него в руках.

— Вот теперь, — холодно произнес Годрик, — можешь идти.

Осознав, что все вокруг на нее смотрят, Гермиона попыталась скрыть свои слезы, заслонившись рукой. Она лихорадочно пыталась отыскать в толпе хотя бы одного человека, чье лицо не было бы искажено гневом или ужасом. И этим человеком оказался Том, стоявший в самом заднем ряду. На его лице застыло выражение шока.

Спотыкаясь, Гермиона спустилась с каменной платформы. Рядом на пол со стуком упала ее палочка, брошенная Годриком. Она схватила ее и, не разбирая дороги бросилась сквозь толпу, все так же тщетно пытаясь спрятать свое лицо за растопыренными пальцами от чужих взглядов. От этих с любопытством пожирающих ее взглядов.

Затем она почувствовала на своей спине чью-то сильную руку. Дубовые двери с грохотом распахнулись. Гермиона и Том покинули Большой зал: она — с плотно прижатыми к лицу руками, до сих пор дрожа от страха и неверия, он — аккуратно ведя и придерживая ее.

На улице было холодно. Едва выйдя из дверей главного входа, Том развернулся и остановился напротив Гермионы.

— Посмотри на меня, — со стальными нотками в голосе приказал он и… жестоко просчитался. Более неуместной в эту минуту интонации подобрать было сложно. Холодный голос Риддла прозвучал для Гермионы один в один как его голос.

Вскрикнув, она метнулась обратно в замок, однако Том успел вовремя перехватить ее за предплечье. С почти отчаянием во взгляде он рывком развернул Гермиону лицом к себе, с силой сжал ее вторую руку и позвал:

— Гермиона, — на этот раз голос его прозвучал мягко.

Да… совсем другое дело. Именно таким голосом ему сейчас следовало с ней разговаривать. Голосом Тома, а не Того-Кого-Нельзя-Называть…

Гермиона сделала судорожный вдох, не в силах отвести свой полубезумный взгляд от цепких темных глаз Тома.

— Гермиона, — повторил он.

Сделав два шага ему навстречу, она измученно уткнулась ему в грудь, и из глаз ее снова брызнули слезы. Нерешительно заключив Гермиону в объятия, Том опустил подбородок ей на макушку и привлек ее к себе еще ближе. Обхватив его спину руками, Гермиона изо всех сил прижалась к нему, надеясь, что таким образом сможет выдавить весь воздух из собственного тела; из этого никчемного тела; тела, которое должно было пытаться во что бы то ни стало вернуться на Землю, уцелей в нем хоть толика достоинства, но которое вместо этого эгоистично, бессовестно и непростительно упивалось моментом здесь и сейчас, с Томом.

— Там в огне… я видела его, — сказала она.

— Кого? — раздался шепот сверху.

— Тебя, — ответила Гермиона, и Том в ужасе от нее отшатнулся. Но довольно убегать. Ей давно уже пора остановиться и взглянуть правде в лицо, ему в лицо. Что она и сделала. — Волдеморта.

Он отрывисто вдохнул.

— Неужели? — пробормотал он.

— Так значит, ты видел что-то другое? ­— прошептала Гермиона. — Это… был не совсем он…

— Нет, это, разумеется, был не он, — заверил ее Том. — Ты в безопасности.

Тяжело вздохнув, она подняла голову, глядя на каменный свод входа над ними.

— Я в безопасности, — прошептала она. В безопасности. В которой ей как раз таки не полагалось быть… трусиха, трусиха, трусиха…

Теплое прикосновение Тома к ее лицу подействовало на Гермиону успокаивающе, а медленный нежный поцелуй ­— утешающе.

— Что ты сделал Годрику? — мягко спросила она. — Он сказал: «После всего, что он сделал», имея в виду тебя.

Не в силах поверить в то, что за все это время Гермиона так и не узнала, что он проклял Мину, Риддл прикрыл глаза.

— Я был зол. Я был жутко зол на твоих друзей за то, что с ними ты общалась, а со мной — нет, и безрассудно поддался импульсу, — он сделал глубокий вдох. Как все ей объяснить? — Они поднимались по лестнице, кажется, где-то возле больничного крыла…

Гермиона ошарашенно на него посмотрела.

— Так вот откуда об этом узнали целители, — прошептала она. Пиппин и Мунго сказали, что… — Кто из них? Кого ты проклял?

— Мину, — выдавил Риддл с почти страдальческим выражением. — Гермиона, я… я был не в себе… я не…

Шикнув на него, она не дала ему закончить. Мысли стремительно проносились у нее в голове одна за другой. Гермиона сглотнула, понимая, что по-хорошему должна на него за это ужасно рассердиться, быть просто вне себя от ярости, мечтать стереть его в порошок. Однако ничего подобного она сейчас не испытывала. Просто все наконец встало на свои места. Годрик и Мина начали избегать ее, потому что решили, что Риддл проклял Мину из-за нее. Но это было не так. Она была ни при чём. Тогда же Мунго и Джаред увидели, как Том использует Круциатус. Раньше она как-то не слишком задумывалась над тем, при каких обстоятельствах это могло произойти. Неудивительно, что со стороны непосвященным целителям показалось, что Риддл напал на гриффиндорцев просто так, без всякого повода… А Мина… На следующий день она вела себя как ни в чем не бывало. Почему они с Годриком ничего ей не рассказали? Почему?

Внезапно на нее снизошло озарение. Мерлин. Она не могла поверить в то, что действительно смогла это вспомнить.

Тем вечером… когда он опоил ее любовным зельем… ее взгляд, прикованный к лицу Риддла, только что закончившему ее целовать, слегка дрогнул, машинально проследив, как что-то темное промелькнуло в конце коридора… не игра света и тени, как осознала сейчас Гермиона, а полà черной мантии, принадлежащей человеку, со всех ног несущемуся вверх по лестнице в попытке остаться незамеченным. Не важно, кто это был. Главное, что слухи о целующихся Гермионе и Риддле дошли до Мины и Годрика, которые, подумав, что между ней и Томом что-то есть, ничего не стали ей говорить про Круциатус. Наверняка они решили, что она все равно их не послушает, ведь до этого, по непонятным для них причинам, все их предостережения относительно Риддла она неизменно игнорировала…

Гермиона поймала себя на том, что не отрываясь смотрит на Тома.

— Я не сержусь. Видит Бог, у меня просто нет сил, чтобы сердиться из-за прошлого.

Он моргнул, и в его темных глазах блеснуло понимание.

— Рад это слышать.

Он снова обнял ее, и Гермиона расслабилась в его сильных руках, позволив своему сердцу сколь угодно пылать от гнева, позволив своей душе сколь угодно молить об искуплении, потому что в этот самый момент единственное, что у нее было — это он, и неизъяснимым образом ей этого оказалось достаточно.