Волчье время (джен)

Вернувшись в гостевую спальню во дворце, Алвинн попробовал лечь спать, но сон не шел. И дело тут было даже не в том, что Алвинну, как из любому из "кромешников", не требовался ежедневный сон. Безликий пробовал размышлять о "дан-Энриксе" — где тот находится, чем занят, скоро ли вернется, — но мысли упорно возвращались к разговору с Кэлрином.

Отт захотел, чтобы Безликий рассказал ему свою историю. Как выразился сам ученый, "если вам это не будет слишком неприятно". Слишком неприятно! Феерическая глупость, злился Алвинн. Неужели этот мальчик в самом деле думает, что рассказать о чем-нибудь может быть неприятнее, чем пережить эти события в реальности? И какой вообще смысл в таких рассказах?.. Чтобы правильно понять его историю, Кэлринну пришлось бы самому оказаться в его шкуре — одними словами тут не обойдешься. Слова, по большей части, вообще пусты и только маскируют глубину всеобщего непонимания. Людям нравится воображать, будто слова объединяют их и позволяют им понять, что думает и чувствует кто-то другой, хотя на самом деле каждый существует в своем мире, куда нет дороги никому из окружающих.

К утру Алвинн успел решить, что не пойдет в Книгохранилище. Вчерашняя беседа с Кэлрином была большой ошибкой, но повторять ее он не станет. Приняв это решение, Безликий сразу успокоился, и большую часть дня не вспоминал о молодом ученом. Вместо этого он вдоволь побродил по окружающему дворец парку, посидел в Беседке королевы, возвратился в свою комнату... а ближе к вечеру, сам не поняв, как это получилось, вышел из дворца и направился в сторону библиотеки. Закатное солнце бросало на белый мрамор стен оранжевые отблески, так что казалось, что Книгохранилище охвачено огнем. Войдя с улицы в просторный гулкий холл, Алвинн как будто вырвался из пламени в прохладную и сумрачную тишину. Пока он размышлял о том, что лучше всего будет развернуться и уйти обратно во дворец, ноги сами несли Безликого через заставленные книжными шкафами залы к кабинету архивариуса, где по вечерам работал Кэлринн Отт.

Алвинн не сомневался, что тот снова будет занят своей писаниной, но, когда он вошел в кабинет, Отт разливал оремис. Запахи сушеных яблок и гвоздики смешивались с запахами старого пергамента и пыли, которую в Книгохранилище не удавалось вывести даже при помощи десятка слуг. Услышав, как открылась дверь, Отт поднял голову и улыбнулся Алвинну, как старому знакомому.

— Я так и думал, что сегодня вы придете пораньше, — сказал он. — Надеюсь, вы не откажетесь выпить со мной оремиса?.. Простите, вчера я забыл спросить, любите ли вы оремис.

Алвинн чуть не закатил глаза. Любит ли он оремис! Отт, по-видимому, ничем не отличался от "дан-Энрикса", воображавшего, что у Безликого могут быть какие-то предпочтения в еде. Они просто не представляют себе жизнь без таких мелких предпочтений. Для людей естественно любить оремис, или жареные каштаны, или запах свежескошенной травы. Они все так привыкли к этому, что эти предпочтения кажутся им неотделимыми от них самих... еще одна причина, по которой ни "дан-Энрикс", ни его "биограф" в жизни не поймут, как чувствуют себя "кромешники".

— Ничего не имею против, — сказал Алвинн. Замечательная фраза: означает то же самое, что "мне плевать", но звучит не настолько грубо, и поэтому не привлекает лишнего внимания. Отт заглотил наживку, не поморщившись.

— Прекрасно. Тогда я сейчас закрою дверь, и вы сможете снять вашу маску.

— Вы действительно этого хотите? — скептически спросил Алвинн. — В прошлый раз мне показалось, что вам не особенно приятно было видеть меня без нее.

— Это вопрос привычки, — отмахнулся Отт. — Когда я в первый раз увидел боевую раскраску "Небесных всадников" в Старой Каларии, мне поначалу тоже сделалось не по себе. Они раскрашивают лица известью, засохшей кровью и углем.

— Не думаю, что это можно сравнивать. Но, впрочем, как угодно, — сказал Алвинн, и, присев к столу, избавился от надоевшего ему "намордника". Надо отдать Кэлрину должное, на этот раз в его лице не дрогнул ни единый мускул, но в этом спокойствии, конечно, чувствовалась некая искусственность. Алвинн подумал, что пора закачивать со светской болтовней, и довольно резко спросил — Кажется, вы хотели знать, как именно я стал Безликим?.. Это происходит не настолько драматично, как вы, вероятно, представляете. Мне приходилось слышать, что слуги Олварга похищают своих жертв, подвергают их страшным мучениям и даже вырывают у них сердце, после чего те становятся новыми Безликими. На самом деле все не так. Убийства Олваргу необходимы для различных видов темной магии, а также для того, чтобы открывать созданные Альдами порталы — а Безликими как раз становятся по доброй воле.

— Я об этом слышал, — кивнул Отт. — Поэтому-то и хотел узнать, как можно согласиться на... такое.

— Проще, чем вы думаете. В моем конкретном случае все началось с визита ворлока, который предложил мне свои услуги. У меня не было никаких причин брать к себе на службу собственного мага, тем более ворлока — я не занимался политикой, не интересовался магией как таковой и вел довольно упорядоченную жизнь... Улаживал конфликты своих арендаторов, писал сонеты и баллады, устраивал псовую охоту и ездил в соседнее поместье, где жила моя невеста, с которой я собирался обвенчаться на Эйслит. Но ворлоку, просившему моего покровительства, я не отказал. Он выглядел, как человек, которому больше некуда податься, а я был доволен жизнью, мечтал о скорой свадьбе и испытывал дурацкое желание кого-нибудь облагодетельствовать. Это было несложно — у меня была усадьба и виноградники в Лейверке, я привык считать себя богатым человеком, и один лишний нахлебник за столом меня нисколько не обременял. Через пару недель после его приезда я поранил руку. Тоже, кстати, на охоте. Мне сначала показалось — мелочь, пустяковая царапина. Такую даже перевязывать не нужно — заживет сама. А она все никак не заживала. Рука распухла и горела, как обваренная. Когда спохватились и вызвали лекаря, у меня уже началась горячка. То есть лихорадка, бред, озноб и остальные прелести. Лекарь сказал — ничего нельзя сделать, общее заражение крови. Может быть, какой-нибудь целитель из Совета Ста и мог бы мне помочь, а медицина здесь уже бессильна. Мой управляющий сразу послал в ближайший город за целителем, но было очевидно, что, даже если случится чудо, и в Лейверке проездом окажется кто-нибудь из магистров, до его приезда я уже не продержусь. От этого не то что выть — на стенку лезть хотелось. Представьте — вам двадцать три года, у вас есть все, что только можно пожелать — любимая девушка, прекрасный дом, всякие... хммм... честолюбивые надежды, и тут вы внезапно понимаете, что должны умереть из-за какой-то сволочной царапины. Это несправедливо, думал я. Ладно еще, если бы я поехал на войну, и там погиб... я никогда не воевал и, честно говоря, вовсе не рвался умереть в бою, но в тот момент такая мысль казалась почти соблазнительной. Погибнуть за кого-то или, на худой конец, за что-то — это все-таки имеет хоть какой-то смысл. Но чтобы подохнуть из-за собственного легкомыслия?!.. В общем, можете представить, в каком настроении я тогда находился. И вот тогда-то ко мне пришел ворлок, которому я позволил поселиться у себя, и предложил мне свою помощь. Я сперва не понял, чем он может мне помочь. Даже мне, при всем моем невежестве, было известно, что ворлоки могут воздействовать только на мысли человека. Тогда мой гость признался мне, что он не только ворлок. Пока он рассказывал свою историю, мне казалось, что у меня опять начался бред. Мой собеседник заявил, что он брат правящего императора, и что отец лишил его законных прав и выгнал из столицы, так что он вынужден жить под чужим именем и держаться в стороне от крупных городов. Историю о старшем сыне Наина Воителя я слышал и до этого, но был уверен в том, что тот давно погиб. К тому же, покойный принц, как и все "Риксы", не был магом. Я попытался задать ворлоку несколько каверзных вопросов, чтобы уличить его в обмане, но мысли у меня все время путались из-за горячки, да и мой собеседник совершенно не смущался тем, что я ему не верю. Он сказал, что хочет мне помочь. По его утверждению, после того, как отец вышвырнул его из города без средств к существованию, он бы пропал, если бы ему не помог придворный маг, Галахос, который предоставил ему временное убежище. В этом убежище он читал книги, посвященные различным видам магии, и нашел способ, с помощью которого обычный человек способен стать на одну доску c Одаренными — для этого необходимо обратиться к силам Темного истока. Проделав описанные в книгах ритуалы, принц стал магом, и вдобавок выбрал себе Истинное имя, отказавшись от родства с дан-Энриксами, которые, по его собственному выражению, его предали.

— И вы не поняли, что говорите с Олваргом?..

Алвинн ощерился.

— Вы забываете, что это было много лет тому назад. Слухи об Олварге поползли позже... думаю, во многом — благодаря разговорам, которые он вел с теми, кого собирался обмануть. Должно быть, кто-то не попался на крючок и смог рассказать то, что слышал... причем этот человек узнал отнюдь не все. Например, он не знал, что Олварг и Интарикс — один и тот же человек, так как о прошлом Олварга ваши легенды говорят крайне туманно.

— Да, вы правы, — пробормотал Кэлринн. — Продолжайте.

— На чем я остановился?.. А, ну да. Я спросил мага, зачем он мне все это рассказывает — и он объяснил, что может исцелить меня — для Темного истока нет ничего невозможного. Но есть одно условие... После тех сказок, которые мне рассказывала моя нянька, я готовился к тому, что он попросит меня расписаться кровью или дать ему какое-нибудь маловразумительное обещание (что-нибудь вроде "отдай то, что у тебя уже есть, но о чем ты пока не знаешь"). Оказалось — ничего похожего. Я, видите ли, должен знать, какой именно магией он пользуется, и добровольно согласиться принять его помощь — только и всего. Мне это показалось какой-то бессмыслицей. Зачем спрашивать у умирающего человека, хочет ли он выжить?.. Правда, я слышал, что так называемая "темная" магия всегда оборачивается против того, кто пытается ей воспользоваться, но чем это могло угрожать конкретно мне? Я, того и гляди, умру — а значит, хуже мне уже не будет. В чем тут можно сомневаться?.. Я ответил, что согласен. "Хорошо, — ответил ворлок, — Я сделаю так, что ты поправишься. Это именно то, чего ты хочешь?" Разумеется, ответил я, чего же я еще могу хотеть?! Он приготовил для меня какое-то лекарство, провел несколько довольно странных ритуалов — хотя, может быть, часть этих ритуалов мне просто привиделись, поскольку жар у меня был такой, что я почти не сознавал, что происходит... потом он заставил меня выпить свое снадобье, и я заснул, как убитый. Позже мне сказали, что я спал чуть ли не двое суток. А когда проснулся, лихорадка у меня прошла, и, хотя я чувствовал ужасающую слабость во всем теле, мне было не так уж плохо. Во всяком случае, физически. Была в моем самочувствии какая-то странность, которую я тогда не смог определить, и поначалу просто выкинул ее из головы. Я захотел узнать, где ворлок, который меня лечил — и мне сказали, что он потихоньку собрал свои вещи и уехал еще до того, как я пришел в себя. Я подумал, что он, видимо, боялся, что я выдам его тайну. Почему-то мысль о его отъезде вызывала облегчение. Я никогда не считал себя неблагодарным человеком, но в тот момент я чувствовал, что, хотя этот маг только что спас мне жизнь, мне почему-то ужасно не хочется снова его видеть. Мне сообщили, что вчера в усадьбу приехала моя невеста вместе со своей матерью, и они всю ночь дежурили возле моей постели, и только перед рассветом мать заставила ее немного отдохнуть. Мне, вероятно, следовало умилиться, но я не почувствовал ничего — ну то есть ровным счетом ни-че-го. Как и потом, когда она пришла ко мне вместе со своей матушкой. Я только обратил внимание, что лицо у нее бледное, а глаза красные от недосыпа, и лицо от этого становится каким-то кроличьим. Несколько следующих дней она не отходила от моей постели, и чем больше времени она проводила рядом со мной — тем меньше я понимал, почему меня так тянуло к ней раньше. Все, что она говорила, казалось мне глупым или просто пошлым, ее постоянная забота меня только раздражала, а ее болтливая мамаша досаждала мне так, что я часами размышлял, как бы мне половчее выставить обеих из своего дома. Когда они, наконец, уехали — взяв с меня обещание, что, как только я смогу сесть в седло, то сразу же приеду в гости — я вздохнул с огромным облечением. Но радовался я недолго. Стоило мне, наконец, остаться одному, как я почувствовал... даже не знаю, как описать это состояние. Это одновременно скука, пустота и отвращение. И от этого чувства было некуда деваться. Я пытался заниматься тем же, чем обычно занимался до болезни, но теперь эти занятия не приносили мне ни капли удовлетворения. Находиться в одиночестве, наедине с самим собой, мне было тошно, так что я искал себе какую-то компанию или какое-нибудь дело — но когда вокруг были другие люди, мне хотелось как можно скорее от них избавиться. Это ощущение не появилось сразу — оно нарастало постепенно, исподволь, на протяжении недель и даже месяцев. Я почти перестал ездить к своей невесте — отчасти из-за того, что совершенно не хотел проводить время в ее обществе, а отчасти из-за того, что я никак не мог решиться разорвать нашу помолвку, так что приходилось делать вид, что все идет по-старому, а это, разумеется, было достаточно мучительным. Конечно, я пытался разобраться в том, что со мной происходит, и довольно быстро связал эти перемены с "помощью", оказанной мне ворлоком. Заодно я спросил себя — не он ли сам подстроил ту историю с моей болезнью, чтобы иметь повод предложить мне эту помощь? Правда, оставалось непонятным, для чего ему это понадобилось — он ведь не просил, чтобы я заплатил ему за исцеление. Я не знал, что делать дальше. Больше всего мне хотелось убежать от самого себя, но это было невозможно — так что я ограничился тем, что убежал от тех людей, среди которых привык жить. Однажды, в начале ноября, я просто сел на лошадь и уехал из поместья, оставив у себя в кабинете записку, в которой говорилось, что я отправляюсь путешествовать, и перечислялись распоряжения для управляющего. Никаких распоряжений относительно своей невесты я не оставлял, хотя до нашей свадьбы оставалось меньше двух месяцев. Конечно, следовало бы хотя бы тут сказать, что я считаю себя и ее свободными от наших обязательств, но одна мысль о ней вызывала у меня такую усталость и такое раздражение, что я предпочел вообще о ней не думать. Когда я отправился путешествовать, у меня не было никакого определенного плана. Но мало-помалу у меня возникла мысль о том, что нужно сделать. Я решил, что должен найти ворлока, который так успешно меня "вылечил", и заставить его вернуть все на свои места. Или, по крайней мере, свернуть ему шею. Со дня моего "выздоровления" это была первая мысль, которая вызывала во мне некое подобие энтузиазма, поэтому я ухватился за нее, как утопающий, и даже стал намеренно накручивать себя. Я представлял себе новую встречу с этим магом и придумывал разные варианты мести. Как бы это описать, чтобы вы поняли?.. Все мои мысли были серыми, и чувства — серыми, и только картины, в которых этот проклятый ворлок умирал или, по крайней мере, мучался, как мучался я сам, представляли собой яркое пятно.

— И вы его нашли?.. — напряженно поинтересовался Отт.

— Да, я его нашел, хоть и не сразу. Сейчас-то я точно знаю, что мы встретились именно потому, что он решил, что нам уже пора встретиться снова — но тогда это показалось мне чистой случайностью. К тому моменту мои поиски длились уже два года. Я успел побывать в дюжине имперских городов, даже в Адели — которую я нашел такой же омерзительной, как все, что видел в своих путешествиях. Время от времени я получал из дома деньги, позволявшие мне комфортно устроиться где угодно, но я никогда не оставался на одном месте дольше двух недель — всегда срывался и мчался куда-то, как ошпаренный, хотя неоднократно убеждался в том, что перемена места мне не помогает.

— Все-таки вы мужественный человек, — задумчиво заметил Отт. — Другой, наверное, просто покончил бы с собой.

Алвинн пожал плечами.

— Я находился в очень странном состоянии. Мне совершенно не хотелось жить, но умирать мне тоже не хотелось. Для того, чтобы убить себя, необходимо верить, что если не жизнь, так хоть самоубийство имеет какой-то смысл. Ну а для меня смерть не имела смысла точно так же, как и жизнь. Впрочем, все это лирика... лучше вернемся к ворлоку. После двухлетних бесполезных поисков я случайно столкнулся с ним на набережной в одном приморском городке. Я был так ошеломлен этой внезапной встречей, что все мои планы разом вылетели у меня из головы. Все, на что меня хватило — это проследить за тем, куда он направляется. Далеко идти не пришлось — он скоро завернул в трактир, заказал кружку пива и забился в самый угол. Я пошел за ним и сел за тот же столик. Мне казалось, что он испугается или хотя бы удивится, но он сохранил полнейшее спокойствие — как будто мы заранее условились встретиться с ним в этой харчевне. Я спросил — "Ты помнишь, кто я?". Он сказал, что помнит, как помог мне пару лет тому назад. Признаться, я слегка опешил от его хладнокровия и наглости. "Ты меня обманул" — напомнил я. Но этот ворлок даже бровью не повел. "И в чем я тебя обманул?.. — поинтересовался он. — Я обещал, что ты поправишься и встанешь на ноги — и сдержал свое слово. Если бы не я, тебя давно бы не было в живых". "Смотря что считать жизнью, — разозлился я. — Твоя Хеггова магия сохранила мне способность двигаться и разговаривать, но забрала у меня все, ради чего, собственно, стоит жить. Причем ты с самого начала знал, что так и будет. Не зря ты так настойчиво просил меня сказать, чего я от тебя хочу". К тому моменту я уже прочел Итлина Иорвета и успел узнать, что принцип "темной" магии — не в том, чтобы обманывать кого-то напрямую, а в том, чтобы расставлять людям ловушки из их собственных желаний или слов. Ворлок без особого интереса уточнил, что именно я "потерял". Признаться, я был не готов к такому повороту дела, поэтому ответ вышел довольно сбивчивым. Маг выслушал меня, пожал плечами и сказал: "Это называется — сваливать все свои проблемы на того, кто подвернется под руку. А ты не думал о том, что близость смерти — это очень сильное переживание, которое заставляет человека посмотреть на свою жизнь другими глазами? Вспомни — когда ты лихорадочно цеплялся за жизнь, все вещи, которые ты мог потерять, казались тебе втрое, даже вдесятеро привлекательнее и важнее, чем они являются на самом деле. Вполне закономерно, что, когда опасность миновала, ты в них разочаровался. Перемена, о которой ты здесь говоришь, произошла в тебе самом, но ты приписываешь ее моей магии. Я этому не удивлен. Если бы ты честно сказал себе, что твоя распрекрасная невеста на поверку оказалась глупой и пустой девицей, а твои занятия — полнейшей чушью, то винить пришлось бы только самого себя".

Отт грязно выругался. Алвинн мрачно усмехнулся.

— Надо отдать ему должное, Олварг всегда был мастером подобных споров. У меня было такое ощущение, как будто бы меня ударили по голове. А он смотрел на меня и усмехался. "Скажи честно — ты ведь сам не веришь в то, что эта жизнь, от которой ты сбежал, имела подлинную ценность" — сказал он. Тут я наконец-то почувствовал что-то вроде почвы под ногами. "Да, сейчас я так не думаю, — ответил я. — Но одно совершенно точно — до встречи с тобой я верил в то, что это так". "Аа, понимаю, — зевнул он, — Ты бы хотел вернуть свои иллюзии. Очень понятное желание... Только боюсь, что моя магия здесь совершенно бесполезна. Я не могу вернуть тебе то, что ты называешь "смыслом", "радостью" или "надеждой", потому что все эти понятия — такие же иллюзии, как твоя вера в то, что твоя бывшая невеста — самая красивая девушка на земле. Пока ты влюблен, или молод, или просто глуп — ты можешь верить в то, что этот мир таков, каким ты выдумал его у себя в детской, но тому, кто понял правду жизни, обратной дороги уже нет". Меня покоробило. "Это какое-то безумие, — заметил я. — Кому нужна такая "правда"?". Но этот сукин сын и глазом не моргнул. "По мне, гораздо худшее безумие — считать, что правда должна быть такой, какой нам "нужно" или же "приятно"", — сказал он. К этому моменту он уже выпил свое пиво и даже успел подняться на ноги. Я понял, что сейчас он просто-напросто уйдет, и схватил его за рукав. "Что же мне теперь делать?" — спросил я — и мысленно пообещал себе, что, если он сейчас не даст мне внятного ответа — я его убью. Маг посмотрел на меня сверху вниз и сказал — "Опять пытаешься переложить свои проблемы на других?.. А ты не спрашивал себя, почему я вообще должен тебе что-то предлагать? Однажды я тебе уже помог — и получил в ответ ворох нелепых обвинений. Ты даже сейчас готов убить меня за то, что я якобы "обманул" тебя. Кстати, прикончить мага моего уровня очень непросто, но, если мы на мгновение представим, что у тебя это получилось — тебе все равно придется провести остаток жизни наедине с самим собой, то есть это убийство было бы бессмысленным. Как бы там ни было, у меня нет ни малейшего желания снова тратить свое время на твои дела. Прощай". Я встал. "Ты должен знать какой-то способ все исправить, — сказал я. — Если не хочешь делать это даром — назови любую цену. Я заплачу, даже если придется отдать тебе все мое имущество". Но это предложение его не впечатлило. "Деньги меня не интересуют" — сказал он. Но я, конечно же, не собирался отступать. "Но что-то ведь тебя интересует?.. Только попроси. Я готов сделать все, что ты захочешь".

Кэлрин Отт откинулся на спинку стула.

— И тогда он предложил вам стать Безликим?!

— Ну, конечно, нет, — пожал плечами Алвинн. — За кого вы его принимаете?.. Тогда он просто сел обратно — с видом человека, который делает мне большое одолжение. "Я по-прежнему не понимаю, чего ты от меня хочешь, — сказал он. — Я уже объяснил тебе — ни один Одаренный на земле не сможет сделать твою жизнь "такой, как раньше". Единственное, что я могу — это устроить так, чтобы ты раз и навсегда забыл про свое отвращение от жизни". Я не сразу понял, о чем речь. "Ты хочешь сделать так, чтобы я забыл два последних года? — спросил я. — Маг из Совета Ста, с которым я беседовал в Адели, говорил, что это невозможно". "Почему? — пожал плечами он. — Это возможно; просто бесполезно. Память — это не какая-то кладовка в твоей голове, откуда можно вынести все лишнее. Чтобы забыть про то, что тебя мучает, тебе придется забыть самого себя. Если подобный способ тебя не устраивает — можешь поискать что-то другое. Но, конечно, уже без меня". Я чувствовал, что он опять поймал меня в какую-то ловушку — но отказаться от его помощи в очередной раз оказалось выше моих сил. Для меня "забыть себя" значило только одно — больше не чувствовать ту пустоту и отвращение, которые преследовали меня два последних года, и я согласился, не раздумывая... Маг сказал, что собирается сесть на корабль, который плывет в Бейн-Арилль, и предложил мне последовать за ним — он заявил, что ему требуется помощник и слуга. Вот, собственно, и все... Из Бейн-Арилля мы с ним отправились в Солинки, а оттуда — прямиком в Галарру, но, если не возражаете, об этом я рассказывать не буду. Все эти детали мало что добавят к моему рассказу. А потом я стал Безликим. Первое время — может, год, а может, десять лет, Безликие лишены чувства времени — я полностью подчинялся Олваргу. Собственно, тогда меня, в определенном смысле, не существовало. У меня остались отдельные воспоминания об этом времени... на редкость жуткие воспоминания, по правде говоря... но я даже сейчас не ощущаю их вполне своими. Впрочем, в отношении меня Олварг все-таки допустил какую-то ошибку, потому что, начиная с какого-то момента, я мало-помалу снова начал сознавать, кто я такой. И вот тогда-то оказалось, что все мои предыдущие мучения — сущая ерунда в сравнении с тем, что я испытывал теперь. Представьте, что у вас два разума и две воли — одна ваша, а другая — Олварга. И именно эта вторая воля управляет вашими поступками. Конечно, не за счет его собственной силы, а за счет магии Темного Истока. Вот когда мне в самом деле захотелось умереть!.. Даже не просто "захотелось" — в это время я мечтал о смерти так, как какой-нибудь осужденный перед казнью мечтает о помиловании. Но теперь это уже не зависело от моего желания — каждый Безликий принадлежит Темному Истоку, и умереть я мог либо в каком-нибудь сражении, либо по желанию самого Олварга. Вспомнив, кто я такой, я начал втайне сопротивляться его воле. Чем больше я этим занимался, тем чаще мне удавалось поступить по-своему, иногда — прямо вопреки тому, что приказал мне Олварг. Я вел себя не совсем так, как остальные рыцари из его гвардии, но Олварг ничего не замечал. Он всегда был слишком самоуверен, и вдобавок полагал, что все Безликие находятся в его полной власти. С того момента, как я понял, что Олварг планирует вторжение в Адель, я размышлял, нельзя ли как-то ему помешать. Должен признаться, что судьба Валларикса и горожан заботила меня гораздо меньше, чем сознание того, как важен этот план для Олварга. Ну а потом Галахос притащил в Галарру Крикса, Олварг поручил мне его охранять — и я внезапно понял, что это и есть тот самый шанс, которого я ждал. Что было дальше — вы, в общем-то, уже знаете.

— Я знаю, что случилось с Криксом, — возразил на это Кэлрин. — А что было с вами?

"Ну а вы как думаете?" — чуть не спросил Алвинн — но в последнюю секунду удержался. Отт смотрел на него с тем же самым выражением, что и "дан-Энрикс", то есть — с нескрываемым сочувствием. В принципе, Алвинн считал, что мало что на свете раздражает больше, чем подобные сочувственные взгляды. Но на сей раз огрызаться почему-то не хотелось.

— Давайте уже, наконец, поговорим о чем-нибудь другом?.. — угрюмо спросил он.

* * *

Затупленный меч Олриса делался тяжелей с каждой секундой, и руки болели так, как будто собирались оторваться. Олрис воровато оглянулся, и, удостоверившись, что на него никто не смотрит, уронил тяжелый деревянный щит на землю и перехватил оплетенную кожей рукоять второй рукой. По слухам, маг, который присоединился к войску Истинного короля и в числе первых оказался на стене Авариттэна, якобы носил волшебный меч, который был длиннее тех, которые ковали в Эсселвиле или в Дель-Гвинире. Этот меч можно было держать обеими руками, поэтому чужак сражался без щита.

Олрис нанес несколько ударов по столбу, который использовался в крепости для одиночных тренировок. Без привычной тяжести щита, прикрывавшего его от плеча до колена, Олрис чувствовал себя раздетым — даже несмотря на старую кольчугу, которая была ему безобразно велика. Интересно, неужели магу Истинного короля не страшно, что его убьют?.. Хотя его, скорее всего, защищает его магия.

Олрис вздохнул, подобрал с земли щит и вдел левую руку в петли. Подурачились — и хватит! Хотя Дакрис считал ниже своего достоинства лично следить за тем, что происходит на дворе, он почему-то всегда знал о том, что его ученик пытался смухлевать. Подобные попытки награждались подзатыльниками и распоряжением вернуться и продолжить тренировку.

В первые же дни после того, как Олрис поступил к нему на службу, Дакрис привел его на двор и показал вкопанный в землю столб, покрытый сотнями светлых зарубок. После этого он показал, как наносить удары, чтобы хорошенько набить руку. Верхний, нижний, боковой, с финтом и без финта... Ничего сложного, но, если нужно нанести каждый удар по меньшей мере двести раз, то это очень скоро начинает казаться каторжной работой. Дакрис чуть-чуть понаблюдал за тем, как Олрис повторяет показанные ему удары — то подряд, то вразнобой — а потом коротко кивнул и обронил: "Вот так и продолжай". Через несколько дней, успев возненавидеть жаркий август, пыльный задний двор и чертов столб, который начал видеться ему даже во сне, Олрис набрался наглости спросить, будет ли Дакрис обучать его тому, как защищаться от ударов настоящего противника. Гвардеец достал меч, одним сильным ударом выбил из рук Олриса его оружие и кратко пояснил, что остальные тренировки он отложит до того момента, пока Олрис не научится крепко держать свой меч в руках.

Чтобы как-то разнообразить свои тренировки, Олрис начал размышлять о том, отправит ли король Рыжебородого сражаться с людьми Истинного короля. По вечерам, когда гвардейцы собирались в общем зале, разговоры то и дело возвращались к только что захваченному айзелвитами Авариттэну.

В такие моменты Нэйд обычно сквернословил, пил и бился об заклад, что он доставит в Марахэн три головы — того молокососа, которого айзелвиты называют своим королем, его первого рыцаря, Атрейна, и, конечно, проклятого мага, которого звали Криксом-из-Легелиона. Но в браваде Мясника слышалась затаенная тревога. Когда люди Истинного короля приблизились к Авариттэну, айзелвиты попытались открыть им ворота. Гвиннский гарнизон сумел этому помешать, но хаос было уже не остановить. Стоило айзелвитам увидеть стяг Истинного короля — и город полыхнул, как стог сухого сена. Айзелвиты, много лет безропотно платившие налоги гвиннскому наместнику, на этот раз как будто озверели. Бои шли на каждой улице, а наступательным оружием служило все подряд — от топоров и кухонных ножей до табуретов и обломков мебели. Расчет на то, что попытка захватить Авариттэн покончит с жалким войском Истинного короля, не оправдалась — город был захвачен меньше чем за сутки. Это могло внушить айзелвитам из соседних городов опасные идеи, а мятежники явно не собирались останавливаться на достигнутом.

Олриса лихорадило при мысли, что он тоже совсем скоро поучаствует в этой войне. Пока что мысли о сражениях были больше фантазиями, чем реальностью, поэтому его не слишком волновала мысль, что он ещё не научился ничему полезному, кроме того, как нужно бить по неподвижному столбу. Куда приятнее было воображать, как он совершит что-то выдающееся, что мгновенно сделает его героем в глазах остальных гвардейцев. Например, убьет Атрейна... Или, еще лучше — Крикса-из-Легелиона. Интересно, мага вообще можно убить простым оружием?..

Олрис прикрыл глаза, вообразив Авариттэн, охваченный огнем. Он никогда не видел штурма, но однажды был свидетелем пожара, и теперь не мог вообразить себе сражения без пламени. Итак, Авариттэн горит, мятежники уже на городской стене, и защитники готовы сдаться. Айзелвитами руководит высокий человек, похожий на Рыжебородого. Но этот человек заметно выше Мясника из Брэгге, и к тому же у него на лбу клеймо. Защитники Авариттэна сразу узнают в нем Крикса-из-Легелиона, и даже самых отважных воинов охватывает паника — все понимают, что сражаться с магом бесполезно. Только один человек рискует бросить ему вызов...

Олрис улыбнулся и, парировав щитом невидимый удар, набросился на столб, словно на настоящего противника.

— Развлекаешься?.. — уничижительно спросила Ингритт, незаметно подошедшая к нему.

Застигнутый врасплох, Олрис почувствовал, как к щекам приливает жаркая волна — и внутренне порадовался, что Ингритт не может знать, о чем он сейчас думал. А потом мгновенно ощетинился, расслышав в ее голосе знакомые пренебрежительные интонации.

— Чего тебе? — с досадой спросил он.

Ингритт смотрела на него в упор.

— Ты знаешь, что случилось с Роланом?

Олрис отвел глаза. Естественно, он знал про Ролана — хотя это было последней темой, которую он хотел бы обсуждать. Когда Авариттэн достался людям Истинного короля, а в большинстве приморских городов стало настолько неспокойно, что их жители могли в любой момент восстать вслед за соседями, Ролан решил бежать из Марахэна. Олрис до сих пор не понимал, на что он вообще надеялся — с его-то покалеченной ногой! — но кончилась эта история именно так, как следовало ожидать: его поймали, привезли назад и здорово избили. Любого другого на его месте могли бы и убить, но в Ролане пока нуждались. Люди короля не стали бы жертвовать их лучшим оружейником в преддверии большой войны. Но Ролан рассудил иначе. Едва оклемавшись от побоев, этот сумасшедший заявил, что он больше не собирается ковать оружие для гвиннов. К вечеру известие об этом обошло весь Марахэн, а заодно обросло множеством вымышленных подробностей. Передавали, будто Ролан обложил площадной бранью Олварга, Рыжебородого и всех адхаров, и приписывали кузнецу слова о том, что войско Истинного короля вышвырнет гвиннов с завоеванных земель еще до первых настоящих холодов. Кое-кто даже осмелился окольно намекнуть на связи Ролана с повстанцами.

Олрис не знал, что думают об этом случае король и его приближенные, но Нэйд при одном лишь упоминании о Ролане мгновенно делался мрачнее тучи, да и большинство гвардейцев из его отряда выглядели озабоченными. Создавалось впечатление, что после взятия повстанцами Авариттэна до них неожиданно дошло, что в Марахэне слишком много пленных айзелвитов. Было очевидно, что, если казнить хромого кузнеца, то это превратит его в героя, который погиб за Истинного короля. Лишить Ролана ореола мученика можно было только одним способом — заставить его сдаться и вернуться к исполнению своих обязанностей.

В кухне перешептывались, что Мясник из Брэгге отдал Ролана своим гвардейцам. Это было правдой — Нэйд пообещал награду первому, кто сумеет сломать упрямство Ролана, и некоторые гвардейцы отнеслись к этому поручению с азартом. Олрис слышал, как в казармах заключались крупные пари на то, кто сможет выбить из хромого кузнеца согласие работать. К счастью, Дакрис не выказывал никакого желания принять участие в этих "забавах".

Интгритт продолжала смотреть на него горячечно сверкавшими глазами, и Олрис нехотя ответил:

— Допустим, знаю. Ну и что?..

— В каком смысле "что"? Тебя это совсем не трогает?.. Будешь и дальше таскаться за Дакрисом, размахивать своей железкой и гордиться тем, что через пару-тройку лет станешь таким же, как эти убийцы?

Олрис вздрогнул.

— Тихо! Ты совсем рехнулась, что ли?! Тебя кто-нибудь услышит!

— Пусть услышат, — отрезала Ингритт. — Издеваться над несчастным стариком — это позор. Даже не знаю, что может быть гаже этого... Хотя, если подумать, поступать, как ты, и делать вид, что ничего не происходит, когда совсем рядом убивают человека — это еще хуже.

Олрису показалось, что она его ударила.

— Вот как?! А что сделаешь ты? — выпалил он. — Будешь ходить по крепости и верещать, пока тебя не обвинят в сообщничестве с Роланом и не повесят? Думаешь, это ему поможет?!

На секунду он увидел в глазах Ингритт выражение растерянности и с мрачным удовлетворением почувствовал, что ему удалось задеть ее по меньшей мере так же сильно, как она задела его самого.

Губы у Ингритт шевельнулись, словно она безуспешно пробовала найти подходящие слова.

— Дело совсем не в Ролане. Дело в тебе, — сказала она, наконец. — Сколько я тебя помню, ты терпеть не мог Рыжебородого и остальных гвардейцев. А теперь ты носишь меч за Дакрисом и чистишь его сапоги, как будто так и надо. И тебе это, похоже, нравится! Ты, вообще-то, отдаешь себе отчет, что выглядишь до отвращения самодовольным? Не могу сказать, о чем ты думал в тот момент, когда я к тебе подошла, но я готова спорить на что хочешь, что уж точно не о Ролане. Не понимаю, как ты можешь заниматься всякой ерундой, пока... пока он там. Он ведь был твоим другом!

Олрис ощутил бессильную досаду. Прежде всего, Ролан вовсе не был его другом — они и беседовали-то буквально пару раз. Но Олрис не мог сказать об этом Ингритт, потому что в создавшемся положении это бы выглядело, как предательство.

Ингритт со своей прямолинейностью и ворохом дурацких принципов всегда умела загонять людей в угол. Олрису внезапно захотелось, чтобы они больше никогда не разговаривали.

— Никак не пойму — чего ты вообще от меня хочешь?.. — спросил он со злостью. — Предлагаешь мне устроить для него побег? Или достаточно будет ходить повсюду с постной миной и осуждать других за то, что они ничего не могут сделать — точно так же, как и ты?..

Глаза Ингритт потемнели.

— Какой же ты идиот, — выпалила она и, развернувшись, пошла прочь.

Олрис попробовал вернуться к тренировке, но прежнее вдохновение прошло. Сколько он ни старался, он не мог заставить себя думать об Авариттэне и о Криксе. Он пытался вызвать в памяти картины, которыми упивался несколько минут назад, но мысли то и дело возвращались к разговору с Ингритт.

Нет, в самом деле, что она к нему пристала?! Разве это он виноват в том, что случилось с Роланом? Кузнец отлично знал, на что идет. Единственное, что здесь можно было сделать — это убедить его начать работать. Но Олрис не сомневался в том, что Ролан его не послушает.

А Ингритт тоже хороша… «Дело не в Ролане, дело в тебе!». Можно подумать, служба Дакрису каким-то образом делала Олриса ответственным за то, что происходит с Роланом. Но это же не так! Дакрис тут совершенно ни при чем, а Олрис и подавно. Не может быть, чтобы Игритт на самом деле ожидала от него, что он откажется от всех своих надежд, вернется на конюшню и будет до конца жизни выгребать навоз, лишь бы не оказаться заодно с гвардейцами, которых она назвала убийцами!

Чем дольше Олрис размышлял об этом, тем сильнее раздражался. Что ни говори, у Ролана всегда были проблемы с головой. Он что, на самом деле думает, что победа или поражение повстанцев зависят от того, откажется ли он ковать оружие для гвинов?.. А если нет — то чего ради так бездарно жертвовать собой?

"Он мог бы этого не делать, — сказал Олрис сам себе. — Почему я, или кто-то еще, должен нести ответственность за его идиотское упрямство?!"

Он атаковал злосчастный столб целой серией стремительных ударов. Что бы ни воображала Ингритт, они ничего не могут сделать. Ни-че-го. А если даже попытаются — то только навредят самим себе, нисколько не облегчив участь Ролана. Самое лучшее, что можно сделать в таком положении — это перестать мучить самого себя и выбросить эту историю из головы.

Он бил так сильно, что запястье отзывалось острой болью на каждое новое движение, но Олрису все равно не хотелось останавливаться. Он оскалил зубы и ударил по столбу еще сильнее. Воображаемое лицо "дан-Энрикса" мелькнуло перед его глазами, а потом сменилось на лицо Рыжебородого. Теперь рука болела целиком, от кончиков пальцев до плеча, но Олрис чувствовал, что, если он хотя бы на секунду остановится — то его просто разорвет от горя и бессильной ярости. Он продолжал изо всех сил молотить по столбу, и ему чудилось, что после каждого удара ненавистное лицо Рыжебородого как будто рассыпается на тысячи осколков.

Через несколько минут Олрис влетел в полутемную конюшню — к счастью для себя, не встретив по дороге никого из слуг — забрался в первый же пустой денник и, бросив меч на грязную солому, сполз по стенке и ткнулся лицом в колени. Он как будто раздвоился — одна его часть сидела на полу, давясь от слез, в то время как другая обмирала от стыда при мысли, что кто-нибудь может заглянуть сюда и обнаружить, что оруженосец Дакриса и будущий гвардеец короля ревет, словно сопливый шестилетка.