Сестры скорпиона (гет)

Элайв Фернеол

Второй случай потери сознания за одну неделю — многовато. Второй раз, правда, был более обоснованным. На нас напали... Кажется. Да, помню каких-то людей, помню, что схватили Анну, я успела кого-то полоснуть клинком, и... Все. На этом воспоминания заканчиваются. Кому мы могли потребоваться? Зачем?

Прежде чем открывать глаза, я прислушалась. Тишина, полная, гробовая. Нет, последнее слово вычеркните, туда нам еще рано. Вдруг стало страшно: что я увижу, когда открою глаза? Мгновенно перехватило дух. Нет, дайте мне еще минуту. Нужно собрать силы в кулак.

Пока я собиралась это сделать, раздались шаги и какое-то шуршание... Спокойно, без паники. Твердые, уверенные шаги... Определенно мужские. Он остановился, кажется, совсем рядом. Теперь сбоку слышалось не только шуршание, но и какие-то неопределенные звуки. Вдруг подошедший взял меня за плечи и слегка приподнял, словно желая поближе рассмотреть. Открыть глаза? Мужчина усмехнулся:

— Совсем не изменилась.

Этот голос... Не может быть!

От удивления потеряв контроль над собой, я распахнула глаза, не веря своей догадке. Но она оказалась верна! Черт побери!

— Ты?!

Я хотела было оттолкнуть его, но вдруг обнаружила, что руки у меня связаны. Запаниковав, я попыталась освободить плечи, но этим только рассмешила его:

— Ну-ну, кто же так приветствует старых друзей?

Сбоку раздался удивленный возглас: это была Анна. Несчастную не только связали по рукам и ногам, но вдобавок ко всему и лишили возможности сказать хоть слово.

— Освободи ее!

— Вот так сразу? Ни \"здравствуй\", ни \"как поживаешь\", а сразу приказы?

Я чуть ли не с ненавистью уставилась в эти глубокие карие глаза, которые когда-то столько для меня значили... Только сейчас это не важно:

— Освободи ее, Уилфред, пожалуйста. Или хотя бы вынь кляп... Почему вы вообще, черт вас дери, его использовали?

— Она очнулась раньше тебя, принялась кричать и кусаться...

Ох, Антарес, в таком случае, ты еще легко отделалась... Эти люди не любят, когда им мешают.

— Освободи ее, — повторила я упрямо.

— А что я за это получу?

Злость уступила место удивлению:

— Ты хочешь поторговаться?

— Почему бы и нет, если она столько для тебя значит...

— Я не буду ни о чем с тобой разговаривать, пока ты не уберешь кляп.

— А если она вновь примется кричать?

Я повернулась к Анне:

— Пообещай ему, что не будешь.

Глядя на ее скептическое выражение лица, я добавила:

— Пожалуйста, это нужно сделать. Мы попробуем все уладить... Обещаешь?

Поразмыслив несколько секунд, женщина гордо кивнула. Ну вот и прекрасно...

— Видишь, Уил, твои методы по-прежнему не действуют.

— Зато твои, как всегда, эффективны, — огрызнулся он, но выполнил обещанное — сестра вновь могла разговаривать.

— Ты его знаешь? — сразу спросила она.

Сложный вопрос... Крайне сложный. Я сама не возьму в толк, как лучше на него ответить. И проблема не в том, что я его знаю, а в том, что он здесь, и мы в его руках. А это очень плохо. Анна терпеливо ждала, а вот Уилфреду не терпелось услышать ответ:

— Что же ты молчишь, милая?

— Была бы милая, ты бы меня не связал.

— Чтобы ты заколола меня и моих людей при первой удобной возможности? Нет, я не настолько глуп. Однако ответь своей подруге, она ждет.

Анна, действительно, напряженно вслушивалась в наш разговор, и ей не нравилось то, что она слышала...

— Это Уилфред, он... Мой старый друг.

— Друг? — недоверчиво повторила она.

— Был другом когда-то, а сейчас не знаю, — эта реплика была обращена уже больше к Уилу, чем к сестре.

— Позвольте, дамы, я вам все объясню. Мне и моим товарищам не хватает средств, — насмешливо говорил он, подражая высокому стилю и явно рисуясь перед Анной, — а посему мы решили добыть их, пусть не самым благородным, но действенным способом.

— Выкуп?

— Именно. Ведь вы, миледи, из высокородной семьи?

— Да будет вам известно, — мгновенно приосанилась сестра, — что вы схватили графиню Анну Эстер.

Уилфред присвистнул:

— Не ту ли графиню Эстер, что служила при дворе Ричарда Тириона, а потом неизвестным образом исчезла?

— Именно, — ответила она не без удивления.

— Что ж, это большая честь для нас... А также удача, ведь теперь мы можем потребовать за вас вдвое больше, — он вновь повернулся ко мне. — Графиня? Твоя подруга? Серьезно, Эл?

— Она мне не подруга, а сестра.

— У тебя вдруг обнаружились благородные родственники?

— Не глупи, не в том смысле сестра. Ты же знаешь, кто я...

— А, эти ваши... Тогда ясно. Что ж, миледи, надеюсь, что Фернеолы не поскупятся.

— Ты получишь свою цену, только не золотом, а железом.

Это заставило мужчину вновь рассмеяться:

— Хорошо сказано, графиня, но это мы еще посмотрим... Теперь ты.

Я не хотела с ним говорить, я боялась того, что он может сказать, я боялась даже его взгляда. Попытка отползти подальше и скрыться с глаз долой была встречена жестким смехом.

— И чего ты вдруг испугалась? Мы же с тобой так хорошо знаем друг друга. Я бы даже сказал — как никто другой, однако... Это правда, Эл?

— Что именно?

— Ты вышла замуж за младшего Фернеола?

— Я не...

— Просто ответь.

— Да.

— И он знает, кто ты?

— Да.

— И ты любишь его?

— Уилфред, не заставляй меня...

— Не пытайся давить мне на жалость, ты знаешь, это не сработает. Я хочу услышать правду.

— А ты... Ты по-прежнему...

— Мне никакая принцесса не подвернулась. Не всем так везет, Элайв Файтер.

— Значит... Меня ты тоже хочешь продать?

— Ну нет! Знаешь, как у нас говорят? Продашь соху — голод тебя за так возьмет. Я свою соху не продаю, пора бы тебе это знать.

— Тогда зачем я здесь?

— Об этом мы еще поговорим. Но я хочу, чтобы ты честно ответила: ты любишь его? Учти, я узнаю, если ты соврешь.

Немного поколебавшись, я с опасением ответила:

— Да, люблю.

— Так я и думал. Чего еще ждать от женщин!

— О чем ты? — осторожно переспросила я.

— А ты уже забыла свои клятвы?

Я не могла поверить собственным ушам:

— Клятвы? Клятвы, Уилфред?!

— А кто пообещал вернуться через месяц?

— Я предупредила тебя, что могу не вернуться!

— Но я ждал, Элайв Файтер! — он сжал руки в кулаки. — Ждал, черт тебя дери, и месяц, и два, и три!

— Это уже твое дело...

— Не буду тебя обманывать — когда мое терпение вышло, я не стал ничего предпринимать, я надеялся никогда больше тебя не видеть, но... Да, вот мы и подошли к сути. Я случайно оказался на турнире, и увидел тебя. И наша история еще не закончена, вот что я тебе скажу!

— Не поздновато ли ты спохватился? Я замужем!

— Ты еще смеешь мне напоминать о своей измене? Ты... Ты предала меня! И ради чего? Ради денег и положения в обществе!

— И ты в это веришь?!

— Ну не ради же принца, в самом деле! Я видел его на турнире... Нет, ты не могла променять меня на него.

Я предпочла не заметить усмешки Антарес. В самом деле, сейчас не время!

— Хорошо, Уил, пусть так, но что ты собираешься делать?

— Получить выкуп за твою сестру и вернуть тебя домой.

— Домой? Но мой дом здесь!

— Не будь смешной, милая... Мы оба знаем, что это не так. Я все сказал. Даю вам время на то, чтобы прийти в себя, дамы. Располагайтесь, — добавил он насмешливо.

Когда он ушел, я, наконец, смогла осмотреться: мы находились в какой-то полуземлянке, что, с одной стороны, было хорошо (все же земляной пол предпочтительней для пленников, чем каменный), но, с другой, совсем не радовало, ибо мы никак не могли догадаться, где находимся. От остального помещения нас отделяла дубовая дверь, но не думаю, что дом был большим. За стеной никого не было слышно, значит, люди Уилфреда находятся где-то еще — это хорошо, если мы вдруг решим бежать. Больше ничего беглый осмотр места дать не мог.

Глубокое молчание повисло в нашей каморке... Ох, мало нам было проблем! А тут еще Уилфред... Зачем? Почему?.. Впрочем, да, это же Уил, с ним всегда так.

Жаль, что из-за меня вновь должен страдать ни в чем не повинный человек: эти условия были совершенно непригодны для Антарес, которой и так было тяжело, а уж с веревками на ногах и руках... Может, мне удастся уговорить Уилфреда освободить хотя бы ее? Во всяком случае, попытаться стоит.

Антарес неловко зашевелилась рядом:

— Эл, а что это было?

— Этот человек, Антарес, мой бывший жених.

Быстро справившись с удивлением, она заметила:

— Ты никогда о нем не рассказывала.

— Верно, потому что не думала, что когда-нибудь его встречу.

— Он сказал, что ты обещала вернуться...

Глубоко вздохнув, я начала рассказывать ей всю историю с начала:

— Это было, когда я жила у разбойников. Он пришел через несколько недель после меня... Мы всегда подозревали в нем благородное происхождение, но он никогда не говорил о своем прошлом, даже со мной. Мы часто ходили на дело вместе, а опасность способствует сплочению, которое потом переросло в дружбу. Ты знаешь, я выдавала себя за юношу, так что и помыслить не могла о чем-то большем. Однако спустя некоторое время, когда мы были одни, он сказал, что разгадал мою тайну, но поклялся, что никому не скажет. Сейчас я понимаю, что не он один был таким догадливым, но они просто позволили мне притворяться дальше, ничего не говоря, и ни о чем не спрашивая. Уилфред стал оказывать мне знаки внимания, как девушке, я не отвергала их, и в один прекрасный день мы объяснились друг другу в своих чувствах, а вскоре и вовсе приняли решение пожениться. Однако мне не хотелось идти под венец, начинать новую жизнь, не вернув старых долгов — я решила отправиться к Марии, чтобы окончательно попрощаться с ней. И все же я не исключала возможности, что что-то может пойти не так: я предупредила Уила, что если не вернусь через месяц, то он может меня забыть. Вернувшись к наставнице, я не планировала задерживаться надолго, но потом она погибла, а затем я встретила тебя, и... Дальше ты знаешь. Когда на моем пути появился Бертран, я больше ни о чем не хотела вспоминать.

— Понимаю, Эл, но... Что же нам теперь делать? Если меня он готов отпустить, хоть и за выкуп, то что будет с тобой?

— Не знаю, Анна, попытаемся что-то придумать, — рассеянно ответила я, но мысли мои были далеко отсюда.

Я думала о муже, о том, что мы так и не успели помириться... Как мне хотелось сейчас очутиться в его успокаивающих объятиях, ведь только там я чувствовала себя в безопасности. Нет, Уилфред может думать, что хочет, но мое сердце и рука уже заняты — Бертран не отпустит меня, не позволит забрать свою даму... Он найдет нас, и вытащит отсюда. И у Эддарда есть неплохой стимул помочь брату, а если эти двое берутся за дело, в успехе можно не сомневаться.

Уилфред... А ведь я и правда собиралась выйти за него и прожить с ним всю жизнь... Тогда он казался мне единственным надежным человеком во всем мире, и я верила, что у нас будет счастливая семья. Как знать, может, так и было бы, если бы я не встретила Фернеола. Так странно теперь сравнивать свои чувства к этим двум разным людям: нежное, романтичное — к Бертрану, и дружественное, спокойное — к Уилфреду. Зачем же он вернулся? То, что он увидел меня на турнире, еще ни к чему его не обязывало: он же сам сказал, что не хотел больше иметь со мной никаких дел. Неужели его чувство было таким сильным и глубоким? Неужели даже остатков этого чувства хватило на такой смелый поступок? Впрочем, он вряд ли считает его смелым, он думает, что забирает принадлежащее ему по праву.

Как же мне вести себя с ним? Я могу, конечно, ругаться и злиться, но это не поможет мне облегчить учесть сестры. Подыграть ему? Можно, и он легко в это поверит, но как же Бертран?.. Нет, я же не собираюсь делать ничего предосудительного, нужно лишь быть дружелюбнее к нашему похитителю, сделать вид, что я согласна с ним. Это не будет сложно.

Антарес

Темнота осторожно касается

Твоих щек влажно-липкими пальцами,

Ну куда ты, сестрица, бросаешься?

В темный омут? Увы, не сорваться бы.

Темный омут — красив, но безжалостен.

Осторожно, сестра, ну пожалуйста…

Иногда мне думается — а что же такое, эта восхваляемая менестрелями свобода? Ведь, кажется, этим звонким словом можно выразить все — и воздушные крылья ветра, и пение птиц ранним утром, и звонкий посвист молодого пастушка…

Птицы — свободны, звери, ветра — тоже. А вот что значит свобода для человека? Как для ветра и неразумных тварей — возможность идти, куда хочется? Но позвольте, это не человеческая свобода, это свобода бродяги, для которого единственная радость в жизни — теплое солнце над головой, да дорога, уходящая вдаль: чем дальше, тем бродяга счастливее.

Свобода, может быть, это то — когда ты волен делать все, что захочешь, каким бы безумным, неправильным твое желание ни было? Смею предположить, что многие ведьмы со мной согласились бы, о, да, мы (или они? Сама уже не знаю…) знаем в этом толк. Но дикие, сумасбродные порывы — отнюдь не критерий свободы. А жаль, пожалуй.

Может быть, свобода состоит в том неуловимом умении мыслить только собственным разумом, не опираясь на прочие правила и догматы? Но тут, вы и сами знаете, господа — совсем уж печальная ситуация: того и гляди, нарекут еретиком и с превеликим удовольствием сожгут, дабы не возникало соблазна пускать в ход свой скудный умишко. Рыжая лисица любит гладить пушистым хвостом не только ведьм…

О, да что там — вы и сами не раз бывали свидетелями, как на костер отправляли целыми семьями — мужчин, женщин, детей и немощных стариков, и смотрели значительно и осуждающе: да и немудрено, ведь жалость — тоже проявление, скажем так, некоей свободы, за которую так же можно оказаться в объятиях пламени, послушного, теплого, разомлевшего лисенка, так уютно сворачивающегося калачиком в ваших домах, в ваших очагах…

Но что-то я, пожалуй, отвлеклась… Что есть свобода? У каждого, я уверена, понятие о ней — очень личное, непохожее на другие.

Для Элайв, например, как выяснилось, это возможность невозбранно всласть помахать мечом направо и налево, на глазах у восхищенной толпы, попутно отвлекаясь на любимые зелья и чуть менее любимого супруга… Почему — менее? О, если бы вы видели, как сестра бережно обращается со всеми этими склянками, травами, порошками, как она боится на них даже дышать… Вильгельмина оценила бы точно, ведь ей много лет приходилось наблюдать, как юная бездарь Анна, с вдохновенной грацией медведя, сгребала в кучу травы, сметала со стола флакончики, что-то резала, что-то просто мяла, а результат этого хаоса гордо именовала зельем…

Если серьезно, то, пожалуй, свобода Элайв — это свобода выбора. Свобода сильного волей и духом человека, иногда совершающего, однако, выбор совершенно неправильный

А Бертран? Подозреваю, что он мечтает о солнечной долине, крошечном домике… куче детей, и чтоб обязательно — Эл рядом, и больше никого на целом свете, только любящая его семья, где он будет свободен — свободен! — от рамок и условностей, навязанных ему положением. Никого в целом мире, и лишь по вечерам им будут петь менестрели. Тишина, мир и спокойствие царит в его воображаемом мирке. Что поделать — такой уж он солнечный человек, мягкий — и зря я, пожалуй, его за эту мягкость винила, ведь она, по сути, тоже ни что иное, как проявление его свободы. Разве он не имеет на эту малость, этот пустяк, права?

Свобода Беатрис, пожалуй, схожа со свободой Бертрана, но с малым отличием — ее мир не пустынен, ее мир не ограничивается только лишь супругом (представим, что это сэр Ридвелл, ведь Эддард… о нем умолчим), а наполнен голосами всех тех, кому посчастливилось стать ей близкими. Свобода Беатрис — это веселое скопище любящих и любимых ею людей.

Свобода Эддарда… Не знаю, мне до сих пор непонятен до конца этот человек, весь он — сплошная загадка, не поддающаяся расшифровке, но мне кажется, что истинная свобода для кронпринца — это по-настоящему королевская прихоть управлять и контролировать что бы то ни было — от государственных дел до человеческих судеб. А еще, пожалуй, вопреки всему, точно ведьма какая-нибудь, Эддард хочет жить так, как он себе позволяет, иногда сознательно загоняя себя в рамки правил, а иногда так же легко и нарушая собственные, написанные для себя самого, законы.

Сложный он человек, непонятный.

Для меня же свобода означает — жить, как подсказывает разум и сердце. Да вот беда, слишком часто они спорят, так что, получается, и нет у меня никакой свободы? Может быть, это и правильно.

Хотя… сейчас бы, я, связанная, охотно бы разделила свободу бродяги… но, увы.

Не дано мне этого крошечного преимущества. По крайней мере, пока.

* * *

Очнулась я в каком-то темном и омерзительно грязном помещении. Это определенно был не дворец Фернеолов, и даже не их темницы… скорее, место, где я оказалась, напоминало какую-то… нищенскую хижину, или, того хуже, землянку.

Бросив быстрый взгляд по сторонам, я тихо охнула: неподалеку без чувств лежала Элайв. Кто посмел?! Да я тому сердце зубами выгрызу!

— О, вижу, ваше сиятельство изволили очнуться! — прозвучал надо мной насмешливый голос. Я обернулась и увидела человека, по виду напоминающего одного из тех разбойников, на которых мы с Элайв и Бертраном наткнулись при переходе через лес.

Этот, правда, отличался тем, что одет был чуть более опрятно, да и вид имел донельзя самоуверенный. В таком случае, становилось понятно, к кому мы угодили… плохо, очень плохо. Но, помнится, несколько, таких как он, я, не задумываясь, заколола кинжалом. Так может быть… о нет. Проклятье! Разумеется, кинжал у меня изъяли — что ж, благоразумно, ничего не скажешь!

Разбойник тем временем продолжал:

— О, ну что ж вы молчите, ваше сиятельство? Или разговоры с таким, как я, претят вашему высокому происхождению?!

— Что вы с ней сделали?! — вырвалось у меня на истерично-высокой ноте. — Как посмели?!

— Тише, мадам, а то я могу и рассердиться… — безразлично бросил он, поднимаясь и склонившись над сестрой. — С ней…

— Не смейте к ней подходить! — вне себя от негодования и ужаса, заверещала я, вообразив на мгновение, что он собирается прикончить Эл. — Не трогайте ее!

Он обернулся ко мне, не скрывая насмешливой улыбки, которую можно было бы назвать даже обаятельной, если бы она не выражала откровенное глумление:

— А что иначе? Вы задавите меня своим непомерным пузом?

Я с неизвестно откуда взявшимися силами бросилась на него, и вцепилась в волосы, движимая одним желанием — причинить негодяю как можно больше боли, и не подпустить его к бесчувственной, не способной оказать сопротивления убийце, Элайв…

К несчастью, моя попытка с треском провалилась — подручные мерзавца до безобразия быстро меня скрутили, несмотря на мое яростное сопротивление, и вот я беспомощным кульком валяюсь рядом с Элайв, и могу только с ненавистью смотреть на похитителя, очевидно, главаря, раз уж он мог отдавать им приказы.

— Мерзавец! Ты еще ответишь за это, — тяжело дыша, и пытаясь разорвать ужасные веревки (безуспешно, разумеется — меня же связали не паутиной), мстительно пообещала я. — Твои грязные внутренности бросят собакам, но и те побрезгуют к ним прикоснуться!

— Учтите, мадам, я еще хочу получить за вас деньги, так что ведите себя тише…

— Негодяй! Отродье…

Он безразлично усмехнулся и заявил:

— О себе не думаешь, так подумай о ребенке, которого носишь... Не ровен час — что-то произойдет.

В его голосе звучала неявная, но различимая угроза, от которой я взъярилась еще больше и закричала прямо в спокойное лицо разбойника:

— Если со мной или Элайв что-то произойдет, от тебя не останется даже пепла! А если ты и останешься жив…

— То что же? — спросил он, кажется, немало удивленный или позабавленный.

— Я не успокоюсь, пока лично не придушу тебя и твою шайку!

— Извольте. Только сначала руки освободите, мадам, — иронично заметил он. — А потом, так и быть, душите — моя плетка, которой я потчую норовистых кобыл, всегда при мне.

— Ах ты… Да я тебя прокляну!

Не знаю, что отразилось на моем лице, но разбойник отчего-то мне поверил.

— Вот как? Одна из этих, что ли? — он брезгливо сморщился. — Знаешь что, леди? Стоит, пожалуй, заткнуть тебе рот. А то мало ли…

Разумеется, угроза тут же была приведена в действие, и мне оставалось только прожигать мерзавца взглядом и бессильно смотреть на то, как он склоняется над сестрой, смотрит на нее — непонятно, с каким-то… сожалением? Презрением? Или…

А затем Эл очнулась, и все встало на свои места.

Сказать, что я была в ужасе — означало ничего не сказать. Нет, я помнила туманные намеки Элайв о жизни в лесу, но чтобы правда оказалась настолько ужасной… Эл — разбойница. Милая, славная сестрица — невеста этого негодяя… Бывшая, но все же.

Да когда же прошлое нас отпустит? Когда прекратит раз за разом возвращаться в кошмарных снах или наяву?! Когда, наконец, наступит спокойствие?! Нет ответа ни на один вопрос.

* * *

— Что же нам теперь делать? — спросила я. — Если меня он готов отпустить, хоть и за выкуп, то что будет с тобой?

И что будет со мной, если меня отдадут Фернеолам за большие деньги, а Элайв останется в этом логове? Как я смогу смотреть ей в глаза, когда меня будут уводить, и как я смогу взглянуть потом на Бертрана, потерявшего жену, отчасти по моей вине? Ведь это я затеяла эту глупую ссору, из-за меня Эл понадобился разговор наедине… Что будет, когда — если! — нас разлучат?! Ведь весь наш мир рухнет без нее — а если так, я не смогу ее здесь оставить. Только не ее!

Но сестра явно мыслями была где-то очень далеко, потому что после небольшой паузы ответила очень спокойным тоном:

— Не знаю, Анна, попытаемся что-то придумать.

Ну да, конечно. Что тут можно вообще придумать?! Этот… Уилфред тот еще собственник, ни за что не отпустит ее от себя дважды, как сестра этого не понимает? С моей точки зрения, ситуация была абсолютно безвыходной, и помочь нам могло разве что чудо.

Вот оно! Чудо…

— Эл, почему бы тебе не воспользоваться магией? — почти не сдерживая ликования в голосе, спросила я. — Как же мы могли об этом забыть!

Эл зябко повела плечам, заставив ликование несколько замереть:

— Что-то не так? — поинтересовалась я.

Она не ответила.

— Элайв! Что случилось? Ты… не хочешь применять к нему магию?

Мало ли, какая сентиментальность могла прийти девушке в голову, старая память — ужасная вещь, я точно знаю об этом.

Но, вопреки моим предположениям, сестра отрицательно мотнула головой:

— Не в этом дело…

— Вот как? А в чем же еще?

— Понимаешь… Вероятно, это нервы виноваты… В общем, у меня не получается колдовать, — простонала бедняга.

Я ахнула:

— Хочешь сказать, ты не можешь… совсем не можешь?..

— Нет, пока у меня еще выходит… но с перебоями… Знаешь, как бывает, когда только начинаешь обучаться основам?

— О, это я очень хорошо представляю, — кивнула я. — Но, Элайв, слышала ли ты когда-нибудь о подобном — чтобы нервы могли помешать колдовать?

Она невесело усмехнулась:

— Когда я была маленькой, у моей матери такое иногда случалось. Ничего, когда это все закончится, силы вернутся, — проговорила она, точно стараясь подбодрить саму себя. — Слишком неспокойно мне живется в последнее время, Антарес.

— Это точно… Но тогда становится совершенно непонятно, как нам придется отсюда выбираться, Эл. Что бы там ни говорил твой мерзавец…

— Уилфред, — поправила меня она.

— Что бы ни говорил этот твой Уилфред, — сердито продолжила я, — я все равно тебя здесь не оставлю, слышишь?

Элайв устало прикрыла глаза.

— Прости, прости, прости меня, Анна, что я не могу нас отсюда вытащить — потому что если даже чары и выйдут, их слишком много, мы не сможем убежать…

— Тем более, когда я такая неуклюжая, верно? — подытожила я. — Ты права, Элайв, нам следует ждать настоящего чуда, а не того суррогата, который мы способны наколдовать.

— Ну уж нет, — решительно произнесла сестра. — Ждать я не намерена. Я точно должна что-нибудь придумать, как-то облегчить нашу участь…

Мне очень и очень не понравилось выражение ее лица — именно с таким видом Элайв затевала что-нибудь донельзя авантюрное и очень опасное. Да и вообще, по-моему, было очень похоже, что у Эл зреет какой-то план, который бы мне наверняка совсем не понравился.

Но пока я решила приберечь увещевания:

— И как же? — скептически поинтересовалась я. — Ведь мы — всего лишь пленницы.

Сестра пожала плечами:

— В конце концов, я очень хорошо знаю многих из них, хотя они и не догадываются, в каком качестве.

Я усмехнулась:

— Да, пожалуй, это может стать преимуществом.

— Кстати, о преимуществах, — протянула Элайв. — Нужно что-то поделать с твоими веревками.

Я попыталась пошевелить изрядно затекшими пальцами и со вздохом заметила:

— Похоже, тут ничего не поделаешь.

— Кто знает, — грустно заметила Эл. — Возможно, у меня что-нибудь и получится, а пока давай-ка я тебе помогу сесть поудобнее…

И она парой легких движений придала мне сидячее положение.

— Спасибо, — выдохнула я, отбрасывая волосы с глаз. — Так намного лучше. Но что ты имела в виду, Элайв?

— О чем ты? — притворно удивилась она.

— О, прошу тебя, не разыгрывай дурочку, Эл. Я прекрасно вижу, что ты что-то задумала.

— Не переживай, Антарес. Я тебя отсюда вытащу.

И, признаться, меня очень напугал некий огонек жертвенности, зажегшийся внезапно в зеленых глазах сестрицы. Если могла — я бы за руки Элайв схватила, но мои собственные руки, так же, впрочем, как и ноги, к сожалению, были крепко-накрепко связаны и я ничего, совершенно ничего не могла с этим поделать.

— Только, прошу тебя, без глупостей!

Эл снова вздохнула:

— Я… постараюсь.

— Но ничего обещать не можешь? — внутренне заледенев, спросила я.

Она как-то потерянно кивнула.

— Ты угадала.

Девушка неловко поднялась и побрела к выходу из нашей (или моей, ведь Эл никто не удерживал?) тюрьмы, и я сжалась от ощущения чего-то непоправимого. Казалось, что стоит ей выйти из землянки, как больше она не вернется.

— Куда ты?! — беспомощно крикнула я вслед сестре.

Элайв лишь улыбнулась:

— Я скоро вернусь…

Нельзя, нельзя было ее отпускать — это я чувствовала так же четко, как и темноту, наполняющую все вокруг, съедающую очертания предметов.

Внезапно меня осенила новая мысль:

— Эл… А что если тебе бежать без меня? Нет, в самом деле… тебя не очень-то и охраняют… возьми любого коня и скачи во весь опор в столицу, ведь, насколько я понимаю, места эти тебе хорошо знакомы? Беги, Элайв, беги без меня, пожалуйста!

Она обернулась, и полоска света в которой она стояла, очень ярко высветила ее лицо, внезапно исказившееся. Парой быстрых шагов она снова вернулась ко мне и присела рядом.

— Ты сама в это веришь? В то, что я смогу тебя оставить? — будничным тоном поинтересовалась она.

— Это будет правильно, — не нашлась я.

— Теперь я знаю, почему кронпринц такой хмурый.

— А при чем тут Эддард? — право же, слишком резкий переход.

— Наверняка ты и его этой фразой всякий раз потчуешь, да, Анна?

— Эл, я…

— Да пойми же ты, что плевать мне на то, что ты считаешь правильным! Главное, что я тебя не оставлю, — взорвалась сестра. — Жди меня, Антарес, и, пожалуйста, без глупостей, — внезапно усмехнувшись, повторила она мою недавнюю фразу.

— Очень постараюсь, леди Фернеол, — отшутилась я.

— Правда, Анна, твое поведение было крайне неразумным. Именно поэтому ты сейчас связана.

«А ты идешь неизвестно куда, чтобы хоть как-то мне помочь», — закончила я ее фразу, а вслух сказала только:

— Должна же я была как-то тебя защитить, правда?… Не моя вина, что у меня ничего не вышло, но я не могла допустить, чтобы кто-то причинил тебе вред.

— Это очень опасные люди.

— И даже опаснее нас с тобой? — сыронизировала я, но сестра серьезно ответила:

— В данный момент — да, поэтому прошу тебя, веди себя осторожней, и, ради всего святого, не вызови ненароком их гнев.

— То есть ты предлагаешь забыть мне о гордости и чести?

— Тут эти понятия имеют несколько другой смысл, не забывай, — устало заметила Эл. — И если ты хочешь выжить… пожалуйста, будь сдержанна.

— Я… попробую, — выдавила я.

Элайв хмыкнула и вышла, а вместе с ее уходом ко мне тотчас же вернулось гнетущее, ужасное беспокойство, выворачивающее душу наизнанку. Как же мы справимся, черт возьми, ну как же мы справимся?!

Ох, Элайв, пожалуйста, будь благоразумной!

* * *

Неизвестно, сколько времени я пробыла одна, в сером сумраке наступающего вечера. Попыталась освободить руки от пут — безуспешно, только еще больше поранила и так беспощадно стертую до крови кожу.

Неужели моя наставница была принуждена долгие годы находиться в таком же положении, связанная стенами старой башни, да ее темнотой? Неужели она выдержала в этом ужасе, в этом адском кошмаре одиночества долгие-долгие годы? Как ей удалось выдержать, как ей удалось не сломаться, поистине удивительно.

Вот только Вильгельмину заточил в башню не разбойник, а ее собственный супруг, король Тирион, властитель государства Терравирис.

Но она выдержала — и, надеюсь, мне тоже хватит сил.

Серый сумрак внезапно разрезала яркая полоска света — Элайв спускалась вниз.

Радостный возглас замер у меня на губах — от руки разбойника, по-хозяйски — по-змеиному! — обвившейся вокруг плеч сестры.

Ох, девочка моя, что же ты наделала.

Элайв Фернеол

Несмотря на внутреннюю решимость, я шла как можно медленнее. Сейчас происходило что-то очень важное, я чувствовала это. Мысли роились в голове, каждый шаг сопровождался новым открытием, которое меняло абсолютно все.

Антарес смотрела на меня так, словно я шла на добровольное заклание... На самом деле это было не так, ведь, в сущности, чем я жертвовала? Честью? Не смешите, для меня это уже давно не важно.

Давайте честно, когда я вообще последний раз жертвовала чем-то? Тем более собой. Такую эгоистку еще поискать... Я всегда сосредоточена на своих чувствах и мыслях, не замечая интересов других, или не желая замечать — все, что я делаю, в конце концов подчинено моим собственным желаниям и чувствам. Когда я хотела вернуть Катриону Ричарду, конечно, я беспокоилась о благополучии сестры, но все мои мысли были заняты лишь Бертраном, мне хотелось поскорее разделаться со всей этой историей, хотя способ оказался и не лучшим. Когда я подняла меч на Хагена, я защищала Бертрана, это верно, но потому, что не смогла бы пережить его гибель. Он важен для меня, только вот я всегда видела в нем только свое отражение, свою часть... С мужем вообще выходит непонятно, ведь все, что я делала для него, так или иначе, я делала и для себя. А ведь любовь и эгоизм должны быть несовместимы, разве нет?..

Да что далеко ходить, вспомните турнир: разве я подумала о чувствах своих близких? Нет, только о себе и своих желаниях — мне хотелось участвовать — я участвовала. И справедливы упреки близких, и, действительно, я виновата перед ними. Стоило лишь подумать, лишь отделить желаемое от правильного, и все бы встало на свои места! Но нет, я не сделала этого шага, я делала лишь то, чего хотела. Даже сейчас, вместо беспокойства о сестре, мысли в моей голове связаны лишь с самой собой.

Разве это правильно? Разве этому меня учили? Нет, и еще раз нет. Только вот от моего осознания и покаяния ничего не меняется. Сейчас я собираюсь немного помочь Антарес, хоть раз в жизни помочь другому, помочь человеку, который столько для меня сделал. Только вот незадача, я снова упираюсь в старую схему: помогая сестре, я выбираю очень \"хороший\" способ, не заботясь о чувствах ни Анны, ни Уилфреда, ни тем более Бертрана. Я же собираюсь предать его, верно? Так где же сожаление, где чувство вины? Ничего, пусто.

Жалкий ты человек, Элайв. Врущая и себе, и другим эгоистка, которая запуталась в собственной лжи, как муха в паутине. Да, во мне еще живы совесть и милосердие, но ложь скоро задушит и их.

Есть ли у меня выход? Выход, который не ранит моих близких, выход, который даст мне надежду на исправление ошибок, на изменение жизни к лучшему?.. Почему-то мне казалось, что предложение Уила и есть тот самый выход — оставить людей, которым я столько врала, которых... Которых я люблю. Им будет тяжело, а я ведь оговорилась, что такое решение мне не подходит.

Да, снова побег — снова те же грабли. И как бы я смогла им это объяснить? \"Антарес, Бертран, простите, но мое место не здесь\"? Глупость. \"Я вам врала, поэтому вы меня больше не увидите\"? Еще большая глупость. И если в благополучии сестры я уверена (Эддард и, как ни смешно, Беатрис сумеют о ней позаботиться), то Бертран... Я не посмею его оставить. Наверное, я очень привязалась к нему, раз сама мысль о расставании кажется мне невозможной. Боже, какое лицемерие! Я собираюсь предать его, но не хочу отпускать. Снова эгоизм, в худшем виде.

Люди, которые меня окружают, как правило, цельные. Антарес мечется между правильным и желаемым, и ей всегда тяжело решить что-то определенное, но у нее есть внутренние правила, по которым она живет. Она любит своих близких, делает для них все возможное, у нее есть чувства собственного достоинства и гордости (которые я так и не сумела в себе воспитать), — все это собирает разнообразные черты ее характера в одну картину. Бертран... Что я могу сказать: хотела бы я быть такой же цельной, как мой муж, так же просто воспринимать жизнь.

Хотела бы я, чтобы для счастья мне было нужно так мало, чтобы люди казались мне, в сущности, неплохими существами, чтобы солнце светило ярче и птицы пели громче, но... Я могу лишь учиться у него этому, причем не очень успешно.

Мне не хватает того, что собирает человека в единое целое. Я распадаюсь на множество мелких кусочков, и со временем это чувствуется все больше. Словно хрустальный бокал, который уронили, и он разбился на тысячи мелких осколков. Разве возможно снова собрать его в одно целое? Ответ очевиден.

Хотя я себе польстила, сравнив свою душу с хрусталем. Нет, мне больше подойдет фаянсовая чашка, не такая красивая, но чуть более прочная. Сколько раз ее роняли? О, и не сосчитать. Трещины покрывают ее целиком, краешки отколоты, да и рисунок уже почти стерся. Как вновь сделать ее гладкой и блестящей? Бертрану почти удалось выполнить эту нереальную задачу, но наша последняя ссора... Она пустила новые трещины. Как знать, возможно, из-за них чашка, наконец, разобьется.

С усилием толкнув дверь, я вошла в небольшую комнату. Уилфред сидел за столом, о чем-то напряженно раздумывая... Я сразу вспомнила, что видела уже эту картину, и не единожды — только очень давно. В другой жизни.

— Эл? — удивленно поднял он голову.

— Да, Уил. Нам нужно поговорить.

— Всегда пожалуйста, милая, — ответил он мягко.

С чего бы это? Всего несколько часов назад он был груб и насмешлив... Кажется, не я одна провела это время в нелегких думах.

— Я поразмыслила над твоими словами...

— И что же?

— Ты должен отпустить нас.

Он качнул головой:

— Не такого ответа я ждал.

— Нет, ты дослушай до конца. Когда нас найдут, что обязательно случится, тебя убьют.

— Нас не найдут. Сегодня я отправил послание с требованием выкупа, где обозначил сумму, за которую я отпущу Анну.

— А что ты написал обо мне?

— Ничего. Я писал только о графине, о тебе — ни слова.

Могу себе представить, как воспримет такую весть Бертран. Наверняка решит, что меня убили, и... Ох...

— Нет, точно найдут. Ты видел принцев на турнире? Ты всерьез веришь, что выстоишь против них?

Но его самоуверенность было не так просто победить:

— Нас больше! Мои люди...

— Всего лишь разбойники. Они предадут тебя при первой опасности, и ты это знаешь.

— Думаешь, у меня нет плана?

— Плана? — подозрительно переспросила я. — О чем ты?

— Так я тебе и рассказал! Если ты хотела просить освобождения, можешь идти обратно.

— Уилфред, пожалуйста, — в голосе невольно появились умоляющие нотки, — отнесись серьезно к моим словам...

Что-то в моем лице или словах тронуло его. Он вышел из-за стола и встал совсем близко:

— Я серьезен. Более чем, — он положил руку мне на талию, но я смахнула ее.

— Нет, выслушай. Если ты не хочешь освободить нас, хотя бы развяжи Анну. Это даст тебе шанс... Хоть и ничтожный.

На этот раз мужчина уверенно взял меня за талию, и, привлекая к себе, лукаво спросил:

— Ты так беспокоишься за меня?

— Я не хочу увидеть твою смерть. Ты должен уходить, если тебя найдут...

— Спокойнее, милая. Раз тебя это так трогает, открою тебе маленький секрет, — он перешел на шепот, давно нарушив дистанцию, установленную правилами приличия. — Вокруг нашего убежища стоят мои люди, которые предупредят нас о приближении Фернеолов. И тогда придется оставить им Анну, что уж тут поделать, но ты... Тебя я возьму с собой.

— Мой муж...

— Меня волнует не он, а ты. Ты пойдешь со мной? Только так мы сумеем спастись.

— Не \"мы\", а \"ты\".

— Это значит, нет? — помрачнел мужчина.

— Если я откажусь, ты меня оставишь?

— Нет. Но если ты согласишься — сможешь сохранить мне жизнь.

Подумать только, он пытается манипулировать мной с помощью таких вещей! Впрочем, у него это плохо выходит.

— Нет, это не так, Бертран...

— Все что я от тебя слышу, это \"муж\", \"Бертран\" и снова \"муж\"! Послушай меня, Элайв Файтер. Ты стала женой этого человека по недоразумению. Как ты можешь любить его? Там, где нет равенства, не может быть любви, уж можешь мне поверить! А разве вы равны? Нет, и вы оба всегда (ты понимаешь, всегда) будете помнить это. Он никогда не сможет полюбить тебя так, как я...

Он говорит о любви? Уилфред, циничности и прагматизму которого удивится самый скупой ростовщик!

— Я не верю тебе.

— Веришь или нет, факты от этого не изменятся. Ты, конечно, можешь сказать, что принц тебя тоже любит. Но знает ли он тебя? Знает ли тебя та, кого ты называешь сестрой?

— О чем ты?

— Они видят хрупкую миловидную девушку, которая, несомненно, доказывала им свою любовь и преданность, из-за чего они поверили в твою чистоту, решили, что тебе можно доверять. Но я знаю тебя настоящую, Эл. Знаю, чем ты зарабатывала, пока не встретилась с нами. Знаю, что ты можешь убить человека, не задумываясь. Знаю, что ты можешь убить из-за денег. Если придется, можешь обмануть и предать. Знаю, на что ты способна в гневе. Нет, не когда злишься, а в истинном гневе... Что сделает твой обожаемый муж, если узнает все это? Как на тебя посмотрит графиня?

В его словах была пугающая правда, и вот оно, что так гложет меня... Уилфред дал ответ на самый сложный вопрос, он объяснил, что происходит: вся та темнота, что заложена во мне, давно заперта внутри, я не позволяла ей выйти, и, не имея выхода, она стала разъедать меня... Я с ужасом осознала, что я уже никогда не смогу ее выпустить, а это значит, что скоро от меня останется лишь... Нет, слишком страшно! Нет, он ошибся:

— Я оставила это в прошлом.

— Ты можешь оставить в прошлом эту жизнь, — покачал головой он, — но ты не оставишь в прошлом себя. Однажды твоя стена рухнет, все это выйдет наружу, и неизвестно, в каких формах... Но я, Элайв Файтер, знающий все это, знающий настоящую тебя, я вернулся за тобой, и готов принять тебя...

— Уилфред... — я склонила голову, пытаясь собраться с мыслями, и вдруг он оказался так близко... Он поднял мое лицо и наклонился к нему, и я уже не видела ничего, кроме его глаз.

— Я люблю тебя, Элайв Файтер, со всеми твоими тайнами и ранами, — прошептал мужчина, целуя меня.

Нет, я никогда не забывала этого ощущения: стоило только почувствовать его губы, я сразу вспомнила все дни и ночи с ним, все наши разговоры, все ощущения, связанные с этим человеком... Я не отстранилась, не протестовала, а позволила ему прижимать меня к себе, целовать меня, шептать что-то в мою кожу, однако все это время в голове стучало только одно слово: \"Бертран\". Я целовала мужчину в ответ, я позволила себе расслабиться в его руках, но когда я закрывала глаза, но видела мужа, и только его...

* * *

— Что все это значит? — холодно спросила сестра, когда мы вернулись к ней. Только вот в глазах холодности не было, лишь жалость, смешанная со страхом. Она опасливо смотрела на руку Уилфреда, по-домашнему лежавшую на моих плечах.

— Все в порядке, Анна. Уил согласен немного облегчить твою участь.

Она расширила глаза от удивления, замерла на долгую минуту, обдумывая что-то, наконец, судорожно кивнула. Мужчина парой легких движений перерезал ее веревки, и ушел, бросив на прощание:

— Если что-то еще понадобится, Эл, заходи, не стесняйся.

Едва дверь за ним закрылась, Антарес повернулась ко мне:

— Зачем? — в ее голосе звенела сталь.

— Зачем что? — попыталась я выиграть время.

— Зачем ты сделала это? Зачем ты...

— Но ведь так лучше?

— Лучше? Что, по-твоему, лучше, сестра, быть связанной веревкой или быть связанной тем, что никогда не сможешь вернуть долг близкому человеку?

— Я думала, что таким образом возвращаю долг тебе.

— Ты... Ты пошла на такое ради меня! Это слишком!

— Хорошо, Анна, если ты хочешь сделать что-то для меня, то, пожалуйста, не рассказывай ни о чем Бертрану.

Казалось, еще больше удивить Анну нельзя, но мне удалось:

— Ты будешь врать мужу ради него? Но вы с Бертраном... Вы же всегда были так счастливы, Эл!

— Именно поэтому я прошу тебя... Ему лучше не знать.

— Хорошо, я не скажу, но... Не хочу вмешиваться, но, знаешь ли, это нехорошо по отношению к Бертрану.

Знаю, что нехорошо, сестрица, но еще хуже то, что я не смогу бросить Бертрана... Как мне теперь смотреть мужу в глаза? О, совесть — зверь, который просыпается, когда все уже сделано и ничего не изменить. Я попросила Анну сохранить тайну, но как мне самой не признаться ему? Если принц узнает... О, я даже затрудняюсь представить, что тогда будет! Он выгонит меня, не захочет больше меня знать, прикажет убраться с глаз долой — и это будет справедливо... А может... Рассказать все мужу, и уйти к Уилфреду? Сумасшедшая мысль, но есть в ней что-то притягательное.

Так страшно... Я обернулась на Анну, только сейчас заметив, что все это время мерила шагами нашу темницу.

— Что-то еще случилось? — спросила она обеспокоенно.

Нет, Анна, я не утащу тебя за собой в эту пучину, в которой тону сама.

— Все в порядке, просто надеюсь на скорое спасение. Задержались мы здесь, не находишь?

— Я уже было решила, что тебе начинает здесь нравиться.

— Нет, чем быстрее все это закончится, тем лучше.

И странным образом мое желание сбылось. Ближе к полудню (по крайней мере, мне так казалось) все подозрительно стихло. Я даже не заметила, но Анна обратила внимание:

— Не чувствуешь? Что-то не так...

Прислушавшись, я действительно уловила некоторую тревогу, витавшую в воздухе. Хорошо, что я успела этой ночью припрятать нож. Вытащив его из потайного кармана (чем немало удивила Анну), я протянула оружие сестре:

— Возьми. Если тебе придется защищаться без моей помощи, это пригодится.

— Оставь у себя, в твоих руках он полезнее.

Отчасти она права, но у меня были причины настаивать:

— Не спорь, пожалуйста. Мне так будет спокойнее.

Как только Анна взяла в руки клинок, дверь распахнулась, и на пороге появился тот, кого я меньше всего ждала увидеть!

— Вы здесь, миледи! — выдохнул Эддард. — Отлично, оставайтесь на месте, никуда отсюда не уходите, мы...

Они здесь! Это значит, что... О боже!

— Где мой муж?

— Неподалеку, сражается с кем-то...

Не спрашивая больше ничего, я ринулась мимо кронпринца к выходу. Основное сражение развернулось у входа, здесь уже лежали тела, однако многие еще держались на ногах: когда я выбежала из лачуги, мимо меня внутрь пробежали несколько разбойников... Ничего, Эддард их встретит, как нужно. Сейчас необходимо как можно быстрее найти Бертрана, нужно предупредить... Пожалуйста, пусть Уилфреду хватит ума сбежать, пусть он...

Обернувшись, я увидела сражающихся принца и нашего похитителя... У меня все оборвалось внутри. Нет, этого не должно было произойти! Почему, ну почему именно они?!

— Бертран! — крикнула я. — Бертран, не надо, не...

Не убивай его... Но было поздно. Меч принца пронзил Уила насквозь. Не думая ни о чем, не рассуждая, я бросилась к поверженному.

— Элайв... — муж попытался поймать меня за руку, но я увернулась, упав на колени рядом с разбойником.

Он умирал, его раны были слишком серьезны, даже если бы я владела магией в полной мере, я бы не смогла ему помочь.

— Уилфред! Уилфред, я же просила тебя... Почему ты не ушел? Прости меня, пожалуйста, ты не должен был погибнуть...

— Тише, милая, — прохрипел он. — Все в порядке. Я умираю, как и положено разбойнику: от меча благородного рыцаря, спасающего свою даму… Хотел бы я быть на его месте.

Я боялась дышать, опасаясь, что как только смолкнет дыхание умирающего, прекратится и мое. Я забыла о муже, стоящем неподалеку, сейчас мне было плевать, что он подумает, как я буду объяснять... Мой друг умирал.

Слегка приподняв голову Уила, я поцеловала его в лоб.

— Спасибо, — судорожно улыбнулся он. — Я знаю, мы с тобой еще встретимся. Там. Я буду ждать...

— Прости меня, Уилфред. Прости и прощай.

— Прощай, милая... — выдохнул он, и его глаза закрылись навсегда. Громкий звук трескающейся фаянсовой чашки оглушил меня.