Пока идёт дождь (гет)

— Уберите её, — голос звучал где-то за пределами нашего вакуума, словно сквозь толстое стекло. Я ощутила на себе холодные руки — чужие. Они обхватили меня за талию и стали тянуть от Рафаэля. Я цеплялась ослабевшими пальцами за него, за кожу, за руки, за ладони. Взвыла от того, что не могла удержаться. Мне казалось, что если я отпущу его сейчас, то больше никогда не смогу быть рядом вновь, что тогда наверняка он потеряет свою жизнь. Не отнимайте у меня его. Не отнимайте эти остатки нашего времени…

Я ничего не видела сквозь ливень моих слёз. Ничего не слышала сквозь неотпускавший меня вакуум. Где-то над ухом кричит Майки, а я смотрю только на бездыханное тело в багряной луже. Донателло опустился на колени — всё как в замедленной съёмке, — его длинный силуэт я узнаю даже когда толком не могу ничего разглядеть. Он щупает пульс, толкает брата, тормошит.

— Пульса нет, — на выдохе произносит он и снова задерживаете дыхание, как будто боится вдохнуть лишнего и забрать этот жизненно важный газ у Рафаэля. Донателло поднялся, развёл руки в стороны, приказывая другим разойтись по сторонам. Достал свой шест — тонкие ярко-неоновые линии молний засверкали на противоположном конце. Он коснулся своим оружием Рафаэля — тело задёргалось, принимая на себя удар током. Я закричала — сама не знаю почему. Мне было страшно смотреть на это, мне было страшно видеть и слышать. Как хотелось бы отключить все органы чувств сейчас. Пытаюсь вырваться, чувствую, как Майки стискивает объятия, прижимает к себе сильнее. Я барахтаюсь, сопротивляюсь. Мне кажется, что они сделают ещё хуже, что они заберут остатки его жизни, висящей на волоске. Я вою от бессилия.

И снова этот звук — треск электрического тока. И снова конвульсии. Донателло опускается, проверяет пульс, снова встаёт, снова пускает по телу брата разряд. Кричу, царапаю лицо Майки — он мужественно терпит, даже пытается рукой поглаживать по спине, чтобы успокоить. Ногу саднит, по ней течёт кровь. Плевать. Меня бьёт истерика, и сама я уже чувствую, как остатки здравого смысла тонут в безумии. У меня едет крыша от всего этого.

Очередной разряд — меня пронзило насквозь. На расстоянии. Я стала чувствовать боль Рафаэля, я стала самим Рафаэлем. Дрожь толчком проходит по коже, как судорога. И я обессиленно висну в руках мутанта.

* * *

В голове туман. Он расплывается, заползает в самые потаённые уголки моего подсознания, обволакивая разум. Я чувствую, будто кто-то касается моей ноги, но не могу понять, кто. Пытаюсь вырваться из этого полубредового сна, но кажется, что все мои дёрганья напрасны — они лишь в моей голове. Ни один мускул не шевелится. Я будто существую отдельно от своей оболочки. Шершавая ладонь накрывает мой лоб — что-то холодное и влажное на коже. Потом снова тишина…

С силой заставив себя разомкнуть веки, я погрузилась в тонкую вуаль ароматного дыма, очень знакомого и приятного. Голова гудела, я не очень хорошо чувствовала конечности, хотя могла ими шевелить. Тело стало чугунным, почти неподвижным, но всё-таки я села. Знакомое место — зал акупунктуры. Вокруг никого нет. Замечаю, что брючина джинс разрезана до бедра, на которое наложена повязка. Опять я подбита, но это не беда, главное где…

— Рафаэль, — выскочило у меня автоматом и, поднявшись на ноги, я, шатаясь, побрела к выходу.

В логове тихо. Даже устрашающе тихо. Нога плохо слушалась — видимо, мне вкололи обезболивающее. Может, я слишком сильно буянила? Реакции замедлялись, эмоции тоже — они как пазлы, разбросанные в разные углы моего рассудка. Если я соберу их вместе, то картина убьёт меня своим содержанием. Точно знаю это.

Двигаюсь инстинктивно — просто знаю, где он. Вот она, заветная арка, испещрённая разноцветными квадратами экранов. Чем ближе я подхожу, тем отчётливей слышу стоны. Всё сильнее и сильнее. Всё страшнее. Сердце заходится, лёгкие отказываются принимать свою порцию кислорода. Я устремляюсь на зов… Из ниоткуда возникает фигура Майки. Он нерешительно смотрит на меня, больше не улыбается.

— Как ты? — голос, некогда весёлый и яркий, странно затих. Из-за двери доносится сильный стон, переключая моё внимание с мутанта рядом. Я снова иду туда. Однако Майки останавливает, рукой заграждая путь: — Извини, туда нельзя. Донателло просил не входить и не впускать тебя.

Я хотела возмутиться, уже собралась выдать бурную протестующую речь (даже поставила руки в боки), хотя сама внутренне понимала, что это правильно. Но жуткий, истеричный крик меня остановил. Заморозил. Этот голос я узнаю в любом виде. Даже в таком — кричащем, стонущем, завывающем. И меня всю трясёт, снова поднимается судорога из внутренностей. Всё выворачивает, выкручивает — и в узел. Первая реакция кинуться на крик — я упираюсь животом в каменную руку Майки. Он хватает меня в охапку, несёт на кухню. Рукой тянусь к заветной двери, за которой мучается он, но больше не сопротивляюсь, лишь сильнее сжимаю ладонью плечо Майки.

Он посадил меня на стул, налил из керамического чайника ароматный напиток в пиалу. Пододвинул чашку ко мне.

— Тебе нужно это выпить.

Мои ноги подскакивали на месте — не могли стоять смирно. Я с усилием давила на них не менее дрожащими руками, но они не слушались, не подчинялись мне. Всё сильнее подскакивали, стучали об пол, друг об друга. Снова крик…

Я подорвалась, ударившись рукой о внутреннюю поверхность стола, но боли не почувствовала. Мне казалось, что всё в моём теле замедлилось, затихло. Даже сердцебиение. Я плохо понимала, что говорил Майки, а он что-то лепетал передо мной. Опять крик. Сильный. Потом ещё и ещё. Всё сильнее. Боже, это невыносимо!

Майки замолчал, уставившись в пол стеклянными глазами, тоже содрогаясь от каждого возгласа брата.

— Я не могу так, — одними губами прошелестела я, сомневаясь, что вообще сказала это вслух. Сделала шаг вперёд — туда. Я должна быть там рядом, держать его за руку, стирать пот со лба, разделить с ним на двоих физическую боль. Можно ли так сделать? Я бы хотела.

Мутант снова меня остановил, подойдя сзади и несильно сдавив мои плечи. Он вроде и не удерживал меня сильно, я могла выскочить из его рук, но мы оба замерли в этой позе, превратившись вдвоём в одно целое, впитывающее каждый звук, каждый маленький шорох, вздрагивающее при каждом ноющем стоне. И вроде так нам было легче пережить эту пытку, когда за стеной воет от боли Рафаэль, когда ты понимаешь, что в любую минуту он может лишиться жизни, которая и так уже норовит покинуть уставшее тело с нервным выдохом. И каждый раз мы невольно задерживали дыхание, когда перерывы между стонами затягивались, гадая со страхом, хорошо это или плохо.

Я закрыла лицо руками — больше не могу это терпеть. Кажется, уже прошла целая ночь, сутки, а звуки всё не умолкают. Пазлы в моей голове стали складываться всё быстрее, разгоняя туман. Не хотела, но зарыдала. Мои нервы уже давно сняты с тормозов, и эта истерика просто необходима.

Майки развернул меня к себе и по-братски обнял. Он тоже холодный, как и Рафаэль, но объятия его мягче и меньше. И он тоже плачет, как и я, старается скрыть, но у него это плохо получается. Нам обоим страшно.

— Я боюсь, — кажется, я сказала это вслух.

— Я тоже, — тихо, совсем не похоже на себя, ответил Майки. — Но Раф, он сильный, он справится. Я верю в него. Он никогда не подводил. Пусть был вечно ворчащим, срывался на меня, но всё равно, он… — обычно весёлый голос мутанта дрожал от волнения. Микеланджело сомкнул губы, стараясь держать эмоции в себе, но слёзы предательски лились из его глаз.

Внезапно крики умолкли. Наступила тишина…

* * *

Обессиленные и все в крови, двое мутантов вышли из лаборатории. Донателло рухнул на кресло, жалобно простонавшее под его весом, стёр тыльной стороной ладони пот со лба. Вид его бы более чем печальным, и от этого становилось страшно. Леонардо снял с себя грязный от крови фартук и смял его в руках.

— Ну что там? — нетерпеливо спросил Майки, подбегая к братьям. — Как он?

Донателло устало мотнул головой, и это движение показалось мне немым приговором для Рафаэля.

— Сейчас без сознания.

— Но он же очнётся? — голубые глаза Микеланджело жалобно заблестели, он словно вымаливал ответ у брата, затаив дыхание и глядя на него. Донни промолчал. Лишь огорчённо вздохнул, стягивая с головы оптические очки вместе с повязкой. Казалось бы, это всего лишь тишина. Пустота, ничего не значащая, а так больно внутри от неё.

Я встретилась глазами с леденящим взглядом Леонардо — он был усталым, но всё ещё отражал некоторую раздражённость в мою сторону. Мне так показалось. Может, он и прав — я испортила жизнь их брату, которого они только что доставали с того света. Но мне сейчас было не до грозного вида лидера. Всё моё нутро, вся я стремлюсь только к одному из живущих здесь.

Из «операционной» вышел мастер Сплинтер — как всегда спокоен, но теперь спокойствие это было иным. Тревожным, печальным, почти смертельным. Как бы противоречиво это ни казалось. Учитель молча подошёл к нам, пряча руки в широких рукавах своей накидки, и взглянул на меня. В этих чёрных бездонных зрачках я хотела найти ответ. Ответы. На все свои вопросы. Я хотела в них найти себя, заблудившуюся в этих лабиринтах собственных мыслей. Найти себя настоящую. Не ту механическую оболочку, запрограммированную выполнять ежедневную рутину. А ту, что скрывалась во мне, таилась в глубине сознания. Которая бы не задавалась бесконечными вопросами. Которая бы просто жила. В этих маленьких крысиных глазах отражалась тревога, но и ещё что-то. Очень тёплое, очень желаемое. Надежда. Я молча заковыляла до лаборатории — никто мне не препятствовал, — и мне показалось, что Майки пошёл за мной, но Сплинтер не позволил ему.

Перед самой дверью меня всю затрясло. Страшно от того, что там может быть. Я замедлилась, зажмурила глаза, думая, готова ли я увидеть… А если он… Рука легонько толкнула дверь, и она со скрипом отворилась. Я зашла внутрь. Шла медленно, боясь ступить босыми ногами на бетонный пол, чтобы не потревожить. Чтобы от эмоций не рухнуть вниз.

Помещение заполнял густой дым — тот же, что окутывал меня не так давно. Тонкий пряный аромат проникал в лёгкие, напоминал о спокойствии. Я ступала дальше, боялась, трусила даже больше, чем когда перемещалась ночью по тётушкиному району. Руки дрожат. Сжимаю сильнее, до белых костяшек, оставляя раны на ладонях от ногтей. Пол ледяной, но ноги онемели, я почти не чувствую этот холод.

Посередине комнаты стоит кушетка, вокруг которой расставлены ароматизированные свечи и благовония. Темно. Только маленькие огоньки вздрагивающими движениями рисуют размытые силуэты на стенах. Он лежит неподвижно на животе. Трудно разглядеть, дышит ли. Свет пламени обволакивает контур тела: вдоль глубокой трещины, проходящей от одного края панциря до другого; поперёк её кривого рисунка — металлические скобы. Они словно ровный шов соединяют разломанные части некогда крепкой брони.

Стул без спинки скрипит подо мной; стараюсь не делать лишних движений, будто боюсь разбудить Рафаэля. Пытаюсь почти не дышать. Огромные руки уложены вдоль тела — когда-то я с нескрываемым трепетом прикасалась к ним. На плече перевязка. Над глазом тонкий шов. Я впервые вижу его без повязки, я ведь так этого хотела… И мне кажется, что без неё он стал другим — беззащитным, уязвимым. Тем, кого нужно уберечь. Уберечь от всех, от всего. От меня… Словно сняв повязку, кто-то вскрыл его грудную клетку — и вот оно, его сердце. Ранимое, чувствительное. И от прикосновения — сжимается, вздрагивает.

Я протянула руку, наклонилась ближе к Рафаэлю, положила ладонь на гладкую голову. Тёплый. Очень. Непривычно ощущать такую температуру его тела. Широкие ноздри зашевелились — теперь я видела, как рвано он набирает воздух. Брови сомкнуты вместе, губы — тонкая плотная полоска. Я осторожно провела по ним пальцами другой руки, чувствуя на кончиках, как слегка вздрагивают уголки. Острые края шрама на верхней губе непривычно щекотали кожу. Крылья носа зашевелились быстрее, вдохи стали резкими и короткими. Он словно принюхивался к знакомому запаху, искал его среди густого ароматного дыма. Морщинка между бровями стала ещё глубже, суровее. Я коснулась окружности носовых отверстий — на ощупь они кажутся мягче, почти как губы. Рафаэль тревожно зашевелился.

— Роксана? — осипший шёпот почти не узнать, он словно не говорил — выдыхал моё имя. Веки слегка приоткрылись, но на глазах пелена — он не видит меня, смотрит куда-то в сторону, словно ослеп. Я резко придвинулась к кушетке — на коленях наверняка останутся синяки, — нависла над ним, как заворожённая смотрела на каждое еле уловимое движение.

— Я здесь, — на выдохе тараторила я. — Здесь. Со мной всё в порядке. Ты слышишь? Слышишь?

Один глубокий долгий вдох — и облегчённый выдох. Морщинка распрямилась, дыхание стало почти ровным. Рафаэль закрыл глаза и провалился в сон. Лекарство в капельнице, подсоединённой к его руке, чуть вздрогнуло. И снова наступила тишина.

Я положила голову напротив его, продолжала поглаживать рукой по гладкой лысине. Как же приятно чувствовать тёплое дыхание на своём лице, осознавать, что он живой, дышит, что он рядом. В этом плотном мускатном мареве я всё ещё ощущаю его запах — сырость, как после дождя. Я всё думала, на что же это похоже. На запах утреннего леса, с толстыми деревьями-долгожителями, на ветвях которых гирляндами повис мох, с пушистыми папоротниками вдоль протоптанных тропинок, с земляной грязью под ногами, со свежими, только что выросшими от проливного дождя грибами. Там, где тишина, которую нарушает лишь щебетание птиц над головой или звонкий ручеёк, бегущий по камням. Там, где спокойствие…

Я закрыла глаза, представляя себя в этом прекрасном месте. Представляя себя там с ним. И мне стало так тепло, будто кто-то укрыл моё сердце пуховым одеялом, накрыл мои плечи своими огромными ладонями, и в них я ощущаю себя защищённой. Мы гуляли по сырым дорожкам, касаясь мокрой листвы. Я впереди и он следом. И вокруг не было никого. Знаю, он тоже это видит, там, в своём сне. И нам уже не хочется просыпаться.

— Я буду здесь, с тобой, слышишь? Ты только вернись…

* * *

Сквозь неглубокий сон я ощутила, как на мои плечи легло что-то тёплое, и, разомкнув веки, увидела стоящего рядом Леонардо. Его присутствие сразу заставило меня выпрямиться, неуклюже делая вид, что уснула я минуту назад. Хотя не знаю, сколько времени прошло. Я чувствовала себя неловко рядом с этим мутантом — от него веяло какой-то строгостью, и это вводило меня в ступор. Прочистила горло, невольно кутаясь в плед — вдруг стала ощущать холод.

— Попросишь меня уйти? — спросила я, не оборачиваясь к нему. Боялась смотреть почему-то.

— Нет, — ответил спокойный голос. Леонардо придвинул ногой ещё один стул с угла комнаты и сел рядом, чем смутил меня ещё больше. В нос ударил приятный аромат кофе — перед глазами возникла кружка с желанным напитком, от которого тонкой струйкой шёл пар. Я аж вздрогнула, представляя, какой он горячий.

— Спасибо, — неловко ответила, принимая кружку из рук мутанта, и сразу же вдохнула этот чарующий запах, такой терпкий и насыщенный. Как раз то, что мне не хватало. И сварен так, как надо, пропорции все в меру. Не хватает чуточки сахара для полного счастья, но и без него довольно неплохо.

В голову пришла мысль: с чего бы этому Ди Каприо быть таким заботливым ко мне? Это даже странно и неожиданно. Мне казалось, что он желает избавиться от меня — таким недружелюбным казался при первой встрече. Не то что его братья. А теперь, когда случилось такое несчастье, когда я так задела Рафаэля, он должен ненавидеть меня.

Я рискнула всё-таки взглянуть на него краем глаза, а то игнорировать его тоже как-то неприлично. Он пристально приглядывался ко мне, будто в его лазурные радужки встроены крошечные сканеры, и застыл как статуя в одном положении. Даже сложно было разглядеть движение тела от вдохов-выдохов — Леонардо превратился в восковую фигуру. Это было довольно пугающе.

— Что-то не так? — неловко заправляя прядку за ухо, спросила я, и, кажется, мутант немного расслабился, слегка приподняв плечо.

— Просто думаю, как быстро всё изменилось…

Да, свалилась я им на голову нежданно-негаданно, нарушила привычный мир подземных обитателей. Испортила одному из них жизнь…

— Знаешь, сначала я обрадовался, что ты исчезла из жизни Рафа. Думал, что всё будет как прежде, — он сделал паузу, глядя на раненого брата, задумчиво поджал губы и перевёл взгляд на меня. — Если ты делаешь это из жалости, то лучше уйди сейчас. Дальше будет только сложнее. Либо ты останешься с ним и испортишь себе жизнь, либо всё-таки в тебе взыграет здравый смысл, и ты оставишь его, но будешь всю жизнь страдать от чувства вины, из-за того что отвергла и без того изгнанного из общества.

Его слова казались мне страшными, но тон, с которым он говорил это, взгляд — всё это отражало совсем другие эмоции. Леонардо был спокоен, даже мягок. Я видела, что он искренне желал мне добра, при этом не желая брату несчастья. И сам не знал, как было бы правильно поступить. А я задумалась: действительно, зачем я это делаю? В чём заключается мой главный посыл? Это не жалость и не чувство вины, хотя и этому есть место. Но это было что-то другое. То, что я не могла объяснить. Просто собранный комок всех чувств одновременно, какой-то сумасшедший вихрь. Это время, проведённое без Рафаэля, было самым тяжёлым в моей жизни. Так плохо мне не было ещё никогда. Казалось, что от меня оторвали кусок мяса и на моих глазах поджарили его на сковороде. А вокруг меня будто чего-то постоянно не хватало. Я искала это, думала, чем заполнить пустоту, но это была не пустота, а чёрная дыра, которая засасывала в себя всё, что я ей подкидывала, не оставляя мне никакой возможности залечить ноющую боль в груди. Это трудно объяснить. Мне даже слов не подобрать. Я пытаюсь поймать ладонями хоть горстку из лавины, чтобы слепить какой-нибудь снежок более-менее понятных мне чувств, но всё тщетно. Это волна накатывает, накрывает, придавливает своей массивностью. Во мне рождается что-то новое, доселе чужое — я становлюсь другой. Будто в голове всё вверх ногами перевернули.

— Я останусь здесь, — Леонардо внимательно посмотрел на меня, молча спрашивая, уверена ли?.. — И это не из-за жалости.

Он всё понял, кажется, по одному моему взгляду, по тем словам, что я так и не сказала, не смогла подобрать даже для себя. Просто сам ощутил частицу той бури, что внутри меня. Слегла улыбнулся — лишь краешком губ, — чуть заметно кивнул. Перевёл взгляд на Рафаэля, ещё несколько мгновений помолчал и поднялся со стула.

— Знаешь, — остановившись у двери, сказал Леонардо. — Я рад, что ты вернулась, — его слова вызвали улыбку. Наверное, первую за это долгое время. — Только, раз уж решила, не сдавайся.

Он вышел. Я долго думала, что он имел в виду. Не сдаваться — значит идти уже до конца по этому пути? Решительно настроиться менять свою жизнь? Не идти на попятную, чтобы снова не разбить сердце Рафаэля? Так я и думала — это казалось логичным. Да, так я и думала. Пока Рафаэль не очнулся…