Лживые жесты (гет)

Счастье, — говорил он, —

Есть ловкость ума и рук.

Все неловкие души

За несчастных всегда известны.

Это ничего,

Что много мук

Приносят изломанные

И лживые жесты.

* * *

— Вы уверены, мистер Малфой?

Скорпиус молчал, смотря в окно, выходившее на хижину Хагрида, и, безразлично передернув бровью, лениво крутил палочку в руках. За окном была яркая осень, одетая в желто-красную одёжку, и его мутило от этой пестроты. Было тошно, и, может, совсем немного даже как-то тоскливо, но Малфой, презрительно скривив брови, лишь безразлично смотрел на улицу, чуть склонив голову набок.

— Если вы сейчас откажетесь от статуса старосты, то… вы же должны понимать, что больше никогда не получите столь высокое предложение, не говоря уже о чем-то более значимом?

Склонив голову еще чуть ниже, чтобы профессор не увидел, до чего же смешно ему и до чего же ненужная улыбка лезет на губы, Скорпиус неслышно усмехнулся, пытаясь не засмеяться вслух. Профессор Когар, его декан, был до удивительного не слизеринец, и внутри себя Малфой всегда презирал его. Подхалимный старик, который просто имел хорошие отношения с директором и всей властью в целом — от одного его вида Скорпиуса выворачивало наизнанку, а губы непроизвольно поджимались. Но он молчал. Дед учил его, что нельзя портить отношения с людьми, даже если кажется, что они совсем незначительны, ведь в любом случае — это связи, которые неминуемо принесут свои плоды. И Скорпиус, уважавший своего деда до робости, покорно следовал его советам: он прятал любую искорку презрения и старался усмехаться менее высокомерно, стоило ему только прийти на очередной урок Зельеварения.

Когар не разбирался в своем предмете — это Скорпиус просек сразу, но, захлопнув гордость где-то между ребер, молчаливо скалился, наблюдая за тщетными попытками произвести впечатление на учеников. Люди, хоть немного умевшие читать учебники и следовать инструкциям, видели его насквозь и не уважали, из-за чего получали нагоняи и отработки. И Малфой, будучи все же умнее своих однокурсников, лишь наблюдал за всем балаганом в классе. Он не вмешивался и не встревал, зная, что толку от этого не будет.

— Конечно, сэр. Но я все равно настаиваю: мне не нужен значок старосты.

— В таком случае… я отдам его мистеру Поттеру.

Малфой усмехнулся, открыто посмотрев на декана, думая о том, какой же он все-таки идиот, но, даже не скривившись, спокойно произнес:

— Отличный выбор, сэр.

С Альбусом он договорился сразу, как получил оповещение о том, что его назначают на должность старосты. Скорпиус не хотел им быть: патрулировать коридоры, ходить на заседания, быть постоянно использованным однокурсниками для прикрытия их уходов — все это казалось Малфою слишком… тягостным. Одно дело просто прикрыть опаздывающего однокурсника, а потом заставить его выполнить какую-то мелкую работенку, а с другой стороны полноценная ответственность и постоянное отмазывание собственной репутации. Скорпиусу не нужна была репутация. У него была фамилия, которая заранее вызывала в людях только лишь определенные ассоциации.

То ли дело Поттер: любитель серьезных разговоров в гостиной, постоянного внимания и отчаянных выходок. Конечно, было очевидно, что выбирали из них двоих: оба были лучшими учениками Слизерина с отсутствием промахов, у Скорпиуса — потому что мастерски все скрывал, у Альбуса — потому что все закрывали глаза. И Малфой понял, что это отличный план: дать Поттеру так необходимое ему внимание, а потом в какой-то момент прийти и потребовать платы. В конце концов, он и сам был не идиотом, соглашаясь на сделку со Скорпиусом — все знают, что Малфой всегда приходит за своим.

— Что ж, тогда доразбирай книги, Скорпиус, и возвращайся в гостиную, — мрачно пробормотал Когар, а потом, схватив значок со стола, вышел из аудитории. Он явно был раздосадован.

Когда дверь закрылась, Скорпиус, проведя рукой по подбородку, презрительно сощурился, словно пытаясь вылить весь этот скопившийся яд из своих легких. Он приходил разбирать книги по зельеварению, потому что все знали, что Скорпиус метит в Французскую Академию, и Когар, как человек, который явно получит определенные бонусы за такого ученика, всячески пытался обучать его. И отсутствие интеллекта и каких-то более-менее зачатков рациональности привели его к решению, что Скорпиусу будет полезно покопаться в его старых захламленных архивах.

Вздохнув, Малфой лениво зашел в лаборантскую и, небрежно скидывая книги на отдельный стол, безразлично перелистывал страницы время от времени, прекрасно зная, что ничего полезного здесь нет.

Скорпиусу было скучно. И отчасти даже грустно. Но второе скорее взаимоисключалось первым, потому что, как можно грустить, когда у тебя ничего нет? Он не знал, ему просто казалось, что внутри поселился какой-то маленький дикий зверь, который кромсал его легкие, ломал каждый день по ребру, иначе откуда это беспощадное чувство собственного ничтожества? Почему он чувствовал себя так, словно у него ни будущего, ни настоящего — одно только расстилавшееся в сознание пятно? Прикрыв глаза, Скорпиус до боли в пальцах сжал книгу, сглотнув. Отсутствие смысла жизни слишком уж сильно давало о себе знать, и Малфой начинал бояться: депрессия не вписывалась в мировоззрение, это — болезнь морально слабых людей, а он сильный. Во всяком случае, разумнее многих в его возрасте, а оттого и было так тягостно: стоит впасть в грусть, и, Скорпиус уверен, его сломит жизненным течением.

Поток его мыслей внезапно прервался из-за странного звука, раздавшегося из класса. Наверное, вернулся профессор и стоило попытаться отмазаться от этой ненужной работенки. Нахмурившись, Скорпиус слегка выглянул и сощурился: в классе стоял не Когар, а… Лили Поттер, сестрица Альбуса, мрачная и при этом меланхоличная гриффиндорка, которая не замечала просто ничего. Сколько раз он становился свидетелем постоянных ее столкновений с людьми, когда, задумавшись, Поттер не замечала куда шла; или сколько раз он видел, как она спотыкалась, падала, разбивала коленки, но, будто не ощущая боли, резко вскакивала и шла вперед.

Скорпиус знал, из всех людей на этой планете Альбус любил только свою сестру, знал также, что именно поэтому никогда и никто из Слизерина не пытался поддразнить вечно задумчивую гриффиндорку. А дразнить хотелось: Поттер была жалкой и слабой, улыбаясь через силу, накладывая слои спокойствия, Лили выглядела так убого, что Малфой всегда отворачивался. Ему было до бесконечности противно осознание, что она… жалеет его. Как-то, когда гриффиндорские шавки опять начали гавкать на его происхождение, он вдруг услышал поток ее бессвязных мыслей, где она сочувствовала ему, и, наверное, поэтому Скорпиус так невзлюбил младшую из Поттеров: непримечательная, жалостливая, глупая Лили Поттер. У Розы Уизли хотя бы был характер, пусть и дерьмовый, но все же — а у нее не было ничего.

Внимательно присмотревшись, он вдруг заметил, как Поттер, бодро перебирая стопку пергаментов со стола, вдруг выудила один из самых последних свитков и громко вздохнула, явно с облегчением. Бумага резко загорелась, а потом, окинув робким взглядом комнату, из-за чего Скорпиус был вынужден слегка пригнуться к двери, Лили положила на то же место другой свиток и заторопилась к выходу. Но, то ли по иронии судьбы, то ли Поттер была неудачницей по жизни, но в этот момент открылась дверь и на пороге появился мистер Когар. Запыхавшийся, он сверкающим взором окинул Лили и грозно проговорил:

— Мисс Поттер, не могли бы вы объясниться, что забыли в моем кабинете в такой поздний час?

Скорпиус усмехнулся. Тот факт, что только что на его глазах мелкая Поттер сожгла свою работу и заменила ее на «правильный» вариант, заставил его с издевкой задуматься, что, возможно, с ней все было не так просто. Поэтому он лениво стал наблюдать за девчонкой, которая, сжав свои руки и нервно теребя их, медленно, словно ей было трудно говорить, произнесла:

— Профессор Лонгботтом поручил мне принести вам связку трав, о которых вы просили…

Когар, оценивающим взглядом пройдясь по ней, вдруг поднял свой взор, наткнулся на Малфоя и резко проговорил:

— Мистер Малфой, все так и было?

Лили, словно громом огретая, резко развернулась и с ужасом посмотрела на него. «Жалкая-жалкая Поттер», — насмешливо подумал он, вдруг ощутив какое-то опьянение. Чувство, что именно в его руках находится ее судьба, будоражило кровь. И именно в этот момент в этих карих глаза страх сменился яростью, она будто бы говорила ему: «Только попробуй, Малфой, и мой брат узнает об этом». Отчего-то это лишь сильнее раззадорило Малфоя, и он почувствовал несвойственную ему веселость.

Усмехнувшись, Скорпиус нарочито медленно, по слогам произнес:

— Конечно, сэр.

И, бросив безразличный взгляд, Скорпиус развернулся и вернулся в лаборантскую, подошел к стопке с книг и лениво посмотрел в окно. Проклятая осень горела огнем, и Скорпиуса мутило: хотелось сбежать от этих красок и от всей жизни в целом, но места капитулирования было не найти. Бежать было некуда. Оставалось только жить с надеждой, что дальше будет хоть что-то.

Сморщившись, он перевел взгляд на книги и едко-зеленая надпись «Зельеварение» противно резанула глаза. Как же все-таки он ненавидел все то, что делал; как же он ненавидел все то, что его окружало. И от осознания этого не было ни горя, ни печали: в общем-то часов до двух ночи Скорпиусу было плевать. И только потом мерзкое сердце начинало ныть, медленно сводя его с ума.

* * *

Иногда, когда его особенно доставала окружающая действительность, Скорпиус задумывался, до чего же в этом мире все несправедливо организовано: те, кто не умел ничего, добивались многого, а те, кто был талантливее всех от природы, прозябали по жизни, медленно потухая. Скорпиус знал: тот,кто везде — тот нигде, и, понимая, что ничего ему не нравится и ничто ему неинтересно, он лишь сильнее прятал какое-то отвращение к когда-то так сильно нравившемуся предмету и с большей самоотдачей варил зелья, изучал новые техники, потому что знал — стоит расслабиться и не поступить в эту треклятую Академию, и его съедят заживо.

Однако, когда все вокруг ожидали от него побед и достижений, думали, что Скорпиус определенно многого добьется и станет когда-то человеком с большой буквы, он жаждал всего лишь разрушения и хаоса, потому что думал, что в нем легче сосуществовать. И, изнуряя себя дополнительными уроками и лекциями, читая и читая, Скорпиус с каждой секундой мечтал найти смысл. То, ради чего стоит жить. Потому что сейчас — он был не в лучшем положении, чем та же жалкая Поттер.

— …Политика Министерства, нацеленная на сближение нас с существами, которые не хотят жить по нашим правилам и нарушают их, абсурдна. Вы посмотрите, Демиана выгоняют из-за двух жалких магглов, которые сами виноваты в случившемся. И… если им делают такие поблажки сейчас, когда мы даже не интегрировали, то что ожидать после? Не подчинят ли они нас?

Гостиная живо загудела, и кто-то с презрением, а кто-то с уважением посмотрел на Альбуса Поттера, который, развалившись в кресле, напустив на себя легкий флер таинственности, мрачно усмехался. На секунду оторвавшись от книги, Скорпиус насмешливо посмотрел на Поттера: признаться, он все же понимал его, Альбусу так же, как и ему, всего лишь хотелось найти дело, оттого он так стремился захватить умы своих сверстников и привлечь их к какой-нибудь тайной деятельности.

Скорпиус внимательно смотрел на него. Борьба с министерством? Звучит довольно забавно. Но стоила ли игра свеч?

— К тому же, помните ли вы тех детей, которых отправили в маггловские школы по обмену? Где они сейчас? Почему ничего не слышно? А стоит только кому-то спросить у самого Локантуса, как он тотчас переводит тему. И кто знает, что еще скрывает наш очаровательный глава государства?

— Не юли, Поттер, что ты предлагаешь? — насмешливо встрял Икарус Забини, который сидел ближе всех к нему, а рядом, прижавшись к его руке примостилась сестра, Алфита, которая, Скорпиус видел, с каким-то нездоровым обожанием смотрела на Поттера и млела, боясь сказать хоть что-то.

«Какой же это все сюр», — презрительно подумал он, уткнувшись в книгу. Но читать больше не хотелось.

— Я предлагаю борьбу, настоящую борьбу, — с азартом проговорил Альбус, — а не это молчаливое сидение на месте. Если не мы, то кто?

— Это бессмысленно, нас всех устранят уже в первый день нашей подпольной деятельности, — быстро ответил Икарус, и по тону его голоса было понятно, что он явно недоволен тем, что Поттер вообще говорит на эту тему в таком людном месте: благо, отбой уже давно отгремел, и кроме семикурсников никого здесь не было. Но Скорпиус понимал Забини: Поттер был беспечным и импульсивным. Однажды это точно погубит его.

Вздохнув, Скорпиус сильнее сжал книгу в руках, пытаясь вчитываться в строки, но почему-то… у него никак не получалось сосредоточиться. Чертов Поттер гудел и агитировал, а ему хотелось просто встать и сказать, что ничего он не понимает: если бороться с Министерством, то только продумано, с отобранными людьми и вескими причинами.

На секунду у него кольнуло в сердце, и Малфой замер: он вдруг вспомнил, как вшивые авроры выводили деда из Малфой-мэнора и как он, еще мальчишка, с отчаяньем смотрел на него. Книга в руках треснула под нажимом его пальцев, и Скорпиус, громко захлопнув ее, с ненавистью посмотрел себе под ноги. Самая большая печаль и утрата в его жизни — это смерть Люциуса, которого он обожал настолько, что не замечал ничего: ни его репутации, ни его поступков в прошлом, просто ничего. Это был самый близкий, самый важный человек в его жизни, и у Скорпиуса его забрали.

— Не получится из Поттера Волан-де-Морта, — проговорил кто-то рядом, и Скорпиус, вздрогнув, посмотрел в сторону. Он и не заметил, как к нему подсел Корвус Нотт, который, не обращаясь ни к кому конкретно, явно говорил все же для Малфоя. — Слишком маленькие масштабы. И полное отсутствие веских мотивов.

— Не мешай геройствовать людям, Корвус, — тихо проговорил Малфой, невольно взглянув на Поттера. Тот, усмехаясь, о чем-то спорил с Забини, и Скорпиус сморщился от какого-то мерзкого чувства внутри себя.

— Нет, меня это правда бесит, — холодно и совсем без раздражения протянул Нотт, сжав свои кулаки, и Скорпиус даже с некоторым интересом посмотрел на него. Своего кузена он знал плохо: их семьи не общались, а сами они, впервые встретившись в Хогвартсе, не спешили как-то сближаться. В общем-то Малфою это было не нужно, когда-то сам Нотт порывался начать разговор, но… Скорпиус просто не нуждался ни в друзьях, ни в родственниках. Он не хотел ни с кем сближаться. — У него нет никаких веских причин, но зато так языком мелит…

— А у тебя, — медленно протянул Скорпиус, холодным взором окидывая кузена. Тот, вздрогнув, перевел взгляд на него и приподнял вопросительно бровь. — У тебя есть причины?

Нотт молчал, и в этом молчании было больше слов, чем во всех речах Альбуса, и Скорпиус понимающе кивнул. У него тоже была причина. Но достаточно ли ее, чтобы выйти из зоны комфорта и начать действовать в ущерб собственной репутации и жизни?

Скорпиус не знал. Но ему отчаянно, просто до ужаса хотелось найти чертов смысл, чтобы оправдывать то, что его кровь еще бегает по венам, а воздух проникает в организм.

* * *

Серое небо напоминало грязную половую тряпку, натянутую до таких пределов, когда нити кое-где начинают белеть. Погода была паршивой, и он, сильнее сжав кружку в руках, меланхолично смотрел на волеизъявление природы, даже не пытаясь отпить давно остывший чай.

Скорпиус ненавидел Англию за сырость и грязь, чопорность и какую-то злопамятность, поэтому, бросив Французскую Академию, из-за чего в его семье разгорелся невиданный ранее скандал, Скорпиус понял сразу — он вернется сюда. В конце концов, его родители бы точно не последовали за ним, и это, в какой-то мере, было решающим фактором: он до ужаса, просто до остервенения не хотел оставаться с ними во Франции, а снимать отдельную комнату было слишком расточительным — в семье денег было немного, все драгоценности были опечатаны в Англии и не могли быть вывезены.

Из всего немногого, что осталось в Малфой-мэноре, Скорпиус понял, что нужно что-то делать. Найти старых знакомых, изучать котировки акций, посещать акционерные собрания — он занялся этим с какой-то больной решительностью, потому что знал — дорога в политику ему закрыта. Скорпиус ненавидел Правительство, сэра Локантуса и каждый день боролся с глупым, иррациональным желанием найти дурочка Поттера и предложить ему сотрясти этот мир. Но Малфой держался: он помнил, как дед говорил ему, что никогда нельзя соваться в тайные организации. Это дорого и опасно. Другое дело… а если быть негласным лидером? Быть в стороне, но при этом влиять на все?

Скорпиус морщился. А потом, прикрывая всякий раз глаза от этих мыслей, силился держать себя в спокойствии. Ему не нужны проблемы. Все, чем он должен заниматься — восстановить средства семьи, заработать денег и по возможности навсегда уехать из чертовой Англии.

Впервые его уверенность в том, что нужно просто сидеть на месте и не влезать в политику, пошатнулась в тот день, когда, зайдя в Министерство с попыткой все-таки вернуть определенные вещи обратно в мэнор, он увидел Джейка Томаса. Широкоплечий громила с лихими глазами был так счастлив и беззаботен, что Скорпиуса просто выворачивало: он помнил, с каким азартом и радостью этот урод скинул его тогда с метлы и наблюдал, как Скорпиус, зацепившись за узорчатую башню, выкрашенную в цвет Гриффиндора, падал вниз, обрывая деревянные балки вниз. Его тупая шутка обернулась трагедией: левая нога навсегда перестала слушаться Малфоя, а чары и зелья никак не могли исправить ситуацию. Никто не встал на сторону Скорпиуса, заявившего, что Джейк специально сделал это: нет, профессора, а особенно директор, словно сговорившись, настаивали на несчастном случае. Но все это было ложью, Скорпиус видел, как целенаправленно Томас летел к нему, какой насмешкой и превосходством горели его глаза.

И что же видел Скорпиус сейчас?

Джейк Томас — правая рука Гарри Поттера, особое доверенное лицо самого Локантуса, борец за справедливость и очень популярная личность в высших кругах. Это было несправедливо. А Малфой, кем бы он ни был по натуре, ненавидел чувствовать себя так, словно его обделили.

Второе происшествие, которое натолкнуло его на мысль, что месть за деда, а заодно и Томасу, не такое уж и иррациональное желание, приключилось с ним буквально через неделю. В тот день к нему пришел его кузен, Корвус Нотт, выглядевший еще мрачнее, чем раньше, сверкавший своими темными, словно бездна, глазами.

— Малфой, ты вернулся? — меланхолично протянул он без капли заинтересованности, а потом, усевшись без приглашения, при этом сжимая в руках какие-то документы, упрямо уставился на него. Скорпиус обреченно вздохнул: с ним все всегда происходило как-то странно и сложно — Нотт был непонятным и тяжелым для понимания человеком, а таких Малфой ненавидел больше всего. — Ты, наверное, не знаешь, но у меня есть сестра, — Скорпиус, вежливо изобразив заинтересованность, присел напротив и подумал о том, что слушать нытье, хоть и от родственника, последнее, что ему хотелось бы сделать. — Она сквиб, — резко сказал Икарус, поймав его взгляд, и Скорпиус приподнял бровь. Становилось даже интересно. — И я думал, что ее просто отправили в мир магглов, однако сегодня я обнаружил документы, согласно которым она являлась одной из тех десяти волшебников, что должны были пройти программу обмена, — сделав паузу, он холодно, с расстановкой произнес, — понимаешь, что это значит?

Скорпиус был не идиотом, поэтому, конечно, он все понимал. Весело присвистнув, он на секунду ощутил, как внутри что-то шевельнулось в предвкушении… это странное живое чувство, о существовании которого он забыл уже на многие годы, так ошарашило его, что Малфой замер.

Правительство играло в грязные игры, каждому здравомыслящему волшебнику было очевидно, что политика сближения с магглами — это красная тряпка перед лицом быка, а тот факт, что почти за тридцать лет правления Локантуса никакого сближения, по сути, не произошло, заставлял задуматься и понять, что у них какие-то свои цели. И что, если узнать эти цели, найти доказательства и уничтожить их? Поставить на место этих уродов, возомнивших, что они могут вот так вот уничтожать жизнь Скорпиуса, загонять его в пучины бездны?

Скорпиус решался: однажды, гуляя по вечернему Лондону и морщась всякий раз от его грязных, каких-то изломанных улиц, он увидел Демиана Роули, однокурсника, с которым жизнь его не сталкивала больше года, который словно пропал после своего отчисления. Роули ему никогда не нравился: он был таким же спесивым, как и Поттер, но более скрытным, однако Малфой видел его насквозь и знал, что он жаждет расправы. И что такой человек может пойти на все.

— Какими судьбами, Демиан? — насмешливо бросил Скорпиус, сомкнув свои руки на трости, которая так уперлась в асфальт, что ее было трудно сдвинуть. Он внимательно изучал лицо Роули, каждую его эмоцию, чтобы убедиться в своей правоте — и стоило Малфою заметить этот яркий блеск в его глазах, как Скорпиус, не сдержавшись, улыбнулся еще шире. Роули был бы отличной марионеткой.

— Какого черта, Малфой? Что тебе надо? — нахмурившись, пробормотал он, а потом, как-то нервно оглянувшись, положил свои руки в карманы. Что он делал в Косом переулке, понять было несложно: без образования, без права поступить в любой университет страны, Роули, скорее всего, связался с темными волшебниками и занимался какой-нибудь расточительной подпольной деятельностью.

Скорпиус молчал, склонив голову набок. Какое-то тоскливое, мерзкое чувство обволакивало его нутро, сковывало легкие, и он понял: так жить нельзя. Никому из них — ни ему, ни Корвусу, ни Демиану, ни уж тем более Альбусу Поттеру. Они не могут просто так оставить в покое тех, кто калечил, ломал и без того сложные судьбы слизеринцев, коим уготовано вечное презрение уже только благодаря их фамилиям.

— Приходи завтра в семь часов в Малфой-мэнор. С тобой хочет увидеться Альбус Поттер, — подойдя ближе к нему, проговорил Скорпиус, слегка сощурив глаза. Роули молчал, хмурясь сильнее с каждой секундой, но Малфой знал — он придет, ведь Альбус, можно сказать, был его другом. — У нас есть кое-что интересное для тебя.

А потом, развернувшись, Скорпиус резко и целенаправленно пошел к себе домой, чтобы, придя, написать Поттеру записку с просьбой о встрече, а потом не спать всю ночь и думать. Думать. Думать.

Скорпиус все сделает: он создаст эту организацию, привлечет к этому делу только важных людей и поставит во главе всего Альбуса Поттера, который определенно никогда и ни за что не откажется от власти. Но что бы ему ни захотелось сделать, что бы ни взбрело ему в голову, Малфой будет начеку, чтобы корректировать каждый его шаг, влиять, манипулировать, играть с его сознанием. Потому что эта месть — его.

Вскинув глаза к книжной полке, он вдруг заметил, как в лучах умирающего солнца озаряются весело корешки. Том «Жесты» сверкал отчего-то особеннее всех, и Малфой, словно смакуя, тихо произнес в пустоту, изнемогая себя, чувствуя, как внутри после сотни лет пустоты просыпается что-то живое, и оно хочет крови и веселья, действий и целенаправленного хаоса:

— Ж-е-с-т-ы.

Потому что в хаосе, как и всегда, было проще всего сосуществовать. Ведь в нем ничего не было.

* * *

Сквозь путину скомканных мыслей и череду неопределенностей внутри, Скорпиус силился просто идти к кладбищу и ни о чем не думать. Но было труднее всего сейчас просто взять и отключить свой мозг и идти, как на автомате, к уже собравшейся у Годриковой впадины толпе, которая, щелкая фотоаппаратами, что-то декларировала.

Гарри и Джиневра Поттер погибли. Скажи ему кто об этом еще год назад, он бы не поверил — смерть героя войны казалось Малфою нереальной, он всегда возводил его в ранг бессмертных, и тут теракт. Только не их. А Правительства. И от осознания этого было так плохо, что Скорпиус, остановившись, хмуро посмотрел на журналистов, простых обывателей и попытался выследить в толпе Альбуса. Он боялся, что Поттер сойдет с ума и пойдет на поводу эмоций, что он начнет безраздумно мстить за их смерть и к чертям развалит его идеальный план. Нужно было срочно с ним поговорить, заверить его, что продуманная и терпеливая месть — вот их путь, а не беспорядочные, хаотичные поступки, основанные на сиюминутных эмоциях.

Только идя вдоль толпы людей, приближаясь к могиле, Скорпиус вдруг почувствовал какой-то страх: он вспомнил, как когда-то хоронили его деда, и это были последние похороны в его жизни, потому что больше он не мог терпеть вида гробов, вскопанной земли и надгробий. И эти люди, щелкавшие, смеявшиеся, гогочущие, так раздражали его, что Скорпиус, бросив хмурый взгляд, прошел еще ближе к гробам и замер, заметив вдруг Лили Поттер.

Еще более мрачная, чем раньше, она стояла, упрямо смотря в могильную яму, и ее черное, едва достающее до колен платье, разлеталась от лихих порывов ветра. Но она не плакала, не прятала лицо, не пыталась накричать или прогнать журналистов — все, что Лили делала, это смотрела, и взгляд у нее был до того решительным, что Скорпиус задумчиво повел бровью, внимательно смотря на нее. А ведь при необходимости Поттер можно было привлечь… и с ней, в отличие от ее брата, было бы намного проще работать.

— Лили… Это так ужасно… у меня нет слов… — подошла к ней Роза Уизли, и Лили, вскинув голову, прошипела, словно наполненная ядом змея:

— Ну так и молчи.

Она развернулась, поплелась сквозь толпу, и Малфой сам не заметил, как непроизвольно пошел следом. Он думал. Скорпиус помнил, что Лили тесно общалась с Томасом, что она поступила в Академию и училась на колдомедика — все это рассказывал ему Альбус, всякий раз, стоило ему только вспомнить о своей сестренке. И Малфой действительно запоминал, отчасти потому, что тот факт, что она — близкая подруга Джейка, многое для него значил, ведь этим можно воспользоваться. Этим можно было его сломать.

Они вышли к мосту, и Лили, подойдя ближе к перилам, слегка свесилась к водной глади, и у Скорпиуса пролетело безразлично в мыслях: «Упадет». И он смотрел за тем, как дрожат ее согнутые локти, как ноги, слегка заскользив, стали медленно терять опору. Ему было отчего-то жаль ее: мрачная Лили Поттер, ведь она тоже боролась, как могла, и кто был виноват в том, что она изначально выбрала неправильные методы? У нее никого не было, кто бы подсказал ей истинный путь: Альбус при всей своей привязанности к ней, совершенно не знал свою сестру, и его любовь к ней была скорее данностью. Ему просто нужно было кого-то любить.

Скорпиус медленно подходил к Лили, когда ее тело уже совершенно перевесилось и точно бы упало, но тут, даже не ожидая от себя, Малфой резко схватил ее за талию и потянул на себя, и Лили, тихо вскрикнув, ошарашенно захлопала ресницами. Усмехнувшись, Скорпиус развернулся и спокойно пошел прочь, пытаясь сфокусировать свои мысли, но они, словно проклятые, все время возвращались к одному — Лили Поттер можно использовать для мести Томасу. Она не так проста.

Ускорив шаг, он уже собирался завернуть за угол, но тут кто-то схватил его за локоть, заставил развернуться, и вот уже Скорпиус стоял напротив Лили, у которой был такой решительный и одновременно удивленный вид, что Малфой даже засмотрелся и смог усмехнуться в своей ленивой манере только тогда, когда она, робко и нервно отдернув свою руку, все также упрямо смотрела ему в глаза.

— Спасибо, — тихо протянула она, и что-то было в ее глазах такое, что Малфой понял: да. Младшая Поттер определенно не так проста, как кажется, и ее репутацией, ее характером можно было воспользоваться. Никогда раньше он не замечал, до чего же полыхают ненавистью глаза Лили Поттер, как отчаянно сверкает на самом дне зрачков надежда, будто она только и ждала кого-то, кто мог бы показать ей другую жизнь. Кто мог бы стать ее опорой.

Всматриваясь все больше, Скорпиус думал, что из нее, как раз, и можно было бы сделать того самого человека, кто станет его окончательной местью этому миру.

— За спасибо не откупитесь, мисс Поттер. Я все-таки спас вашу несчастную жизнь, — иронично протянул Малфой, а потом резко посерьезнел и, намеренно обжигая ее холодом, спокойно и властно произнес, будто зная все наперед: — Вы еще расплатитесь. Поверьте. Я всегда прихожу за своим.

Лили замерла, задержав дыхание. И в ее глазах, Малфой готов был поклясться, проблеснул такой азарт, что Скорпиус почувствовал внутри себя странный интерес. А потом он сильнее усмехнулся, неотрывно смотря в эти бездонные карие глаза: да, Лили, как и многие другие, была теперь в его руках.