Мужество жить (джен)

«Умение сострадать начинается и заканчивается умением сострадать всем этим нежелательным частям самих себя». ~ Пема Чодрон

В среду вечером, закрыв дверь своего кабинета за последним клиентом, Аркадия достала из ящика стола небольшой Омут памяти.

Этот дорогой артефакт определенно был одним из самых крупных вложений, которое она сделала в качестве терапевта, но он снова и снова доказывал, что является бесценным инструментом. В случаях, когда ей было трудно положиться на собственную интуицию, чтобы понять, был ли клиент честен относительно какого-либо события, Омут памяти позволял ей объективно рассматривать связанные с ним воспоминания, без предвзятого отношения со стороны разума клиента. Даже самые открытые и правдивые люди были склонны так или иначе искажать событие, будь то из-за смущения, проблем с самооценкой или каких-либо подсознательных мыслей и эмоций.

Что касается Северуса, Аркадия не ждала, что воспоминания, которые он ей дал, окажутся особо важными или решающими, но именно на них она и надеялась — на общий взгляд на его детство, что позволил бы ей определить, действительно ли дистимия развилась у него еще в юном возрасте.

Оставленный им флакон был невелик, но клубящиеся серебристые потоки воспоминаний заполнили его до краев. Психолог не могла сказать наверняка, но полагала, что полный просмотр займет не более получаса. А если и займет... Что ж, как она и говорила, она не слишком беспокоилась о цене своего времени. То ли из-за магловского воспитания, то ли просто из-за врожденного любопытства, но она всегда с увлечением погружалась в прошлое клиента, наблюдая, как события разворачиваются в гораздо более ярких деталях, чем можно было бы описать словами.

Достав флакон из зачарованного сейфа, где она хранила записи сеансов и другую личную информацию своих клиентов, Аркадия вывернула пробку из хрустального горлышка и вылила содержимое в чашу, где оно закрутилось в широком водовороте.

Затем, коснувшись кончиком палочки поверхности субстанции, она с головой окунулась в воспоминания Северуса.

Психолог приземлилась в гостиной небольшого дома, скудно обставленной, но ухоженной, без пыли и грязи. Дверь на улицу была открыта; худая женщина с чернильно-черными волосами приветствовала в доме вторую даму. Обе они были одеты в, судя по всему, свои лучшие платья с милыми узорами, еще не выцветшими от частой стирки.

— Входи, входи, пожалуйста, — говорила черноволосая женщина, отступая от двери, чтобы пропустить гостью. Аркадия подумала, что это, должно быть, мать Северуса, поскольку та была очень похожа на ее клиента, и отошла в сторону, чтобы пропустить двух женщин, наблюдая, как миссис Снейп обращается к открытой двери кухни. — Тобиас! Пришла миссис Лэмб. Поздороваешься?

Раздался грубый звук отодвигаемого стула, и в дверном проеме появился хмурый человек с крючковатым носом. Он был мало похож на Северуса, учитывая каштановые волосы, наличие бороды и более крепкое телосложение, но в его темных глазах была острота, которую Аркадия узнала.

— Мисс, — проворчал Тобиас, голосом более резким, но таким же глубоким, как у сына, и направился к двери, сняв пальто с крючка. Аркадия заметила, что мать Северуса напряглась, когда он проходил мимо, но скрыла эту реакцию за натянутой улыбкой; она не сводила глаз с мужа крепко сцепив руки в замок, пока тот натягивал пальто. — Я ухожу.

— Хорошей прогулки, — вполголоса ответила миссис Снейп и слегка вздрогнула, когда дверь захлопнулась. — Мне очень жаль, Лора. Он постоянно в плохом настроении в последнее время...

— Не обращай внимания. Мы с Чарльзом не можем прожить и недели без ссор, а тут еще фабрика и этот ужасный бизнес. Он все время говорит, что нам следует переехать, — ответила вторая женщина, и мать Северуса нерешительно кивнула. — Говорю тебе, это скоро разорит нас всех. Я стараюсь думать по крайней мере о детях, но даже не представляю, куда нам податься...

Они замолчали, а затем Лора издала неловкий смешок, побудив миссис Снейп наполнить чаем две чашки, про которые она забыла.

— Твое здоровье улучшилось? — спросила Лора, принимая чай.

— Боюсь, что нет. Ничто из того, что я пробовала, не помогло, — подавленно ответила миссис Снейп. Аркадия видела землистый оттенок ее кожи и осунувшееся лицо.

— Тебе следует обратиться к врачу, Эйлин. У тебя ведь есть сбережения, не так ли?

Лора бросила быстрый взгляд в сторону двери, но та оставалась закрытой.

— Я не могу их использовать. Они нужны Северусу для школы, — неожиданно твердо сказала Эйлин. — Я сохранила свои книги, но он не может посещать занятия без... без платы за обучение.

— Ну, я согласна, у него есть потенциал, но разве твое здоровье не должно быть на первом месте? Такими темпами не пройдет и нескольких лет, как ты окажешься в больнице...

Позади Аркадии раздался шум: маленький черноволосый мальчик поскользнулся на лестнице, где он и подслушивал разговор. Даже стоя прямо у ступенек, психолог не услышала его приближения.

— Северус, поздоровайся с нашей гостьей. Ты ведь помнишь миссис Лэмб, не так ли? — спросила Эйлин, поспешно выпрямившись на диване. — Ну же, поприветствуй ее.

— Здравствуйте, миссис Лэмб, — механически ответил Северус, а затем побежал вверх по лестнице. Он остановился на лестничной площадке, прислушался на мгновение, и с удивительной скоростью пополз обратно, встав на том же месте, где был, когда потерял равновесие. На вид ему было не больше семи или восьми лет, одет он был в слишком свободные джинсы и выцветшую белую рубашку взрослого человека, которая свисала ниже колен и была основательно закатана на рукавах.

— Этот ребенок всегда такой угрюмый, — заметила Лора, делая глоток чая. — Не так уж много может дать образование, если что-то не в порядке, Эйлин. Жаль, что у тебя не было большего...

— О, Северус в порядке. Он очень милый на самом деле. Он заботится обо мне, когда Тобиаса нет дома. Но я все больше беспокоюсь за него. Он не играет, как раньше, и несколько раз был груб с отцом. Это... пугает меня, — тихо сказала Эйлин, но затем, с видимым усилием, снова заставила себя улыбнуться. — Неважно. Твоя дочь скоро выйдет замуж, не так ли?

Когда она задала этот вопрос, гостиная закружилась, превратившись в комнату, которая была настолько крошечной, что Аркадия обнаружила себя стоящей вплотную к стене. На небольшом соломенном матрасе лежал полусонный Северус, окруженный грудой книг, хорошо знакомых ей со времен учебы в Хогвартсе. Он выглядел примерно того же возраста, может чуть старше, и был одет в одни джинсы, чтобы спастись от летней жары.

Его черные глаза на секунду уставились в потолок, затем закрылись, и он исчез в тумане.

Яркий проблеск внезапно вспыхнувшего солнца — и вот Северус сидит на незнакомой кровати в такой же маленькой, но гораздо более обставленной детской комнате. Аркадия отошла в угол, чтобы лучше все рассмотреть, и только тогда заметила маленькую девочку в воскресном платье, роющуюся в сундуке на другой стороне спальни. Северус тоже наблюдал за ней, но вид у него был какой-то несчастный. Когда девочка (Аркадия предположила, что это Лили) вытащила из кучи вещей кукольное одеяло и нырнула обратно, он плюхнулся на бок на кровать, моргая сквозь завесу неухоженных волос.

Глядя на эту сцену, психолог на мгновение подумала, что они с Лили решили понаряжаться, но затем поняла, что его излишне длинная одежда была все той же смахивающей на халат рубашкой, что доходила ему до середины колен его ставших слишком короткими джинсов.

— Я оставила его здесь! — воскликнула Лили, голос которой был приглушен внутренней частью сундука, и Северус издал почти неслышный вздох, скользнув черными глазами к маленькому окну. — Я знаю, что оставила...

Покопавшись еще немного, она издала радостный возглас и извлекла из глубин одежды и одеял плюшевую куклу.

— Вот: ты можешь быть куклой-мальчиком, — сказала она как ни в чем не бывало, протягивая игрушку, а затем нахмурилась, увидев, что Северус лежит. — Что ты делаешь? Ты спишь? Ты не можешь здесь спать, мама говорит, что мальчикам нельзя спать в комнатах девочек!

— Я устал, — пробормотал Северус, но Лили, похоже, не впечатлила эта отговорка.

— Я буду Салли, а ты можешь быть Бином. Они будут братом и сестрой. Только… — Она замялась, бросив взгляд на закрытую дверь, а затем продолжила шепотом. — Обычно Салли — сестра куклы Туни, так что не говори ей, ладно?

Северус моргнул, но остался лежать на кровати с совершенно незаинтересованным видом.

— Сев! — Лили была явно расстроена. — Ну же!

— Я не хочу играть! — с неожиданной резкостью огрызнулся тот, садясь, и лицо Лили сморщилось, на мгновение Аркадии показалось, что девочка вот-вот заплачет.

— Ты всегда злишься! —бросила она в ответ и, фыркнув, скрестила руки на груди. — Я просто пытаюсь быть с тобой милой! Тебе не нужно быть злым!

Она сердито подошла к своему кукольному домику, а Северус наблюдал за ней с внезапной тревогой в черных глазах.

— Подожди, Лили… я передумал. Я буду играть, — сказал он и с видимым усилием спрыгнул с кровати, заставляя себя подняться лишь усилием воли.

— Может я теперь не хочу! — возразила Лили, все еще отвернувшись. Северус на мгновение стал заметно более раздраженным, но сдержался и сел, скрестив ноги, рядом с куклами.

— Бин — глупое имя, — сказал он, поднимая куклу. — Его следует назвать как-то впечатляюще, например, Мерлином.

— Бин — не глупое имя! — воскликнула Лили, еще больше сгорбившись за своими рыжими волосами.

— Еще как! Но я готов поспорить, что ты никогда не играла с Туни в настоящие куклы, — провозгласил Северус, и Лили осторожно оглянулась, глядя на него с явным подозрением.

— Что такое настоящие куклы?

— Настоящие куклы могут двигаться сами по себе, — сказал Северус, как будто это было очевидно, вытянул вперед ладони — и кукла поднялась на ноги, как марионетка, а затем подняла плюшевую руку, помахав ею.

— Ого! — В одно мгновение разочарование Лили исчезло, и она присоединилась к мальчику на полу, с восторгом подхватив Салли и попытавшись повторить его волшбу. — Бинлин может ходить в магазин, а Салли может собирать цветы на красивом поле...

Густой туман закружился вокруг, и Аркадия снова оказалась в комнате Северуса. Видимо прошло, по крайней мере, несколько месяцев: на маленьком окошке был иней, а мальчик лежал на соломенной постели, укутанный толстым слоем одеял.

Судя по солнцу, пробивающемуся через грязное окно, на дворе уже был зимний полдень, но Северус не показывал никаких признаков желания вставать.

— Северус? Северус, ты не встал? — раздался голос Эйлин, звучавший как-то отдаленно, несмотря на маленький дом. Аркадия просунула голову в закрытую дверь, прислушиваясь, и уловила тихие слова. — Тобиас, я беспокоюсь о нем. Он не появляется весь день, и так холодно... Может, ты поднимешься и проверишь его?

— Проверь сама, женщина, — рявкнул в ответ голос Тобиаса немного невнятно. — Или ты ни на что не годишься?

— Лестница, лестница... — в ее голосе проскользнула нотка истерики. — Он может замерзнуть!

— Тогда пусть замерзнет!

Аркадия отпрянула от двери, когда двое взрослых перешли на крик, а Северус прикрыл глаза рукой и по его лицу потекли беззвучные слезы.

В следующий раз, когда туман рассеялся, Аркадия оказалась в большой комнате с четырьмя кроватями со шторами и несколькими большими окнами, выходящими в мутный, жутко светящийся водоем. Она никогда не бывала в этой комнате сама, но сразу узнала в ней Хогвартс; видимо, это было общежитие мальчиков из Слизерина.

— Эй, Северус, ты идешь? — позвал незнакомый мальчик, глядя на кровать в самом дальнем углу комнаты. Он и еще двое мальчишек торопливо надевали свитера и варежки, натягивая их с ощутимым волнением. — Иначе у нас не будет равных команд!

— Нет, спасибо, — раздался тихий ответ, приглушенный задернутыми шторами на кровати с балдахином.

— Давай, я же сказал, что ты можешь взять мое пальто!

— Я себя плохо чувствую, — пробормотал Северус, и трое мальчиков обменялись взглядами, выражающими отвращение; очевидно, это не было необычным явлением.

— Как хочешь, — пробормотал первый. — Давайте, ребята. Пошли.

Глухой стук двери растворился в тумане, и теперь Аркадия стояла в гораздо более знакомой части Хогвартса. Библиотека выглядела так же, как и во времена ее студенчества, и она огляделась вокруг, прежде чем обратить внимание на двух студентов, сидящих за небольшим столом. Северус выглядел лет на тринадцать, на его бледной коже виднелся персиковый пушок; Лили успела подрасти, в то время как он оставался все еще слишком маленьким для своего возраста.

— Я так рада празднику! — воскликнула Лили, дрыгая ногами под стулом. — Ты ведь пойдешь со мной, да? Мэри и Элис уехали домой, так что мне больше не с кем пойти. И нам не придется сидеть дома на Рождество! Разве это не здорово?

Северус взглянул на нее, выглядя еще более бледным, чем прежде, а затем снова опустил взгляд на стол.

— Нет, спасибо. Я не очень хочу, — ответил он, и Лили потрясенно уставилась на него.

— Но это будет так круто! Там будут огни, феи и всевозможная еда — что значит, ты не хочешь идти?

— Не знаю. Просто не хочу, — ответил Северус, и его голос звучал так несчастно, что даже Лили, кажется, это заметила.

— Сев, ты в порядке? Может, ты заболел? — сказала она и потянулась вперед, чтобы потрогать его лоб, игнорируя протестующий крик. — Тебе нужно показаться мадам Помфри. Давай, пойдем.

— Лили, — проворчал Северус, когда она потянула его за руку, поднимая на ноги. — Я не болен. Я просто... Я просто не хочу идти, ясно?

— Ты бы хотел пойти, если бы не был болен, — твердо ответила девочка, и Северус неохотно последовал за ней, пока она вела его через все помещение к двери. — Она даст тебе Перцовое зелье, и тогда мы сможем пойти на пир.

Когда студенты вышли из библиотеки, на них опустился клуб тумана, но сцена быстро изменилась: теперь действие происходило в больничном крыле.

— Он плохо себя чувствует, а мы не хотим пропустить пир! — решительно заявила Лили мадам Помфри, пока целительница смотрела на довольно раздраженного Северуса, сидевшего на койке.

— Что ж, я не вижу ничего страшного, но давайте попробуем Бодрящее зелье и посмотрим, поможет ли оно, хорошо? — доброжелательно сказала мадам Помфри, и, когда она поспешила за снадобьем, Аркадия услышала ворчание юного Северуса по поводу напрасной траты зелий.

Однако он не стал протестовать, когда ему вручили бутылку, вместо этого он осушил ее с некоторой неохотой. Лили выжидающе улыбнулась ему с видимым нетерпением, и Северус, из ушей которого все еще шел пар, заставил себя улыбнуться в ответ.

— Ну же, пойдем есть!

— Да, — сказал Северус с наигранным энтузиазмом. — Конечно.

В тот момент, когда он вскочил на ноги, сцена закружилась, а затем застыла в другой знакомой комнате — кабинете Трансфигурации, где Минерва Макгонагалл серьезно смотрела через стол на Северуса, который вырос в молодого человека лет шестнадцати. Его внешний вид был хуже некуда: волосы жирными прядями лежали по обе стороны лица, а кожа приобрела еще более бледный и желтоватый оттенок, чем прежде, напоминая кожу его матери.

— Это уже третье задание подряд, которое вы не сдаете, — сурово произнесла профессор трансфигурации, явно в разгар нотации, и Северус стиснул зубы, сжимая кулаки.

— Я знаю это! Я был занят, ясно? Я выучил все заклинания, которые вы нам задали, разве нет?

Профессор Макгонагалл нахмурилась, ее губы сжались в тонкую линию, точно так, как Аркадия запомнила со времен своего студенчества.

— Пока что да. Я знаю, что вы намерены сдавать ЖАБА по этому предмету, и у вас, безусловно, есть способности, но крайне важно, чтобы вы подготовили курсовую работу…

— Кого волнует эта чертова курсовая работа? — взорвался Северус, перебивая. — Если я получу «превосходно», какое вам дело, что я там написал?

— Не знаю, что на вас нашло в этом году, молодой человек, — резко ответила профессор Макгонагалл, — но такое отношение к учебе недопустимо, если вы хотите добиться успеха. Пять баллов со Слизерина! И я поговорю с профессором Слизнортом о том, чтобы вы закончили свою работу.

Северус мгновение явно боролся с собой, но затем взял себя в руки, и его взгляд приобрел знакомую пустоту.

— Ладно. Поговорите с ним, мне все равно...

Сцена исчезла в тумане, подобно остальным, но на этот раз Аркадия почувствовала, что поднимается вверх, и ничего нового вокруг нее не формировалось. Выход из Омута памяти всегда вызывал странные ощущения, но она приземлилась без проблем, и, потратив некоторое время на переориентацию, психолог села за свой стол, где открыла журнал сеансов Северуса. Сегодня ей нужно было записать не только диагноз «дистимия»: даже сравнительно небольшая выборка воспоминаний выявила новые проблемы, а делать заметки всегда лучше, когда мысли свежи.

При использовании воспоминаний для постановки диагноза всегда существовала вероятность попасть под влияние предубеждений клиента, но сейчас Аркадию эта возможность волновала меньше, чем обычно. Потеря интереса и раздражительность были вполне ожидаемы для детской депрессии, и не было похоже, что эти случаи были единичными, как могло бы быть, если бы Северус намеренно собрал их вместе, чтобы получить ложный диагноз — и даже в этом случае она все равно была бы обеспокоена ранним началом депрессии. Гораздо более вероятным ей казалось, что эти воспоминания были отражением целого, и у него действительно развилась дистимия еще со времен детства.

Список вещей, которые она хотела затронуть в разговоре с ним, становился все более впечатляющим, и психолог не могла не отметить этого, когда закончила конспектировать последнее воспоминание и перешла к более структурированному формату проведения сеанса. Судя по тому, как все шло, пройдет еще немало времени, прежде чем она сможет с уверенностью сказать, что знает о большинстве его основных травм, но воспоминания определенно помогли. Формирование образа Северуса как ребенка, что вырос во взрослого человека, которого она знала как своего клиента, могло помочь ей в попытках распутать, с какими проблемами он борется и выяснить их происхождение.

Было уже около шести тридцати, когда она наконец закрыла тетрадь сеансов и положила ее и пузырек с извлеченными воспоминаниями обратно в сейф. Омут памяти она оставила на случай, если он ей понадобится завтра, и, перекинув сумочку через плечо, чтобы спрятать ее под складками плаща, психолог огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что ничего не забыла.

Выйдя из здания, она коснулась рукой своей палочки, установив за спиной защиту, и направилась вдоль по улице, успокоенная тем, что та находится у нее под рукой.

Большинство волшебников носили свои палочки в карманах или сумках, но она, как и многие маглорожденные, перешла на более боевой способ в прошлом году. Теперь она использовала «Кобуру Дуэлянта» — то же самое заклинание, которое, как она заметила, использовал Северус. Это был образец сложной пространственной магии, но он гарантировал, что палочку нельзя будет призвать или украсть у ее владельца, пока она спрятана, а также не даст отобрать ее у человека в случае засады. Она накладывала эти чары на каждого маглорожденного, встреченного ею в бегах, но они не помогали чувствовать себя дуэлянтом, а лишь дарили дополнительное душевное спокойствие. Да и ее палочка из черного ореха лучше всего подходила для работы с чарами, а не для противостояния егерям.

Тем не менее, ей уже не требовалось быть готовой к дуэли в любой момент. Косой переулок восстанавливался, магазины снова были заполнены семьями и веселыми покупателями, и атмосфера создавала ощущение комфорта, и даже безопасности. Конечно, бывали моменты, когда она проходила мимо заброшенного кафе-мороженого Флориана Фортескью или одинокого родителя, который держа своих детей под строгим контролем, бросал по сторонам пристальные взгляды, но их было гораздо меньше, чем раньше. В целом, она чувствовала себя намного лучше, чем несколько недель назад.

Согласно хорошим манерам, не стоило аппарировать почти через весь переулок, поэтому она направилась к небольшой площадке около каминов для общественного пользования. Тут еще не было такого количества людей, которое было до возвращения Сами-Знаете-Кого, но, как и в остальных уголках Волшебного мира, здесь всё постепенно возвращалось к прежней жизни.

Прикоснувшись рукой к палочке в рукаве, Аркадия повернулась на месте и направилась домой.

* * *

На следующий день, ровно в три часа двадцать минут, сигнальный перезвон возвестил о прибытии Северуса, и психолог встала со своего места, чтобы открыть дверь, попутно стряхивая крошки с блузки. Перед обедом клиентка подарила ей небольшую тарелку заварных пирожных, и Аркадия поставила их на стол, решив, что они отлично подойдут к чаю.

— Добрый день, Северус, — поприветствовала она, и тот вошел, сняв привычный черный плащ.

— Добрый день, — ответил он, поправляя рукава своей свободной мантии. Было немного странно видеть его в зрелом возрасте, но психотерапевт уже давно привыкла к временному разрыву, возникающему при просмотре воспоминаний, и она выкинула эту мысль из головы, оценивая его внешний вид по сравнению с прошлой неделей.

Одно изменение было очевидным: он выглядел выспавшимся. Темные круги под глазами почти исчезли, и он казался более бодрым, когда оглядывал офис, окидывая взглядом зеленые стены и тонконогий столик, чтобы понять, не изменилось ли что-нибудь. Ее обнадеживало то, что его настороженность выглядела нормальным проявлением участия, а не паранойей, но все равно было непривычно встречать клиента и чувствовать, что за тобой присматривают.

Ему потребовалось всего две секунды, чтобы заметить Омут памяти, безобидно стоящий на краю стола, и взгляд зельевара переместился на нее, напряженный и вопросительный.

— Похоже, дистимия у вас действительно развилась еще в детстве, — ответила Аркадия, видя, что он не хочет тянуть, и мужчина кивнул, занимая свое обычное место рядом с ней.

— Я так и думал. Я старался выбирать воспоминания, в которых другие люди упоминали о моем настроении. Это помогло?

— Это дало хорошую возможность понять точку зрения людей того времени, — ответила она, протягивая ему пузырек из своего кармана. К ее удивлению, он тут же откупорил его и вытащил палочку, начав переносить воспоминания обратно в свой разум, но психолог просто направилась за чайником и налила им по чашке лакричного чая, пока он осторожно подносил кончик палочки к своему виску.

— Как продвигаются ваши дела на этой неделе? — спросила она, когда мужчина закончил, и хрустальный флакон растворился в воздухе.

— Отлично. Лучше, чем я ожидал, — ответил Северус, дуя на свою чашку. — Вы были правы насчет анемии. Поппи чуть не взорвалась, когда я попросил ее проверить меня, но потом она установила для меня режим питания и сна, так что в итоге все обошлось. Сон не вызывает трудностей, по крайней мере с зельями, но я боюсь от них отказываться. Сомневаюсь, что смогу спать так же хорошо сам. По сравнению с этим, есть в достаточном количестве было сложновато, но по истечении недели стало легче. Вы тоже решили помочь, как я вижу?

Он многозначительно посмотрел на тарелку с пирожными, и Аркадия рассмеялась.

— Мне их подарил клиент. Я решила оставить их. — Увидев его подозрительное выражение лица, она полушутя добавила: — Они меня еще не убили, как видите.

Северус взглянул на невинный заварной крем, затем протянул руку и осторожно взял одно пирожное с тарелки, понюхав его.

— Вы часто сталкивались с ядами? — спросила Аркадия, когда легкое гудение магии в воздухе подсказало ей, что он применяет заклинания обнаружения, поскольку не была уверена, были ли его сомнения выработанной привычкой или же просто паранойей.

— Сам нет, но я хорошо в них разбираюсь. Чтобы понимать противоядия, нужно ориентироваться в ядах, а я был помощником Темного Лорда и Дамблдора по обоим вопросам… соответственно. Сделать что-то смертоносное совсем несложно, а вот скрыть свое намерение... — Он, очевидно, решил, что пирожное безопасно и откусил небольшой кусочек, вытерев крошки со рта.

— Ну, я очень сомневаюсь, что кто-то мог предугадать, что вы будете здесь сегодня, не говоря уже о том, чтобы наложить чары памяти, дабы подбросить пирожные, — легкомысленно ответила Аркадия, решив, что пока не хочет напрямую сталкиваться с Северусом по поводу его параноидальных наклонностей. Она может обсудить это с ним позже, когда его чувство безопасности несколько усилится.

— Я беспокоюсь не о себе, — прямо сказал Северус, его черные глаза пристально смотрели на нее. На мгновение Аркадия замерла, пытаясь уловить в этих словах другой смысл, но он лишь приподнял бровь, делая глоток чая.

— Что ж... спасибо. — Аркадия не знала, что сказать; она действительно не думала, что еда могла быть отравлена, но понимала, что этот жест демонстрирует заботу, пусть и косвенным образом. Северус не собирался говорить ей о своем намерении, догадалась она, — но он все равно это сделал, просто чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

Как ни странно, несмотря на отсутствие опасности, она почувствовала себя немного растроганной.

— А много ли способов борьбы с ядами, которые вы можете применить на лету? — спросила она, скорее из любопытства, и Северус кивнул.

— Есть некоторые заклинания, которые могут замедлить или остановить действие ядов, и я всегда ношу с собой безоар. Когда ты мастер зелий и обучаешь детей в непосредственной близости от ядовитых ингредиентов, вероятность того, что что-то пойдет не так, слишком высока, поэтому я предпочитаю иметь в запасе хотя бы это. Весь прошлый год я носил с собой парочку, на всякий случай; вот.

Он полез в карман и положил на стол небольшой шарообразный камень, явно предлагая ей, но Аркадия замешкалась, не зная, стоит ли его брать.

— Вам следует носить это с собой. Возможно, он никогда не понадобится, но если это произойдет, вы будете рады, что он у вас есть, — серьезно произнес Северус и, похоже, увидел сомнение на ее лице, потому что добавил: — Мне будет легче, если я буду знать, что он у вас есть. Вокруг все еще есть опасные люди, и общение со мной может внести вас в их список.

Информация сама по себе была тревожной, но мозг психотерапевта больше сосредоточился на подтексте: Северус активно пытался защитить ее. Ему было небезразлично, что с ней случится, настолько, что он прилагал все усилия, чтобы обеспечить ее безопасность.

Возможно, между ними установились более тесные отношения, чем она предполагала.

Аркадия потянулась вперед и взяла камень, наложив несколько чар, чтобы его нельзя было призвать или потерять иным способом, а затем положила в карман. Северус одобрительно посмотрел на нее и, к ее удивлению, заговорил первым.

— Вы очень умело обращаетесь с чарами. Когда-то работали с ними?

— Официально нет, — ответила Аркадия, решив, что небольшая непринужденная беседа поможет укрепить их зарождающееся доверие. — Я решила стать психологом еще до того, как покинула Хогвартс. Но я стараюсь держать их на уровне. Я часто практиковала защитные чары во время войны, но моя специальность скорее связана с тонкой работой, чем с грубой силой.

Северус кивнул, как будто это было ему по душе.

— Вы из Когтеврана? — спросил он через мгновение, и Аркадия удивленно моргнула.

— Да, именно так. Хотя большинство моих клиентов склоняются к тому, что я пуффендуйка. Почему? Неужели я так выгляжу?

— Думаю, вам это просто подходит, — сказал Северус, и его черные глаза, казалось, смотрели в самую ее душу. Аркадия выдержала его взгляд, с ностальгией вспомнив Дамблдора… и ей стало интересно, перенял ли Северус свою необыкновенную проницательность от старого директора, или же он был таким с самого начала.

— Ну а вам подходит быть слизеринцем, — ответила она, отчасти потому, что не знала, как еще ответить, а отчасти, потому что это было правдой: Северус обладал несомненной осторожностью и хитростью, которые она привыкла ассоциировать с этим факультетом.

Однако, как ни странно, это замечание, похоже, его слегка обеспокоило.

— Я всегда думал так же, — тихо ответил он. — Шляпа не рассматривала другие факультеты, когда меня распределяла. Но... несколько лет назад Дамблдор сказал мне, что он... что он считает, что я был бы гриффиндорцем, если бы меня распределили позже.

— С этим я тоже могу согласиться, — честно призналась Аркадия, думая о том, через что пришлось пройти Северусу, будучи шпионом директора. — Уверена, вы знаете об этом лучше меня, но иногда люди могут перерасти границы своего факультета. Возможно, ваша храбрость стала вашей главной чертой.

Северус рассеянно кивнул, похоже, глубоко задумавшись.

— Я не уверен, что он понимал... как больно это слышать, — наконец сказал он, и Аркадия ожидала продолжения, не понимая, что он имел в виду. — Это все, конечно, прекрасно, признать, что Гриффиндор мне подходит теперь больше, но он сказал: «Иногда я думаю, что мы проводим распределение слишком рано». Если бы я попал в Гриффиндор, вполне вероятно, моя жизнь была бы совсем не такой, какой она стала. Мне показалось, что он плюет мне в лицо, хотя я сомневаюсь, что он хотел это сделать. Если бы я попал на любой другой факультет, все бы сложилось иначе.

Он несколько мгновений помешивал свой чай, а потом сделал глубокий вдох, не дав ей ответить.

— У меня случился срыв в воскресенье, — признался он, и Аркадия невольно приподняла бровь, уловив несколько тревожных сигналов в его поведении. — Я не знаю, с чего начать объяснение, но это требует... контекста.

— Хорошо, — ответила она, терпеливо ожидая. Психолог поняла, что зельевар нервничает, когда он потянулся за очередным пирожным, используя еду как предлог повременить с ответом, но после нескольких неловких глотков все еще обжигающего чая он, похоже, пришел в себя.

— Вы, наверное, слышали, что Чарити Бербидж, преподаватель магловедения Хогвартса, пропала без вести чуть меньше года назад, — сказал он, и женщина кивнула. — Да. Она была убита Темным Лордом. И я… я был свидетелем ее смерти.

Он перешел на более ровный тон, пытаясь говорить бесстрастно, но она видела, как мерцают его глаза, пытаясь сохранить пустое выражение, и как он сцепил руки на коленях.

— Сотрудники школы знали... большую часть этой информации. Я подтвердил ее смерть, когда стал директором. Но я не говорил об этом с позиции личного опыта. Там… оглядываясь назад, я понимаю, что ничего не мог сделать, но это нелегко объяснить скорбящим друзьям. Это достаточно сложно объяснить даже самому себе.

— Тем не менее, было несколько сотрудников, которые не были... удовлетворены моим объяснением, — продолжил он, и в его плечах проступил намек на беспокойство. — Одна из них, Аврора, профессор астрономии, на этой неделе предъявила мне претензии по этому поводу. У нас случился серьезный скандал за ужином, больше похожий на перебранку. Я… я никогда раньше не выходил из себя так с коллегами. Это вызвало взрывную реакцию на протяжении всей недели: все принимали чью-либо сторону и нервничали. Минерва так переживала после нашей ссоры, что отправила меня в отпуск по болезни, пока все не уладится.

— И что в итоге получилось? — спросила Аркадия, обеспокоенная таким поворотом событий.

— Ну, в конце концов, я смог заставить себя рассказать Минерве о случившемся, а она сообщила об этом остальным. Мы с Авророй извинились друг перед другом; сейчас мы находимся в излишне вежливой стадии примирения. Тем не менее ситуация была не из лучших. Я не только потерял контроль над собой, но и позволил всей этой ситуации затянуться. Я просто... слишком боялся рассказать ей.

На его лице отражалось явное чувство вины, и он не отрывал глаз от стола, делая глоток чая.

— Как вы думаете, почему вы боялись? — спросила Аркадия, стараясь говорить мягко.

— Я просто… я боялся, что она обвинит меня, как только узнает правду. Я боялся, что они все это сделают, — тихо ответил Северус.

— И это произошло? — спросила она, наблюдая, как он со вздохом поставил чашку на место.

— Нет. Никто из них не считал, что это моя вина. Сейчас я чувствую себя довольно глупо из-за того, что откладывал это. Я боялся даже попытаться поговорить с ними, но, возможно, я просто вел себя по-детски. Можно подумать, что после всего, что произошло за этот год, я не смогу выдержать простой разговор, но я не мог заставить себя сделать это, пока практически не осталось выбора.

Глаза мужчины по-прежнему были устремлены вниз, его плечи сгорбились, и Аркадия поняла, что он ругает себя за это.

— Как вы думаете, было бы проще, если бы вы написали объяснение, вместо того чтобы пытаться поговорить с коллегами?

Северус поднял взгляд, выглядя немного ошарашенным, и она увидела, как на его лице сменяют друг друга различные эмоции: осознание, понимание, сожаление и, наконец, смирение.

— А, — сказал он. — Я... не подумал об этом.

— Это нормально — признать, что вы не готовы говорить о том, что произошло. Но в такой эмоционально напряженной ситуации было бы лучше поискать альтернативные решения, — ответила психолог, и его нога дернулась было вверх, но остановилась, а зельевар постучал пальцами по колену.

— Я чувствовал... не знаю. Я чувствовал, что должен был рассказать кому-то об этом лицом к лицу. Я хотел это сделать… правильно, наверное.

— Что плохого в том, чтобы записать воспоминание или передать его другим способом? Они бы получили нужную информацию, и вам не пришлось бы проходить через столь напряженный разговор, — заметила Аркадия, и он замялся, словно хотел возразить, но не знал, как это сделать. — Не каждое противостояние нужно встречать лицом к лицу, Северус. Вполне нормально признавать, что вам трудно и нужен альтернативный способ справиться с ситуацией. Поиск компромисса не делает вас менее храбрым и не лишает способности вести сложные разговоры, когда это необходимо. Это просто облегчит жизнь вам и, как следствие, всем, с кем вы, возможно, испытываете трудности в общении.

— Мне кажется, моим коллегам будет труднее это уважать, — ответил он, все еще выглядя неуверенным.

— Почему?

Он посмотрел на нее с досадой, но Аркадия лишь выдержала его взгляд.

— Почему вы так считаете? Можете ли вы объяснить свои доводы?

— Я... — он замолчал, нахмурившись, но затем, похоже, собрался с мыслями. — Наверное, я чувствую, что это было бы неуважительно по отношению к Чарити — не рассказать обо всем людям, которые так беспокоились за нее, с глазу на глаз. Я... чувствовал себя виноватым из-за этого на этой неделе. Я был зол на себя за то, что был неспособен признать это. Со вчерашнего дня я все время думаю, что должен был сразу все рассказать им, а не прятаться за Минервой. Мне кажется, что я только и делаю, что оправдываю свою слабость.

— Я бы не сказала, что неспособность все рассказать — это признак слабости. Я считаю, что это показывает, как сильно вы заботитесь о Чарити, а также насколько травмирующей была для вас невозможность помочь ей, — ответила Аркадия, и Северус схватил свою чашку, снова начав постукивать по ней пальцами. — Разговоры о травме часто бывают очень тяжелыми. Если вы испытываете с этим трудности, это не делает вас слабым, ни в коем случае. Важно осознать, что вам не нужно страдать, разбираясь с каждой проблемой, и не нужно заставлять себя решать ее способом, который вам не подходит. Попытки сделать это часто приводят лишь к еще большим страданиям.

Он не ответил, вместо этого сделав большой глоток чая и не отрывая взгляда от стола.

— С вами очень трудно не согласиться, — сказал он через минуту, и психолог с трудом сдержала удивленный смех.

— Моя работа — помогать вам находить разные точки зрения, а также устранять вредные мыслительные шаблоны, — ответила она, и Северус тихо вздохнул, отводя взгляд в сторону. — Вы не виноваты в том, что вам трудно говорить об этом. Установление границ очень важно: если вы чувствуете, что не можете рассказать кому-либо о чем-то, это нормально. Что вам нужно улучшить, так это способность идти на компромисс и искать решения, которые работают в рамках этих границ, а также спокойно доносить свои пределы до других так, чтобы они могли их понять.

— Спокойствие — это ключевой момент, — сухо сказал он. — Я... не умею спокойно выражать свои мысли, когда расстроен. Когда Аврора подняла этот вопрос, я сумел продержаться всего минуту, но это не первый раз, когда подобное обвинение выводит меня из себя.

— Обвинение? — Аркадия не помнила, чтобы он упоминал эту деталь спора.

— Она назвала меня трусом за то, что я не сказал правду. Меня мало что злит больше, чем когда говорят, что я трус. Это стало для меня очень больным вопросом.

Прежде чем она успела ответить, Северус прочистил горло и посмотрел в сторону.

— В любом случае, я знаю, что мне нужно над этим работать. В остальном, если не считать этой стычки, я чувствую себя более энергичным, чем это было в последнее время. Чувство подавленности не сильно изменилось, но беспокоит меня меньше, чем раньше. Уже не так часто возникают навязчивые мысли, хотя для этого есть предпосылки. Самонадеянно говорить это вскоре после того, как я вышел из себя, но мне хотелось бы думать, что я становлюсь более рациональным, чем раньше. Стало легче сохранять уравновешенность, когда я перестал испытывать недостаток сна.

— Как вы обычно определяете состояние своего психического здоровья? — спросила Аркадия, решив, что это важный момент, который нужно обсудить, и Северус на мгновение замер, размышляя.

— Ну, может это не лучший показатель, но я часто могу судить об этом, исходя из того, насколько плохо я забочусь о себе. В прошлом году мне приходилось поддерживать надлежащий вид, но в моей жизни было несколько спадов, которые были довольно серьезными. После… — Он запнулся. — После… смерти Лили, те несколько лет… я был не лучшей форме. Мои волосы отросли до самых бедер просто потому, что я не удосуживался их подстричь. Обычно я замечаю, что у меня не все в порядке, если они достигают верхней части спины или около того.

— А когда вы чувствуете себя лучше, вы делаете их короче? — с любопытством поинтересовалась Аркадия; она не ожидала такого способа оценки и никогда не сталкивалась с чем-то подобным раньше.

— Не специально, но, по сути, да. Я их подстригаю сам, раз в два месяца или около того.

— А в остальном вы стараетесь заботиться о них? — спросила Аркадия, и Северус неловко пожал плечами.

— Не совсем. Обычно я реже принимаю ванну, когда чувствую себя подавленным, но мои волосы всегда были такими, даже когда я был ребенком. Они становятся жирными в тот же день, когда я их мою.

— Это происходит с тех пор, как вы были ребенком? — Аркадия внимательно слушала, не уверенная, описывает ли он плохие привычки по уходу за собой или хроническую магическую проблему, и она начала прокручивать в памяти увиденные воспоминания, не было ли это чистой небрежностью, из-за которой его волосы выглядели такими неухоженными. — Какими средствами вы пользуетесь?

— Обычно я просто ополаскиваю их. А если становятся слишком грязными, я мою их с мылом, — ответил зельевар, и видимо что-то в выражении лица Аркадии выдало ее замешательство. — Ну, знаете, мылом. Например, мылом для купания?

Внезапно его вечно жирные волосы и кожа обрели новый смысл.

— Мыло для тела? — осторожно спросила она, внутренне поморщившись от этой мысли. Если бы она использовала гель для душа на своих вьющихся волосах… Мерлин упаси.

— Э-э… да? Куски мыла, чтобы мыться. — Северус начал выглядеть растерянным, и Аркадия проследила за выражением своего лица, но оно уже вернулось к нейтральному состоянию. — Разве… разве мыло для купания не для этого? Мама всегда говорила, что не стоит слишком часто мыть голову. Дома мы мылись только раз в неделю, но я начал мыться ежедневно, когда пошел в Хогвартс. Там в общежитиях есть ванные комнаты.

— У вас был флигель⁽¹⁾? — спросила она, и он кивнул, нервно теребя прядь волос.

— Наши соседи пользовались им совместно с нами. Я добавил ванную комнату в дом, когда переехал, чтобы мне не пришлось возвращаться в него.

Он посмотрел на нее, и психолог увидела, как на его скулах выступил румянец смущения.

— Я что-то делал не так, да? — спросил он и начал ковырять ногти, но остановился, когда она посмотрела на его руки.

— Я бы не сказала, что это неправильно, но мыло для тела обычно не самое лучшее средство для волос, — ответила Аркадия, и он покраснел еще сильнее, а выражение его лица из смущенного превратилось в униженное. — Вам не нужно стыдиться, Северус. Я уверена, что когда ваша мама учила вас пользоваться мылом, в вашем обществе это было нормой. Многие люди не могут позволить себе роскошь вроде специального шампуня и кондиционера, и это не отражается на вас как на человеке.

— Я всегда думал, что они... необязательны, — сказал он нехарактерно тихим голосом.

— Ну, строго говоря, так оно и есть. Но если вы захотите их попробовать, то, возможно, обнаружите, что они лучше подходят для ваших волос, — ответила она, и мужчина отвел взгляд, сгорбившись.

— Вам не обязательно быть такой милой. Я знаю, что выгляжу ужасно, — резко сказал он, переходя в оборонительную позицию.

— Северус, я и не собиралась быть милой. Ваша внешность не влияет на мое отношение к вам как к личности, и я говорю вам об этом только потому, что вы спросили.

Он сверкнул на нее глазами, но Аркадия лишь ответила на его взгляд, привыкшая не обижаться на подобную реакцию.

— И это все? Надо просто перестать быть сальным засранцем? — требовательно бросил он, но она не ответила, не желая поощрять такое поведение. — Просто пойди и купи себе какое-нибудь шикарное мыло, и все твои проблемы будут решены? Никто не будет ненавидеть и насмехаться над тобой? Тебя не будут высмеивать за то, что ты всю жизнь думал, что не можешь это контролировать?

Он был зол, но психолог чувствовала, что за этим кроется его досада, десятилетия обид и разочарований поднимались на поверхность.

— Просто исправь это! Чаще принимай ванну! Используй зелье для волос! Ведь это все так просто, правда?

Он тяжело дышал, его глаза стали жесткими, и Аркадия вмешалась, твердо произнеся:

— Северус, пожалуйста, сделайте глубокий вдох.

Он зло посмотрел на нее, но подчинился, и терапевт увидела, как он снова взял себя в руки, его плечи опустились, выходя из оборонительного положения.

— Я не говорю ничего подобного, Северус, и никогда не скажу. Мне жаль, что другие говорили вам это в прошлом. Гигиена не самоочевидна, и вполне разумно следовать тому, чему тебя учили в детстве. Решите ли вы изменить свои привычки в уходе за собой или нет, это полностью зависит от вас и ваших желаний, и это не повлияет на наши отношения. Это личное решение, и никто не должен принимать его за вас.

Северус не отвечал несколько минут, но она видела, как дернулось его лицо, и знала, что он борется с бурей эмоций, которые едва не привели его в ярость.

— Все просто… предполагали, что я знаю, — с горечью сказал он и резко поднял голову, стиснув руки в кулаки. — Откуда мне было знать? Откуда мне знать, как мыть голову или сколько мне нужно есть? Меня не баловали ваннами, едой и слугами. Когда у нас заканчивались деньги, мы голодали! Моя мать скорее позволила бы нам умереть, чем использовала магию для приготовления еды или поддержания нас в чистоте!

Его руки дрожали, и он сердито смахнул слезу в уголке глаза.

— Меня просто тошнит от людей, которые считают, что я все это знаю! Может, остальным из вас повезло, но у меня никогда не было человека, который научил бы меня заботиться о себе!

Аркадия хотела что-то сказать, чтобы успокоить его, но Северус резко поднял на нее взгляд, его черные глаза сверкали огнем.

— Вы говорите, что не осуждаете меня, но разве это не так? Сальный полукровка-слизеринец из магловских трущоб, который вырос и стал Пожирателем смерти! Я не дурак — я знаю, что обо мне думают люди! Не думайте, что я не осознаю, что когда люди заботятся обо мне, это происходит несмотря на мои волосы, лицо и гигиену. И это не значит, что я не пытался! Я мыл волосы чаще, стриг их, пробовал зелья и порошки, но все всегда возвращалось к этому, и мне надоело, что все всегда сводится к деньгам, воспитанию и двум родителям, которым на самом деле было на тебя наплевать!

Он довел себя до такого состояния, что короткая волна эмоций выплеснулась наружу, в его груди заклокотало, а слезы и сопли потекли по напряженным морщинам разочарования на его лице. Аркадия молча протянула ему коробку с салфетками, и он высморкался, снова вытирая глаза.

— Северус, дышите глубже, пожалуйста, — проговорила она, на этот раз более мягко. — Я понимаю, по крайней мере отчасти, каково это — жить в бедности. Хотите, я расскажу вам, почему я не стану вас осуждать?

У Северуса перехватило горло, он кивнул и закашлялся в салфетку.

— Я тоже росла в бедном районе, в магловском сообществе, полностью отрезанном от мира волшебников. Я маглорожденая, и никто из моей семьи не умел пользоваться магией, поэтому мы стирали и убирались исключительно вручную. Не думаю, что мы были такими же бедными, как ваша семья, но мы жили просто, и я приобрела много привычек, от которых мне пришлось избавиться во взрослой жизни.

Она внимательно следила за ним, чтобы понять, достаточно ли этого, но тоска в его глазах померкла лишь самую малость. Казалось, он ждал, поэтому психолог продолжила, тщательно взвешивая, что именно рассказывать.

— Когда мне было четырнадцать, я рассказала родителям одну деталь личного характера, и они решили, что не могут принять это, и выгнали меня из дома. С того дня и до совершеннолетия я жила на окраине нашего селения летом, полагаясь на друзей и другие семьи в плане еды и жилья. Иногда я жила совершенно одна, не имея практически никакого доступа к воде или чистой одежде. Мне потребовались годы, чтобы прийти в себя, и я благодарна каждому человеку, который видел дальше моего внешнего вида и предлагал мне помощь и доброту. Когда я говорю вам, что ваша внешность не влияет на мое мнение о вас, я имею в виду именно это. Я очень много работала, чтобы отучиться от предубеждений и предрассудков, с которыми сталкивалась в те годы.

Черные глаза Северуса слегка расширились, словно вбирая в себя все это, и его взгляд метнулся в сторону, уткнувшись в пол.

— Но вы все-таки изменились, — произнес он хриплым и зажатым голосом. — Теперь никто не оскорбит вас за вашу внешность.

— Возможно и нет, но в молодости я очень стыдилась своего внешнего вида, поэтому и решила приложить к этому столько усилий, — ответила психолог, и плечи мужчины снова сгорбились, на этот раз скорее от дискомфорта, чем от гнева.

— Я ненавижу то, как я выгляжу, — признался он, и Аркадия поняла, что поделиться этой историей было правильным выбором. Предложив ему часть своей неуверенности, она помогла ему поверить, что он может доверить ей свою. — Я всегда это ненавидел. Ни один из моих родителей не был привлекательным, и мне досталось худшее от них обоих. Худой, угловатый и черноволосый, как моя мать, с ужасным носом отца. Каждый раз, когда я вижу его в зеркале, он напоминает мне о нем. Я даже не получил его роста или комплекции, что могло бы компенсировать это; я никогда не рос так, как подобает мальчику. Подросткам полагается перерастать свою худощавость, но я сохранил ее.

Он демонстративно вытянул вперед руку, и Аркадия вынуждена была признать, что, если приглядеться, он действительно был весьма худого телосложения.

— Каждый раз, когда я признаюсь кому-то, что хотел бы выглядеть по-другому, быть выше или шире, мне всегда говорят, что привлекательность субъективна. Наверное, так оно и есть, но скажите честно: могли бы вы посмотреть на меня и подумать, что я привлекателен?

Он не сводил с нее взгляд, но в его глазах не было ни смущения, ни разочарования, только смирение.

— Не думаю, что это продуктивный вопрос, — ответила Аркадия, а затем, поскольку он пристально смотрел на нее, добавила: — Я тоже не лучший человек, которого стоит спрашивать. Могу честно сказать, что я очень мало думаю о внешности, особенно когда работаю с клиентами.

Это была не единственная причина, но за этот сеанс она уже рассказала более чем достаточно, и хотела сохранить оставшуюся терапевтическую дистанцию.

— Вот. Люди обычно избегают отвечать на этот вопрос, — кисло произнес Северус и, сложив руки на груди, откинулся на спинку кресла, впервые за все время их сеансов скрестив ноги.

— Если вас беспокоят определенные аспекты вашей внешности, есть способы их изменить, — мягко предложила Аркадия, но его губы лишь еще больше скривились.

— Дело не в чем-то одном. Дело… во всем этом, — выплюнул он и уткнулся взглядом в журнальный столик. — С возрастом все становится только хуже. Из-за войны и работы в Хогвартсе я уже выгляжу на пятнадцать лет старше, чем есть на самом деле, и потеря веса сделала все еще ужаснее. Я и раньше испытывал к своей внешности смешанные чувства, но теперь? Мне противно думать о том, каким меня видят другие люди. Потому что, по правде говоря, никто не называет меня привлекательным. Меня никогда не называли красавчиком, щеголем или другими прилагательными, которые люди бросают в адрес других мужчин. Когда я слышу, что люди говорят обо мне, это всегда «сальный», «мерзкий», «уродливый»… и знаете что? Ладно. Если я отвратителен, то пусть будет так. Я лишь хочу, чтобы люди перестали притворяться, что это не так.

Он повернул голову, чтобы посмотреть на нее, а после поднял руку и провел ею по голове, чтобы показать, как его волосы плотно прилегают к коже, словно их примазали маслом.

— Я слышу, как люди говорят о моей внешности только когда они не знают, что я рядом, и это никогда не бывает положительным. Никогда. Но если вы напрямую спросите мнение кого-то из них, он начнет юлить и говорить, что я «худой» или «серьезный» или еще какую-нибудь ерунду, хотя я прекрасно знаю, что я худой как щепка, а нос в три раза больше, чем нужно для моего лица. И меня это просто достало.

Он угрюмо замолчал, и Аркадия задумалась, как лучше ответить. Обычно она старалась не акцентировать внимание на физических особенностях при решении вопросов самооценки, но у Северуса явно было много негативных мыслей по этому поводу, и было бы нехорошо не обсудить их, прежде чем переключить внимание на менее материальные детали.

— Я легко могу назвать несколько вещей, которые люди сочтут в вас физически привлекательными, — сказала она, и Северус фыркнул.

— Дайте-ка угадаю: мои глаза и голос? Это что-то новенькое, — резко ответил он, но ее это не смутило.

— Вообще-то, нет. Мне кажется, что вы очень экспрессивны, и я думаю, что многих людей привлекло бы то, как вы говорите и жестикулируете. Вы часто используете руки, когда говорите, но кроме этого вы используете голову, плечи и осанку, чтобы подчеркнуть свои слова. Это очень коммуникабельно и открыто, и я думаю, что это показывает честность и искренность.

Северус уставился на нее с открытым ртом, совершенно не готовый к такому ответу, и Аркадия увидела, как его скрещенные руки ослабли и упали на колени.

— Также вы используете множество разнообразных интонаций и тембров голоса, и сочетаете их с мимикой, чтобы передать широкий спектр эмоций. Вы можете молчанием четко выразить свои мысли, а можете сказать что-то, имея в виду совершенно противоположное, но оба ответа будут понятны даже людям, которые плохо вас знают. Когда вы находитесь в состоянии окклюменции, это очень сильно меняет вас: вы перестаете жестикулировать и ваш голос становится ровным. Но когда вы расслаблены и говорите без стеснения, вы становитесь необычайно многогранным и выразительным. Я думаю, это было бы привлекательно в любом человеке.

Северус все еще смотрел на нее, но понимание, даже принятие, начало проступать на его лице, и внезапно он стал выглядеть почти... воодушевленным.

— Может, когда люди говорят, что им нравится ваш голос, они на самом деле имеют в виду, что им нравится, как вы говорите. А когда они делают комплименты вашим глазам, то на самом деле им нравится как вы используете их для самовыражения, — предположила Аркадия, а он сидел, потеряв дар речи, и она ободряюще улыбнулась ему. — Физические данные действительно влияют на привлекательность, но большая часть человеческого взаимодействия основана на общении; людям свойственно улавливать как вербальные, так и невербальные сигналы, и вы удивительно искусны в тех, и в других. Другими словами, вы очень хороший собеседник. Думаю, многим людям нравится слушать вашу речь или разговаривать с вами, не понимая почему.

— Я… я никогда не думал об этом, —ответил Северус, пораженный. — Я имею в виду… я обращаю внимание на свое выражение лица, но я никогда не думал, что кто-то может... найти его притягательным.

Он говорил так, словно сама эта идея была ему чужда, но психолог видела, как он переосмысливает и оценивает полученную информацию, сравнивая ее с тем, что думал раньше.

— Человеческое поведение сказывается на том, что люди думают друг о друге. Даже если они не понимают, что именно им в вас нравится, ваша экспрессивность привлекает окружающих, — объяснила Аркадия, и мужчина моргнул, легкий румянец поднялся к его ушам. — К тому же вы остроумны и красноречивы, и все это повышает вашу способность к общению. Когда мы впервые встретились, я первым делом обратила внимание на язык вашего тела и голосовые сигналы; даже в состоянии окклюменции вы передаете много информации. По мере того как продолжались сеансы и я узнала вас лучше, я стала понимать гораздо больше из того, что вы говорите, как по смыслу, так и по эмоциональному контексту.

Северус на минуту погрузился в раздумья, его брови дернулись, как будто он внезапно осознал их подвижность. Выражение его лица тоже подрагивало, колеблясь между глубокой задумчивостью и тревожной хмуростью.

Наконец зельевар поднял на нее глаза.

— Как вы это делаете? — спросил он, и теперь настала очередь Аркадии недоуменно хлопнуть глазами.

— Что именно?

— Переигрываете меня. Как бы я ни реагировал, и какую бы проблему я вам ни подкидывал, вы всегда знаете, как меня утихомирить. Как будто вы всегда на шаг впереди меня, и у вас всегда есть аргументы, с которыми я не могу поспорить; вы разбираете мои мысли на части так, что я удивляюсь, как я вообще в это верил. Большую часть недели мне хотелось придушить своих коллег, потому что никто из них не понимал ни единого моего намека, а вы видите в моих репликах то, о чем я даже не подозревал. Я рассказываю вам такие вещи, о которых даже вообразить не мог, что расскажу другим людям, но при этом у меня никогда не возникало ощущения, что вы манипулируете мной или вынуждаете меня. Как?

Несмотря на предположение Северуса, Аркадия не чувствовала себя даже отдаленно готовой ответить на этот вопрос, не говоря уже о том, чтобы быть на шаг впереди.

— Это... на самом деле не моя заслуга, — сказала она, помявшись. — Я лишь подстраиваюсь под то, что вы мне рассказываете, чтобы лучше помочь вам. Если бы я решила, что мне нужно что-то знать, я бы спросила вас напрямую, и у вас всегда была бы возможность не отвечать.

— Я вам верю, — сообщил он, и похоже был искренен: он смотрел на нее с выражением, которое она могла определить как новообретенное уважение. — Вы разбираетесь в людях и используете это в их интересах. Не думаю, что это плохо. Я манипулирую людьми таким же образом, направляя их мысли и эмоции. Это просто инструмент общения, а не что-то изначально плохое или хорошее; это не так уж и отличается от моих навыков в зельеварении, которые позволяют создавать как яды, так и противоядия. Но вы в этом более искусны, чем я.

Аркадия пару раз получала от клиентов звание манипулятора, но ни разу ей не говорили об этом с явным намеком, что считают это чем-то хорошим.

— Полагаю, — продолжил Северус, как будто тема была кратким отступлением, — если рассуждать объективно, я хотел бы меньше стыдиться своей внешности. Уверенность в себе никогда не была... моей сильной стороной.

По крайней мере на это у нее был ответ.

— Я не думаю, что акцент на физических особенностях полезен при решении вопроса уверенности в себе, — заметила Аркадия, пытаясь собраться с мыслями. — Но, как показывает ваша коммуникабельность, есть внешние качества, которые вы можете контролировать в отношении своего облика. Лучше поискать в себе черты, которые вы можете изменить, например, прическу или одежду, в которой вы чувствуете себя уверенно. Как правило, люди не могут контролировать цвет своих глаз, форму лица или рост — и поэтому, создавая свой образ, вы сосредотачиваетесь на тех чертах, которые можете выбирать по своему усмотрению. Вы спрашиваете себя, что вы хотите, чтобы другие видели в вас, и чем вы можете гордиться, и работаете над улучшением тех частей себя, которые вы больше всего цените.

— Наверное, это имеет смысл, — ответил Северус, и на смену напряжению, которое он испытывал всего минуту назад, пришла подавленность. — Я знаю, что это ваша работа, и вы уже многое от меня вытерпели, но… спасибо, что отнеслись ко мне с пониманием. Я злился не на вас. Я... злился на себя, наверное.

— Я знаю, — мягко ответила Аркадия. — Я бы сказала, что ваше разочарование было направлено на разные источники.

— Это... нелегко, признать, что я мог бы избежать стольких оскорблений, — сказал он, поникнув, и Аркадия видела, как он провел рукой по локтю, а затем опустил ее к своей Метке.

— Оскорбления — не ваша ответственность, Северус. Вы не сделали ничего, чтобы заслужить их. Вы понимаете это? Вы не виноваты в жестокости, которую люди направляют на вас. Люди, которые судят о вас по вашей внешности, не говоря уже о том, чтобы унижать вас за это, — это не те люди, за которых вы должны чувствовать ответственность. Их выбор принадлежит только им, так же как и ваш выбор принадлежит вам.

— Обычно меня это не так уж и волнует. Просто теперь, когда мое здоровье ухудшилось, игнорировать это стало сложнее.

Он поднял глаза, уловил ее взгляд в сторону песочных часов, которые показывали, что осталось меньше десяти минут, и выдавил из себя смешок.

— Полагаю, я должен быть рад, что у меня снова появилось время побеспокоиться о своем внешнем виде. Какое-то время это было далеко внизу списка моих приоритетов, — сказал он, пытаясь пошутить, но психолог посмотрела на него серьезно.

— Но теперь вы ставите свое здоровье на первое место в этом списке, не так ли?

— Намного выше, чем было в течение долгого времени. Оно восстановится. Правда, — добавил он, успокаивающе подняв руку.

— На следующей неделе я хотела бы поговорить о некоторых других приоритетах из этого списка. Вы уже подумали о своих ближайших целях? — спросила она, понимая, что ей нужно продолжать настаивать на своем, и он издал раздраженный вздох.

— На этой неделе? Честно говоря, я думал в основном о том, найдутся ли среди моих коллег те, кто позволит мне остаться, если я в конечном итоге этого захочу. Я подумаю об этом еще раз, теперь эта проблема позади.

— Буду рада услышать ваши мысли, — ответила Аркадия, заметив, как мужчина слегка поморщился. — На предстоящей неделе я хочу, чтобы, помимо выполнения предыдущего домашнего задания, вы постарались сосредоточиться на способах достижении этих целей. Вы свободны в следующую пятницу в десять тридцать?

— В пятницу? Вполне, — ответил он, не сделав никаких попыток зафиксировать отклонение от их обычного графика.

— Тогда я запишу вас на это время. Прежде чем мы закончим, я хочу повторить тот же опрос, что мы проводили на прошлой неделе.

— Тот, который измеряет депрессию? — спросил Северус, и она кивнула, открывая тетрадь для сеансов, где были записаны вопросы.

— Напомню, ответы: «совсем нет», «несколько дней», «более половины дней» и «почти каждый день». За последние две недели как часто вас беспокоили какие-либо из следующих проблем? Отсутствует интерес или удовольствие от выполнения каких-либо действий.

— Три.

— Присутствует чувство подавленности, угнетенности или безнадежности?

— Два.

— Вы с трудом засыпаете или имеете прерывистый сон, либо вы слишком много спите.

— Два. Я проспал всю пятницу, но, если не считать этого, зелья хорошо регулируют мой сон, — ответил он, и психолог сделала паузу.

— Вы проспали всю пятницу? В каком смысле?

— Я спал с вечера четверга до утра субботы, когда принял первую дозу «Сна без сновидений».

Очевидно, прочитав недоверие на ее лице, Северус несколько смущенно пожал плечами.

— Я не думал, что это достаточно важно, чтобы упоминать. Во всяком случае, больше этого не случалось. Поппи думает, что это было единичным случаем из-за накопленного недосыпания.

— Тем не менее, я бы хотела, чтобы вы упоминали о таких вещах. Мне нужно знать, какие у вас проблемы со здоровьем и какой уход вы получаете, если я хочу обеспечить вам эффективное лечение, — сказала Аркадия, не скрывая строгости в голосе. — В будущем, пожалуйста, сразу же сообщайте мне обо всем подобном. Что касается опросника — чувствуете ли вы усталость или недостаток энергии?

— Один, — ответил Северус немного недовольно.

— Плохой аппетит или переедание?

— Два. Мой аппетит улучшился, но не настолько, чтобы я чувствовал голод к началу большинства приемов пищи.

— Плохо о себе думали — считали себя неудачником или испытывали разочарование в себе, либо думали что подвели других?

— Три.

— Вам было трудно сосредоточиться, например, при чтении газеты?

— Ноль.

— Двигаетесь или говорите так медленно, что другие люди замечают это? Или наоборот — вы настолько суетливы или беспокойны, что двигаетесь гораздо больше обычного.

— Ноль.

— Вас посещают мысли о том, что лучше было бы умереть или причинить себе какой-либо вред?

— Ноль.

— Это значительное улучшение по сравнению с прошлой неделей, — заметила Аркадия, удивленно приподняв бровь, а Северус слегка пожал плечами.

— Вы были правы насчет еды и сна. Было несколько дней, когда мне становилось хуже, оттого что я был в ссоре с Авророй, но я думаю, что, решив эту проблему, я почувствовал себя... лучше, в каком-то смысле. Раньше я не понимал, насколько сильно это меня тяготило.

— Базовый отдых очень важен для восстановления, как и решение подобных проблем. Что касается опроса, ваши ответы в сумме составляют тринадцать баллов, что опускает вас в диапазон умеренной депрессии. Вы все еще подходите под категорию тяжелой депрессии, но ненамного. Я думаю, вполне возможно, что вы постепенно выходите из тяжелого депрессивного эпизода, — сказала она, и мужчина кивнул, соглашаясь.

— По сравнению с тем, как я себя чувствовал несколько недель назад, мне стало гораздо лучше. Если худшим в моей жизни был период глубокой депрессии, то сейчас я определенно чувствую, что прошлый год закончился.

— Всегда есть вероятность, что ситуация снова ухудшится, — напомнила ему Аркадия, и Северус приподнял темную бровь.

— Если только не появится еще один Темный Лорд. Я не могу себе представить, что все может стать настолько плохо, как бы ни было ужасно. Тем не менее, я зашел так далеко не для того, чтобы искушать судьбу. Я буду следить за этим.

— Я тоже, — ответила она, и на лице мужчины промелькнула полуулыбка, которая тут же сменилась легкой нерешительностью.

— У меня к вам есть вопрос, если вы не против, — произнес Северус с некоторой опаской, и психолог кивнула, предлагая продолжить, заметив, как он на мгновение замешкался. — Простите, если это немного личное, но… когда я разговаривал с Минервой и Поппи на прошлой неделе, они, кажется, не узнали ваше имя.

— Ах, да. — Аркадия все гадала, когда же всплывет этот вопрос. — Когда я окончила Хогвартс, я почувствовала, что мое имя не подходит мне как личности, поэтому я его сменила.

— О. — Северус, похоже, испытал некоторое облегчение, услышав это, и расслабился в своем кресле, понимающе кивнув. — Понятно. Тогда все логично.

Он сделал глоток чая, похоже, удовлетворенный ее ответом, и Аркадия не смогла удержаться от легкой кокетливой улыбки.

— Обычно в этот момент люди спрашивают, что это было за имя, — шутливо сказала она, но Северус поспешно покачал головой.

— Нет, я не хочу об этом спрашивать. Мне просто было любопытно. Извините.

— Не стоит извиняться. Я все равно не отвечаю, когда мне задают этот вопрос, — ответила она, забавляясь, но зельевар нахмурился, явно обеспокоенный.

— И все же я не хотел. Ненавижу, когда люди задают мне слишком личные вопросы… вопросы, которые, черт возьми, их не касаются. Если вы сменили имя, полагаю, вы не хотите, чтобы о вас думали под этим именем. Этого самого по себе достаточно, не так ли?

Он встал прежде чем она успела ответить, взял их чашки и отнес к столу, в то время как песочные часы прозвенели, возвещая об окончании сеанса, а вместе с ним и о завершении ее рабочего дня. Аркадия смотрела, как Северус возвращается, несколько удивлённая тем, в какое русло зашёл их разговор, а затем тихо рассмеялась, когда он наклонился, чтобы взять со стола последнее пирожное, положив взамен привычную стопку сиклей.

— Значит, они точно не отравлены? — она поднялась, чтобы проводить его до двери, и Северус пожал плечами, отправив пирожное в рот, чтобы можно было натянуть плащ.

— Если и так, то это заслуженно, раз меня удалось обмануть. Что ж, до следующей пятницы.

— Берегите себя, — ответила она, и зельевар открыл дверь, но остановился на полпути.

— Эм… спасибо еще раз, — сказал он, и психолог улыбнулась, выражение ее лица стало более мягким.

— И вам спасибо. Сосредоточьтесь на достижении своих целей, — напомнила она, и неуверенная улыбка, которую мужчина хотел было подарить в ответ, исчезла, а сам он тяжело вздохнул.

— Да, обязательно. Берегите себя, — ответил Северус и вышел, закрыв за собой дверь. Проследив через окно, как он идет по улице, Аркадия села за стол, чтобы закончить заметки об их сеансе, хотя ее мысли были несколько более рассеянными, чем накануне вечером.

Она уже давно не вспоминала о своём детстве, с тех пор прошло немало времени. Обычно вопрос о нем заставлял ее еще менее охотно возвращаться к воспоминаниям, но что-то в том, что Северус, задав вопрос, сразу же понял, что ему об этом знать не положено, снизило эту автоматическую оборонительную реакцию.

Как он успел заметить, имя, которое она носила сейчас, было не тем, с которым она родилась. Она ожидала, что в какой-то момент этот вопрос прозвучит, зная, что половина его коллег будут помнить ее как бывшую студентку, но он, похоже, не узнал ее настоящего имени, за что она была благодарна. Она не ненавидела его, как таковое… но оно не отражало того человека, кем она была сейчас. Она оставила его позади не просто так.

Как и у многих маглорожденных, ее магические способности вызывали напряжение в отношениях с родителями. Странный мир мантий и волшебных палочек был для них чем-то совершенно непостижимым, но поначалу они пытались воспринимать его как благословение. Только когда она вернулась домой в четырнадцать лет, успокоенная открытостью мира волшебников, то обнаружила, что есть вещи, которые они категорически не приемлют, вещи, которые они считают хуже магии.

И вот она начала новый путь, отдельный от своей семьи.

Став взрослой, она помирилась со своими двумя братьями, когда те уехали от родителей и увидели мир. Это было горько-сладкое воссоединение, но теперь все было в порядке. Ей следовало бы написать им; они смутно знали о войне, так как она предупреждала их, что, возможно, ей придется скрываться, и они, вероятно, будут беспокоиться из-за того, что она не написала им на Рождество и Пасху. Она была так занята поисками друзей-волшебников и клиентов, чтобы убедиться, что те в безопасности, что отодвинула все менее срочные дела на задний план.

На мгновение она задумалась не написать письмо, прежде чем уйти из офиса, но отбросила эту мысль. В конце концов, прошел почти год. Ей нужно было подумать о том, что она хочет сказать, какие вопросы задать. Сын ее племянницы был помолвлен в прошлом году — свадьба еще не состоялась? Или она уже была? За последний год она могла обзавестись внучатой племянницей или племянником и даже не подозревать об этом! Не говоря уже о тех, что у нее уже были, о днях рождения и выпускных, которые она пропустила...

Убрав записи в сейф, Аркадия накинула плащ и вышла в переулок, ее походка внезапно приобрела решимость.

К черту письма — ей нужно позвонить!

---

1) Вспомогательная пристройка к жилому дому или отдельно стоящая второстепенная постройка. Флигель имеет собственный вход и может использоваться для разных целей, таких как дополнительное жилое помещение, гараж, мастерская или склад.

Вернуться к тексту