Горячее солнце в холодной воде (джен)

Гермиона медленно помешивала ложечкой чай, молча глядя куда-то поверх стола, накрытого к ужину заботливым Кикимером. На углу, в аккуратном, обвязанном синей суконной верёвочкой свёртке из белой бумаги, лежали готовые на завтра вкусности для Гарри. С тех пор как Гарри пошёл на поправку, старший целитель запретил ей оставаться в больнице на ночь.

— Для экстренных случаев у нас есть целая армия дежурных целителей, — недовольно ворчал он, твёрдой рукой выпроваживая упирающуюся Гермиону за дверь после очередного вечернего осмотра. — Уж поверьте, миссис Грейнджер, что мы справимся, и за ночь с вашим мужем ничего не случится.

Гарри только улыбался, наблюдая за их неравной борьбой.

Резкий звук около входной двери заставил Гермиону вынырнуть из глубокой задумчивости. Не дожидаясь, пока из своей комнатушки поднимется Кикимер, Гермиона вышла в коридор, заканчивающийся небольшой прихожей, и направила палочку на дверь, возле которой заливался настойчивым звоном медный колокольчик.

* * *

Когда-то стены длинного и мрачного коридора украшали старинные портреты, а над лестницей висели головы домовиков, служивших семейству Блэков. Гарри пришлось снести всю стену, чтобы избавиться от фамильного портрета Вальбурги Блэк вместе с заклятием вечного приклеивания и её сородичами, которые не переставали орать и оскорблять его до последнего момента, пока волшебный огонь жёг их рты и лица, уничтожая весь нарисованный род Блэков. Гарри терпеть не мог вспоминать о своём, хотя и очень дальнем, родстве с ними. Заменив одну стену на другую и тёмные мрачные расцветки коридора на любимые светлые, Гарри следом отправил на помойку всех покойных домовиков Блэков, а лестницу, ведущую наверх к гостиной и спальням, обшил деревянными панелями и осветил волшебными свечами, которые зажигались от щелчка его пальцев. Правда, Гермионе, не любившей беспалочковую магию, приходилось включать их по-старинке.

* * *

— Алохомора!

Отремонтированная и перекрашенная дубовая дверь послушно распахнулась, и Рон тут же отдёрнул руку от звонка.

— Привет! — нервно сказал он, пряча руки за спину, стискивая переплетённые пальцы и уже жалея о своём решении прийти сюда. Уж очень неприветливо выглядела его бывшая жена, стоя в проёме, ведущем в столовую, с волшебной палочкой в руках. — Можно войти? Мне нужна твоя помощь, Гермиона.

— Что ты от меня хочешь, Рон? — резко спросила Гермиона, когда они поднялись в гостиную и уселись друг напротив друга в глубокие кресла, которые — как и многое в доме — сменили свою тёмно-зелёную расцветку и стали серыми с серебристыми вкраплениями. Уизли с удивлением осматривался вокруг, не узнавая в этой просторной светлой комнате ту самую гостиную, в которой они когда-то засиживались вместе с другими членами Ордена Феникса.

— А Гарри постарался! Дом Сириуса совсем не похож теперь на родовое гнездо Блэков, — одобрительно сказал Рон и смущённо опустил глаза, увидев поджатые губы Гермионы.

— Это дом Гарри, — поправила она, — такой, каким его хочет видеть он. Зачем ты пришёл, Рон?

Снова, только чуть мягче, спросила Гермиона, не отводя взгляда от его лица, которое в считанные секунды превратилось из бледного в ярко-розовое.

— Я… Это… Хотел… — начал запинаться Рон, потом задержал дыхание, сжал руки в кулаки и посмотрел ей в глаза.

— Прости меня, Гермиона! За все наши семь лет. За моё тупое упрямство. За бесконечное нытьё. За то, что не понимал очевидного. И ни на что не хотел смотреть. И делать. Но я любил тебя, Герми. Как умел. Наверное, не надо было нам становиться мужем и женой, только прошлое уже всё равно не исправить. Но знаешь… Мы слишком многое пережили вместе. И я не хочу, чтобы вся наша долгая дружба закончилась вот так. Ты простишь меня? — напряжённо-уверенным голосом выпалил он и замолк в ожидании.

Губы Гермионы удивлённо приоткрылись, лицо стало по-детски испуганным, а глаза подозрительно заблестели.

— Господи… Рон! — прошептала она, быстро вытирая ладонью предательницу-слезу, скатившуюся по щеку. Потом долго смотрела в сторону и молчала, не желая, чтобы Рон слышал, как дрожит голос. Наконец повернулась и глубоко вздохнула, восстанавливая дыхание.

— Мне надо было сказать тебе сразу, как я поняла, — покачав головой, тихо начала Гермиона. — Но я струсила. И Гарри… Ты знаешь его. Никогда в жизни он не встал бы у тебя на пути.

Она горько усмехнулась.

— Он давал мне шанс за шансом, ждал, что я решусь. А я…

И замолчала, не в силах продолжать из-за душивших её слёз. Теперь они без остановки бежали по щекам, попадали в нос, рот и стекали на шею. Губы Гермионы дрожали, глаза под длинными ресницами покраснели, и она судорожно сжимала и разжимала пальцы, пытаясь остановить этот нескончаемый поток солёной воды. Тишина повисла в комнате.

— А я… молчала, — наконец смогла выговорить Гермиона. — Год. Два. И он отступил. Смирился.

Она посмотрела на Рона.

— Я старалась быть хорошей женой. И я любила тебя, Рон. Но это была совсем другая любовь. Прости меня. Я тоже меньше всего хочу, чтобы всё закончилось вот так.

Рон наклонился вперёд и вытер ей слёзы. Взял её холодные пальцы в свои руки. Крепко сжал. И они снова замолчали. Часы внизу пробили девять. Рон потряс головой, прогоняя тяжёлые мысли, и притянул Гермиону к себе. Обнял. В его объятиях не осталось и следа былых чувств. Так мог обнимать отец, или старший брат, или близкий друг. Тихонько похлопал её по спине.

— Натворили мы с тобой дел… — проговорил он в густые каштановые кудри. Гермиона отодвинулась и опустила руки, обнимавшие его за плечи. Коротко кивнула. И улыбнулась.

Кикимер заново согрел чай и поставил на стол свежие булочки с кремом. «Когда он успел?» — подумала Гермиона, но не стала сейчас задерживаться на этой мысли. Они молча пили, наслаждаясь таящей во рту хрустящей корочкой и сладким запахом сахара с корицей, пока Рон, наконец, не решился продолжить разговор с того места, где они оба почувствовали, что нужно сделать паузу, и спустились в столовую.

— Я хочу встретиться с Гарри, — сказал он, делая большой глоток из фарфоровой чашки и замирая от того, что чай обжёг ему язык. — Но это сложнее, чем я думал. Для меня. Не могу подобрать слова. Сегодня в Норе Джинни рассказывала про Малфоя. Что тот позвал Гарри шафером, и Гарри согласился. Я пришёл в бешенство. Это правда? Что происходит, Гермиона? Он решил дружить с Пожирателем смерти?

Гермиона поставила на блюдце чашку и внимательно посмотрела на Уизли. На его коротко стриженные волосы, уже подтянутую крепкую фигуру и усыпанное веснушками лицо, ставшее привычно бледным, как только Рон перестал нервничать.

— Что заставило тебя так сильно измениться? — спросила она, словно не слышала его вопроса. Рон поперхнулся и тоже опустил руку с чашкой.

— Рут, — не задумываясь, ответил он. — Она… Просто она так слушала, что я рассказал ей всё. Вывернулся наизнанку. Словно посмотрел на себя со стороны. Я хотел всё изменить. И она поверила. Молча. Сразу поверила, что я смогу стать другим.

Гермиона с пониманием кивнула.

— Вот и Малфой… — сказала она, отвечая Рону. — Он и не был никогда Пожирателем смерти. В душе так и не стал им. Хотя засранцем остался прежним! Помнишь, наверное. Ну и опять же, родители… Воспитание. Он стал потихоньку меняться, как съехал от них. А тут Джинни. Я думаю, они случайно очень помогли друг другу. Он спас её от обиды на Гарри, а она его — от самого себя. Джинни очень умная, Рон. Она смогла разглядеть в Драко то, что кроме неё и Гарри — да-да, ты не ослышался! — никто не видел и не видит до сих пор. И поверила в него. Как Рут в тебя. А Гарри… Он с самого начала знал, что никакой Малфой не Пожиратель. Потому и спасал его. Скорее всего, они и будут дружить… Ведь, если задуматься, у них много общего. И прошлое связывает их так же сильно, как и нас. Но вы с Гарри… Это совсем другое. Ты нужен ему. Хотя он никогда в этом не признается.

Гермиона замолчала и покраснела, увидев, с каким восхищением смотрит на неё Рон.

— Всегда поражался твоему умению делать выводы! — искренне сказал он и почесал затылок. — Может, ты придумаешь, что мне сказать Гарри, чтобы снова всё не испортить?

Гермиона удивлённо подняла брови и звонко расхохоталась в ответ.