Десять дюймов с четвертью (джен)

Вот вам и ещё одна загадка волшебных палочек. Есть мирные заклинания, несущие свет, а есть тёмные, чёрные. Сейчас объясню на примере.

Светлый маг не способен использовать Непростительные заклинания. Он может произнести положенные слова, сделать пасс палочкой, но противника вряд ли от этого прошибёт даже икота. Чтобы использовать Непростительные, надо по-настоящему захотеть причинить боль. Я не беру в расчёт авроров, которые хоть владеют ими, но предпочитают в бою пользоваться чистыми заклинаниями.

А вот обратная сторона. Ни один Пожиратель Смерти не владел умением и способностью использовать заклинание Патронуса. Не то что телесного, даже захудалое серебристое облако не поддавалось ни Мальсиберу, ни Эйвери, ни братьям Лестрейндж, ни самому Волдеморту. Дело не в том, что они были неумехами или слабыми магами. Напротив — в могуществе и владении Тёмными боевыми искусствами им не было равных. Но вызвать заступника, защитника злодеям не дано. Возможно, всё это было очередными сказками Бидля, однако доподлинно известно, что Тёмный маг Ризидиан пытался пройти мимо дементоров, которых сам же и создал, но его палочка вместо серебристого облака изрыгнула на него тучу личинок, которые облепили злодея и уничтожили его.

Северус Снейп не мог вызвать Патронуса. Он не был Тёмным магом в полном понимании этого слова, и, наверное, его палочка не стала бы создавать личинок, но в памяти не находилось светлых воспоминаний, достаточных для того, чтобы вызвать серебристый свет надежды.

Незадолго до Рождества он сидел в своём тёмном доме и пытался выровнять дыхание. Жилка, пульсирующая на виске, метрономом стучала в затуманенном ужасом сознании: «Нет… нет… нет…»

С тех пор, как Дамблдор показал ему те воспоминания, жизнь Снейпа превратилась в ад. По ночам он видел рваные обрывки стоп-кадров, которые не принадлежали ему, но были его собственными. Отделить одно от другого порой было так сложно, что помогали только полная концентрация и умение закрывать свой разум.

Иногда он ненавидел Дамблдора за то, что тот открыл для него этот ящик Пандоры. Он смотрел на Джеймса Поттера на собраниях Ордена Феникса, на Сириуса Блэка и пытался почувствовать ту же ненависть, как там, в том ненаступившем зазеркалье. Не получалось. Но и отринуть полностью эти видения он не мог.

Он сделал свой выбор. Он примкнул к Дамблдору по собственному почину. Он стал шпионом в стане Волдеморта — Тёмного Лорда — только по просьбе Дамблдора. Если бы он знал сразу обо всём, было бы его решение иным?

Он надеялся, что нет. И всё же каждый раз, когда вокруг накатывало дежавю, внутри всё начинало звенеть и складывалось ощущение, что мир ненастоящий, иррациональный, а грань между реальностями настолько тонка, что однажды всё приведёт к катастрофе, которая не снилась ни в одном кошмаре.

Когда Сивилла Трелони произнесла то Пророчество, Северусу пришлось пойти к Волдеморту и рассказать часть текста. Он никогда не участвовал в школьных спектаклях, и актёр из него был никудышный, но вера в то, что это убережёт Лили, окрыляла.

И вот он узнал, что Волдеморт из двух детей, подходящих под предсказание Пророчества, выбрал всё же сына Лили. Хотя первое время Волдеморт вообще не придавал никакого значения этим словам, и Северус почти поверил, что спектакль в этой реальности пойдёт совсем по другому сценарию. Но Волдеморт, при всей его холодности и невозмутимости, имел свои слабости, одной из которых являлось суеверие. В конце концов он начал придавать Пророчеству слишком много значения и решил уничтожить ребёнка сейчас, пока тот не вырос и действительно не встал на его пути.

Значило ли это, что ничего исправить нельзя? Как можно сдвинуть глыбу будущего, если настоящее упрямо идёт по накатанной колее?

Там, в воспоминаниях в Омуте Памяти, он валялся в ногах Дамблдора и просил защитить Лили. Даже в обмен на жизни её мужа и сына. Здесь, в декабрьских сказочных предпраздничных днях, он не ощущал духа Рождества и думал лишь о том, как предупредить Поттеров, как сделать так, чтобы на этот раз Волдеморт до них не добрался?

Дамблдор, когда Северус рассказал ему о планах Волдеморта начать охоту именно за сыном Поттеров, устало прикрыл глаза, а потом сказал:

— Думаю, тебе стоит наведаться в поместье Поттеров и предупредить Лили и Джеймса. Боюсь, нам всё же придётся их укрыть в Годриковой впадине и выбрать Хранителя.

Ни Джеймс Поттер, ни Сириус, ни тем более Лили не знали, что они пешки в игре, фигуры, которых расставил на поле неведомый кукловод. Северус спросил однажды Дамблдора, почему он не расскажет им правды?

— Ты сильнее, чем кажешься, Северус. Это тяжёлое бремя, но ты с ним справишься. Но я не уверен, что Лили и Джеймсу надо знать предположительную дату их смерти.

Снейп кивнул. Кажется, он лучше стал понимать Дамблдора, насколько это непосильная ноша — знать предопределённое.

Он послал Джеймсу с Лили сову, назначив час встречи и попросив пропустить его через защитный барьер. В положенное время он сидел возле камина в гостиной Поттеров и принимал из рук Лили чашку горячего шоколада.

— Зачем нам с Джеймсом отсюда уезжать? — недоумевала Лили. — Мистер Поттер в своё время хорошо позаботился о безопасности дома.

— Лили, всё очень серьёзно. Думаю, Дамблдор сам вам расскажет подробнее, я пока просто предупреждаю, чтобы вы были осторожнее.

— Мне кажется, ты чего-то не договариваешь, — нахмурилась Лили. — Жаль, Джейми нет, вы бы с ним могли поговорить с глазу на глаз. Он сегодня немного задерживается.

Чтобы не смотреть Лили в глаза и не врать ей, Северус отвёл взгляд и принялся рассматривать каминную полку. Смешные носки на прищепках — два больших и один маленький — свисали над самым огнём, но волшебное пламя их лишь облизывало.

— Это первое Рождество Гарри, представляешь! — улыбнулась Лили, проследив за его взглядом. — Он уже переворачивается сам и хватает всё, что оказывается рядом с его кулачком. Джеймс смеётся, что Гарри вырастет ловцом!

Северус кисло улыбнулся. Он не совсем комфортно чувствовал себя в роли гостя семейства Поттеров. Конечно, они с Джеймсом давно уже переросли детские обиды и относились друг к другу с вежливостью, но друзьями определённо не стали.

— Ой, у меня же печенье сейчас сгорит! — всплеснула руками Лили и убежала на кухню.

Северус невольно потянул носом — пахло имбирём и немного гарью. Вскоре Лили — растрёпанная и прекрасная — вышла с корзинкой, накрытой салфеткой.

— Слушай, Сев, я выскочу на минутку, сбегаю к соседке? Миссис Паули всегда так добра к нам, я отнесу ей немного печенья, а то она совсем одна.

Северус хотел сказать категоричное «нет» или «это опасно», но, глядя в зелёные глаза Лили, лучащиеся счастьем, кивнул.

— Я быстро! Если что, Кокси где-то наверху, убирается на чердаке. Говорит, с прошлого Рождества хлама накопилось, надо навести порядок.

Последние слова Лили крикнула уже из-за двери. Северус поставил недопитый шоколад на столик, поднялся. На стене мирно тикали уютные ходики: вокруг стрелок летали маленькие феи-светлячки, чтобы даже в темноте можно было разглядеть, который час. Рядом висели многочисленные портреты предков Поттера: почти все мужчины — в очках и с торчащими патлами, у одного старичка, правда, вокруг ушей вилась только белая вата.

Сзади него раздалось кряхтение, возня, а потом он услышал… плач ребёнка. Северус в нерешительности замер посреди гостиной. В растерянности посмотрел на лестницу на верхние этажи — представил, как он скачет через три ступеньки, чтобы позвать на помощь домового эльфа. Может, Лили вот-вот вернётся? Но входная дверь сохраняла спокойствие, чего нельзя было сказать о набиравшем обороты плаче. Северус подошёл к приоткрытой двери в комнату и разглядел детскую кроватку. Там ещё были пеленальный столик, манеж, какие-то приспособления и конструкции, назначение которых ему было неизвестно — он совершенно не представлял, как растут грудные дети.

Крадучись, он подошёл к кроватке и заглянул. Плачущее существо перестало хныкать и уставилось на него. Северус отвечал ему взаимностью.

— Не плачь. Мама скоро придёт, — произнёс он.

Видимо, тон его был неубедительным, потому что малыш снова захныкал. Северус наклонился пониже, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с ребёнком, тот протянул к нему ручки.

Северус отшатнулся. Ребёнок вновь заплакал. Северус нервно оглянулся. Потом неуверенно взял малыша на руки, достал из кроватки.

— Не кричи, — сказал ему Северус. — Гарри…

В той, ненастоящей реальности, он ненавидел этого ребёнка. За всё. За то, что он был сыном Джеймса, за то, что остался жить благодаря жертве своей матери, за то, что не отвечал озлобленностью на его жестокость. Сейчас у него на руках лежал почти пятимесячный малыш, который ничего никому в жизни не сделал плохого.

У Северуса Снейпа совершенно не было опыта общения с маленькими детьми, он понятия не имел, как их надо держать, чтобы они случайно не вывернулись из рук, поэтому поскорее вернулся в гостиную и сел с Гарри в кресло. Отсюда и входную дверь было видно лучше.

Гарри сосредоточился на его носе — пытался его открутить. Такое непотребство Северусу не понравилось, он аккуратно высвободил нос.

— Ну и что мне с тобой делать? — незлобно проворчал он. — Будь хорошим парнем, мама сейчас придёт.

Гарри обрадовался, что с ним говорят, и пустил пузырь.

Северус посадил его полулёжа на руку и принялся разглядывать. Копия Поттер! А вот глаза… На него будто смотрела маленькая Лили. Внимательно и с полным доверием. Гарри долго лежать было неинтересно, и он вновь потянулся к носу Северуса.

— А если я тебя так? — спросил тот и осторожно нажал на носик Гарри.

Гарри засмеялся, а Северус отдёрнул руку с удивлением: он-то думал, что нос у малыша мягкий и сразу сомнётся, как у резиновой уточки, но тот оказался твёрдым, как… пуговка, да. Какая-нибудь перламутровая пуговка на рубашке.

Он снова выставил палец и нажал Гарри на нос.

— Пип!

Тот заливисто захохотал. Северус против своей воли улыбнулся и вдруг почувствовал, что внутри разливается какое-то странное чувство. Как оно называется, он не успел понять, потому что вернулись Лили вместе с Джеймсом, которого она встретила у ворот.

Он ещё немного посидел у Поттеров для приличия, вновь передал поручение Дамблдора быть осторожнее в разы и, отказавшись от ужина, вышел в ночь.

Дома он разжёг камин и долго смотрел в одну точку. У него на полочке не висели носки для эльфов Санты, а над дверью — нарядный рождественский венок. С его кухни не доносились запахи жареной индейки и пригоревшего печенья. Но почему-то он сидел и улыбался.

А потом схватил палочку из чёрного эбенового дерева и описал ей круг против часовой стрелки:

— Экспекто патронум!

Он представил, как нажимает на «пуговку» — нос малыша Гарри Поттера, — услышал его смех, и его затопило волной странного счастья. Из конца палочки вырвалось серебряное облако, озарило всю гостиную, наполнило её светом, а потом приняло телесную форму. Северус опустил палочку и во все глаза смотрел на маленького оленёнка, тонконогого и любопытного. Патронус проскакал по всей комнате, а потом подбежал к нему и словно ткнулся носом-пуговкой в его протянутую ладонь.