Ends and Means: Everybody lies (гет)

Все еще 22 апреля 1998 года

И то, что было набело откроется потом.

Мой рок-н-ролл — это не цель и даже не средство.

Hе новое, а заново, один и об одном.

Би-2 и Чичерина, "Мой рок-н-ролл"

Ничего не изменилось. Тот же сумрак и странная тишина ? тут не поют птицы, наверное, им тоже страшно. Полусгнивший пенек и кучка хвороста, застеленная потемневшими обрывками.

Ее ложе.

И окно с комнатой друга: свеча на столе, слабенький огонек, единственное, что может чуть согреть замерзающую душу.

Друга нет за столом? Почему?

Наверное, он пошел налить себе чаю.

Как же ей хочется чаю…Горячего, сладкого, со сливками…

— Пенни! — Чей это голос? Тут ее некому звать. Никто не придет, не поможет, и скоро она умрет.

— Пенни! — чье это имя? Она когда-то его знала.

— Пенни, успокойся, дыши глубже. Обними меня, я рядом, ты слышишь? — Звук голоса разогнал вязкую жуть, и Гермиона смогла сделать вздох.

— Марк, я в порядке. Просто накатило…

— Стой так, не шевелись. Просто слушай мой голос, — именно этого ей и хотелось. Просто стоять, закрыв глаза, чувствовать его тепло. И никуда не идти. Нет, вернуться домой, туда, где стоит ее кровать, а в саду цветет эдельвейс.

— Мы сейчас вернемся. Прости, я не ожидал…

— Нет, все в порядке, я справлюсь. Может быть, так даже лучше. Теперь я чувствую, что не сошла с ума, что все это и правда было. Смотри, вот эта куча — я на ней лежала, и смотрела, как ты пишешь. Ты спас меня, Марк. Если бы не ты, я сошла бы с ума еще раньше, чем ты меня нашел. Просто скажи мне еще раз, что мы идем смотреть твой прекрасный замок и сможем уйти отсюда, когда захотим.

— Пенни, ты сейчас чуть отдохнешь, я мы пойдем смотреть замок. Боюсь, что он далеко не так чудесен, как ты мечтаешь, зато у него богатая история. Когда мы вернемся, я, возможно, тебе ее расскажу, если будешь хорошей девочкой.

Ковыльное поле волнами обступало тропинку. За спиной чернел лес. Это Гермиона тоже помнила, как и полянку, самовлюбленную себя и чудовищных коней, встреча с которыми едва не стоила ей жизни. Бред какой! Тогда она явно была не в себе, если ей могло привидеться такое. Гермиона глубоко вздохнула и даже чуть улыбнулась. Страх не ушел, но она хотя бы могла идти, уцепившись за руку Марка.

— Ты обещал мне рассказать о зеркалах.

— Хорошо. — Марк шел не торопясь, приноравливаясь к ее шагам. Ковыльное море обступило их со всех сторон. — Этот мир не наши фантазии, он существует сам по себе. Зеркала, о которых ты спрашиваешь, существуют сразу в двух мирах. Их великое множество — думаю, что каждое зеркало в нашем мире имеет здесь своего двойника. Но видим мы лишь те, которые вызываем. Если ты четко представишь, что именно тебе надо, то обязательно придешь к нужному. Если это место близко, то идти придется недалеко. Если же нет…есть способы сворачивать пространство, но я не понял, как они работают, а рисковать опасно.

— И все это ты узнал из записок своего родственника? Он был талантливым магом.

— Не без этого, — Марк усмехнулся, — но главное, что так сложились обстоятельства.

— О чем ты?

— Старик был в заключении много-много лет. Без надежды когда-нибудь оказаться на свободе, совсем один, и в его камере было зеркало. Злая шутка палачей — заставлять человека смотреть, как день за днем подкрадывается старость.

— Это жестоко. — Гермиона помолчала, пытаясь удержать рвавшийся с губ вопрос, но не смогла: — В чем его обвиняли?

— Это длинная история. Старик жил насыщенной жизнью.

Настаивать на продолжении Гермиона не решилась. Марк и так в первый раз рассказывал о чем-то, напрямую его касающемся. Какое-то время они шли молча, потом Марк снова заговорил:

— Он множество раз пытался разбить зеркало, но оно было зачаровано. Пытался не замечать, но камера была слишком мала для этого. Тогда он решил к нему привыкнуть. Часами он сидел перед зеркалом, вглядывался в свое отражение, замечая все новые следы времени на своем лице. Возможно, тогда он начал сходить с ума, если это не произошло раньше, но в один из таких дней он перестал видеть свое отражение. Он смог сделать невозможное, поверить, что зеркала нет, и за ним — поляна с зеленой травой, деревья, река ? то, без чего дальше жить было невозможно. Он коснулся стекла — и прошел сквозь него.

— Так просто? Но почему тогда никому это не удавалось?

— Никто и не сидел перед зеркалом так долго.

— А ты?

— А я просто знал, что это возможно.

На это ответить было нечего. История, пугающая и завораживающая, как и все, что рассказывал Марк, заставила ее задуматься. Что-то знакомое слышалось в ней, что-то важное, но другая мысль заставила ее отвлечься:

— А как же в отражении оказалась я?

— На этот вопрос я ответить не могу, — Марк улыбнулся. — Ты полна тайн, милая Пенни.

— Ну тебя, я рассказала тебе все, что помнила, — девушка шутливо толкнула его в бок. — Как старик выбрался?

— Он избежал твоей ошибки — не ушел от зеркала и попытался проанализировать, что произошло.

— А вот я испугалась. В зеркале отражалась комната, откуда я убежала, и люди, хотевшие моей смерти. — Гермиона сама удивилась своей внезапной откровенности, но Марк никак на нее не отреагировал:

— И ты захотела оказаться подальше, так ведь? — Гермиона кивнула. — А ему бояться было нечего — он нашел выход из своей тюрьмы, оставалось только понять, как он работает. И он понял.

Гермиона почувствовала, что больше он не расскажет ничего, но была благодарна и за это. Если бы она могла, вернувшись домой, постараться исследовать эту новую возможность! Но она отчетливо понимала, что никогда не сможет заставить себя поверить, что зеркала не существует, а поляна с подгнившим пеньком совсем рядом, стоит руку протянуть. Нет, слишком много она потратила сил на то, чтобы все это забыть.

Гермиона сама не заметила, как ковыль остался позади. Тропинка весело петляла среди поросших сочной травой пологих склонов. Это походило на окрестности Лондона, только овечек не хватало. Идти по тропинке, держа Марка за руку, было приятно, и Гермиона уже не жалела, что ввязалась в эту авантюру.

— Ты мне ничего о себе не рассказывал. — решив воспользоваться подходящим моментом, Гермиона задала вопрос, мучивший ее давно. — Чем ты занимался раньше, до того, как обложился заметками своего родственника?

— Много чем. У меня была насыщенная жизнь.

— Похоже это у вас семейное. — улыбнулась Гермиона. Марк внезапно расхохотался, откинув назад русую голову:

— Ты даже не представляешь, как ты права!

— Но в тюрьме ты не сидел? — вопрос прозвучал бестактно, но мужчина не обиделся.

— Нет, только в карцере, в школе, пару раз.

— Было за что?

— О да, я был редкостным непоседой, — похоже, разговор Марка здорово веселил. — У нас была веселая компания. Знаешь, нам было все интересно, и мы обожали нарушать правила. Все эти тайны, запреты, они всегда так манят…

Да, это Гермиона отлично понимала. Знал бы Марк, с какими тайнами приходилось иметь дело ей самой.

— Вот ты наверняка никогда не нарушала правила. Отличницы обычно ужасные зануды, даже симпатичные.

— А вот тут ты как раз ошибся. Однажды я взорвала в школе дверь. Это случилось после того, как мы украли гиппогрифа, которого хотели убить. И еще я дала одному засранцу по морде.

— Фи, что за выражения!

— Хорошо.…Одному придурку по лицу. Кулаком!

— Не верю!

— И зря.

— Так ты опасная девушка?

— Еще какая.… А после школы?

— Из школы меня выгнали, пришлось заканчивать обучение самому. — Марк на минуту задумался, словно подбирая слова. — Потом путешествовал, познакомился со многими интересными людьми. Выбирал, так сказать, цель в жизни.

— И что выбрал?

— Это не так просто, Пенни. Я понял, что мне не хватает знаний. Засел за книги, притом надолго. Именно тогда я стал понимать, что все обстоит даже хуже, чем я думал.

Гермиона не очень понимала, о чем он говорит, но боялась перебивать.

— Потом продолжил путешествовать. Написал свою первую книгу. Ее заметили, мне стали писать, присылать новые факты. Я зарылся в работу с головой, это было, наверное, лучшее время в моей жизни. Мне казалось, что я начинаю понимать, что происходит вокруг и что мы сделали не так. Но потом.…

Все как с цепи сорвались. Сперва меня мягко журили, потом недвусмысленно намекнули, что тему пора сменить, когда и это не вышло, перестали печатать мои работы. Только несколько старых ученых продолжали мной интересоваться, для остальных я стал или наглым недоучившимся мальчишкой, или опасным вольнодумцем. Наверное, я обозлился, потому все и кончилось так.… Смотри, зеркало!

Сначала Гермиона даже не поняла, о чем он говорит. Но затем увидела — огромный, значительно выше человеческого роста, прямоугольник гордо парил высоко над землей. В нем отражался кусок стены и огромная дверь.

— И как мы туда залезем? — почему-то ей казалось, что все зеркала должны располагаться как-то поудобнее.

— С трудом, — вздохнул Марк и, подпрыгнув, уцепился руками за что-то, ей не видимое. Это было странное зрелище ? казалось, что он болтается в воздухе, держась за край картины без рамы. Неожиданным рывком подтянувшись, он провалился внутрь и тут же словно из ниоткуда к ней потянулась рука.

— Подпрыгни и цепляйся за меня!

— Я не смогу, слишком высоко.

— Слабачка. — Марк на секунду исчез, но потом появился снова, свесившись по пояс. — Теперь допрыгнешь?

— Не уверена, но попробую. А ты уверен, что меня удержишь?

— Не уверен, но попробую, — передразнил ее Марк. — Ты будешь прыгать или поболтаем еще?

Вздохнув, Гермиона отошла на несколько шагов, разбежалась и прыгнула. И тут же оказалась в незнакомой большой комнате.

— Ну вот, а ты говорила…

— Чуть руку мне не сломал, медведь. — Ей совсем не было больно, но почему-то хотелось поныть. — Ты обещал, что будешь держать меня за руку!

— Я редкостный врун, привыкай. — Марк ухмыльнулся и осмотрелся кругом. — Впечатляет?

Они находились в огромном помещении, судя по всему — холле. Зеркало, через которое они вошли, располагалось на стене над площадкой, соединяющей две огромные лестницы. Через входную дверь, расположенную напротив, не пригнувшись, мог бы войти горный тролль. Стены были сложены из гладких темных камней, свет падал лишь через маленькие окошки под потолком. После Хогвартса здесь было темно и не слишком-то красиво, но Марк был прав — впечатляюще.

Какое, наверное, было зрелище, когда по этим белоснежным лестницам спускались дамы в роскошных парадных мантиях и шляпках, украшенных перьями, самоцветами и живыми цветами! На секунду она представила там и себя — в нежно-сиреневом платье, с ниткой жемчуга в гладко уложенных волосах, опирающуюся на руку Марка.

— Кто эта юная леди?

— Как она восхитительна! — тихо шептали за ее спиной.

— Ты чего там застряла? Идем дальше, — голос Марка разбил вдребезги ее прекрасные грезы. Гермиона вздрогнула и устремилась вверх, по следующей лестнице, ведущей на второй этаж.

Там были только пустые комнаты. Наверняка все интересное осталось внизу.

— Марк, может нам лучше спуститься? Тут только спальни. А внизу должна быть библиотека, гостиная и парадные комнаты.

— Думаю, ты права. Но я все равно тут поброжу.

Гермиона кивнула и пошла дальше по коридору. Большинство дверей было закрыто. Возможно, будь она волшебницей…но она теперь всего лишь сквиб, и открыть эти двери было не в ее силах. Неожиданно впереди открылась просторная ниша у окна, ведущего в парк. Там стоял столик и удобная софа, обитая золотистой парчой. На подоконнике, в низкой широкой вазе, стоял букет крупных белых роз. Это было так неожиданно! Значит, замок не заброшен? Гермионе стало неудобно. Неужели они тайком пробрались в чужое жилище? Нет, Марк остался все тем же проказником, что и в детстве. Он просто несносен!

— Марк! — тихо позвала Гермиона. Никто не ответил. Видимо, он ушел далеко вперед. Еще не хватало забрести в чужую спальню! Гермиона решительно повернула обратно к лестнице. Если ее поймают хозяева, пусть это случится в библиотеке, а не в жилых комнатах.

Как она пропустила эту узкую нишу в первый раз, она не поняла. Но сразу за ней начиналась узкая каменная лестница, ведущая вниз. Не парадная, освещенная лишь висевшими на стенах факелами. Стены над ними были покрыты копотью, словно огонь горел уже несколько столетий.

Лестница привела к высокой двустворчатой двери. Гермиона робко толкнула тяжелую створку, и та подалась.

Зал, куда она попала, был по настоящему огромен и красив. Тяжелые бархатные портьеры, спускающиеся до пола, были сдвинуты в сторону и подвязаны золотыми шнурами с тяжелыми кистями. Решетка гигантского камина была столь высока, что за нее запросто можно было заточить незваных визитеров вроде нее.

На широком постаменте, начинавшемся почти у самой двери, стояло что-то вроде огромного черного трона. Да, пожалуй, именно он выглядел здесь наиболее величественно. В нем было что-то невероятно древнее, могучее…и знакомое. Девушка обошла странное сооружение по кругу. Высокая прямая спинка с вырезанными на подголовнике незнакомыми письменами, широкие подлокотники, резкие угольно-черные грани. Наверное, сидеть здесь ужасно неудобно!

Сама удивляясь своей смелости, Гермиона вскарабкалась на высокое холодное сиденье. Странно, но все оказалось не так плохо. Поерзав, чтобы устроиться поудобнее, она положила руки на широкие подлокотники. Теперь зал покорно лежал у ее ног.

— Можете подойти поближе, мои вассалы! — милостиво произнесла она.

Вассалы почему-то медлили. Нет, надо срочно позвать сюда Марка, он будет в восторге! Сжав рукой край подлокотника, девушка попыталась ногой нащупать пол и вдруг замерла, сраженная внезапной догадкой.

Она уже видела этот жест, и этот трон — тоже.

…Камин пылал, освещая часть комнаты, но сам трон был виден почти полностью. Лицо сидящего на нем старика когда-то знал весь Магический Мир. Высокий лоб, выцветшие глаза, кустистые брови и резкий волевой подбородок. Длинные седые волосы спадали по впалым посеревшим щекам на уже согбенные годами, но все еще широкие плечи. Черная мантия из тяжелого тусклого шелка скрывала тело, оставляя открытыми лишь руки. Тонкие, словно птичьи, пальцы странным завораживающим движением поглаживали подлокотник, иногда неожиданно впиваясь ногтями в мрамор, словно в горло врага. Внезапно мужчина резко наклонился вперед, выкрикивая что-то, откинул голову назад и расхохотался. Хотя звуков не было слышно, было понятно, что смех его безумен…

Эту колдографию знал весь Магический Мир. Это лицо было невозможно забыть.

Лицо Геллерта Гриндевальда.

Лицо Марка.

* * *

Торопливо ответив на преувеличенно низкий поклон этих двоих, одного звали Роберт, имени второго Эбигейл не знала, она взбежала вверх по крутой винтовой лестнице, спеша укрыться от их взглядов. Эти люди отлично понимали, для чего Темный Лорд вызвал ее в свой замок, и в каждом их жесте ей мерещилось презрение.

Как же она была глупа тогда, на ужине у Малфоев, когда подумала, что нужна ему как помощник в непростом деле организации праздника!

Эбигейл не смогла заставить себя переступить порог спальни и уселась на низкую софу в нише у окна. Она ей сразу понравилась, еще в первый визит в замок. Небольшая, рядом с окошком в виде фонаря, и чудесным видом на запущенный парк. Тогда она рассказывала этому страшному человеку, как ему стоит перепланировать сад. Про кипарисовые аллеи, тенистые лужайки, ручьи и каменные мостики над ними… И ей казалось, что он внимательно слушает, а на самом деле он уже тогда знал, что произойдет дальше и смеялся над своей будущей жертвой.

Золотистая парча обивки, низенький столик на ажурной ножке и цветы в тяжелой низкой вазе. Это было красиво, даже изысканно, у него определенно есть вкус, но сердца точно нет. Если бы она знала Темного Лорда хуже, она бы подумала, что он обставил этот милый уголок для нее, с любовью и заботой. Но она знала. И снежно-белые розы, знак невинности, были для нее лишь еще одним жестоким напоминанием о том, чего она по его злой воле лишилась.

Теперь в глазах общества она — падшая женщина. Никто не подаст ей руки, не пригласит в свой дом. Все, как в ее любимых французских любовных романах. Англичане не умеют так писать ? они слишком холодны и чопорны и не способны воспарить на крыльях любви или упасть в бездну беспросветного отчаяния. Их книги учат жить, но сердце после них не замирает от мучительной боли.

Последний раз взглянув на лес, которому теперь не судьба стать английским парком, и тяжко вздохнув, Эби направилась в спальню. Какое счастье, что чудовища еще нет дома — его прихвостни не преминули ей об этом сообщить. Тут было тепло, мягкий свет, пронизывая нежно розовый тюль, придавал очаровательный нежный оттенок бело-золотой мебели, которую она сама выбирала. Так пожелал этот человек. Повесив в шкаф мантию, Эбигейл расшнуровала тугой корсет, равнодушно глядя, как волна роскошных кружев падает к ее ногам. Дышать стало легче. Нет, она не станет плакать, время слез закончилось. Это был страшный удар для родителей, особенно для отца. Для мужчины так унизительно, что он не может защитить свою дочь от позора. Но она никогда не попрекнет его этим!

Накинув на плечи тонкий, как паутина, пеньюар, Эбигейл уселась на пуфик перед трюмо. Да, она ужасно изменилась за эти пять дней. Теперь она — женщина. Эби внимательно вгляделась в свое отражение. Странно, но она не видела в нем никаких перемен, хотя такое событие должно было оставить след на ее лице, но нет — оно было все так же прекрасно, а рана на сердце… Кто ее увидит?

Эбигейл до сих пор не могла до конца поверить в случившееся. Такое могло произойти в романе, но в реальной жизни? Она уже давно привыкла к тому, что ее красота волнует кровь почти всех окружающих ее мужчин, но это не делало их животными. Влюбленные глаза, письма, полные страсти, пылкие признания — это вполне естественно, но то, что случилось с ней…

Эби пыталась не думать об этом, но не могла. Тогда, после прогулки по саду они поднялись на второй этаж, где в алькове с видом на парк уже был накрыт стол. Наверное, ей стоило попрощаться и уйти. Или, по крайней мере, не пить вина.

— Вы восхитительны, мисс Гринграсс…Можно мне звать вас Эбигейл?

Она кивнула, смутившись. Его внимание ей льстило. Человек, при упоминании только имени которого весь мир трепещет, здесь, рядом с ней, и смотрит на нее так…Так…

Эби сама не заметила, как из кресла напротив он пересел на софу. Ее руку сжали длинные холодные пальцы:

— Как вы прекрасны… — Это было лестно, в Париже ее подруги умрут от зависти. Сам Темный Лорд — у ее ног. Его губы коснулись ее пальцев. Эби с милым смущением опустила глаза, и почувствовала, как ее длинные ресницы затрепетали. Да, эта сцена ей всегда удавалась.

— Ну что вы? Я самая обычная девушка! — дальше он должен был начать спорить и доказывать, что ни у кого нет таких ясных синих глаз, золотых волос и чудесной улыбки. Но Лорд не ответил, словно не услышав. Его губы — или что там у него вместо них? — не отрывались от ее руки. Теперь он целовал ее ладонь, по телу пробежала жаркая волна. Все-таки ей не стоило пить.

— Мне пора, уже поздно... — пролепетала Эби, пытаясь мягко высвободить свою руку из его ладоней и отодвинуться. Но ничего не вышло. Лорд только придвинулся еще ближе, и его губы заскользили вверх по запястью.

— Не надо! — только смогла прошептать она, отодвигаясь. Но проклятая кушетка было слишком коротка. Да, она много раз слышала, что приличная девушка никогда не должна оставаться наедине с мужчиной, иначе может случиться такое… Но ни разу ей не говорили, что делать, если такое и правда случилось. Вырываться? Но она пробовала высвободить руку, что ей теперь — драться с ним? Звать на помощь? Кусаться и царапаться? Но это так вульгарно…

Нет, она не виновата в случившемся. В конце концов, родители не имели права приводить ее в дом человека, который может позволить себе такое. Приличных девушек нельзя знакомить с такими людьми! Отец мог бы прийти вместе с ней, тогда бы ничего этого не произошло…

С другой стороны, это был бесценный опыт. Старинный замок, теряющиеся в темноте стены из грубого камня, неровный свет факела на стене, окно с угасающим за ним закатом и сброшенное платье, отливающее багрянцем в последних отсветах солнца… Опрокинутый неосторожным движением тяжелый бокал и алое вино, кровавым пятном растекающееся по скатерти… И сбоку, пятном света, завершающим штрихом — беззащитно склонившиеся белые розы… Красиво! Когда-нибудь она это нарисует, все равно исправить уже ничего нельзя.

Да и нужно ли? Ведь, если на то пошло, произошедшее — не конец света. В Париже это произведет фурор — приехать домой на неделю, вскружить голову самому Темному Лорду и вернуться обратно, заставив его страдать всю оставшеюся жизнь, вспоминая эту ночь. Жаль, что отец все откладывает ее отъезд. Уж не думает ли он, что она, Эбигейл, останется в этом городе и удовольствуется ролью фаворитки?

Но, если она поведет себя правильно… Стать женой самого Темного Лорда! Желает ли она этого? В ту ночь он сказал ей, что хочет, чтобы она была с ним, но в каком качестве?

Уверенные шаги по коридору отвлекли ее от раздумий. Это он. Так скоро… Она еще не готова! Эби взглянула на себя в зеркало, чуть растрепала прическу — не хватало еще, чтобы этот негодяй подумал, что она тут прихорашивалась у зеркала в ожидании него. Спустила пеньюар с одного плеча — да, так лучше, и на обнаженном плече золото волос смотрится изысканнее, чем на розовом кружеве. Чуть развернулась к двери, давая возможность стройной ножке выглянуть из разреза так, чтобы была видна подвязка чулка. На лице — рассеянная задумчивость и глубокая грусть, она ведь его не ждет…

Вошедший в спальню мужчина вовсе не был ее мучителем. Он был ниже, хотя все равно высок, шире в плечах и … он явно был человеком. Замерев в дверном проеме, незнакомец, оторопев, смотрел на нее. Да, зрелище и правда было прекрасным. Почему-то Эби не было страшно, наоборот ? этот симпатичный молодой человек показался ей знакомым. Одно смущало — она же в одном нижнем белье и в спальне Темного Лорда… Да, ситуация неприятная до крайности!

Тихо вскрикнув, Эби одной рукой прикрыла полуобнаженную грудь, а другой попыталась нащупать на столе свою волшебную палочку. Незнакомец не казался опасным, но что он здесь делает? И где охрана замка?

Палочка упорно не находилась, но Эби не могла оторвать взгляд от отражения мужчины. Время словно остановилось, и в этом было что-то нереальное: золоченая округлая рама зеркала трюмо, и, словно картина в картине — четкий прямоугольник входной двери напротив. В нем — застывший, словно магловское изображение, человек. Одна рука намертво вцепилась в дверной косяк, так, что костяшки пальцев побелели, другая, с волшебной палочкой, безвольно висит вдоль тела. И глаза — серые, растерянные, не могут оторваться от ее лица, словно их обоих сковали невидимой цепью. А на переднем плане — ее лицо, такое красивое, но тоже замершее. Картина в картине…

И тишина, потому что здесь любое слово — лишнее, как и движение. Повернуться к нему — значит начать задавать вопросы и отвечать на заданные, искать платье, стесняясь своей наготы…. Но пока — это всего лишь сон или картина на стене. И он тоже молчит — неужели чувствует то же самое?

Мужчина был слишком похож на героя из сказки, но пришел слишком поздно — красавицу уже не спасти. Эби грустно улыбнулась этой нелепой мысли, и незнакомец робко улыбнулся в ответ. Нет, он должен был улыбаться по-другому, она откуда-то это знала.

Улыбка должна быть шире, а от прищуренных глаз веером разбегаться морщинки. И когда он смеется, то похож на напроказничавшего мальчишку, и так забавно откидывает голову назад! А волосы должны быть длиннее и светлее…

Мерлин, откуда она это знает? И мантия…да, он носит темную мантию, непривычно короткую, чуть ниже колен, открывающую кожаные коричневые сапоги с высокими голенищами. И он старше, не намного, но старше…

— Геллерт!

Женский визг из коридора разорвал незримую нить, мужчина дернулся и отвел глаза. Палочка покорно легла в руку, Эбигейл стремительно обернулась, но в комнате уже никого не было.

— Геллерт… — мечтательно протянула она и улыбнулась.