Холодное сердце пустыни (гет)

Ночь была до смерти холодная.

Мун отчаянно мерзла.

Анук мог сотворить согревающие чары, но его руки вливали магию в песок, по которому плясал нож. А еще согревающие чары могли наложиться на чары отвода глаз, и испортить их эффект. А так подставляться с пари Сальвадор не хотелось. Никто не должен был видеть её, творящей высшую магию. И точка.

Работа заняла время. Иначе и быть не могло. Поди-ка возьми да обведи в защитный контур огромный лагерь каравана. При том, что нож должен быть в руке плетущего заклинание, никаких тебе маневров вроде управления мыслью эти чары не предусматривали.

А еще нужно было справиться до мертвого часа — то есть до того момента, когда Мафрей все больше терял в бдительности, наблюдая за ночной пустыней.

Только тогда, когда меркла луна, и осмеливались вылезть из-под песка выходцы из страны вечных сновидений.

Мансулу, любившему во время путешествия посидеть с гостями допоздна, пришлось подливать сонного зелья, с этим нельзя было частить — он был подозрителен до крайности, да и истинным чудом сегодня Мун удалось стянуть у него перстень, греющийся, если в чаше хозяина было какое-то зелье. Уже когда он уснул, она шмыгнула в хозяйский шатер и снова надела перстень на узловатый палец Мансула. Но такое удавалось провернуть только ценой немыслимой осторожности и изощренных маневров.

Уж больно осторожен был Мансул и не из всяких рук принимал чашу с питьем.

Мун сыпала соль в извилистую дорожку, остававшуюся после ножа Анука.

Соль, сталь, магия. Надёжный и простой ритуал, но много работы, хотя все проходило по плану. За этой работой удавалось отвлечься от вороха неприятных мыслей.

Позавчера ей лично пришлось перехватывать руку стряпничей в караване. В тот самый миг, когда в миску Пауля чуть не упала капля травяного яда. Этот яд она вывести из его крови не смогла бы.

Стряпничая же, оказывается, даже нанялась в караван только для того, чтобы в глубине пустыни отравить того, кто решил бросить вызов Сальвадор.

Когда-то Сальвадор помогла матери этой девушки...

Когда ее поймали, Шайлиф шипела гневно, заявлила, что Мун предает сестринство дочерей пустыни и саму Сальвадор лично, защищая жизнь северянина. Это было смешно.

Пришлось даже присниться Шайлиф в привычной форме духа и строго наказать оставить при себе мстительные порывы. Судья Пустыни сама разберется с любым, кто бросит ей вызов. Для неё это долг, а для смертной — преступление.

Девушка притихла.

Как будто Сальвадор бы стало лучше, если бы этот безмозглый эффинец вдруг взял и погиб. Она и так уже сломала голову, как ей обойти условия пари и снять с Пауля узы его присяги.

Выходило либо, что она ему поддастся в поединке, либо — Пауль Ландерс станет тем, чья кровь впитается в песок её капища. Из всех подлецов, что ходили по пустыне, почему-то умереть от её руки решил именно тот, к которому у Сальвадор претензий не было.

За которого болело сердце…

Почему из всех мужчин пустыни оно было неспокойно именно за этого безмозглого эффинца?

Обойти — точнее обползти весь лагерь караванщиков получилось за три с лишним часа.

Силовой контур, отталкивающий выходцев был закончен как раз к тому часу, когда большинство караванщиков спали, отдыхая перед тяжелым переходом следующего дня.

— Молодец, — шепнула Мун Ануку, касаясь широких пальцев. Глупая привычка. Но еще в Турфане ей начала мерещиться искра сознательности в темных глазах её второго тела.

Это была совершенно безумная идея — ведь Анук был просто пустым телом, созданным самой же Сальвадор, чтобы даже в условиях пари у неё был доступ к магии, хотя бы в каком-то варианте.

Мун должна была быть рабыней без магического дара, таково было условие Эльяса. Анук же нужен был именно для таких случаев как сейчас. Когда вроде и нужна магия, а своими руками её творить нельзя.

Анук не ответил. Он и не мог ответить, она создавала его немым, дабы не задумываться над тем, чтобы еще и речью его управлять. Но в который раз Мун показалось, что Анук посмотрел на неё дольше, чем это было бы, будь он просто её инструментом.

Глядя на извилистую змейку защитного контура, сохраняющуюся на песке, Сальвадор думалось о том, что вообще, ей бы этим не стоило заморачиваться.

Ну, подумаешь,— выходец. В конце концов, у караванщиков есть Ворон, и вряд ли в его интересах, чтобы её смертное тело погибло до того, как она прибудет в Хариб. Ворон намерен трепать ей нервы весь этот год, все четыреста двадцать дней, не меньше. И он наверняка шевельнет крылом и отправит выходца к Мафрею в одно мгновение.

Вот только когда он это сделает?

У мертвяков совершенно другая магия, человеческая магия перед ними бессильна, а сами неспящие были смертельно опасны. Даже легкое прикосновение выходца к человеку было способно надолго покалечить. Есть ли Эльясу дело до людей, идущих в караване? До женщин? Увы, но Сальвадор в это не верилось.

Ну и... Было у нее подозрение, что одна не в меру героичная личность обязательно сунется сразиться с выходцем. Хотя вот в этом случае ему было не справиться.

Поэтому пришлось делать все самой.

Ждали мертвяка они поодаль от лагеря. С той стороны, куда не шлялись даже по естественным нуждам. Все, лишь бы никто не заметил, как Мун и Анук встают спина к спине, переплетаясь пальцами, и на её лбу вспыхивает метка духа, как вспыхивают в самой глубине её зрачков сапфировые точки.

Трего.

Тейлат.

Кинжалы правосудия легли в ладони, и она прямо ощутила, как соскучилась по ним. Как неполноценно себя чувствовала в этой неполноценной реинкарнации, с сознанием духа в ограниченном смертном теле. Простой смертной было проще. Память о подлинной сущности всегда приходила только после смерти.

Алима. Тариас.

Реликты откликнулись на зов тут же, но Сальвадор не стала снова короновать себя скорпионом и украшать аспидом. Ей сейчас абсолютно ни к чему была вся её сила. Было довольно лишь глотка. А для этого достаточно было присутствия реликты.

Это было совершенно невозможное ощущение. Она видела все, что хотела увидеть. Слышала даже самый тихий шепот поодаль отсюда.

И шорох песка под деревянными ногами того, кому надлежало крепко спать и не просыпаться — тоже.

Он был недалеко… Совсем рядом… Волочился к лагерю.

Она и не думала, что он окажется настолько близко, Мафрей еще не спал, час мертвых не наступил. Всем им полагалось спать.

Всем, кроме…

Странная догадка забрезжила где-то на краю сознание.

Занятное дело ей рисовалось…

Под очами Мафрея осмеливались шастать только те, кто не был допущен в его страну. Те, кого отверг суд предков. Люди, при жизни запятнавшие семью, ставшие причиной её лишений.

Мертвец, имевший претензии к Сальвадор, что-то от неё требующий, и не прощенный предками…

В идеальном мире, с правильными законами, таких было бы море. В мире неидеальном редкие предки осуждали своих потомков за их деяния. Вредная привычка любой матери, которая редко замечает, что её сын — грабитель и разбойник, а если и замечает — то всегда найдет чем оправдать.

Души смертных обычно слушались воли тех, кто был поставлен выше них. Богов. И духов…

И если явившийся в страну Мафрея сын своей семьи нес на себе печать проклятия разъяренной полубогини…

И какова же вероятность, что из всех выходцев плетется именно тот, кого Сальвадор знала в обход наложенных на память чар?

Ну, не то чтобы небольшая, но… Любопытно!

Все-таки характер у дела резко поменялся. Искал Сальвадор не одержимый местью глупец, а тот, кому от неё досталось, и кому не находилось покоя.

Анук и Сальвадор опустились на песок вместе. Тариас тут уже устроился на коленях хозяйки, свился там в спираль, вокруг Алимы. Никаких слов не нужно было — они скучали, это было ясно.

Сальвадор усмехнулась, поглаживая пальцами маленькую голову Тариаса. В форме реликта король змей казался таким безобидным…

С пальцев Анука сорвался маленький бледный зеленоватый огонек — он должен был привлечь внимание выходца.

Искра скользнула к ладони Сальвадор, замерла над ней. Если мертвяк и имел шансы её не найти, то сейчас точно не должен пройти мимо.

— Как любопытно, — шепнул ветер, и это был не мертвяк. В воздухе запахло чем-то полынным, терпким.

— Ты устал смотреть глазами луны? — Сальвадор не стала оборачиваться, дождалась, пока Мафрей сядет рядом с ней.

— Я просто соскучился, — вздохнул владыка снов и ночи, скрещивая ноги, — тебя давно не было на твоем капище, там только твоя тень, а это совсем не то.

Ночной Владыка был самым древним богом Макахарра. Хотя по внешнему виду этого невысокого, кажущегося таким безобидным юноши это было сложно сказать. Как и то, что сейчас рядом с Сальвадор находился самый опасный из всего пустынного пантеона. В конце концов, многое могло убить в пустыне, но сильнее смерти никого не было. А что такое смерть, как не вечный сон?

Мафрей являлся людям только вот так — стройным, эфемерным, вечно молодым, но с седыми, длинными волосами, вечно распущенным по плечам. Одного только было не ясно — какого цвета у владыки снов глаза. На них всегда лежала плотная повязка, расписанная серебряными узорами.

Ночь слепа, но все видит.

— Когда я искала, кто снимет с меня проклятие — ты не ответил, — тихо отозвалась Сальвадор. На самом деле — тогда ей было больно это понимать. Её отношения с Мафреем почему-то сразу установились, будто он был её младшим братом. Младшим… А ведь это ей была только сотня лет, в то время как ему — больше тысячи…

И все же — именно его отказ в свое время задел Сальвадор сильнее всего.

— Мне жаль, сестрица, — вздохнул Мафрей, — жаль, что я не смог помочь тебе. Это не в моих силах.

Так говорили многие. Проклятие, приковавшее Сальвадор к коротким, всегда заканчивающимся плохо реинкарнациям, было на редкость сильным.

Но… Кто мог проклясть вот так, чтобы отступали боги? Редкий маг у смертных обладал таким сильным даром.

— Эльяс согласился, — Сальвадор скривилась — её отношения с Вороном за последние несколько недель вышли на новый уровень ненависти. Ну, точнее — это она ненавидела его втрое сильнее, чем до пари, а он — будто и не замечал этого.

Но все же — он согласился, пообещал, что проклятие с Сальвадор он снять поможет. А никто, ни боги, ни полубоги — не осмеливались нарушать свои обещания. Боги должны выполнять свои клятвы. Иначе они просто перестают быть.

Именно поэтому, клятвы богов — очень редкое явление.

— Эльяс — странный малый, — Мафрей поморщился, — никто особенно не понимает его силы, да и вся эта история с его вознесением, с той жертвой, благодаря которой он стал выше тех, кем был рожден, довольно непонятная. Кажется, сама Шии-Ра не в курсе, как он встал вровень с нами… Я слышал, он хочет на тебе жениться?

Стало холодно. Очень холодно…

— Ты не мог бы меня оставить, братец? — негромко поинтересовалась Сальвадор, прикрывая глаза. — Я тут вообще-то занимаюсь делом. Мне недосуг болтать.

Мафрей исчез без единого звука, его никогда не надо было просить дважды.

На самом деле, наверное, её резкость была излишня, Мафрей был из тех богов, кто её не раздражал, но…

Нужно было помнить, что её работа — не в том, чтобы точить лясы со скучающими божками.

Её работа — быть справедливой. И всяческие симпатии и приязни в этом деле только мешали. Она была и есть — холодное сердце пустыни Махаккар. И об этом ей забывать не стоило.

На самом деле Мафрей исчез вовремя. Как только его не стало — зашуршал песок за спиной Сальвадор, перед Ануком.

Это было глупо, но наверное, выходец просто не понимал, что глаза сосуда — и её глаза тоже, и бессмысленно пытаться к ней подкрасться.

— Ну, здравствуй, — говорила Сальвадор, а открыл глаза Анук, чтобы увидеть гостя из-за Грани, стоящего чуть поодаль, и чтобы она поняла, что не ошиблась, и повторила свое приветствие.

— Здравствуй, Рик Ландерс.