Между небом и землей (гет)

Словно цепляясь за последнюю ниточку жизни, я хватала воздух ртом, сердце норовило выпрыгнуть из груди, пульс не менее сто сорока ударов в минуту приносил боль, тупую боль в груди. И этот убивающий холод... Хотя он не страшен мне, но для других он мог стать мгновенной смертью. Ветер неистово хлестал со всех сторон, обжигая морозом, словно тысячи песчинок пустынной бури били в лицо.

С трудом я открыла глаза, в них ударил белоснежный свет, снежная пурга острыми снежинками застилала лицо. Ничего не видно, никого не видно. Я лежала на толще льда, запорошенная снегом:

«Я в Антарктиде?» — пришла в голову абсурдная мысль.

Я потрогала щеки, не мерещится ли все это? На них были замерзшие дорожки слез, я плакала? Поднявшись в сидячее положение, потирая лоб, я силилась вспомнить, что произошло. Голова кружилась и зверски болела. А главное, невозможно было унять эту боль в душе. Почему так грустно, словно на меня свалились все беды этого бренного мира? В голове сумбур, непонятный ворох ускользающих событий. Помню лишь ощущение страха, ненависти, ярости и любви... Мешанина чувств, околесица какая-то, словно голову, сердце и душу зажали в тиски и пытали Круциатусом, параллельно вставляя иголки под ногти. Рука сползла к джемперу. Крестраж! Где он? Под плетеной тканью одежды не было выпуклости. Мерлин! Я стала нервно рыться в снегу рядом с собой — пурга, застилающая глаза, сильно мешала. Разрыв сугроб до основания, я и оторопела. Под невесомым колким снегом был словно стеклянный пол, скрывающий очертания зеленых растений с крупными лиловыми цветами, застывшими там — в мерзлоте прозрачного как слеза льда.

Наконец, в футе от места своего пробуждения я заметила металлический блеск. Мерлинова борода! Крестраж вмерз в землю, как и эти цветы. Неужели это из-за меня здесь такая непогода? Крестраж найден, теперь надо утихомирить разбушевавшуюся стихию, а я больше чем уверена, что причина непогоде — я. Я закрыла глаза и представила энергию воды, совмещая ее с огнем, что начал образовываться в глубинах моего тела, сознания...

Открыв глаза и испуская ощутимые волны тепла, я заметила, как пурга потихоньку стихает. Белые хлопья снега переставали валить с неба, и стихия успокаивалась, постепенно сходя на нет. Температура поднималась, а снег, выпавший в немереных количествах, таял вместе со льдом, открывая мне застрявший крестраж. Как только медальон был в зоне доступности, я с силой вырвала его, но не удержала в руках и уронила на тающий лед, заьем вновь потянулась за ним, но как только ладонь приблизилась к золотому кулону, он отпрыгнул, словно живой, что ввергло меня в некоторый ступор. Вторая попытка оказалась тоже тщетной, медальон избегал меня, ускользал. Внезапно издалека послышались крики:

— Анна! Где ты? Ау!

Я встала, чтобы оглядеться в поисках друзей, картина вокруг была страшной, завораживающей и такой прекрасной. Зеленые деревья с плодами манго, цветущие сакуры, кусты алых роз, лианы на высоких тропических растениях с цветами были заморожены так же, как и земля подо мной, и словно в стеклянном саркофаге они стояли недвижимые, грациозные. Этот прекрасный сад, запечатленный в прозрачных льдах, был невыносимо красивым, никогда прежде ничего подобного не видела...

Сейчас все это великолепие стекало, таяло. Сжалившись над творением, я остановила температуру на примерной отметке ниже нуля, потому, что не могла позволить, чтобы все это погибло, исчезло. Улыбка невольно появилась на моем лице, а за подъемом души последовало ее падение камнем вниз. Как я могла такое натворить? Что случилось? Крестраж завладел мной — это было очевидно. Я могла убить кого-то из своих друзей...

— Анна, — вновь послышался голос, который я не могла не узнать.

Спустя несколько мгновений из-за массивного дерева выбежал Сириус, его испуганное лицо говорило само за себя. Подлетая ко мне на всех парах, он едва не поскользнулся на льду, но, удержавшись на ногах, сделал аккуратные пару шагов в мою сторону. Остановившись в паре футов от меня, он не решался ничего сказать, думал, что я еще, вероятно, под властью крестража.

— Он не на мне... — произнесла я сквозь подступающие слезы.

Тогда он преодолел то расстояние, которое нас разделяло, и обнял меня так крепко, как будто мы не виделись несколько лет.

— С тобой все в порядке... — тихо сказал он.

Еще никогда я не видела его таким. Тысячи маленьких иголок пронзили его сердце, едва не разорвавшееся на куски от тревог. Мы стояли молча, не говоря ни слова, напуганные до слез. Я чувствовала как он дрожал, вероятно, от холода, а может, именно из-за пережитого ужаса. Выпустив немного тепла в пространство вокруг нас, я заметила, что лучше ему не становится.

— Сириус, что я натворила? Что случилось? — нарушил молчание мой неровный голос.

Он не отпускал меня.

— Крестраж завладел тобой, мы боялись самого худшего... — нотки отчаяния почувствовались в этой фразе. — Где он? — немного помедлив, спросил он.

— Там, в снегу...

Сириус неохотно отпустил меня из своих таких теплых и искренних объятий и пошел к указанному месту, затем поднял ненавистный крестраж и положил к себе в карман.

— Больше никто носить его не будет! — со злобой и отвращением произнес он.

— Анна, Сириус! — послышался голос Гарри где-то уже совсем близко.

Они с Гермионой выбежали из-за заледенелой акации и понеслись к нам.

— Что случилось? Где крестраж? — задыхаясь, спросил Гарри. — Анна, ты в порядке?

— Всё хорошо, — ответил Сириус и похлопал по карману теплой мантии орехового цвета.

— Ан-на... — выдохнула Гермиона. — Мы так переживали, не могли подойти к тебе!

Друзья рассказали, что заметили мою пропажу, когда Гарри проснулся от звуков треска, встал проверить, оказалось, что меня не было на посту, а лес поодаль горел зеленым пламенем. Разбуженные: Гермиона, Сириус и он помчались по следу то выжженной земли, то по тропе из цветов, ведущей в самое пекло пожара, подобного огненному смерчу.

— Мы не могли к тебе приблизиться, видели вдалеке твою фигуру, летящую в неизвестном направлении, сметающую все на своем пути, — сказал Сириус.

— Я что, летела? — глаза "вылезли" из орбит.

— Да, ты парила в приличном расстоянии над землей, — подтвердила Гермиона.

— Но все, что мне удавалось — это подняться на метр, максимум на два над землей раньше, — я нервно закусила губу от негодования. — Но вы...

— С нами всё в порядке, — вступил Сириус, — Мы не лезли в гущу событий, приходилось просто следовать за тобой, пока пламя и жуткий ураган не стали стихать, а на месте уничтоженного леса не начали появляться растения, — он указал на оливковое дерево рядом с собой. — Решив, что следовать за тобой стало безопаснее, мы ускорили шаг и догнали тебя, ты спустилась на землю и просто шла. К тому моменту, когда мы уже хотели сорвать с тебя медальон, температура стала резко падать, — Сириус взглянул на остальных.

— Мы едва унесли ноги от этого места, превращающегося в глыбу льда.

Я могла заморозить их навечно...

— Как тебе удалось снять его, и что произошло? — спросил Гарри.

— Я не помню ничего, только медальон лежал в сугробе поодаль.

— Как это? — перебила Гермиона.

— Не знаю, но когда я попыталась взять его в руки, он отпрыгнул от меня, вторая попытка тоже не удалась.

Сириус вынул крестраж из кармана и протянул его мне. Я в ужасе отпрянула, а вдруг он вновь завладеет мной.

— Может, не стоит? — спросил Гарри, тоже неуверенный в правильности решения.

Я протянула руку к медальону, но когда от моих пальцев до железки оставалось около дюйма, медальон задрожал и выпрыгнул из руки Сириуса, ударившись об лед, затем замер, но потом начал снова дрожать.

— Он боится тебя! — воскликнула Гермиона. — Невероятно!

Что же тут невероятного...

— Но почему? — недоумевал Гарри. — Нам казалось, что... — он запнулся. — Он нашел идеальную партию в лице тебя.

Я лишь пожала плечами. В действительности, всё стерлось из памяти, и как не силилась я что-то вспомнить, воспоминания ускользали, прятались, давая лишь ухватиться за хвост эмоций — неприятных, будоражащих эмоций, пытающихся вывернуть душу наизнанку. Уничтожающая тоска, физическая и душевная боль, и что-то, напоминающее о чувстве порхающих бабочек в животе. Этот темный магический предмет заставил меня ощутить любовь?

Нам пришлось снова сменить место, несмотря на мольбы и слезы Гермионы по поводу возможного возвращения Рона. На этот раз мы разбили лагерь на поляне подле какой-то скалы, Сириус сказал, что когда-то прятался здесь после побега из Азкабана. Что ж, нас осталось только четверо в этой гонке за неизвестным. Быть может, её финиш ждал у черты гибели.

После того события я старалась вспомнить что-то, уцепиться хотя бы за тоненькую ниточку, но, как сказал Гарри, когда дневник Риддла овладел Джинни несколько лет назад, она тоже ничего не помнила. Эта магия затуманивает рассудок, человек не действует по своей воле, и самое страшное было в том, что эта магия именно действует, а значит, я не всесильна.... Но ведь крестраж не управлял мной, я просто шла сквозь чащу леса, словно зомби, а энергия вырывалась бесконтрольными потоками, руша всё на своём пути — не похоже, что медальон управлял мной. Быть может, я боролась изо всех сил? Это больше походило на правду, ведь теперь эта вещица отпрыгивает от меня каждый раз, когда я приближаюсь к ней, она дрожит от страха, словно кролик перед пастью волка. Почему произошло отторжение?

Долгими часами мы обсуждали эту наконец-то новую тему и пришли лишь к тому, что, всё же, холод — последняя стихия, что вырвалась из меня в тот ужасный час — не очень-то этой твари приятна. Никто не решался произнести слово «любовь» вслух, однако, говоря о силе воды, все подразумевали именно это неоднозначное чувство. Крестраж испугался любви? Гарри многое рассказывал о Лорде, о том, что у него никогда не было настоящих друзей, и скорее всего он никогда подобного не испытывал. Что же мне привиделось? Сириус? Но внезапно нахлынуло воспоминание о том странном сне, что приснился однажды, когда медальон висел у меня на груди: подземелья Хогвартса, мужской силуэт, такой знакомый силуэт... Крестраж знал все скрытые чувства. Потянувшись к краю кровати, я извлекла из-под нее джинсы, в кармане которых лежала свернутая фотография Северуса Снейпа. Зачем я храню ее, почему так безудержно хватаюсь за каждую черточку этого лица, боясь забыть? Ведь прошло слишком много времени с нашей последней встречи...

Комок в горле нарастал каждый раз, когда я держала в руках этот замызганный клочок бумаги. Я затолкала вырезку обратно в карман джинсов, как вдруг шторка спальни открылась, и за ней появилось лицо Гарри.

— Ой, прости, я, наверное, должен был постучаться.

— Ничего, я не сплю, — немного нервно сказала я, вдыхая успокаивающий глоток воздуха, Слава Богу, он не видел, чем я тут занимаюсь.

— У нас есть кое-что интересное, — сообщил он.

Я встала с кровати, одела кроссовки Гермионы, что были на размер велики, но это было незаметно, так как я носила их с теплыми носками Гарри. Жаль, что у меня не было с собой собственной одежды. Выйдя к друзьям в так называемую палаточную гостиную, я присела на краешек софы рядом с поманившей меня Гермионой. Она указала на знак в книге Барта Бигля, открытой где-то посередине. Значок в виде треугольного глаза был начертан сверху в углу страницы.

— Это эмблема Гриндевальда, — сказала она. — Этот знак висел на Ксенофилиусе Лавгуде в день свадьбы Билла и Флер.

Я конечно же знала этот знак, Виктор Крам тогда злобно разглагольствовал об отце Полумны, и я лично лицезрела его в Дурмштранге каждый день.

— Кажется, он написан не рукой автора.

И правда, чернила были более новыми, не свежими конечно, но более темными чем остальные, такое впечатление, что знак был обведен..

— В Дурмштранге эта эмблема начертана на одной из его стен, но я никогда не придавала ей значения, тем более, в связи с Гриндевальдом, — задумчиво произнесла я.

— Это очень странно. Если это символ Темной Магии, что он делает в книге детских рассказов? — спросила Гермиона.

— Да, странно, — повторил Гарри. — И Скримджер должен был узнать его. Он был Министром, он должен был быть экспертом в Темной Магии.

— Я знаю ... Быть может, он подумал, что это глаз, как и я. Все остальные истории тоже имеют маленькие картинки над заглавиями, — рассуждала Гермиона.

И снова мы ни к чему не пришли. После некоторой паузы Гарри объявил о желании отправиться в Годрикову Впадину, на что Сириус, вошедший в палатку с косулей в руках, отреагировал не очень радостно.

— Там может быть засада, Гарри, — предупредил крестный. — Они, возможно, ждут, что ты отправишься навестить могилы родителей.

Однако Гермиона поддержала Гарри, так как по очень большой вероятности, по сравнению с остальными предположениями, Дамблдор мог спрятать меч именно там. Проводя параллели, можно было заметить, что и само место было названо в честь Годрика Гриффиндора. Ее доводы заинтересовали всех, что ж, быть может, она права.

— И Батильда Бегшот, написавшая историю магии, там живет. Ну, та, которой Скитер брала интервью, — пояснил Гарри, так как я не сразу вспомнила это имя.

— Дож на свадьбе сказал, что она хоть и выжила из ума, но эта паршивая журналистка все равно переврала все. Хотелось бы услышать лично от нее рассказ о жизни Дамблдора, и она знала моих родителей, — сообщил Гарри, немного понизив голос.

Я охнула.

— А что, если Дамблдор доверил меч на сохранение ей? — чуть ли не вскрикнула я.

— Это вряд ли, — донесся голос Сириуса из кухни, где он разделывал мясо животного.

Он вышел к нам с окровавленным ножом в руках. Я аж дернулась, Сириус был похож на маньяка.

— Сириус! Ты не мог сделать это палочкой? — возмутилась я.

— Мне нравится делать это руками, — невозмутимо сказал он, и как ни в чем не бывало продолжил: — Батильда — чокнутая, вряд ли Дамблдор доверил меч на упование судьбы.

У меня сжались внутренности от его вида.

— Убери нож, — поддержала меня Гермиона, тоже не желающая видеть это зрелище.

Сириус скрылся за парусиной шторой кухни.

— Как он может? — посмотрела я на друзей.

— Н-ну, у каждого свои тараканы, — рассудил Гарри. — Ему нравится охота с маггловскими ружьями, насколько я знаю, и все обряды, связанные с ней.

— Но он охотился при помощи волшебной палочки, — недовольно заметила я.

Гарри лишь пожал плечами.

Разговор о возможности того, что Дамблдор действительно мог совершить столь неординарный поступок, отдав меч в руки Батильды, завершился решением готовиться к поездке в Годрикову впадину. Я видела, как Гарри радовался, желая посетить место, где он родился и провел первый год своей жизни с родителями, месте, где они погибли от руки Волдеморта. Гарри достал рюкзак из бисерной сумочки Гермионы и впервые за долгое время извлек оттуда фотоальбом, подаренный Хагридом. Всматриваясь в каждую фотографию, он надолго ушел в мысли, охваченный светлой тоской.

Следующую неделю друзья планировали эту поездку, они украли волосы невинных маглов для оборотного зелья и тренировали заклятия. Меня они как всегда в планы не вписывали, решили оставить в палатке охранять крестраж, который теперь уж точно был безобиден в моих руках.

— Почему вы не хотите брать меня с собой? — протестовала я, снова слыша отказ.

— Ты всех нас можешь выдать, на тебя не действует оборотное зелье! — уже в сотый раз повторял Гарри.

— Но мантия неви...

— Так будет лучше, — добавил Сириус, перебивая.

— В прошлый раз все закончилось не слишком-то хорошо, — со скривленной миной произнесла я, скрещивая руки на груди.

— В этот раз все будет нормально.

— Но что, если там засада? — не унималась я.

— Мы все продумали.

— В прошл...

— Анна, прошу, — снова перебил Сириус, словно разговаривая с непослушным чадом, — всё будет хорошо, мы справимся и без твоей поддержки.

Меня охватывала злоба каждый раз, когда в течение недели мы заводили этот разговор. Они все еще не были уверены в моем самоконтроле — оно и понятно в свете прошедших событий. Когда же они начнут по-настоящему верить в меня? Нет, я не виню их, слишком много ошибок было совершено с моей подачи. Друзья беспокоились, и это можно понять. Но на меня не действуют смертельные заклятия — это огромный плюс, чтобы взять с собой. Не знаю, насколько бессмертие овладело моим телом, но было очевидно, что я находилась в большей безопасности, чем они все вместе взятые. Еще я могла залечивать раны, возможно, им бы это пригодилось, но, видимо, моё время еще не пришло...

И снова, будто тогда — на площади Гриммо, когда друзья отправились за крестражем в министерство, я не находила себе места, шастала взад-вперед по палатке, копалась в мыслях и предположениях, чем же они сейчас занимаются. Я посмотрела на медальон, лежавший на столе, мне нравилось, что он дрожал при каждом моем приближении, словно игра — это доставляло какое-то нервное удовольствие. Я приблизилась к нему; железяка задребезжала вот уже в который раз; еще один шаг — и крестраж стал отползать в сторону. Я протянула руку — и он перекатился на другую часть стола, не позволяя сократиться расстоянию между нами больше, чем на пару дюймов. Зараза. Почему-то было ощущение, что коснувшись его, я вспомню то таинственное видение, которое уже долгое время прожигало брешь в голове и кололо любопытством. Чертов крестраж!

Я попыталась обмануть его, резко схватив за цепочку, но в последний момент он снова отскочил и упал на землю. Взяв висевший на стуле свитер Гарри, я накинула его на медальон, упав сверху. Как он боролся! Метался из стороны в сторону, колошматя меня по рукам сквозь толщу ткани. Вскоре, окутав свитер мешочком вокруг, я запустила руку внутрь и с силой сжала неугомонный крестраж. Ничего не произошло — конечно, очень опрометчивое решение играть со столь темным артефактом, но любопытство сгубило кошку. Достав, пытающийся вырваться, будто бы живой, предмет, я вгляделась в витиеватую "S", но ничего не происходило, ни единого намека на попытку завладеть мной. Гарри, Сириус и Гермиона убили бы за подобные игры.

Интересно, где сейчас Рон, и жалеет ли сейчас о том, что наговорил друзьям? Гарри, конечно, тоже был хорош, он прекрасно знал что тот находится под властью крестража, но, тем не менее, вот так просто уйти, бросить любимую девушку на произвол судьбы... Я положила бесполезный медальон на стол, а точнее сказать, отшвырнула его с такой силой, что от удара любая вещь могла бы сломаться, а ему хоть бы хны. Вот она — Темная Магия!

Минуты текли медленно, они бесконечно тянулись, угнетали. Что друзья сейчас делают? Ну почему, почему они не взяли меня с собой?

Снег валил на улице, в числах я совсем запуталась, наверняка скоро Рождество, и добрая половина мира, будь то магглы или волшебники, не тронутые рукой Темного Лорда, готовились к его встрече, наряжая ёлки всевозможными игрушками, маленькими снеговичками, роксовыми палочками, бесконечными разноцветными шарами. Мне вдруг вспомнилась рождественская вечеринка в Хогвартсе: веселые студенты дарили друг другу подарки, обвешивались мишурой, менявшей цвет под настроение хозяина. Игрушечные заколдованные модельки Санта Клаусов в санях, запряженных полярными оленями, носились над столами Большого зала, выкрикивая поздравления. Только мне было в тот день не до праздника, я напивалась после того, как узнала, что Сириус сбежал после нашего с ним первого поцелуя, испугавшись субординации, но, как оказалось позже, Дамблдор послал его по моим делам в Россию. Как же я тогда переживала, какой спектр чувств испытывала к своему декану, как искренне любила, еще не подозревая о том, какая судьба уготована нам обоим. Язык не поворачивался назвать те переживания мелочными, они были так светлы и теплы; эти чувства, они согревали как первые лучи весеннего солнца.

По щеке стекла одинокая слезинка, теперь тот, кого я любила больше всего на свете, был постоянно рядом, спал на соседней кровати, оберегал ту, что предала его и всех со злейшим врагом. Нет, я не могла остыть, просто наложенная на мои чувства слоями боль за ошибки, принятие новой силы и постоянное самобичевание немного изменили сознание. Рассудок искалечился взваленной на него ношей, Сириус ждал, он до сих пор ждет, любит, надеется, что мы все же сможем быть вместе, когда все наши беды придут к логическому завершению. Вопрос в том, насколько сильно люблю его я? Ведь каждый раз, глядя в его усталые глаза, я невольно начинаю греться в их тепле. Пускай он старается быть равнодушным, но это маска уже давно сорвана — может, ему так проще? Да, это правильно для нас обоих. Почему мы не можем быть вместе прямо сейчас? Конечно, все зависит от меня, чего же я медлю?.. Но я не могу... Быть может, мой разум изменился с принятием эльфийской силы? Я не знаю, но настигают непонятные чувства, когда Сириус рядом: хочется обнять, поцеловать, подарить тепло и ласку, а в следующий момент оттолкнуть, убежать, спрятаться подальше, снова ощутить одиночество. Что со мной? Как любовь, которой я отдавала себя полностью, так подло играет в «любит, не любит»? Я так несправедливо жестока с Сириусом, он не заслуживает этого, этот человек светел и готов в любую минуту броситься по Авады Пожирателей ради меня... Быть может, я просто устала и нужно побыть одной? Светлый огонек понимания загорелся в душе, но тут же потух. Бред, как я могла устать от Сириуса?

Я прилегла на кровать и постаралась убрать все тревожные мысли из головы, представляя аншлаг у рождественских прилавков, маленьких детишек, играющих с новыми игрушками, возясь на полу возле елки под пристальным присмотром родителей. В Дурмштранге у меня не было друзей, и я присутствовала на рождественском ужине только в первый год своего обучения, поскольку тогда была просто ребенком, никогда не видевшим веселья студентов, беснующихся в коридорах. Мне это нравилось. Однако со второго курса я, наконец, начала осознавать степень своего клейма: чистокровная дочь бывших Пожирателей. И чтобы спрятаться от всего мира, я уезжала праздновать с Игорем задолго до начала зимних каникул.

Игорь... И тот оказался предателем, почему сплошная ложь окружала меня столь долгое время? Чем я заслужила? Может быть, что-то не так было в прошлой моей жизни? Может, я была злом во плоти?

Мысли снова переключились на Хогвартс: та самая ночь — я вспомнила как напилась тогда и... поплелась в подземелья к Снейпу, Мерлин! Я была такой глупой, такой наивной, хоть и сейчас Сириус иногда называет меня ребенком, но все же тогдашний поступок был верхом неблагоразумия. Я почти домогалась своего профессора, возможно, это послужило отправной точкой того события спустя несколько месяцев. Глупая, я и не подозревала о тяжелом будущем, о том, что он предатель и станет убийцей Дамблдора. Я хотела утешить, как мне казалось, одинокого, замкнутого преподавателя зельеварения. Вела себя как последняя...

Я схватилась за голову, вспоминая тот нетрезвый момент моей жизни, именно ту первую ошибку, возможно, подтолкнувшую к серьезным последствиям. Снейп поступил благоразумно, он просто проводил меня до башни Гриффиндора, не притронулся, а я ведь потом я так долго уважала его за это...

Я услышала хлопок аппарации невдалеке от палатки и выбежала, надеясь, что вылазка удалась без последствий, но глаза тотчас округлились от ужаса. Гарри, без сознания, всего в крови, тащил Сириус, пытаясь унять дыхание, Гермиона была бледная как полотно. Недолго думая, я подбежала к ним.

— Что случилось?

— Быстрее, ему нужна помощь, в нем яд, — нервно сказал Сириус.

Войдя в палатку, они все сели по местам, предоставив Гарри мне, я быстро избавила его от... Мерлин! Это были укусы змеи! Но я взяла себя в руки, и всего через пару секунд он был здоров. Гермиона, все еще белая, как заштукатуренная стена больницы святого Рудольфуса, сидела, упершись взглядом в одну точку. Сириус, кажется, был совсем не в восторге от пережитого.

— Сириус! — воскликнула я. — А теперь объясните, что произошло?

— Он был там... — сказал он глухо, глядя вдаль глазами, полными ненависти.

Пока Гарри спал, они рассказали, что побывали на кладбище, нашли могилы родителей Гарри, а так же могилу Кендры — матери Дамблдора — и его сестры — Арианы. Еще на одном из старых надгробий, совсем замшелых, сколотых, они обнаружили тот самый знак Гриндевальда — на могиле было имя Игнотус Перевелл. Еще на кладбище им показалось, что за ними кто-то следит. Сириус показал Гарри руины старого дома Поттеров, дом стал монументом в честь памяти родителей и самого Гарри — единственного волшебника пережившего смертельное заклятие.

«Ну, теперь уже не единственного», — подумала я про себя.

Когда Гарри отдохнул, на следующий день друзья рассказали, что встретили там Батильду Бегшот — полоумная старуха привела их к себе в дом, при этом, не говоря ни единого слова. Ее поведение казалось странным: тихая, слишком тихая, но в любом случае их было трое, а она пока она была одна... Друзья думали, что ведьма ждала их по поручению Дамблдора. Гарри увидел фотографию того самого вора из видения про Грегоровича у нее в доме, он вспомнил, что видел его раньше, на фотографии из книги Риты Скитер, что мельком просмотрел в кабинете Амбридж в министерстве, тот рука об руку стоял с Альбусом Дамблдором. Друзья попытались расспросить кто этот молодой человек, но Батильда все так же молчала, затем поманила Гарри за собой наверх, и он пошел, ничего не подозревая. Сириус и Гермиона позволили ему идти одному в спальню на втором этаже, где, как думали все, старуха отдаст меч лично в руки. Слава Мерлину, что они услышали сверху шорохи и решили проверить все ли в порядке.

Влетев наверх, слыша звук ломающихся вещей, оба кинулись в спальню, где Гарри душила огромная змея; едва уворачиваясь из-под ударов мощного хвоста, они торопились скорее сбежать, наконец, освободив раненого Гарри от ее колец. Он сообщил им, что вот-вот сюда заявится и ее хозяин. Друзья успели сделать ноги именно в тот момент, когда, по новому видению Гарри, Лорд влетел в окно спальни.

Еще немного мы все узнали следующим утром, когда Гарри пришел в себя. Он рассказал, что во время отключки видел глазами Волдеморта, когда тот пришел в его дом и жестоко убил родителей. Едва пришедший в себя рассказывал это, на глаза Сириуса наворачивались слезы, ведь Джеймс и Лили Поттер были его лучшими друзьями. Еще интересно было то, что когда Том Риддл пытался убить Гарри еще во младенчестве, то видел себя им — Гарри — то есть, Волдеморт увидел себя маленьким ребенком, в которого сам же запустил смертельное заклятие... Он вспоминал об этом, стоя в доме Батильды Бегшот, глядя на выроненную Гарри фотографию того самого вора, которого он искал...

— Нам не стоило идти в Годрикову Впадину. Это моя вина, полностью моя вина. Простите.

— Ты не виновата. Мы все поддержали эту идею, — возразила Гермиона.

— Я и вправду думала, что Дамблдор мог оставить там меч для тебя, — тихо сказала я.

— Ну что ж... мы ошиблись, верно?

— Что случилось, Гарри? Что случилось, когда вы поднялись наверх? Змея где-то пряталась? Она вылезла, убила ее и напала на тебя? — спросил Сириус, явно озадаченный до этого неполной картиной событий.

— Нет, — сказал он. — Она была змеей... или змея была ею... как-то так.

— Ч-что? — удивленно промямлила я.

Гарри закрыл глаза, уносясь в смутные воспоминания вчерашнего дня.

— Батильда, должно быть, давно была мертва. Змея была... внутри нее. Сама-Знаешь-Кто оставил ее в Годриковой Впадине поджидать нас. Ты был прав, Сириус, — обратился он к крестному. — Он знал, что я вернусь.

— Змея была внутри нее? — ошарашено спросила Гермиона, как будто до нее только сейчас дошел этот странный факт.

Гермиона выглядела потрясенной, казалось, ее вот-вот вырвет, да и меня тоже.

— Люпин говорил, там будет магия, которую мы и представить не можем,— сказал Гарри. — Она не хотела говорить в твоем присутствии, потому что она говорит только на змеином языке, я этого не заметил, хотя и понимал ее. Как только мы поднялись наверх, она связалась Сама-Знаешь-С-Кем, я слышал это в моей голове, я почувствовал, что он взволнован, он сказал держать меня там... а потом...

Гарри не решался говорить дальше и был прав, рассказ о том, что змея вылезла прямо из шеи Батильды, заставил Гермиону побледнеть, а меня едва сдержать рвотные позывы; Сириус лишь поморщился.

— Она не собиралась меня убивать, только задержать, пока не придет Сама-Знаешь-Кто.

— Не собиралась убивать, всаживая в тебя ядовитые зубы? — воскликнула я.

— Возможно, Сами-Знаете-Кто, — сказал он по роновой привычке, — хотел насладиться последними ударами моего сердца, и он непременно бы успел на этот пир души, если бы не вы, — он поглядел на нас всех.

Он сел на кровати и отбросил покрывало.

— Гарри, нет! Тебе нужно отдыхать, — остановила его я.

— Я в порядке, мне нужно чем-то заняться, пойду постерегу у палатки. Где моя палочка?

Все мы молчали, только смотрели не него.

— Гермиона, где моя палочка?

Она прикусила губу, в глазах показались слезы.

— Гарри...

— Где моя палочка? — теперь он обратился к Сириусу.

Гермиона достала ее и протянула ему. Палочка из остролиста с пером феникса была почти сломана пополам. Только хрупкий кусок пера соединял две половинки. Дерево было совсем сломано. Гарри взял ее, будто живое существо, получившее тяжелую травму. Я чувствовала, как его заполняет боль, разочарование, отчаяние. Затем он вернул ее Гермионе.

— Почини ее. Пожалуйста!

— Гарри, вряд ли это возможно при таких повреждениях, — сказал Сириус, с грустью глядя в потерянное лицо крестника.

— Пожалуйста, Гермиона, попробуй! — игнорируя слова Сириуса, сказал Гарри.

— Р-Репаро!

Части палочки соединились. Гарри взял ее.

— Люмос!

Палочка слегка заискрилась и погасла. Гарри прицелился в Гермиону.

— Экспелиармус!

Палочка Гермионы чуть дернулась, но осталась у нее в руке. Это оказалось слишком для палочки Гарри, и она вновь распалась на две половины. Он в ужасе смотрел на это, отказываясь верить в то, что видел... эта палочка столько всего перенесла...

После этого попробовать восстановить палочку предложили мне, мало ли эльфийская магия поможет, но ничего не произошло.

— Гарри,— прошептала Гермиона так тихо, что он с трудом расслышал. — Мне очень-очень жаль. Я думаю, это из-за меня. Помнишь, когда мы убегали от змеи, я сотворила Ударное Заклятие, и оно летало повсюду? И, должно быть... должно быть, задело палочку.

— Это произошло случайно,— сказал Гарри автоматически; он чувствовал пустоту и оцепенение. — Мы... мы придумаем, как ее починить.

— Гарри, вряд ли это получится, — сказала Гермиона, по ее щекам текли слезы. — Помнишь... помнишь Рона? Когда он сломал палочку при аварии? Она так и не стала прежней, и пришлось купить новую.

— Где я теперь возьму новую палочку? — раздраженно произнес Гарри. — Олливандер в плену, Грегорович м...

— Не говори так цинично! — перебил его крестный, понимая, что на самом деле это был всего лишь приступ негодования.

— Ну что ж... — сказал он притворно спокойно. — Что ж, придется пока одалживать ваши. Пока я на страже.

Лицо Гермионы залило слезами, она протянула свою палочку, и он оставил ее сидящей на кровати в моих успокаивающих объятиях, желая только поскорее уйти.

Долгое время Гарри не мог прийти в себя, еще больше впал в депрессию после прочтения книги Риты Скитер, которую Гермиона стащила из дома Батильды. В волшебнике, смеющимся на фотографии рядом с Дамблдором, он узнал того самого вора, подпись под фотографией гласила: «Альбус Дамблдор, вскоре после смерти своей матери со своим другом Геллертом Гриндельвальдом». Гарри открыл книгу на интересующей его статье, под названием: «Большое добро».

Вместе, он и Гермиона, начали читать:

Приближался его восемнадцатый день рождения, и Дамблдор покинул Хогвартс в блеске славы: отличник, староста, обладатель награды Барнабуса Финкли за необычное использование чар, золотой медали за подрывающую все основы статью на Международной Конференции Алхимиков в Каире, юный представитель Визенгамота в Британии. Дальше Дамблдор намеривался совершить Большое Путешествие вместе с Элфиасом "Вонючкой" Дожем, тупым и назойливым, но преданным закадычным другом, с которым он познакомился в школе.

Двое молодых людей находились в "Дырявом Котле" в Лондоне, готовясь к отъезду в Грецию следующим утром, когда прилетела сова и принесла весть о смерти матери Дамблдора. "Вонючка" Дож, который отказался давать интервью для этой книги, публично высказал сентиментальную версию о том, что произошло позже. Он представил смерть Кендры трагической случайностью, а решение Дамблдора о прекращении экспедиции, как акт благородного самопожертвования.

Конечно, Дамблдор сразу же вернулся в Годрикову Впадину, предположительно для того, что бы "позаботиться" о своих младших брате и сестре. Но сколько внимания он в действительности уделил им?

— Он был особенным парнем, не такой как Аберфорт, — рассказывает Энид Смик, чья семья в то время жила на окраине Годриковой Впадины. — Тот рос нелюдимым. После смертью их матери и отца, к нему стоило относиться с сочувствием, если бы он не продолжал бросаться козьим пометом в голову. Я не думаю, что Альбус беспокоился из-за брата. Во всяком случае, я не видел их вместе.

Так чем же занимался Альбус, если он не утешал младшего брата? Кажется, ответ заключался в продолжении заключения его сестры. Несмотря на то, что ее первый тюремщик умер, не было никакого шанса исправить жалкое положение Арианы Дамблдор. О ее существовании знали только те несколько человек, которые, как "Вонючка" Дож, верили в историю о ее "плохом здоровье".

Еще одним доверчивым другом семьи была Батильда Бэгшот, известный магический историк, много лет прожившая в Годриковой Впадине. Кендра, конечно же, дала отпор Батильде, когда та впервые сделала попытку радушно встретить их семью в деревне. Однако несколько лет спустя автор послал Альбусу в Хогвортс сову, так как была сильно впечатлен его статьей о межвидовых превращениях в газете "Трансфигурация сегодня". Это первое письмо привело к знакомству со всей семьей Дамблдора. На момент смерти Кендры, Батильда была единственным человеком в Годриковой Впадине, который общался с матерью Дамблдора.

К сожалению, блеск, который Батильда демонстрировала раньше, испарился. "Огонь горит, а котел — пустой", — так интерпретировал это Ивор Диллонсби. Энид Смик сказал немного иначе: "Она такая же ореховая, как дерьмо белки". Тем не менее, тех или иных стилей изложения дало возможность мне получить достаточно уникальных фактов, чтобы собрать воедино всю скандальную историю.

Как и остальной Волшебный мир, Батильда отнесла преждевременную смерть Кендры к ответным чарам, то же рассказывали Альбус и Аберфорт несколько лет спустя. Батильда также придерживалась семейной версии об Ариане, называя ее "слабой" и "болезненной". Однако с другой стороны, Батильда достойна тех усилий, которые я приложила, доставая для нее Веритасерум(сыворотка правды), потому что она одна знает полную историю самой заповедной тайны жизни Дамблдора. Теперь, впервые раскрытая, она ставит под сомнение все, во что верили почитатели Дамблдора: его возможная ненависть к Темным Искусствам, противостояние по отношению к притеснению магглов, даже его преданность семье.

В то самое лето, когда Дамблдор приехал домой в Годрикову Впадину уже сиротой и главой семьи, Батильда Бэгшот приютила у себя своего внучатого племянника, Геллерта Гриндельвальда.

Имя Гриндельвальда по праву знаменито: в списке Самых Опасных Темных Волшебников Всех Времен он потерял лидерство только потому, что через поколение появился Вы-Знаете-Кто, который отобрал у него эту корону. Случилось это, потому что Гриндельвальд никогда не распространял свою компанию террора на Британию, и детали его восхождения к силе не так широко известны здесь.

Получив образование в Дурмштранге, в школе, знаменитой своей открытой терпимостью по отношению к Темным искусствам, вместо того, чтобы направить свои способности на достижение наград и призов, Гриндельвальд, однако посвятил себя другим занятиям. Когда ему было шестнадцать, даже Дурмштранг не мог больше стерпеть мудреные эксперименты Геллерта, и он был исключен.

До сих пор о последующих перемещениях Гриндельвальда было известно только то, что он "путешествовал несколько месяцев". Как теперь установлено, Гриндельвальд захотел посетить свою двоюродную тетю в Годриковой Впадинее, и многих это сильно шокирует, завязал крепкую дружбу ни с кем иным как с Альбусом Дамблдором.

— Он казался мне очаровательным мальчиком,— бормочет Батильда,— несмотря на то, кем он стал позже. Разумеется я познакомила его с беднягой Альбусом, который скучал без общества парней его возраста. Мальчики сразу поладили друг с другом.

Конечно, поладили. Батильда показала мне письмо, которое она сохранила, посланное Альбусом Дамблдором Геллерту Гриндельвальду в разгар ночи.

— Да, именно после этого они провели весь день в обсуждениях — оба таких замечательных молодых человека, ладивших, преуспевших как котел на огне — я иногда слышала, как сова стучит в окно спальни Геллерта, чтобы доставить письмо от Альбуса! Идея только что пришла к нему в голову, и он должен был сообщить Геллерту немедленно!

И что же это были за идеи? Поклонники Альбуса Дамблдора будут абсолютно шокированы, но это мысли их семнадцатилетнего героя, которыми он поделился со своим лучшим другом:

"Геллерт, твоя точка зрения о господстве Волшебников, является ДЛЯ МАГГЛОВ ДОБРОМ. Я думаю, это критическая точка. Да, мы наделены властью и да, эта власть дает нам право управлять, но она также дает нам и обязанности над законом.

Мы должны принять во внимание эту точку зрения, она будет фундаментом для того, что мы строим. Где мы будем отклонены, поскольку мы конечно будем, это должно быть основанием всех наших контрдоводов. Мы захватываем власть ДЛЯ БОЛЬШЕГО ДОБРА. Это было твоей ошибкой в Дурмштранге! Но я не жалуюсь, так как, если бы ты не был исключен, мы никогда бы не встретились.

Альбус"

Хотя его многие поклонники будут удивленны и потрясены, это письмо является основой для "Устава о секретности и установленных волшебных законов над маглами". Какой удар для тех, кто всегда представлял Дамблдора как самого великого защитника магглов! Какими пустыми кажутся те речи, поддерживающие права магглов, в свете этого нового свидетельства, заслуживающего обсуждения! Каким презренным предстает перед нами Альбус Дамблдор, занятый заговором его прихода к власти, вместо того чтобы оплакивать мать и беспокоиться о сестре!

Без сомнения те убежденные, продолжающие возносить Дамблдора на шаткий пьедестал, будут говорить о том, что он, в конце концов, не привел свои планы в действие, что он, должно быть, изменил свои взгляды, что пришел в себя. Однако правда кажется в целом более шокирующей.

Едва ли через два месяца их новой крепкой дружбы Дамблдор и Гриндельвальд разошлись и больше никогда не видели друг друга, пока не встретились для легендарного поединка (подробности, см. главу 22). Что вызвало этот резкий разрыв? Дамблдор пришел в себя? Он сказал Гриндельвальду, что не хотел принимать участия в его планах? Увы, нет.

— Я думаю, повлияла смерть бедной маленькой Арианы, — говорит Батильда. — Это было ужасным шоком. Геллерт был у них, когда все произошло, по возвращению он весь дрожал и сказал мне, что завтра хочет поехать домой. Ужасно, знаете ли, обеспокоенный, потом я подготовила портал, и это был последний раз, когда я его видела.

Альбус винил себя в смерти Арианы. Это было настолько жутко для обоих братьев. Они потеряли всех, кроме как друг друга. Не удивительно, что нервы иногда взлетали. Аберфорт обвинял Альбуса, ну вы понимаете, как люди ведут себя при таких страшных обстоятельствах. Но Аберфорт всегда был немного безумным, бедный мальчик. Все равно разбить нос Альбуса на похоронах было не прилично. Это окончательно погубило бы Кендру, если бы она увидела, как дерутся ее сыновья около тела дочери. Очень жаль, что Геллерт не остался на похороны.... По крайне мере, это было бы утешение для Альбуса.

Эта ужасная ссора возле гроба, известная только тем немногим, кто посетил похороны Арианы Дамблдор, поднимает несколько вопросов: почему Аберфорт Дамблдор обвинял именно Альбуса в смерти его сестры? Это был бред сумасшедшего, не более чем излияние горя? Или, возможно, там была некоторая более конкретная причина его ярости? Гриндельвальд, отчисленный из Дурмштранга из-за опасных для жизни нападений на сокурсников, сбежал из страны через несколько часов после смерти девочки и (из-за позора или опасения?) больше не видел Альбуса, только когда он вынужден был это сделать по просьбам волшебного мира.

Ни Дамблдор, ни Гриндельвальд, кажется, больше никогда не упоминали про их недолгую детскую дружбу. Однако нет сомнения в том, что Дамблдор откладывал еще примерно пять лет в суматохе, несчастьях и исчезновениях его атаку на Геллерта Гриндельвальда. Было ли это сильной привязанностью к человеку или опасением, что лучший друг разоблачит его, и это заставило Дамблдора колебаться? Правда ли, что Дамблдор намеревался поймать человека, которым он был когда-то столь восхищен?

И как же умерла таинственная Ариана? Была ли она невинной жертвой некоторого Темного обряда? Пошла ли она вопреки тому, чего не должна была делать, в то время как эти два молодых человека сидели и изобретали план захвата власти и славы? Возможно ли то, что Ариана Дамблдор и была первым человеком, который умер “Ради Большого Добра? "

Все слушавшие, в том числе и Гарри, чье лицо менялось по мере прочтения, застыли в нерешительной паузе. Затем прошел шквал несогласия, недоверия к этой проныре Риты Скиттер, но Гарри перебил всех репликой:

— Вы же слышали все письмо Гриндевальда, все выглядит так, будто это была идея Дамблдора...

Споры, недовольство пронеслись по палатке.

— Нет, Дамблдор не такой! — решительно протестовала я. — Не стоит вестись на эту макулатуру.

А потом я села и крепко задумалась, ведь я верила человеку, который убил самого Дамблдора, и Игорю верила... Быть может, в книге есть что-то правдивое, а может и нет. Гарри уходил во все большие размышления насчет судьбы директора. Он считал себя обманутым, опустошенным. В его голове царил хаос, который оставил ему в наследство Дамблдор...