Ends and Means: Everybody lies (гет)

23 апреля 1998 года

Я не знаю, причем здесь законы войны,

Я никогда не встречал настолько веселых времен.

При встрече с медвежьим капканом

Пойди объясни, что ты не медведь.

Господи, помилуй меня; все, что я хотел,

Все, что я хотел — я хотел петь.

Аквариум, «Я хотел петь»

Поместье Гринграссов напоминало магическое полотно с множеством персонажей, начавшее жить своей жизнью, выйдя из под палочки создателя — жизнью непредсказуемой и не входившей в замысел автора. Поколение за поколением достраивали новые комнаты под свои нужды, соединяя их со старыми помещениями самым причудливым образом. Длинные коридоры оборачивались тупиками, проем, скрывающийся за портьерой в полной магловских книг библиотеке, мог вести в вычурную спальню с гербом Слизерина на стене.

Двери замуровывались, новые проходы прорубались, и Эбигейл не удивилась бы, узнав, что в некоторые помещения уже никак нельзя попасть, кроме как порталом — слишком много старых, более не использующихся комнат скрывалось ближе к центру особняка. В некоторых не было ничего, кроме рядов повернутых к стене картин, волшебных и магловских, и маленькая Эби любила заходить туда, каждый раз загадывая — что за полотно попадется ей на этот раз? Неподвижный магловский пейзаж с навеки застывшими в низком поклоне от порыва ветра деревьями? Сварливый старик с противной бородавкой на носу, ворчливо требующий, чтобы она не нарушала его сон? Или лишь разноцветные пятна различной формы, в которых ей нравилось выискивать знакомые очертания?..

Но были и другие комнаты, некогда жилые, сохранившие отпечаток личности своего давнего обитателя. Попадая туда, Эбигейл обязательно заглядывала в гардероб, рассматривая уже вышедшие из моды мантии с пышными воланами на рукавах, листала книги в изящных обложках, представляя, что все это — ее, и она одна из тех дам на фамильных портретах, взрослая и прекрасная. Пару раз она даже пыталась примерить что-нибудь из найденного, чтобы сходство стало полным, но мантии обвисали на худеньких детских плечах, а в огромных туфлях нельзя было сделать и шагу.

Но тогда ей повезло. Комната, на которую она наткнулась, явно принадлежала девочке не намного ее старше — по крайней мере, красивая темно-синяя мантия, найденная в ней, лишь слегка волочилась по полу, и Эбигейл провела перед зеркалом не одну минуту, примеривая на себя роль незнакомки. Интересно, какой она была? Наверняка, у нее были такие же синие глаза, как у Эби, раз она выбрала такую мантию, а еще она была умной — вон сколько книг разместилось на полках, обступивших кровать со всех сторон!

Неожиданно Эби захотелось узнать, как выглядела эта похожая на нее девочка, и она обвела взглядом комнату в поисках колдографий. Но их не было, лишь на одной из верхних полок выделялась изукрашенной обложкой одна из книг. Альбом? Эбигейл попыталась леветировать его к себе, но магия, дающаяся ей обычно без труда, подвела в этот раз, и пришлось пододвигать стул и класть на него стопку книг, чтобы дотянутся до вожделенной полки. Ничего, скоро она вырастет, ей купят палочку, и тогда…

Но вопреки ожиданиям, это оказался не альбом — листы раскрытой книги покрывали строки, выведенные аккуратным, совсем недетским почерком, лишь иногда прерываемые рисунком или схемой непонятного содержания. Эбигейл уже приготовилась спускаться, чтобы изучить дневник — а ведь это наверняка был он! — подробней, как ее внимание привлекло что-то светлое, показавшееся на месте вытащенной ею книги.

Тайник, она обнаружила тайник!

Кинув на кровать вмиг потерявший все свое очарование дневник, а следом и остальные книги с этой полки, Эбигейл с трудом выволокла скрывающуюся за ними коробку — большую, и такую тяжелую, что она едва ее не уронила, но кидать на кровать все же не рискнула — кто знает, какие хрупкие секреты могли скрываться внутри. Крепко прижимая находку к груди, Эби осторожно спустилась на пол по импровизированной лестнице и в предвкушении откинула крышку.

Внутри были бумаги — просто ворох бумаг, и Эбигейл принялась быстро их раскладывать на расположенном тут же большом письменном столе. Статьи, чертежи, фотографии незнакомых людей, мест и вещей, сколько же всего здесь было! А на дне — небольшой стеклянный шар с какой-то странной игрушкой внутри.

Осторожно, чтобы не разбить, Эбигейл приблизила ее к глазам. Странная конструкция тут же приняла более знакомые очертания — всего лишь две метлы, зачем-то соединенные между собой продольными перекладинами. А на них, разместившись в миниатюрных креслах — крохотные, мастерски выполненные фигурки людей, такие маленькие по сравнению с метлами. Каких же те должны были быть размеров? Эбигейл покрутила шар в руках, но больше ничего интересного в нем не увидела. И аккуратно прислонив его к стене, чтобы не покатился, она принялась разбирать остальное содержимое коробки.

Вырезки из газет, бумаги, чертежи… Знакомая надпись привлекла ее внимание, и Эбигейл с интересом уставилась на колдографию. Изображенное на ней огромное устройство на колесах замерло на одном месте, лишь иногда окутываясь клубами пара. «Хогвартс-Экспресс», гласила надпись на его боку. Так вот каким образом школьники добираются до Хогвартса! Эбигейл была уверенна, для этого используется что-то невероятно волшебное, непохожее ни на каминную сеть, ни на порталы, которыми ей уже случалось пользоваться, но и вообразить не могла ничего подобного. Какая могучая магия передвигает, наверняка, эту махину!

Окончательно потеряв интерес к бумагам, Эби принялась перебирать фотографии. На них по большей части тоже были изображены какие-то приспособления, но определить, для чего они были созданы, было не в ее силах. Часто мелькал незнакомый молодой человек, его изображение она заметила еще на газетных вырезках, но, сколько Эбигейл не думала, она не смогла припомнить никого похожего среди своих родственников. Может быть, у неведомой обитательницы этой комнаты была тайная, несчастная любовь?

Эби с возросшим интересом принялась изучать фотографии незнакомого юноши. Красивый, тут она понимала свою родственницу, с длинными светлыми локонами и смешливыми серыми глазами, он с улыбкой смотрел на зрителя и снова принимался что-то писать на длинном пергаменте. Эби уже видела подобные фотографии — обычно так изображали автора книги на ее обложке. Неужели писатели бывают такими молодыми и красивыми?

Но чем дальше Эби перелистывала стопку фотографий, тем сильнее менялся юноша. И взрослел. Волосы его становились короче, взгляд — жестче, и перо исчезло из его пальцев. Теперь он изображался сидящим не за столом, а на каких-то валунах на фоне полустершихся фресок, в странной лодке в окружении узкоглазых людей, облаченных в разноцветные халаты. И тут взгляд Эбигейл зацепился за единственное знакомое лицо в этом экзотическом, таинственном хороводе.

Фотография была очень простой, двое мужчин на ней были изображены во весь рост просто стоящими на крыльце и о чем-то весело переговаривающимися. Справа расположился знакомый незнакомец в короткой мантии, открывающей голенища покрытых пылью сапог, а слева…

Абнер Гринграсс, ее прадедушка, так вот откуда неведомая родственница знала этого человека! Но кто же он сам? Без особой надежды Эбигейл перевернула фотографию, и тупо уставилась на пересекающую оборот подпись: «Абнер Гринграсс и Геллерт Гриндевальд, 1925 год, Швейцария». Снова взглянула на смеющихся мужчин — таких же беззаботных и безобидных, как и прежде. Невозможно было поверить, что это об одном из них мисс Робинсон рассказывала ей на занятиях по истории — страшном темном маге, любившем убивать и мучить других волшебников. И ее прадед рядом с ним совсем не казался напуганным…

Внезапный шум шагов — тяжелых, так непохожих на неслышную поступь домовиков — прервал ее размышления. Эби быстро сунула странную фотографию в карман, но что-либо еще сделать не успела — в комнату вошел отец, и она испугано замерла на месте.

Нет, он никогда не был груб с нею, но и нежен — тоже, и не одобрял прогулки в глубину дома в одиночестве. Раньше Эби придерживалась этого запрета, тогда, когда еще верила, что у родителей найдется для нее время — но дни шли, работы у отца и забот у матери не становилось меньше, и любопытство победило уважение к воле старших. Все с большей уверенностью она забиралась все дальше в закоулки дома, и уже давно перестала бояться, что ее неповиновение раскроется.

Как оказалось, зря. Вот сейчас темные брови отца негодующе сойдутся, и голосом, сочащимся недовольством и разочарованием, он велит ей отправляться в ее комнату — и хорошо еще, если не запретит присутствовать на ужине! Эбигейл почувствовала, как глаза ее наполняются слезами от несправедливости еще не случившегося наказания. Ведь ничего плохого не произошло, она нигде не ушиблась и даже не помяла платье!

Но ее оправдания не потребовались. Отец стоял, все так же молча, глядя как будто сквозь нее, и явно не собирался ее наказывать. Эбигейл обернулась, пытаясь понять, что же привлекло его внимание. Содержимое тайника, как она могла забыть о нем! Наверняка отец даже не догадывался о его существовании и теперь будет рад не меньше ее!

— Ты знаешь, чье это? — осмелев, нарушила тишину Эби.

— Лоренсии, сестры твоего прадеда. Она умерла молодой, поэтому ты не слышала о ней.

С какой-то странной нерешительностью отец приблизился к столу и дотронулся до лежащих на нем бумаг. Потом взял со стола стопку фотографий и, отобрав пару, протянул ей:

— Смотри, это Хогвартс-Экспресс. Большой, правда?

Бездушная махина на фотографии все так же пускала клубы дыма, как и тогда, когда она увидела ее впервые. Эбигейл надеялась, что отец расскажет ей про странного юношу, молодого темного мага, занимавшего ее куда больше, но в тоже время она чувствовала, что заводить разговор на эту тему не стоит:

— Да, наверняка, его наколдовал очень сильный волшебник… — Эби сама понимала, что переводит тему слишком неуклюже, но отец лишь рассмеялся в ответ:

— Его никто не наколдовывал, хотя чары на нем действительно есть. А это, смотри!

С этими словами отец коснулся кончиком палочки прозрачного шара с игрушкой внутри, про который Эби уже успела забыть, и тот начал медленно увеличиваться в размерах. Став совсем большим, с ее голову, он неожиданно открылся, и Эби ахнула. На золоченых креслицах расположилась целая игрушечная семья — мама, папа и двое ребятишек. Они были словно живые! Девочка прижимала к груди куклу, а мальчик пил сок из крохотной кружечки. Неожиданно откуда-то сбоку, словно из древка одной из метел, возник полупрозрачный полог, прикрыв странную конструкцию, словно шатер. Теперь конструкция выписывала над столом причудливые восьмерки, так ровно, будто скользила по невидимой дорожке.

— Что это?

Фигурка с готовностью зависла над протянутой к ней ладонью. Игрушечная семья замахала руками, на искусно нарисованных лицах расплылись доброжелательные улыбки.

— Несбывшиеся мечты, — отец вновь коснулся палочкой замершей конструкции, и та, съежившись, вновь будто обросла стеклянной сферой, тяжело упав Эби на ладонь. От неожиданности она отдернула руку, и шар упал вниз, гулко ударившись об пол и скрывшись под столом. — Все это не стоит внимания. Пойдем отсюда, скоро ужин.

Рука отца обхватила ее за плечи, увлекая прочь от содержимого тайника, прочь из этой комнаты. Эби покорно шла рядом, вмиг растеряв всю свою смелость. Отец спрашивал ее о чем-то, кажется, об успехах на занятиях, она механически отвечала, но мыслями все еще была там, в комнате загадочной Лоренсии, зная, что вернется туда, несмотря ни на какие запреты.

Осуществить задуманное удалось уже на следующий день, ради чего Эби даже улизнула с занятий с мисс Робинсон, но все было тщетно. Красивая синяя мантия по-прежнему висела на стуле, но на письменном столе не обнаружилось ни бумажки из найденного накануне тайника. Пропал и дневник в красиво украшенной обложке, и ряд книг на слишком глубокой для них полке скрывал теперь лишь пустоту. От отчаяния Эби даже облазила все углы в поисках укатившегося вчера шара, но и он исчез так же бесследно, как и все напоминания о тайнике.

Лишь колдография, изображающая Абнера и Геллерта, спрятанная ею при звуке шагов отца, напоминала, что находка не привиделась ей во сне.

Время шло — то быстро, словно в калейдоскопе, где пикники сменялись детскими праздниками и днями рождений, то замирая, будто осенние холодные капли дождя на оконном стекле. Эби становилась старше. Теперь она уже знала историю своей семьи, и могла без запинки перечислить всех, чьи портреты были вытканы на семейном гобелене в гостиной, даты их рождений и смерти, родственные связи и семейные предания. Узнала она и историю Лоренсии.

Девочка родилась совсем больной и слабой, и то, что она смогла дожить до восемнадцати лет, целители считали чудом. Она почти не могла ходить и колдовать, и проводила все свободное время, сидя у камина, завернувшись в теплый плед и читая книги. И друзей у нее не было — только Абнер, старший брат, назвавший впоследствии Лоренсией свою старшую дочь.

Но для Эбигейл Гринграсс это знание уже ничего не могло изменить. Ее Лоренсия была другой — красивой златоволосой девушкой в синей мантии, играющей в волшебный шар и раскладывающей на столе странные картинки. Влюбленной в такого же красивого юношу. Эти двое уже слишком долго жили в ее фантазиях, летая в золоченых креслах на скрепленных метлах в небе, столь же синем, как и глаза Лоренсии.

И Эбигейл рисовала, изводя стопки пергаментов. Дафна дразнилась, что она рисует себя, но это было не так. Лоренсия, ее Лоренсия, была отдельным образом, и Эбигейл саму иногда пугало, насколько всерьез она к ней относится.

Похожие на кривые кружочки с палочками-ручками человечки сменились полноценными сценами — моментами из выдуманной жизни Геллерта и Лоренсии. Вот они замерли посреди зала, изящно одетые и держащиеся за руки, будто только завершили последнее па вычурного танца. А вот Геллерт взбирается на крепостную стену — в походном костюме и высоких сапогах, мелкие детали для написания которых Эби черпала из той самой колдографии.

Вообще, колдография была еще одним моментом помимо биографии настоящей Лоренсии, о котором Эби старалась не задумываться — время принесло ей знания не только об истории ее семьи, но и об истории вообще, и она не совсем понимала, что с этим сделать. Красивый юноша, привлекательный мужчина, великий маг, приобрел еще одно лицо — старое и уродливое, смотревшее на нее из учебников безумным взглядом. Так не вязавшееся с придуманной ей историей, что его тоже пришлось отбросить. Ее герой не мог стать злобным старым монстром, образ которого витал в головах учеников и преподавателей Шармбатона, куда после недолгих уговоров ее отправили учиться родители.

Здесь, в отличие от Англии, Гриндевальда помнили. Еще были живы люди, заставшие его террор, жертвами которого стали родные не одного ее однокурсника, и, что было много хуже, о нем говорили. В такие минуты Эби не знала, куда себя девать — злодей не вызывал у нее симпатии, а красивый юноша на колдографиях — изображениях, не виденные ею нигде, кроме как в тайнике Лоренсии — столь жестоких, полных ненависти слов. В результате сложившийся в ее голове образ был пугающе двояк, и Эби замолкала, стоило разговору коснуться Гриндевальда, молчала — и тщательнее прятала колдографию.

Но в Шармбатоне никто не умел долго предаваться печали, тем более о днях столь давних. Огромные вазы с цветами, высокие окна, светлые картины, изысканные ледяные скульптуры… Нескончаемый хоровод из уроков, занятий по танцам, пению, живописи, вечеринок кружил голову, не давая времени сесть и задуматься. Да ей и не хотелось этого! Среди этих веселых, искрящихся смехом южан она быстро стала еще более француженкой, чем все они — кокетливой, озорной и бесшабашной.

Все реже Эби вспоминала о колдографии, спрятанной за подкладкой ее саквояжа, все больше любовалась расставленными на прикроватной тумбочке изображениями себя в окружение друзей и подруг, из которых она — кто бы сомневался! — была всех очаровательней. Образ прекрасного Геллерта стремительно бледнел в ее сознании, его место занимали быстро меняющиеся партнеры по флирту — куртуазному искусству, которым мало кто владел лучше нее.

Эбигейл было уже семнадцать, когда плавное течение жизни Шармбатона нарушило объявление о проведении Кубка Трех Волшебников. Все строили планы: одни мечтали выиграть и прославиться, другие — увидеть новую страну, третьи — поучиться в древнем Хогвартсе у знаменитого Дамблдора. Свой выбор между школами Эби сделала еще шесть лет назад, Англии ей и так хватало на каникулах, а учебы — в Шармбатоне. К тому же участие в Турнире — предприятии опасном и трудном, совсем не входило в ее планы.

Решение остаться было разумным со всех сторон, но то, что она осталась во вмиг будто опустевшем замке, никак не входило в ее планы. Все сколько-нибудь интересные люди уехали, и в Шармбатоне остались преподаватели, малыши, неудачники, даже не надеявшиеся, что Кубок выберет их -, и она. Занятия седьмого курса теперь проводились в полупустых аудиториях, и новый материал разбирался на них настолько досконально, что количество домашних работ уменьшилось в разы — и это на последнем курсе!

Младшие школьники сначала провожали ее удивленными взглядами, не понимая, почему она осталась, потом, осмелев, стали приглашать на свои посиделки. Это было просто смешно! Ей было не о чем с ними говорить. Внимание, восхищенные взгляды раздражали, вместо того, чтобы приносить удовлетворение. Похоже, она совершила страшную ошибку, не уехав со всеми.

Выручали только дополнительные занятия по изящным искусствам, те, ради которых она и предпочла Шармбатон другим школам. Эби так и не смогла выбрать, что же ей нравится больше — пение, музыка, скульптура или живопись. Все это получалось у нее одинаково хорошо и доставляло огромное удовольствие.

Теперь Эбигейл проводила долгие часы в мастерской, изучая законы перспективы, причудливую игру теней и тайны цветовых переходов. Потом бежала на занятия по вокалу, а вечером, нанося успокаивающий крем на разбитые о клавиши рояля подушечки пальцев, была счастлива, что в спальне нет никого, кто мог бы ей помешать лечь спать пораньше, чтобы набраться сил к завтрашним занятиям.

Ее рвение не осталось незамеченным преподавателями — теперь каждый из них старался научить ее большему, видя неподдельный интерес с ее стороны. Рамки школьной программы давно остались позади, и Эби с восторгом ловила каждый новый показанный ей прием. Но вместе с большими знаниями преподаватели стали возлагать на нее и большие надежды, уговаривая сосредоточиться на своем предмете и оставить прочие. Советы, наконец определиться с областью, звучали все настойчивее, да и сама Эби начинала понимать, что не протянет долго в таком ритме.

На пасхальные каникулы Эби приехала домой. Она твердо решила для себя, что будет проводить время с сестренками, есть, спать, гулять по городу, и тогда, возможно, решение придет само — она наконец поймет, без чего не может жить. Но все пошло совсем не так, как она планировала. В первый же вечер отец позвал ее в кабинет.

— Какие оценки ты планируешь получить на экзаменах?

Эби пожала плечами. Естественно, хорошие. Она даже удивилась вопросу — в этот год об оценках, кажется, никто не думал. Подруги присылали письма из Англии о чемпионате, мальчиках, планах на жизнь, но никак не об оценках. Это было слишком прозаично.

— Меня удивил список предметов, которые ты выбрала для изучения в последний год в школе,— отец не смотрел на нее, казалось, его больше интересовали собственные мысли или бумаги, которые он просматривал перед тем, как она вошла в кабинет. — Ты даже не сочла нужным посоветоваться со мной.

— Прости, папа,— чувство вины боролось в ней с удивлением. Она и правда ни на минуту не задумывалась о том, что для отца это может быть важным.

— И не спросила, стоит ли тебе вернутся в Англию на время проведения Кубка Трех Волшебников… — казалось, отец даже не услышал ее извинения. — Почему ты осталась в Париже?

— Я… — Эби опустила глаза в растерянности. Она никогда не умела выражать свои мысли так, как это делал отец — строго и последовательно. — Мне не интересен Хогвартс, и к тому же так у меня оставалось больше времени…

— И на что же ты его тратила?

Что ответить? Эби перевела взгляд на свои руки, чинно лежащие на коленях. Поправила мантию и окинула взглядом кабинет. Темные шторы на окнах, шкафы с книгами, мельчайшие пылинки, играющие в тонких лучах заходящего солнца, падавших из окна, и запах — полузабытый запах старинных книг и полировочной пасты, которой домовики натирали мебель. Никаких цветов и картин, всего того, чем мама заполняла дом, тут не было. Это было царство отца, место работы, куда только Дафна могла заходить без стука. Малышкой, Эби любила сидеть в темном уголке и наблюдать, как отец пишет что-то на огромных листах пергамента, перо тихо поскрипывает, а тень повторяет его движения, и даже часто засыпала так, свернувшись калачиком.

Углубившись в воспоминания, Эбигейл не сразу вспомнила, что отец ждет ее ответа. И, похоже, совсем не того, который она может дать. Внезапно Эби почувствовала, что все ее успехи, похвалы преподавателей, победы в конкурсах для него — трата времени, не более. И слов, чтобы убедить его в том, что именно это и есть смысл ее жизни, у нее не было.

— Ну, я уделяла достаточное внимание учебе, и преподаватели были мной довольны.

— Эбигейл, ты — наследница дома Гринграсс. Я позволил тебе самой выбрать школу и изучать то, что ты хотела. И к чему это привело?

Отец резко подтолкнул к ней список выбранных ей для подготовки предметов. Эби бегло просмотрела пергамент, пытаясь по почерку определить, с кем же из Шармбатона находился в переписке ее отец.

— История искусств, музыка, живопись. Чудесно, но чем ты собираешься заниматься дальше? Учеба почти закончена, а ты совершенно не готова к реальной жизни. Или ты решила стать… певичкой?

Отец выплюнул это слово с таким презрением, что у Эби перехватило дыхание.

— Певичкой? Нет. Возможно, я буду певицей.

Это был бунт, наверное первый за ее жизнь. Возможно, она бы не решилась на такое, если бы отец не начал первым. Сейчас она чувствовала себя так, словно ей дали пощечину.

— Возможно? — отец смотрел на нее как-то странно. Не презрительно, а словно рассматривая редкую забавную вещицу, неожиданно найденную в собственном столе.

— Я могу стать художницей. Или музыкантом. Или скульптором.

— Или танцовщицей, — похоже, гроза миновала. Отец шутил. Или нет?

— Ну, уж танцовщицей я точно не буду,— Эби попыталась легкомысленно рассмеяться. — Я буду петь или рисовать.

— Я понял, что ты еще ничего не решила,— отец не поддержал ее веселого тона.

— Возможно, ты прав. Преподаватели говорят, что у меня большое будущее. Но одно я знаю точно: мое место — в мире искусства. Папа, прости, я понимаю, что для тебя это тяжелый удар, ты рассчитывал, что со временем я займу твое место в банке, но это не мое. Поверь, если бы я могла…

— Я не хочу тебя принуждать, но у тебя есть долг перед семьей. Вот Дафна…

— Вот именно! Есть же Дафна! — Эби вскочила и бросилась к отцу. — Она мечтала работать в банке всю жизнь, и я была бы счастлива, если бы она заняла мое место. И все были бы счастливы!

— Ты не понимаешь, что говоришь. Для этого ты должна отказаться от своих прав в пользу Дафны. Сейчас ты — моя наследница, а кем ты станешь после этого?

— Кем? — Эби снова уселась в кресло и оперлась подбородком о руку. — Я стану великой Эбигейл Гринграсс, лучшей певицей магического мира, гордостью нашей семьи. Ну, или лучшей художницей!

— Или танцовщицей! — хмыкнул отец.

— Ну, папа! — рассмеялась Эби уже искренне. — Точно не танцовщицей. Но точно великой.

С тех пор прошло три года. Три легких, блестящих, искрящихся и переливающихся, как волшебное шампанское, года. Белоснежные башни Шармбатона сменились изящным особнячком, где располагался пансион для состоятельных девиц из лучших волшебных семей. Скромная обстановка — маленькая спальня, общие с соседкой гостиная и ванная, отсутствие будуара и домового эльфа — не раздражала, а вызывала умиление. Когда-нибудь, когда она станет знаменитой, об этом можно будет рассказывать с тихим вздохом как об испытании, которое выпало ей на пути к вершинам успеха. Тем более что принимать гостей в пансионе она и не собиралась.

Сразу после школы на Эбигейл обратила внимание сама мадам Ренье, и это помогло ей определиться.

Итак, она будет певицей.

Каждый день, слыша, как ее крепнущий изо дня в день голос наполняет гостиную, раз за разом получая похвалы от обычно такой скупой на них мадам, Эби понимала, что не ошиблась в выборе. Хотя бросать живопись было жаль, и, зачастую жертвуя часами отдыха, Эби хотя бы раз в неделю выбиралась в художественную школу. А иногда, когда ее голосовые связки нуждались в покое, проводила там целые дни. Да, умная женщина, желающая добиться успеха, просто обязана быть разносторонне развитой.

И успех не заставил себя ждать. Опасения, связанные с отъездом однокурсников в Англию, не оправдались — друзья не только не забыли ее, но, казалось, были рады ей еще больше, чем раньше. Студенческие вечеринки сменились взрослыми встречами в кафе за бокалом вина, а последовавшие затем приглашения на званые ужины и приемы утвердили место Эби во французской светской жизни.

Особым подарком судьбы, в чем Эби никогда бы не позволила себе признаться даже ближайшим подругам, стало решение Флер Делакур уехать из Франции, окончательно закрепившее за Эбигейл звание первой красавицы. Теперь она с полным на то правом упивалась всеобщим восхищением ее внешностью и талантами, не опасаясь соперницы.

А Англия …

Пусть и не в прямом смысле слова, она стала еще дальше от Эби после выпуска из Шармбатона. Нет, она скучала по семье, и в редкие свободные минуты писала родным письма, в которых, в меру их понимания, старалась рассказать о своей жизни и достижениях. Но поместье Гринграссов уже давно перестало быть для нее домом. Здесь, во Франции, было ее место, и хотя во время своих визитов в Англию Эби и была рада видеть родителей, обнять сестренок, что-то тянуло ее обратно и не позволяло задержаться в кругу семьи дольше положенного.

Эта поездка не была исключением. Вручить подарки, которые Эби неизменно привозила сестренкам. Вместе встретить Пасху, возможно, посетить какое-нибудь мероприятие, на которые, впрочем, Англия была на удивление бедна, оформить отказ от первородства в пользу Дафны, которая уже оканчивает школу, а потом…

О, сколько планов строила Эбигейл касательно того, что будет делать, когда вернется во Францию. Планов, которые разлетелись в одно мгновение, словно осколки мрамора из-под резца скульптора. Чудесное золотистое платье, купленное ею к приему у д’Антрасов, состоявшемуся уже позавчера без нее, так и пылилось в шкафу в пансионе, в то время как она…

Эби передернуло, отчего чашка, стоящая на подносе у нее на коленях, опасно накренилась и поехала вбок, но была вовремя поймана и водворена на место. Сейчас, из теплой, пахнущей цветами постели в поместье Гринграссов все виделось в более светлых красках, но вечно прятаться здесь она не может. Рано или поздно сова Темного Лорда принесет ей письмо со временем их новой встречи — оскорбительно лаконичное, как всегда — и игнорировать его будет невозможно.

Кроме того, на ней теперь лежала ответственность за организацию бала, помощь в которой она так неосмотрительно предложила, не зная, как далеко это зайдет. И иногда Эби казалось, что делить постель с этим человеком легче, чем эта обрушившаяся на нее обязанность.

Нет, она не станет об этом думать, тем более за завтраком, иначе окончательно испортит себе настроение, которое, после полубессоной ночи, и так было не на высоте.

Вернувшись домой уже заполночь, Эби мышью проскользнула в свои комнаты, войдя в дом через павильон. Дафна наверняка уже спала, и такие предосторожности были излишними, но Эбигейл слишком боялась попасться ей на глаза, чтобы рассуждать здраво. Потом — долго отмокала в ванной и терла кожу до красноты, пока к запаху ее духов не перестал примешиваться посторонний. Чужой. Остаток ночи прошел в странном, путаном полусне, и впервые за последнее время не этот человек был тому виной.

То видение в зеркале… Молодой Гриндевальд, персонаж ее детских рисунков.Что заставило ее увидеть его так ясно, будто он действительно был там, у нее за спиной? Неужели ее разум помутился от обрушившихся на нее бед? Или…это был призрак умершего?

Эбигейл покосилась на поднос у себя на коленях, принесенный домовиками в постель для «приболевшей хозяйки». Она хорошо помнила тот, другой завтрак, один из последних, на котором вся семья собралась вместе перед тем, как ее жизнь разделилась на до и после.

Родители сидели каждый на своем конце стола, но друг на друга не смотрели — отец, как и Дафна, был поглощен развернутой перед ним газетой, за которой его почти не было видно. Шуршали страницы, пахло кофе и свежей сдобой, Тори, сидевшая рядом с Эби, что-то возбужденно шептала ей на ухо, и Дафна изредка бросала на них недовольные взгляды. Но неожиданно что-то привлекло ее внимание настолько, что она даже не среагировала на очередной довольно громкий возглас Астории. Разгладив газету, она положила ее перед собой и откашлялась, привлекая всеобщее внимание:

— Вот, послушайте. «Вчера в своей камере в Нурменгарде был найден мертвым Геллерт Гриндевальд…»

Эбигейл показалось, что ее ударили по затылку чем-то тяжелым. В уши как будто набили ваты, и ей пришлось поднять глаза на Дафну, чтобы по шевелящимся губам определить, что та по-прежнему продолжает читать. Но до Эби не доносилось ни звука из сказанного ею.

Мертв…

Ужас магического мира, великий темный маг, герой ее детских фантазий мертв, окончательно и бесповоротно.

С трудом расцепив сжавшие край столешницы пальцы, Эби быстро спрятала руки под стол, опасаясь, что их дрожь привлечет к ней внимание. Она не ощущала грусти, и слезы не собирались в уголках ее глаз. Просто мир вдруг лишился какой-то своей опоры, и теперь с трудом балансировал на оставшихся. Что-то, бывшее с ней с раннего детства, ставшее привычным настолько, что она уже перестала это замечать, вдруг рухнуло, погребя ее под обломками.

— «Странная поспешность захоронения останков и отказ в присутствии международных наблюдателей на опознании и определении причины смерти величайшего темного мага современности, совершавшего свои преступления не только на территории Германии, оставляет место…»

— Прошу меня извинить, я должна…

Ее слов никто не услышал. Отец судорожно листал газету, Дафна все тем же размеренным голосом продолжала читать. Мать и сестра внимали ей с явным интересом.

Неловко выбравшись из-за стола, Эби опрометью бросилась в свою комнату. Фотография, долгие годы не видевшая света, обнаружилась на привычном месте — за подкладкой саквояжа. Она так и ездила с ним, давно позабыв о скрываемой им тайне…

Эби осторожно провела ладонью по прохладному глянцу, и отдернула руку, будто ощутив могильный холод. Геллерт на фотографии что-то весело рассказывал ее прадеду. Невозможно было представить, что это красивое лицо вчера стало кормом для червей.

— Ты умер, — тихо прошептала Эбигейл. — Умер…

Никакой реакции. С каким-то сладким ужасом она ожидала, что он — мертвец! — посмотрит на нее с фотографии, как-то среагирует, но разговор поглотил его целиком.

Абнер и Геллерт…

Теперь они принадлежат одному миру. И…Лоренсии?

Решение пришло мгновенно. Даже не накинув мантии, Эбигейл выбежала из дома. Ей были необходимы цветы, любые, главное — как можно больше. Тюльпаны, алые как кровь или страсть, желтые звезды нарциссов — она рвала их все подряд, не пользуясь магией, хотя туфельки и перед платья промокли насквозь. Прижимая обеими руками разноцветную копну, которую сложно было назвать букетом, к груди, она бежала по аллее между тонкими стрелами темных пирамидальных кипарисов туда, где начиналось семейное кладбище Гринграссов.

«Memento mori», гласила выбитая на белоснежном мраморе затасканная мудрость. Нет, она не будет о ней помнить и думать. Мертвые — к мертвым, а она хочет жить.

В этот раз ноги сами принесли Эбигейл в этот тихий уголок парка, который обычно ей приходилось долго искать, плутая по извилистым тропинкам.

Тонкая мраморная фигурка юной девушки, задремавшей, прислонившись к поросшему мхом валуну, всегда вызывала у нее безотчетную грусть. Голова скульптуры покоилась на камне, длинные волосы скрывали лицо, а поза — болезнь, не позволявшую Лоренсии ходить. Хрупкая рука безвольно свисала вниз, почти касаясь разбитого кувшина, из осколков которого струилась вода. Сбегающий по камням ручеек образовывал крохотный прудик, по поверхности которого плавали зачарованные белые лилии.

Эбигейл осторожно, словно боясь нарушить покой спящей, разложила цветы на валуне. Теперь казалось, что Лоренсия уснула, обняв не холодный камень, а огромный букет.

И теперь — последнее.

Точно выверенным движением волшебной палочки Эби взрезала дерн у того места, где тонкие белоснежные пальчики почти касались черепков, и погрузила туда колдографию.

Пройдет совсем немного времени, и тонкий листок картона растворится, став частью этого места. Раз в год в этот день Эби будет приходить на кладбище и класть цветы на могилу, и никто, кроме нее, не будет знать, что теперь у Геллерта Гриндевальда есть место, где он, наконец, обрел покой рядом с той, которая любила его, во всяком случае — в фантазиях Эбигейл. Она обязательно будет приходить сюда! Если, конечно, в это время приедет в Англию.

Но прежде чем приехать, эту страну нужно покинуть — задача не из легких, учитывая щекотливое положение, в которое она угодила по собственной глупости. Но кто же мог ожидать, что все так обернется?

Теперь ей оставалось лишь ждать приема в резиденции Темного Лорда. С ужасом, потому что вся ответственность за него лежала на ее плечах, и с надеждой, что потом она будет свободна.

Эбигейл хорошо помнила свой первый визит в поместье Темного Лорда — чинную прогулку по парку, шуршание мантий по хрусткой прошлогодней листве, рассыпавшейся в прах от любого прикосновения, руку спутника, уверенно, но не фамильярно поддерживающую ее под локоть. Тогда, впервые ставшись наедине с человеком, внушающим ужас всей магической Британии, Эби несколько смутилась и даже не знала, что говорить, когда все слова приветствия и вежливости были сказаны.

Но Темный Лорд, вызвавшийся лично показать ей замок и прилегающую территорию, оказался на редкость приятным собеседником. Непривычная робость быстро оставила Эби, и она сама не заметила, как с искренним удовольствием принялась рассказывать ему о своей жизни, французском светском обществе и забавах. Не забывала она и о цели своего визита, мимоходом давая Темному Лорду советы о том, как ему следует организовать свою резиденцию.

— Вот здесь хорошо бы смотрелась беседка, но деревья вокруг нее — да и вокруг замка — необходимо вырубить. Небольшой парк стоило бы разбить около холма, а перед ним — лишь небольшие группки красивых старых деревьев. И обязательно широкие мощеные дорожки! А то эти ужасные колючие кусты изорвут мантию любому, кто захочет здесь прогуляться…

— У вас отличный вкус, но я хотел бы сохранить это место в его первоначальном виде. Оглянитесь вокруг.

Сюда столетиями не ступала нога человека. Почти все известные волшебники пытались найти это место, но лишь единицам это удавалось.

Легенды, связанные с этим местом, многочисленны и полны противоречий. В одних оно предстает как обитель вечной жизни и покоя. Возможно, это связано с его обитателями, давшими этой долине одно из наиболее известных названий — Фениксово Урочище. Впрочем, никаких фениксов здесь нет, в чем вы уже имели возможность убедиться, и невозможно сказать, были ли они тут когда-либо.

Известен миф и о великой битве, якобы произошедшей здесь давным-давно, и в нем Урочище предстает как выжженная, опустошенная земля, защитники которой пали все до единого, а победители — оставили из страха перед лежащим на ней проклятием.

Так или иначе, крепость вместе со всем Урочищем были скрыты от посторонних глаз тысячелетиями, и лишь изредка особо могущественные волшебники заявляли о том, что нашли их. Однако доказательство этого смог предоставить лишь Геллерт Гриндевальд, запечатленный на одной из самых своих известных колдографий на троне Фениксового Урочища…

Слова были сказаны высоким, ставшим знакомым за прошедшие дни голосом, но привычного холода в них не было. Странные эмоции окрашивали его в яркие, огненные тона, отблесками плясавшие в пожиравших жадным взглядом крепость глазах. Столько чувств она не видела со стороны Темного Лорда ни до, ни после, даже когда они стали близки более чем это пристало девушке и холостому мужчине.

Эбигейл зябко поджала ноги, пытаясь согреть ступни в ладонях. Судьба поиздевалась над ними самым изощренным образом, отдав крепость Гриндевальда Темному Лорду, и ее, любившую его все эти годы чистой, незамутненной любовью — тоже.

Наивной девочки, живущей в мире романтических грез, больше нет, как и ее придуманного героя. Реальность оказалась сильнее фантазий. Милый юноша сперва превратился в монстра, а потом ушел туда, откуда не возвращаются. Сама Эбигейл стала игрушкой в руках Темного Лорда. Даже древнейшее, окутанное тайнами Фениксово Урочище покорилось новому властелину!

Однако вчерашняя встреча опять поставила все с ног на голову. Эбигейл привыкла доверять своим глазам, а Геллерт никак не мог оказаться вчера в ее покоях в Фениксовом Урочище, сокрытом магией Темного Лорда и его предшественников. Сколько Эби не пыталась, она не могла найти произошедшему никакого логичного объяснения. Хотя Фениксово Урочище и было местом, крайне, как она теперь понимала, важным для Геллерта и способным привлечь его дух, то, что она видела, никак не походило на приведение.

Нет, мужчина за ее спиной был из плоти и крови, и он не был Пожирателем Смерти — то есть единственным, помимо нее и Лорда, кто мог находиться в замке. Об этом свидетельствовало отсутствие форменной черной мантии, да и запомнила бы Эби человека, так напоминавшего героя ее детских грез. А еще мужчина из видения был молод — даже моложе, чем на фотографии, похороненной ею на фамильном кладбище.

Эби задумчиво покрутила палочку в руке. Фениксово Урочище — место, скрывающее многие секреты, и может быть так, что оно сохранило дух своего прошлого владельца таким, каким он впервые переступил его порог. И пускай она нигде не встречала упоминаний ни о чем подобном, где, как не в легендарной крепости могло произойти подобное чудо!

Что она вообще знает о магах такой силы, как эти двое? О людях, посвятивших свою жизнь исследованиям того, что недоступно простым волшебникам. К чему они шли, жертвуя своей жизнью, любовью, спокойствием? От чего отказались? И сможет ли таких людей остановить такая мелочь, как смерть?

У Эби не было ответов на эти вопросы, и сейчас она с кристальной ясностью понимала, что не получит их никогда — как бы она ни пыталась, как бы не сближалась с Темным Лордом, его разум останется для нее тайной за семью печатями. Как и разум человека, столь неосторожно поставленного ею в детстве на пьедестал. Судьба втянула ее в противостояние двух великих магов, центром которого было Фениксово Урочище, полем — весь мир, а она, Эби, была лишь пушинкой, гонимой этими не людьми, но стихиями.

От этих мыслей на глаза навернулись слезы. Дух Гриндевальда, или он сам, неведомо как обманувший смерть, вернулся в Фениксово Урочище, и ей уготована лишь роль наблюдателя за происходящим. Если бы ей только было позволено приблизиться, стать рядом…

Эбигейл крепче сжала в руке палочку, почувствовав внезапный прилив сил. Голова слегка кружилась, но это не имело значения — таких совпадений не бывает, Геллерт вернулся к ней.

Слова заклинания, которое она применяла до сих пор лишь на занятиях, легко соскользнуло с губ, и небольшая птица с изящной головкой, увенчанной полупрозрачным веером из необычайно тонких перьев, сорвалась в полет с кончика ее волшебной палочки.

Голубь ждал указаний, но Эби медлила, боясь потревожить крепнущую в ней уверенность. Патронус можно послать лишь живому человеку, но даже если птица не тронется с места — она перероет замок сверху донизу, но найдет Геллерта. Дух, призрак, воспоминание — все равно. В конце концов, она организует прием в Фениксовом Урочище, и если Пожиратели вздумают ей мешать — что ж, тем хуже для них.

— Лети…лети к Геллерту Гриндевальду.

Через мгновение Эби осталась в комнате одна.